Огни притона краткое содержание
Обновлено: 06.07.2024
Срака гола, потка мокра,
I копiйочка в руцi…
Коло сраки грунзоляки,
А на потцi задирки!
Украинская народная песня
Ч'тоб ви знали, мутерша Любка держит притон в районе 5-го фонтана и не любит мудовых рыданий. Обстановочка там ништяк. Среди клиентов - не кугутня какая с Пересыпи, а законные мореманы в чинах. Пипкой там работают Зинка-Гитлер и Зигота, но мутерша бикс не обижает. Сама карбач имеет, и девкам на голубцы в кастрюле хватает. Дыша духами и фонтанами, куртизанки в рабочий полдень играют в морской бой. Любка тоже себе ни в чем не отказывает. Гуляет по бульвару Фельдмана в фильдеперсовом платье. С понтом под зонтом в барбарисовой бухте пьет вино "Перлина степу" с больным на голову Адамом Савафовичем.
Адам - шлимазл, ч'то откинулся недавно с кичмана, а все ж не последний в Одессе поц. Хоть и профукал фашистам установку "Катюша", Адам – таки пророк, ровный талантом самому Александру Сергеевичу Пушкину, ч'то с Холодной Балки. Играть в шашки с простыми шлюхами за бутылку шмурдила он не будет. Любка через это его уважает, и все время рвется постирать его смердючие носки.
Но не все так гладко в работе женского коллектива. На улице стоит 1958 год. Иногда такой фуцен попадается, не дай Бог. Хламидники и прокуроры с Водотранспортного района морочат голову. Завистницы сравнивают с страшным вавилонским пленом. Каждый шабес крутит пуговицу и качает права. Как, например, бамбино-прокурорыш, он же говнистый мальчик и "убийца" Аркаша. Любка не хочет фаловать Аркашу. Чикается с ним как с ребенком, а он поднимает кипеш и требует козинаков!
"Шо я за все это имею? Шматик солнца от старого дурака Адама и жменю грязи от юного фраера Аркаши? А оно мне надо, спрашивается вопрос?" - на Очаковском автобусе Любка решает ехать до мамы, в Карманiвку, рiдне село. Тут начинается и самый цимес фильма Александра Гордона, злого гения "Закрытого Показа", закатавшего в асфальт половину русского арт-хауса.
…Многие рецензенты "Огней притона", отмечая экранную живопись и неповторимость воссозданного в картине мира, жаловались на, что то, что все сюжетные линии оборваны, а смысл утонул в где-то в Черном Море. "О чем этот фильм?" "Для кого он снят?" – твердили они, выходя из 6-го зала кинотеатра "Октябрь". Некоторые трактовали ленту как реабилитацию самой древней профессии. Пожалуй, я соглашусь с обвинениями в недосказанности, половинчатости, однако, фильм – вовсе не о гетерах и даже не о тяжелой судьбе женщины. В течение всего сеанса меня терзали смутные догадки. И вскоре они подтвердились.
Так вот, слушайте сюда и не делайте беременную голову.
Если взять и прочитать повесть Гарри Гордона "Огни Притона", на основе которого был снят фильм, то можно увидеть, куда шли сюжетные линии и в чем заключался замысел. Первоначальная идея картины проста как дуля и легко укладывается в формулу: "История духовного одичания мира" (Раньше вода была мокрее, а девки – сисястее). Центральным смысловым моментом повести и эмоциональным аттракционом фильма являются пророчества Адама Сафавовича, а отнюдь не злоключения Любы. Адам, армейский капитан и бывший узник Карлага, сидит на пляже и рассказывает о грядущем так, что ему могла бы позавидовать сама Кассандра.
"Вино уже никто по-настоящему делать не может, а главное, не хочет, кому это надо, сойдет и так, алкоголик схавает. Рыбу уже никто не ловит, потому что не может: поставят ставники и ждут – чи катран попадет, чи скат. А если белужку поймают – несут начальству.
Боягузы, дистрофики душевные. Кто теперь ловит кефаль на рогожку… Должно, и не упомнят, что это такое, с чем едят. Рыбы нет, а людей еще больше – нет. С кем пойдешь в море, с Федькой Проданом? Вот именно. Только и может, что на ближней банке бычка дергать. Через неделю-другую скумбрия пойдет, баламут по-нашему, а у него мотор разобранный, вон валяется. А паруса Федька не знает, где ему…"
Похоже, что кинолента задумывалась как плач о потерянном рае. Все буйство образов: Любка, фраера, хазы, купальни - это небо в алмазах, о котором тоскует прокурор Заславский (Богдан Ступка). "Огни притона" должны были воссоздать величие этого рая. Но не вышло. Фильм был лоботомирован. Уж не знаю, кто в этом виновен. Может у Александра Гордона не хватило таланта. Может он хотел убрать однозначность месседжа и напустить туману. А, может, вмешалась, не дай Бог, цензура. В результате, мы имеем то, что имеем. Недоварил Александр своих козинаков, не довел до нужного градуса. В результате блюдо получилось сырое, недоделанное.
Нельзя не отметить изумительное благочестие и возросшее мастерство режиссера. В картине о борделе нет ни гениталий, ни постельных сцен. В сравнении с "Пастухом своих коров" Александр Гарриевич вырос. Теперь уже он не "последний поц" в кино, а "законный режиссер". Отдельное спасибо – молодой актрисе Екатерине Шпица, блистательно сыгравшей Зинку-Гитлера. Что касается, исполнительницы главной роли - Оксаны Фандеры, то мне кажется, что ей не хватило женского обаяния.
Последнее пророчество Адама:
"А главой государства станет маленький троечник, потому что он знает приемы самбо. Носители языка, журналисты и писатели, будут по лености и равнодушию нести такое, что Тургенев с Буниным перевернутся в гробу, не говоря уже о Гоголе. Кстати, писателей и художников станет как грязи. Они будут булькать и шипеть по всей поверхности, как карбид в луже. Еврейские мальчики будут владеть футбольными командами – не самим же играть.
Вы хотите купить киевское "Динамо", Аркаша? Пожалуйста. А западногерманскую "Баварию"? – Ради Бога.
Только вы, Аркадий, как раз и не купите, потому что будете старый и бедный"
Гарри Гордон - Огни притона краткое содержание
В книгу вошли повести и рассказы последних лет. Сюжеты и характеры полудачной деревни соседствуют с ностальгическими образами старой Одессы. "Не стоит притворяться, все свои" - утверждает автор. По повести "Пастух своих коров" снят художественный фильм.
Огни притона - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Люба медленно брела по пыльному шляху. Когда-нибудь это будет главная улица поселка судоремонтников, а пока искаженные маревом жидкие саженцы платанов, клубы глинистой пыли, поднимаемой случайным грузовиком, оседают на сизых листьях. Двухэтажные дома поселка, построенного еще пленными немцами, не давали тени, на балконах трескались от жары бетонные балясины.
Каких трудов стоило получить здесь двухкомнатную квартиру взамен комнаты в коммуналке, знала только Люба и несколько начальников из морского Пароходства, где она числилась судовой буфетчицей дальнего плаванья.
А Любе румянец не нужен, у нее все в порядке, и только сумасшедший даст ей ее годы. Лишь она знала, особенно по утрам, что ей сорок восемь, а иногда и семьдесят, а иногда и все сто.
Она вышла из игры в сорок девятом, лет девять тому назад, ухитрившись не рассориться с влиятельными клиентами, огорченными ее уходом. Поработала в торговле, но, просчитав, однажды, опасность, тихо соскочила и завела свое дело.
Люба дошла до пятой станции Фонтана, пересекла трамвайные пути. Еще немножко по жаре, а там — тенистая аллея Пионерской улицы и дальше — глубокая колодезная прохлада Пролетарского бульвара.
Люба сняла платье и оказалась в голубом купальнике, цельнокроеном — последний писк буржуйской моды. Купальник прикрывал живот, это было еще не обязательно, и в нем не дышало тело — чистый капрон, — но Костя так сиял, когда приволок его из загранки, что Люба растрогалась и смирилась. И так уже, сколько костиных шмуток раздарила она и загнала на толкучке. Вот только своим, Гитлеру и Зиготе, ничего не досталось: Костя увидит, — неудобняк.
Костя, тоже, доканывает потихоньку. Является два раза в год из рейса, шумит, какой он уважаемый на своем сухогрузе, дед, как же старший механик, как он, черт те чего — бананы ел, пил кофе на Мартинике. А с похмелки прижмется, и давай ныдать: ему уже пятьдесят пять, и хватит мотаться, курить в Стамбуле злые табаки, и пора отдать швартовые и кинуть якорь. И в глаза все заглядывает.
— Добрый день, сударыня, — раздался голос Адама. — Я вас категорически приветствую.
— Здравствуйте, Адам. — Люба раскрыла глаза, — как вода?
Она прекрасно знала, что Адам никогда не купается, даже не загорает, но так уж повелось между ними, церемония такая.
— Вода потрясающая, — ответил, как следует, Адам.
— Ну что, — Люба перевернулась на живот. — Куда сегодня?
— А давайте — решил он, — пропустим лет этак семнадцать. Это будет год тысяча девятьсот семьдесят пятый. Лето. Июль.
В семьдесят пятом Любе будет шестьдесят пять лет. Страшно подумать.
— Что ж со мной будет? — спросила она вслух.
— Сударыня! — Адам гордо вскинул небритый подбородок. — Я не гадалка, я пророк. Мне, например, будет семьдесят. Я это точно знаю.
— Будет ли? — вырвалось у Любы.
— Будет, будет. Сумасшедшие живут долго. И еще я знаю: всухую мне эту тему не поднять.
Люба потянулась к сумочке и достала деньги.
— Придется взять две, — вздохнул Адам, натягивая туфли.
Люба окунулась и легла на скалу. Адама не будет, пока туда-сюда, минут тридцать. В сомкнутых ресницах сквозило синее солнце. Она плотнее смежила глаза, заколыхались во мраке красные и зеленые инфузории, потом проступило море. Не это, рядом, хлюпающее и дышащее, а далекое, плоское и серое, белый лабаз на берегу под черепичной крышей, а дальше — сбегающие к берегу мазанки, крытые очеретом и соломой.
Люба бывала у матери часто, два или три раза в год, но это привидевшееся море и эти хаты были давними, довоенными конца двадцатых годов. Вот улыбается во все зубы рыжий здоровый хлопец, Серега, сволочь, через него все и началось. Все обыкновенно, как у всех, до противного. С брюхом подалась в Одессу, чтоб мать не позорить, неопрятная жидовка — акушерка на Молдаванке…
— Делал я этот фильм не долго и не мучительно. Снял довольно быстро, за тридцать восемь летних дней 2007 года. Потом мы с Дашей Даниловой столь же прытко его смонтировали. Но кончились деньги, и фильм, как принято говорить на продюсерском языке, законсервировали. Продолжалось это до начала 2011 года, когда мы перезаписали звук и сделали цветокоррекцию.
Александр Гордон и Гарри Гордон на съёмках фильма Огни притона (2011)
— Скажут, например, что твой фильм — архаичное рукоделие, не вписывается в современные тенденции.
— Думаю, это будет основной упрёк. Я не принадлежу ни к какой школе, ни к каким течениям. Был литературный текст, который мне дорог. Там звучали вопросы, которые и я себе задавал: о соотношении Судьбы и Свободы, например. Кроме того, меня тогда преследовала боязнь умирания, и нужно было это изжить, что и привело меня, кстати, к следующей картине. Начну снимать её, надеюсь, следующей осенью. Она будет об умирании, но не с ужасом, и не с мудростью, там интонация иная.
— Страх смерти изжит?
— А зачем он тебе вообще был нужен, этот фильм? Ты лучший у нас телеведущий…
— … я тоже так думаю.
— Знаю, что хорош в телевизионной профессии, но она не даёт удовлетворения, не даёт удовольствия. На телевидении работаю только денег. Кино — для другого, но кино не кормит. Я снял три фильма и потерял на этом около трёхсот тысяч долларов. Вынул их из своего кармана. А я живу в реальном мире, у меня потребности и обязательства, и я не могу оставить телевизор. Но меня, повторю, это занятие не радует. Должно же в жизни радовать кроме вина и женщин, смыслы должен я для себя создавать? И я делаю это с помощью дорогого увлечения — кинематографа. Литература, музыка мне неподвластны. Театр — моя первая любовь — разжирел, располнел. Что остаётся? Кино.
Кадр из фильма Александра Гордона Огни притона (2011)
— У него есть шанс найти точку сборки?
— Никакого уже. Кинематографисты в возрасте помнят о точках сборки советских времён, стараются в этом смысле, но я знаю, что это всё обречено, мы все уже ни до чего не договоримся.
— Школа разрушена? Но слободской коллективизм остался.
— Никому до соседа нет дела: какое кто кино снял, по большому счёту кинематографистам неинтересно. Когда обсуждаешь кино, ищешь общие смыслы и ценности. И не находишь уже.
— Страна, выходит, развалилась?
— Страна давно развалилась, и я всё жду, когда этот развал оформится географически.
— Вот так, да?
— Так, да. Страны у нас для жизни нету, и никто не хочет сделать так, чтобы она была. Ни у кого, ни у групп людей, ни у индивидуальностей такой потребности больше нет. Одни живут ностальгией, другие будущим, которое никак не связано уже со страной, которую называли Россией. Одесса 1958 года в моём фильме — это не ностальгия, это реквием, там нет советских реалий. Там есть индивидуальная ответственность за другого, вот это важно, а не тупой советский коллективизм. Важно понимание того, что ты не первый живёшь на этой земле и живёшь на ней не один, сейчас это ощущение напрочь ушло. Наши девяностые — это были войны, конфликты, ожидание распада, а сейчас — тихое разглядывание умирания. У нас входит во вкус поколение людей, которые считают что они первые на этой земле и что они единственные на этой земле. А задача, повторюсь, противоположная: разглядеть того, кто живёт рядом с тобою. Важно взять ответственность не только за свою судьбу, но и за судьбу ближнего тоже. Хотя это чревато. Ты берёшь на себя эту ответственность, но у тебя человеческие.
Кадр из фильма Александра Гордона Огни притона (2011)
— Хотел бы ты сделать кино, где играл бы слегка от своего имени, ну, как, скажем, Вуди Аллен?
— Даже договорился с одним очень известным сценаристом о таком опусе. Но это была бы отчасти исповедь, а я не воспитан в традициях исповеди.
— Аллен не равен себе киношному.
— Смотри, я не в сообществе, не в тусовке, никак не завишу от их мнения. Вообще никак.
— То есть спасает телевидение?
Хозяйка одесского борделя Мама Люба (Фандера) содержит двух барышень – Зинку по прозвищу Гитлер и Зиготу – вежливо принимает ухаживания очкарика и вундеркинда, сына одесского же прокурора, а сама влюбляется в живущего на пляже городского сумасшедшего, поэта Адама.
Кадр из фильма "Огни притона"
Опыт главного инквизитора отечественного кино не прошел для Александра Гордона зря: если его первый фильм "Пастух своих коров" не слишком ловко вписывался в окружающий ландшафт, то "Огни притона" – это именно попытка насмотревшегося на новейшее русское кино неглупого человека выдать свою позитивную программу. Но не стоит понимать это как своего рода "Перемотку". Гордон собирает энциклопедию мыслей и образов, и каждый по-своему интерпретирует и препарирует.
Образ родины-матери, говорите, главный? Пожалуйста, родина-мать, добрая проститутка, которой всех людей жалко, да еще с лицом артистки Фандеры. Ретро и память о советском прошлом? Пожалуйте ретро: Одесса пятидесятых, богатая фактура, даже портреты Хрущева встречаются. На выходе, правда, получился фильм, к которому самое применимое определение – вроде как запретное – "странный". Сюжет размыт, ретро условное, образ родины-матери предельно вежливый (тогда уж и Мазина Родина-мать). Но именно своей странностью он и хорош.
Читайте также: