Рассказы ивана сударева краткое содержание

Обновлено: 04.07.2024

22 июня 1941 г. началась Отечественная война, а уже 27 июня в “Правде” появилась первая военная статья Толстого “Что мы защищаем”, в которой писатель выступил на защиту Отечества. Отныне главное место в его творчестве принадлежит публицистике. Этот жанр давал художнику возможность быстрого, оперативного отклика на происходящие события – качество, бесценное в военное время.

Деятельность Толстого-публициста – настоящий подвиг: за годы войны им написано более шестидесяти статей. Писатель и прежде работал в этом жанре, но только

в годы Отечественной войны он становится его крупнейшим мастером и создает образцы страстной наступательной публицистики, такие как “Родина”, “Разгневанная Россия”, “Несокрушимая крепость”, “Стыд хуже смерти”. Уже в заглавиях звучит голос времени. Перед лицом грозной опасности Толстой ищет и находит силу, способную противостоять опасности: “Это – моя родина, моя родная земля, мое отечество, в жизни нет горячее, глубже и священнее чувства, чем любовь к тебе…”

Толстой хорошо знает отечественную историю. Еще в 1930-е годы, как бы предчувствуя неизбежную схватку с фашизмом, он

писал: “Не в первый раз русскому народу приходилось умываться кровью за свою родину. На Куликовом поле он побил татарских ханов, освобождаясь от векового ига.

На берегах Невы и на льду Чудского озера разгромил немецких рыцарей и преградил им дорогу на Ладогу, Новгород, Псков и Старую Руссу”.

Толстой обращается к прошлому. Он рисует дружину Игоря Святославовича, рати Александра Невского и Дмитрия Донского, войска Грозного, ополчение Минина и Пожарского. Рассказывает о подвигах Суворова, о событиях первой Отечественной войны: “Под Бородиным наполеоновская армия наткнулась на русские штыки.

Ни ядрами французских пушек, ни бешеными ударами 30-тысячной конницы Мюрата, закованной в стальные кирасы, нельзя было сломить русскую армию, вставшую на защиту родины… В великих битвах народ сберег для себя родину…”

Достоинство публицистики Толстого – ее оптимизм. В самые отчаянные дни писатель не терял веры в конечную победу и внушал эту веру своим читателям: “Враг многочисленный, опасный, сильный, но он должен быть и будет разгромлен… Взоры всего человечества с надеждой, а у иных народов с мольбой, обращены к Красной Армии…

В октябре 1942 г., накануне решающей битвы на Волге, в статье “Четверть века” Толстой писал: “Мы победим, хотя мне хочется сказать – мы уже победили”.

Военная публицистика Толстого охватывает широкий круг фактов, событий, проблем: писатель анализирует ход военных действий, пишет о подвигах в тылу и на фронте, рассказывает о международной солидарности в борьбе с фашизмом, изобличает зверства гитлеровцев, совершает исторические экскурсы, развенчивает расистскую теорию нацистов.

Столь же богата военная публицистика Толстого и в жанровом отношении: памфлет, очерк, репортаж, гротесковые миниатюры, монтаж подлинных документов – эти и другие формы были талантливо использованы писателем. История сохранила свидетельства авторитетности статей Толстого: их читали и перечитывали на фронте и в тылу, бережно хранили, прятали в походных сумках.

1930-е годы были временем массовых репрессий. В стране царили страх и неуверенность в завтрашнем дне. Отечественная война, принесшая неисчислимые бедствия и страдания, гибель десятков миллионов людей, как это ни парадоксально, отчасти сняла это напряжение.

Казалось, что теперь, когда все силы людей отдавались только одному – борьбе со страшным, смертельным врагом, – внутренние проблемы должны быть сняты или решаться по-другому. Б. Пастернак считал, что “трагический, тяжелый период войны был живым периодом и, в этом отношении, вольным, радостным возвращением чувства общности со всеми”.

На творчество многих художников эта “передышка” оказала самое благотворное воздействие, будто снята была с души иссушающая и обескровливающая тяжесть.

Буквально воскрес и талант Толстого. Если взглянуть на хронологическую канву жизни и творчества писателя, нельзя не обратить внимания, что с 1907 по 1927 год чаще других употребляются глаголы: написал, напечатал, опубликовал, издал и т. п.; с 1927 по 1940 год этот ряд уступает место другому: выступил, встретился, посетил, возвратился, избран и т. п. Но вот приходит 1941-й год. Буквально взрыв творческой энергии, несмотря на тяжелую, а затем и смертельную болезнь. И главное – писатель возвращается к любимому, основному труду своей жизни, к роману “Петр Первый”.

Увы, поздно! Великолепная книга осталась неоконченной.

А ведь десятилетняя дистанция между второй и третьей частями этого романа, равно как и аналогичный перерыв в работе над “Хождением по мукам”, совершенно нетипичны для труженика Толстого.

В годы войны большой известностью пользовался сборник писателя “Рассказы Ивана Сударева”. Лучший из этих рассказов – “Русский характер”. Трагическая история обгоревшего танкиста Егора Дремова под пером Толстого превратилась в подлинный гимн людям, их мужеству, их нравственной чистоте, в гимн всепобеждающему чувству любви: “Да, вот они русские характеры.

Кажется прост человек, а придет суровая пора… и поднимется в нем великая сила – человеческая красота”.

Военное время оказало благотворное влияние на работу Толстого в историческом жанре. В автобиографии он писал: “Я верил в нашу победу даже в самые трудные дни октября-ноября 1941 г. И тогда начал драматическую повесть “Иван Грозный”. Она была моим ответом на унижения, которым немцы подвергли мою родину. Я вызвал из небытия великую страстную русскую душу – Ивана Грозного, чтобы вооружить свою “рассвирепевшую совесть”.

Новое произведение писателя состояло из двух частей: “Орел и орлица” (1941 – 1942) и “Трудные годы” (1943).

Конечно не случайно, что именно эта тема была взята на вооружение другими писателями для создания большого романа и трех пьес. Эпоха Ивана Грозного стала также объектом пристального внимания исторической науки. XVI век – период в русской истории, когда шло бурное развитие национального самосознания, когда формировалась русская национальная государственность.

Об Иване Грозном в науке и в искусстве бытовало немало противоречивых суждений. Его роль в русской истории оценивалась подчас с противоположных позиций. Толстой рисует Ивана Грозного как многогранную личность – как строителя, полководца, дипломата, государственного деятеля.

В отличие от “Петра Первого”, где широкое эпическое полотно романа давало художнику возможность всесторонне, в деталях, раскрыть как эпоху, так и образ царя, в драматической трилогии Толстой “несколько затушевывает темные стороны личности” Ивана Грозного. Разумеется, не один только жанр был причиной этой односторонности. Судьба второй серии фильма С. Эйзенштейна об Иване Грозном – убедительное тому доказательство.

Писатель был гораздо осторожнее режиссера.

Толстой вел большую общественную работу. Он был депутатом Верховного Совета СССР, академиком, неоднократно участвовал в работе международных форумов и многочисленных комиссий. В 1935 г. на Международном конгрессе деятелей культуры в Париже Толстой говорил: “Мы хотим, чтобы художник был историком, философом, политиком, организатором жизни, провидцем ее”.

Алексей Толстой - Рассказы Ивана Сударева краткое содержание

Рассказы Ивана Сударева - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Рассказы Ивана Сударева

Алексей Николаевич ТОЛСТОЙ

РАССКАЗЫ ИВАНА СУДАРЕВА

I. НОЧЬЮ В СЕНЯХ НА СЕЛЕ

II. КАК ЭТО НАЧАЛОСЬ

III. СЕМЕРО ЧУМАЗЫХ

V. СТРАННАЯ ИСТОРИЯ

VI. РУССКИЙ ХАРАКТЕР

НОЧЬЮ В СЕНЯХ НА СЕЛЕ

Русский человек любит высказаться, - причину этого объяснить не берусь. Иной шуршит, шуршит сеном у тебя под боком, вздыхает, как по маме родной, не дает тебе завести глаз, да и пошел мягким голосом колобродить про свое отношение к жизни и смерти, покуда ты окончательно не заснешь. А бывают и такие, - за веселым разговором вдруг уставится на рюмку да еще кашлянет, будто у него душа к горлу подступила, и ни к селу ни к городу начинает освобождать себя от мыслей.

А мыслей за эту войну накопилось больше, чем полагается человеку для естественного существования. То, что наши деды и отцы недодумали, приходится додумывать нам в самый короткий срок, иной раз - между двумя фугасками. И делать немедленный вывод при помощи оружия. Непонятно говорю?

Дед мой был крепостным у графа Воронцова. Отец крестьянствовал ни шатко ни валко, жил беспечно, как трава растет, что добудет - прогуляет, зазовет гостей и - ему ничего не жалко, к рождеству все подчистит: ни солонинки на погребище, ни курей, ни уток. А он знай смеется: "Веселому и могила - пухом, чай, живем один раз. " Ох, любил я папашку. Советская власть потребовала от него серьезного отношения к жизни, - папашка мой обиделся, не захотел идти в колхоз, продал он корову, заколотил избу и вместе с мачехой моей уехал на Дальний Восток. А мне, его сыну, уже пришлось решать государственную задачу, и решать не кое-как, а так, чтобы немец меня испугался, чтобы немцу скучно стало на нашей русской земле. Он стоек в бою, я - стойче его, его сломаю, а не он меня. Он, как бык, прет за пищей. Ему разрешено детей убивать. Он похабник. Я же руку намну, погуляв клинком по немецким шеям, как было в феврале, и этой же рукой пишу стихи.

Давеча вы правильно заметили, что я пишу стихи. Печатался во фронтовой газете. "У тебя, Сударев, - это личные слова редактора, тематическое и боевое крепко выходит, а лирику надо бросить. " А и верно - ну ее в болото. Завел я тетрадь для таких стихов, но в походе пропала вместе с конем Беллерофонтом, - такой у меня был конь. До сих пор жалко этого коня. В марте ранило меня в обе ноги без повреждения кости, думаю - лягу в госпиталь, кто напоит, накормит коня? Доказал врачу, что могу остаться при эскадроне, и в самом деле легко поправился. А он, Беллерофонт, понимает - животное - чего мне стоит в лютый мороз в одних подштанниках проковылять с ведерком от колодца к конюшне, - в лицо мне дышал и губой трогал. Стихов не записываю, лирику ношу в груди.

Не так давно видел в одном частном доме картину, - средней величины, да и ничего в ней не было особенного, кроме одного: представляете - лесок, речонка, самая что ни на есть тихая, русская, и по берегу бежит тропинка в березовую рощу. Взглянул я и все понял, - ах, сколько жил, и не мог словами выразить этого. А художник написал тропинку, и я чувствую - на ней следочки, тянет она меня, умру я за нее, это - моя родина. Опять непонятно говорю?

Представляете: в деревне, на завалинке, сидит старушка, худая, древняя, лицо подернуто могильной землей, одни глаза живые. Я сел рядом. День апрельский, солнышко, а еще - снег кое-где и ручьи.

- Ну, бабушка, - спрашиваю, - кто же победит?

- Наши, красные победят, русские.

- Ай да патриотка, - говорю. - Почему же ты все-таки так уверенно думаешь?

Долго бабушка не отвечала, руки положила на клюшку, глаза, как черная ночь, уставила перед собой. Я уж уходить собрался.

- Давеча петухи шибко дрались, - ответила, - чужой-то нашего оседлал и долбит и долбит, крыльями бьет, да слез с него, да закукуречит. А наш-то вскочил и давай опять биться, давай того трепать и загнал его куда, и хозяйка не найдет.

Эта бабушка - была молодой - бегала по тропинке над речкой, березу заламывала, шум лесной слушала. Теперь сидит на завалинке, путь ее кончен, впереди - земля разрытая, но хочет она, чтобы ее вечный покой был в родной земле.

Вам, вижу, спать тоже не хочется. Как только зенитки кончат стрелять, мы заснем. А пока расскажу несколько правдивых историй. Пришлось видеть немало, - из каких только речек мой конь воду не пил и по эту и по ту сторону фронта. Подойдут рассказы - печатайте, сам-то я за славой не гонюсь.

КАК ЭТО НАЧАЛОСЬ

Березовое полено кололось, как стеклянное, под ударом топора. Хорош был январский денек, - спокойный дым над занесенной снегом крышей подымался и таял в небе, таком бирюзовом, с нежным отливом по краю, что казалось, невозможно, будто в небе такой холод; невысокое солнце глядело во все око на разукрашенную в иней плакучую березу.

Только вот человек здесь мучил человека. А хорошо бы вот так - тюкать и тюкать колуном по немецким головам, чтобы кололись они, как стеклянные. Василий Васильевич заиндевелой варежкой вытер нос, опустил топор и оглянулся. Со стороны села по дороге, бледно синевшей санным следом, шел в ушастой шапке низенький паренек, - вернее - катился, расстегнув полушубок, размахивая в помощь себе руками.

Увязнув в снегу по пояс, он перевалился через плетень во двор, не здороваясь, сдернул шапку, - от стриженой головы его поднялся пар, достал из шапки синеватый листочек.

- С самолета сбросили! - сказал, схватил топор и с выдохом начал тюкать по сучковатому полену, чтобы избавить себя от переизбытка возбуждения.

Этого паренька звали Андрей Юденков. Весной он окончил в Ельне среднюю школу, где директорствовал Василий Васильевич, и начал готовиться к университетским экзаменам, но был призван в армию и в злосчастных боях под Вязьмой попал в плен. В то время еще живы были устаревшие понятия о том, как надо воевать: если окружен - значит, проиграл, клади оружие. Тогда еще не был доподлинно известен немецкий характер: с виду каменный, но истерический и хрупкий, если ударить по немцу с достаточной решимостью. Но - за науку платят. Поплатился и Андрей Юденков. Вместе с другими военнопленными его загнали на болото, обнесенное проволокой, где все они простояли по колено в жидкой грязи четверо суток под дождем, без еды. Некоторые не выстояли, - повалились, утонули. На пятый день обессилевших людей погнали на запад. В пути тоже многие ложились, и тогда слышались выстрелы, на которые никто не оборачивался.

Когда проходили деревней, отовсюду - из-за плетня, или в приоткрытую калитку, или в пузырчатое окошечко глядели на унылую толпу военнопленных милосердные глаза русских женщин и протягивалась рука с хлебом, с куском пирога, а иная женщина, пропустив угрюмого конвоира с автоматом на шее, из-под платка доставала глиняный горшок: "Родные мои, молочка съешьте. "

Главные герои

Егор Дремов – лейтенант, танкист, простой деревенский парень, отважный боец.

Другие персонажи

Марья Поликарповна – мать Егора, добрая, любящая женщина с чутким сердцем.
Егор Егорович – отец Егора, строгий мужчина, прививший сыну правильные жизненные ценности.
Катя Малышева – невеста Егора, очень красивая, любящая девушка.
Чувилев – сослуживец Егора, спасший его от верной смерти.

Краткое содержание

Егор был очень скромным человеком, и даже во время затишья, когда солдаты судачили о разном, он редко упоминал и невесту свою, и совершенные боевые подвиги. Лишь благодаря водителю Чувилева сослуживцы Егора узнали о том, каким неизменно отважным и храбрым он проявлял себя во время атак.

Дремов вернулся в полк и вскоре получил от матери письмо, в котором она умоляла развеять ее сомнения: женщина почти не сомневалась, что это гостил их сынок. Егор во всем признался родителям, которые с большой радостью и облегчением приняли его. Не отказалась от Егора и красавица Катя, давшая ему обет верности и любви. Так в сложные минуты раскрылись во всей красе русские характеры.

Заключение

Своим произведением Алексей Николаевич Толстой хотел напомнить, какой красотой и внутренней силой обладают русские люди, способные в трудные времена противостоять всем бедам и горестям.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Рассказы Ивана Сударева: краткое содержание, описание и аннотация

Алексей Толстой: другие книги автора

Кто написал Рассказы Ивана Сударева? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Рассказы Ивана Сударева — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

На станции он думал взять подводу, но пришлось идти пешком восемнадцать верст. Кругом еще лежали снега, было сыро, пустынно, студеный ветер отдувал полы его шинели, одинокой тоской насвистывал в ушах. В село он пришел, когда уже были сумерки. Вот и колодезь, высокий журавель покачивался и скрипел. Отсюда шестая изба - родительская. Он вдруг остановился, засунув руки в карманы. Покачал головой. Свернул наискосок к дому. Увязнув по колено в снегу, нагнувшись к окошечку, увидел мать, - при тусклом свете привернутой лампы, над столом, она собирала ужинать. Все в том же темном платке, тихая, неторопливая, добрая. Постарела, торчали худые плечи. "Ох, знать бы, - каждый бы день ей надо было писать о себе хоть два словечка. " Собрала на стол нехитрое - чашку с молоком, кусок хлеба, две ложки, солонку и задумалась, стоя перед столом, сложив худые руки под грудью. Егор Дремов, глядя в окошечко на мать, понял, что невозможно ее испугать, нельзя, чтобы у нее отчаянно задрожало старенькое лицо.

Ну, ладно! Он отворил калитку, вошел во дворик и на крыльце постучался. Мать откликнулась за дверью: "Кто там?" Он ответил: "Лейтенант, Герой Советского Союза Громов".

У него заколотилось сердце - привалился плечом к притолоке. Нет, мать не узнала его голоса. Он и сам, будто в первый раз, услышал свой голос, изменившийся после всех операций, - хриплый, глухой, неясный.

- Батюшка, а чего тебе надо-то? - спросила она.

- Марье Поликарповне привез поклон от сына, старшего лейтенанта Дремова.

Тогда она отворила дверь и кинулась к нему, схватила за руки:

- Жив, Егор-то мой? Здоров? Батюшка, да ты зайди в избу.

Егор Дремов сел на лавку у стола на то самое место, где сидел, когда еще у него ноги не доставали до полу и мать, бывало, погладив его по кудрявой головке, говаривала: "Кушай, касатик". Он стал рассказывать про ее сына, про самого себя, - подробно, как он ест, пьет, не терпит нужды ни в чем, всегда здоров, весел, и - кратко о сражениях, где он участвовал со своим танком.

- Ты скажи - страшно на войне-то? - перебивала она, глядя ему в лицо темными, его не видящими глазами.

- Да, конечно, страшно, мамаша, однако - привычка.

Пришел отец, Егор Егорович, тоже сдавший за эти годы, - бородку у него как мукой осыпало. Поглядывая на гостя, потопал на пороге разбитыми валенками, не спеша размотал шарф, снял полушубок, подошел к столу, поздоровался за руку, - ах, знакомая была широкая справедливая родительская рука! Ничего не спрашивая, потому что и без того было понятно - зачем здесь гость в орденах, сел и тоже начал слушать, полуприкрыв глаза.

Чем дольше лейтенант Дремов сидел неузнаваемый и рассказывал о себе и не о себе, тем невозможнее было ему открыться, - встать, сказать: да признайте же вы меня, урода, мать, отец! Ему было и хорошо за родительским столом и обидно.

- Ну что ж, давайте ужинать, мать, собери чего-нибудь для гостя. Егор Егорович открыл дверцу старенького шкапчика, где в уголку налево лежали рыболовные крючки в спичечной коробке, - они там и лежали, - и стоял чайник с отбитым носиком, он там и стоял, где пахло хлебными крошками и луковой шелухой. Егор Егорович достал склянку с вином, - всего на два стаканчика, вздохнул, что больше не достать. Сели ужинать, как в прежние годы. И только за ужином старший лейтенант Дремов заметил, что мать особенно пристально следит за его рукой с ложкой. Он усмехнулся, мать подняла глаза, лицо ее болезненно задрожало.

Поговорили о том и о сем, какова будет весна и справится ли народ с севом и о том, что этим летом надо ждать конца войны.

- Почему вы думаете, Егор Егорович, - что этим летом надо ждать конца войны?

- Народ осерчал, - ответил Егор Егорович, - через смерть перешли, теперь его не остановишь, немцу - капут.

Марья Поликарповна спросила:

- Вы не рассказали, когда ему дадут отпуск, - к нам съездить на побывку. Три года его не видала, чай, взрослый стал, с усами ходит. Эдак - каждый день - около смерти, чай, и голос у него стал грубый?

- Да вот приедет - может, и не узнаете, - сказал лейтенант.

Спать ему отвели на печке, где он помнил каждый кирпич, каждую щель в бревенчатой стене, каждый сучок в потолке. Пахло овчиной, хлебом - тем родным уютом, что не забывается и в смертный час. Мартовский ветер посвистывал над крышей. За перегородкой похрапывал отец. Мать ворочалась, вздыхала, не спала. Лейтенант лежал ничком, лицо в ладони: "Неужто так и не признала, - думал, - неужто не признала? Мама, мама. "

Читайте также: