Перек вещи краткое содержание

Обновлено: 08.07.2024

Взгляд не спеша скользит по стенам, перебирается по паркету, добротному паласу цвета беж, длинным аккуратным дорожкам, перепрыгивает с одного предмета на другой — антикварные безделушки, вазочки, статуэтки, массивные часы, радиоприёмник, рамочки с фотографиями, плакаты, репродукции, развешанные на стульях вещи, книги и журналы, почтовые конверты, открытки, разноцветные листы бумаги, виниловые диски с музыкой великих композиторов, затем взгляд перемещается по коридору, из одной комнаты в другую, скользит по ванной, санузлу, кухне — . джезва на плите, в которой дымится кофе по-турецки, на столе большое фарфоровое блюдо с сырами — рокфор, чеддер, бри, а также грозди зелёного и синего винограда, зелень, груши, яблоки, молочник, сахарница с кубиками тростникового.

Странно читать Перека не в переводе В. Кислова, непривычно читать его повесть в сборнике французской беллетристики социально-психологической направленности, но уже здесь видна оригинальность автора — форма, по примеру le nouveau roman, преобладает над предельно простым содержанием и задействованы характерные для Перека списки, длиннейшие и доскональнейшие перечисления всего, чего только касается взгляд, c чередованием настоящего, прошлого и будущего времени — именно таким был дебют Перека на русском.

Ах обнимите меня мадам…

И я тогда вам дам

Сервиз и поднос

И к ней пылесос

И чашки и ложки

И ящик для картошки

Ткань с подогревом

Что дарят королевам

Будем мы в раю [109 — ?Пер. М. Яснова.].

//- Биография Жоржа Перека — //

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Номер 87. Джозеф Митчелл. Тайна Джо Гулда (1965)

Номер 64. Жорж Батай. Романы и повести (1928–1962)

Номер 47. Жан-Пьер Жорж. Дьявол и Единорог (2004)

Номер 14. Жорж Сименон. Голубая комната (1964)

Ретроспективный взгляд на вещи

Вещи и деньги

Вещи и деньги Где-то до 16–17 лет тема денег меня не интересовала. И сами деньги тоже. Всего, что связано с ними, я старательно избегал, особенно во взаимоотношениях с друзьями. Некоторое чистоплюйство, конечно, но даже в руки брать не хотелось. Конечно, и в те нищие годы не все

ОБ ОДНОЙ МАЛЕНЬКОЙ ВЕЩИ ПУШКИНА

ОБ ОДНОЙ МАЛЕНЬКОЙ ВЕЩИ ПУШКИНА Крупица за крупицей собираем мы — хранители следов земной жизни Пушкина — сведения о годах ссылки его в псковскую деревню. Мы ищем, что-то находим, что-то не найдем никогда, многое нам непонятно, потому что изменился ход времени и смысл

Вещи и деньги

Вещи и деньги Где-то до 16–17 лет тема денег меня не интересовала. И сами деньги тоже. Всего, что связано с ними, я старательно избегал, особенно во взаимоотношениях с друзьями. Некоторое чистоплюйство, конечно, но даже в руки брать не хотелось. Конечно, и в те нищие годы не все

Дары и другие интересные вещи

Три неистребимых вещи

Три неистребимых вещи Три вещи неистребимы, их опасаться надлежит:1) мужская глупость;2) женская болтливость;3) детская непосредственность.Первая неистребимая вещьВ резидентуре важен и нужен каждый боец. Имеется, однако, такая должность, на которую, по моему глубокому

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

[Tags|Книги 3]

Книга двести девяносто пятая

Жорж Перек "Вещи" (Georges Perec "Les Choses", 1965)
в книге "Французские повести" М: Правда, 1984 г., 86 стр.

Повесть, в которой:
- нет диалогов и вообще речи персонажей
- нет событий; точнее их всего два или три на всю повесть
- только два главных персонажа имеют имена (Жером и Сильвия), а все остальные и персонажами-то собственно не являются, скорее пейзажем
- очень много перечислений.

И от этой повести я не мог оторваться! Прочитал за три вечера, на сон грядущий. Да, три вечера на восьмидесятистраничную повесть - это отнюдь не "не мог оторваться"; с другой стороны, это не Дюма, заставляющий лихорадочно перелистывать страницу за страницей - над некоторыми из перечислений приходилось задумываться. Ну вот к примеру из первых страниц:

За второй дверью - кабинет. Стены с полу до потолка будут уставлены книгами и журналами: нарушая однообразие книжных переплетов и брошюр, то тут, то там будет разбросано несколько гравюр, рисунков или фотографий: "Святой Иероним" Антонелло да Мессина; какой-нибудь фрагмент "Триумфа святого Георгия", "Тюрьма" Пиранези, портрет кисти Энгра, пейзажик пером работы Клее, темперированная фотография Ренана в его рабочем кабинете в "Коллеж де Франс"; репродукция Стейнберга "В университетском магазине", "Меланхтон" Кранаха. Все это будет повешено на деревянных планках, вделанных в полки.

Это герои - еще студенты - мечтают о том, каким будет их дом. Проскочить этот список нельзя, стоит попытаться представить эти картины рядом (можете представить рядом Энгра, Клее и Кранаха? а теперь повесьте рядом Стейнберга (мне пришлось сейчас его погуглить, но оно того стоит для полноты впечатления)). Диагноз Жерому с Сильвией однозначен - провинциальные интеллектуальствующие пижоны (впрочем, я последний, кто бросит в них камень - сам таким был в студенчестве, а то и остаюсь по сю пору). В общем, перечисления-описания, они не просто так у Перека.

Но интереснее другое - в этом романе (или повести) действительно нет событий, их можно пересчитать по пальцам одной руки. Как такое может быть, спросите вы. Отвечаю: тут надо понять, что есть событие. Приведу пример. Однажды, четверть века назад, один мой наблюдательный друг заметил: "Знаешь, есть два типа людей - 'иногда я думаю' и 'однажды я понял', и мы с тобой как раз принадлежим к разным типам". Внимание, вопрос: к какому типу принадлежу я, автор этого блога?
Для ответа надо просто перечитать то, что я написал, и спросить себя "автор это иногда думает или рассказывает о конкретном событии?" Слово "однажды" и указание на временнУю отметку ("четверть века назад"), но еще более глагол "заметил" указывает на то, что это рассказ о конкретном свершившемся событии. В грамматике такая форма глагола называется "совершенной", для лучшего понимания надо бы поставить букву "ё": "совершённый" глагол, действие свершилось, закончилось. Событие - это то, что произошло (причем не важно, произошло ли оно в действительности или это выдумка - мы смотрим только на рассказ, текст, речь).
Собственно, теперь становится понятно, как автор может написать роман без событий - достаточно использовать только несовершенные глаголы. Вот, к примеру, еще один отрывок:

Постепенно, с возрастом, умудренные опытом, они, казалось, попривыкли несколько соразмерять и обуздывать свои пылкие страсти. Научились ждать, приглядываться. Медленно начал вырабатываться и вкус, более верный, более обоснованный. Они давали теперь своим желаниям время созреть: глаза их уже не были столь завидущими. Теперь, прогуливаясь в окрестностях Парижа и останавливаясь перед витринами деревенских антикваров, они уже не набрасывались на фаянсовые тарелки, церковные стулья, на бутыли пузырчатого стекла или на медные подсвечники. Правда, в их воображении все еще маячило в неприкосновенности наивное видение образцового жилища, где будут царить комфорт и безоблачное счастье. Они продолжали восхищаться всеми вещами, которые мода сегодняшнего дня считала прекрасными: и поддельными лубочными картинками, и гравюрами в английском стиле, и агатовыми безделушками, и стеклом, отделанным серебром, и всяческими псевдоафриканскими поделками и ультранаучными пустячками, которые вдруг наводняли витрины улиц Жакоб и Висконти. Они все еще мечтали обладать ими: им хотелось бы прослыть знатоками, идущими в ногу со временем. Но этот подражательный раж постепенно притуплялся, им уже было приятно думать, что постепенно они становятся менее агрессивными, крикливыми и ребячливыми.

Сплошь несовершенные глаголы: "притуплялся", "продолжали", "становятся", "маячило", "набрасывались" и т.д. Даже пара совершенных глаголов настолько незаметны и максимально антисобытийны, что выявляются только при внимательном чтении: "попривыкли" - совершенный глагол, но смысл его в растянутости и постепенности этого действия; именно "попривыкли" - приставка дополнительно размазывает по неопределенному прошедшему времени вроде бы совершённое действие.

Этот первый роман Перека справедливо награжден премией "Ренодо". Позже Перек как член группы УЛИПО разовьет свои грамматические эксперименты и напишет роман "Исчезновение", в котором не будет ни одной буквы "e" - самой распространенной буквы французского языка. Существует русский перевод под названием "Исчезание", в котором нет буквы "о" - забавно отметить, что переводчику пришлось сменить формы глаголов на несовершенные и что-то там еще со временами. Удивительно, что этот грамматический эксперимент оказался возможен для русского языка. Надо бы прочесть этот роман.

PS.
Для жителей города Пе: книгу я прочел и перечитывать не буду - если кому она нужна, отметьтесь в комментах (или позвоните).

Жорж Перек - Вещи

Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.

Жорж Перек - Вещи краткое содержание

Вещи читать онлайн бесплатно

одна из историй шестидесятых годов

Перевод Тамары Ивановой

Посвящается Дени Бюффару

Неисчерпаемы блага, принесенные нам цивилизацией, неизмерима производительная мощь всякого рода богатств, открываемых для нас наукой и изобретениями. Непостижимы чудесные творения человеческого рода, направленные на совершенствование, счастье и свободу людей. Ни с чем не сравнимы чистые, плодотворные источники новой жизни, все еще недоступные жаждущим устам народа, который бредет наугад во власти животных инстинктов.

Сначала глаз скользнет по серому бобриковому ковру вдоль длинного, высокого и узкого коридора. Стены будут сплошь в шкафах из светлого дерева с блестящей медной окантовкой. Три гравюры: одна, изображающая Тандерберда, победителя на скачках в Эпсоме, другая -- колесный пароход "Город Монтеро", третья -- локомотив Стивенсона, -- подведут к кожаной портьере на огромных черного дерева с прожилками кольцах, которые можно будет сдвинуть одним прикосновением. Тут бобрик уступит место почти желтому паркету, частично скрытому тремя коврами блеклых тонов.

Это будет гостиная: в длину семь метров, в ширину три. Налево, в нише, станет широкий потрепанный диван, обитый черной кожей, его зажмут с двух сторон книжные шкафы из светлой вишни, где книги напиханы как попало. Над диваном всю стену закроет старинная морская карта. По другую сторону низенького столика, над которым будет висеть, оттеняя кожаную портьеру, шелковый молитвенный коврик, прибитый к стене тремя гвоздями с широкими медными шляпками, под прямым углом к первому дивану станет второй, крытый светло-коричневым бархатом, а за ним темно-красная лакированная горка с тремя полками для безделушек, там будут расставлены агатовые и каменные яйца, коробочки для нюхательного табака, бонбоньерки, нефритовые пепельницы, перламутровая раковина, серебряные карманные часы, граненый бокал, хрустальная пирамидка, миниатюра в овальной рамочке. Дальше обитая дверь, а за ней полки углом с вмонтированным в них проигрывателем, от которого будут видны лишь четыре рычага из стали с гальваническим покрытием, на полках -коробки с магнитофонными лентами и пластинки, а над ними -- гравюра, изображающая "Большое праздничное шествие на площади Карузель". Из окон, завешанных белыми с коричневым шторами (имитирующими полотно Жуи), будут видны деревья -- крошечный сад, уголок улицы. Около секретера с опускающейся крышкой, заваленного бумагами и футлярами с карандашами и ручками, примостится кресло с соломенным сиденьем. Резной консоль послужит подставкой для телефона, переплетенного в кожу справочника, блокнота. Потом еще одна дверь, а рядом с ней вращающийся книжный шкаф, низенький и квадратный, на котором будет стоять большая цилиндрическая ваза с синим орнаментом, наполненная желтыми розами, а над ней будет висеть овальное зеркало в раме красного дерева, далее -- узенький столик с двумя обитыми клетчатой тканью банкетками приведет обратно к кожаной портьере.

Все будет выдержано в коричневатых, охровых, рыжеватых, желтоватых тонах -- мир приглушенных оттенков, тщательно, почти вычурно, подобранных, среди которых выделится несколько более ярких пятен чуть ли не кричащего оранжевого цвета, какая-нибудь диванная подушка или книга в пестром переплете среди темного ряда корешков. Днем обилие света, несмотря на розы, придаст комнате несколько печальный вид. Эта комната будет создана для вечера. Вот зимой, с задернутыми шторами, с несколькими источниками света: в библиотечном углу, у дискотеки, на секретере, на низеньком столике между двух диванов, со скользящими отсветами в зеркале, погруженная в полутьму, в которой будут поблескивать и полированное дерево, и богато расшитые шелка, и граненый хрусталь, и начищенная медь, -- комната эта станет гаванью отдохновения, обетованной землей.

Первая дверь приведет в спальню, где пол будет застлан ковром из светлого бобрика. Большая английская кровать займет всю стену в глубине. Направо, по обеим сторонам от окна, станут узенькие высокие этажерки, на них будут книги, те, что всегда должны быть под рукой, альбомы, колоды карт, разные горшочки, ожерелья и прочие безделки. Налево -- старинный дубовый шкаф и две деревянные, украшенные медью вешалки, а напротив них, перед туалетом, низенькое, обитое стеганым шелком в тоненькую полоску креслице. Сквозь полуоткрытую дверь в ванную будут видны мохнатые купальные халаты, медные краны, вытянутые, как лебединые шеи, большое зеркало на шарнирах, бритва в зеленом кожаном футляре, флаконы, щетки с костяными ручками, губки. Стены спальни будут затянуты набивным ситцем, постель покрыта шотландским пледом. На ночном столике, с трех сторон опоясанном рядами ажурных медных полос, будет стоять серебряный подсвечник с абажуром из светло-серого шелка, четырехугольные часики, роза в бокале, а на нижней полочке -- газеты и журналы. Дальше, в изножье кровати, поместится пышный пуф, обитый настоящей кожей. Прозрачные оконные занавески будут повешены на медном пруте; двойные портьеры, серые, из плотной шерсти, всегда будут полузатянуты. Но и в полутьме комната останется светлой. На стене, над раскрытой на ночь постелью, между двумя лампочками в эльзасском стиле, -- необычная фотография, черно-белая, узкая и длинная -- изображение птицы в полете -прикует внимание каждого своим несколько формальным совершенством.

За второй дверью -- кабинет. Стены с полу до потолка будут уставлены книгами и журналами: нарушая однообразие книжных переплетов и брошюр, то тут, то там будет разбросано несколько гравюр, рисунков или фотографий: "Святой Иероним" Антонелло да Мессина; какой-нибудь фрагмент "Триумфа святого Георгия", "Тюрьма" Пиранези, портрет кисти Энгра, пейзажик пером работы Клее, темперированная фотография Ренана в его рабочем кабинете в "Коллеж де Франс"; репродукция Стейнберга "В университетском магазине", "Меланхтон" Кранаха. Все это будет повешено на деревянных планках, вделанных в полки. Немного влево от окна и несколько наискось поместится длинный лотарингский стол, покрытый огромным листом красной промокательной бумаги. Деревянные плошки, длинные футляры для ручек и всевозможные бокалы с карандашами, зажимами для бумаги, скрепками и скоросшивателями. Пустотелый стеклянный кирпич будет служить пепельницей. Круглая коробка из черной кожи в тончайших золотых арабесках будет всегда полна сигарет. Освещаться кабинет будет не особенно удобной старинной лампой под зеленым абажуром с козырьком. По обе стороны стола почти друг против друга станут два деревянных кресла с высокими спинками и кожаными сиденьями. Еще левее, вдоль стены -- узенький стол, заваленный книгами. Возле серой металлической картотеки и ящиков из светлого дерева со справочным материалом станет глубокое кабинетное кресло, обитое кожей бутылочного цвета. На третьем столике, еще меньшего размера, поместятся шведская лампа и пишущая машинка в клеенчатом чехле. В глубине будет стоять узкая кровать, покрытая ультрамариновым бархатом и заваленная разноцветными подушками. Почти посредине кабинета встанет треножник из крашеного дерева, а на нем глобус из папье-маше с мельхиоровой подставкой, наивно раскрашенный под старину. Позади письменного стола, наполовину скрытая красивой оконной шторой, спрячется лесенка из вощеного дерева, которую можно будет передвигать по опоясывающему комнату медному пруту.

Жить там стало бы легко и просто. Все обязанности, все проблемы, которые выдвигает жизнь, разрешались бы сами собой. Каждое утро станет приходить прислуга. Два раза в месяц поставщики будут доставлять вино, масло, сахар. Кухня будет просторная и светлая, выложенная доверху бледно-голубыми плитками с гербами, на стенах три фаянсовых блюда с желтыми арабесками, отсвечивающие металлом; всюду шкафы, посредине отличный стол, некрашеного дерева табуретки, скамейки. Как приятно будет утром после душа сидеть там полуодетым! На столе расставлены большая керамическая масленка, горшочки с вареньем, мед, гренки, разрезанный пополам грейпфрут. Все это спозаранку. Так начнется длинный майский день.

Они вскроют утреннюю почту, развернут газеты. Закурят первую сигарету. Выйдут из дому. Работа займет у них только ранние часы. Они встретятся за обедом; съедят бутерброд или жаркое, смотря по настроению; выпьют кофе на террасе какого-нибудь кафе, потом пешком медленно пойдут к себе домой.

Дома у них редко будет прибрано, но именно беспорядок и станет главной прелестью их квартиры. Они не намерены наводить лоск: они будут просто жить. Окружающий комфорт они будут воспринимать как должное, как первозданное, как нечто само собою разумеющееся. Их интересы сосредоточатся на другом: на книге, которую они прочтут, на тексте, который напишут, на пластинке, которую прослушают, на обмене впечатлениями. Работать они будут долго, без нервозности и спешки, без озлобления. Потом они поужинают -- дома или в ресторане; встретятся с друзьями; погуляют с ними.

Читайте также: