Одним из основателей формальной школы в языкознании считают это обязательный вопрос

Обновлено: 07.07.2024

Из Москвы к ним присоединились лингвисты Роман Осипович Якобсон (1896–1982), Григорий Осипович Винокур (1896–1947) и фольклорист Пётр Григорьевич Богатырёв (1893–1971).

Формальная школа литературоведения — это наиболее оригинальный и талантливый ответ русской литературы на пертурбации истории, выразившиеся в войнах и революциях начала XX века. Она же — наиболее оригинальный вклад русской науки в гуманитарное знание. Парадокс истории состоял в том, что именно академическое литературоведение, выросшее из народнической критики, представители которой так единодушно отвергли большевистский переворот 1917 года, стало, по прошествии каких-нибудь двадцати лет, абсолютно адекватным выразителем сталинской партийной линии в литературе, а формальная школа, многие из членов которой охотно приняли большевизм и, во всяком случае, готовы были предстательствовать за революцию, оказалась вытесненной из академического и экзистенциального обихода. Конечно, многое в судьбах формальной школы было определено случайностями биографии и личности её наиболее яркого вождя В. Б. Шкловского, который в какой-то исторический промежуток оказался вовлечённым в сопротивление большевикам активного крыла партии эсеров, боровшегося против них с оружием в руках. К этому стоит добавить некоторые заявления того же Шкловского о том, что политическая идеология не играет никакой роли при анализе художественного произведения, чтобы понять, что как общественное явление формализм с самого начала воспринимался коммунистами как резко враждебное явление.

В каждой сфере человеческой деятельности, практики, в каждой сфере коммуникации соответствующая теория полагала свою причину этого наблюдаемого разлада, расхождения между видимым и сущим. Все эти причины можно modo grosso расклассифицировать на две группы: одна, видящая источник очевидного неумения расшифровать действительность в большой сложности тех структур, в которые включён человек как общественное существо (сюда я бы включил все социологические и другие функциональные теории человеческого общества и поведения), и другая, усматривающая причину этого в истории и её непрямом, извилистом, скрытом от глаз пути. В принципе, однако, необходимость различения этих двух уровней (поверхностного и глубинного) и объективной причины постоянного их несовпадения лежит в основе любого фундаментального методологического научного подхода. Многие из тех подходов, которые спорили с формальной школой, считали себя вполне научными и даже единственно научными, как, например, марксизм. Вопрос о противопоставлении бессознательного и сознательного. который мы здесь выдвигаем в качестве фундаментального различительного принципа между формальной школой и другими школами литературоведения, получил такое главенство лишь в теории лингвистики. В самых ранних работах пионера формальной школы Виктора Шкловского именно он является отправной точкой всего рассуждения об остранении и проч.

Что же касается различения поверхностного и глубинного уровня, то здесь действительно несходство формальной школы и других школ является совершенно принципиальным. Все остальные литературоведческие школы исходили из явной или неявной предпосылки о том, что литература есть явление идеологическое (следовательно, прямо доступное наблюдению и исследованию), за которым лежит более глубокая действительность, будь то социальная, понимаемая либо в духе марксизма как борьба классов, либо в духе позитивизма как структура социальных взаимодействий, будь то психологическая, понимаемая в духе разных теорий о структуре личности, будь то метафизическая в духе той или иной религиозно-философской теории. Наиболее распространённым было в те годы (двадцатые — начало тридцатых годов XX века) эклектическое литературоведение исторического плана. Оно представляло собою очерк истории определённого периода в развитии литературы или биографии того или иного литератора, построенной по историческому принципу, а все те существенные факторы глубинного плана, о которых мы только что упомянули, привлекались либо как фон, либо как элементы объяснения, мотивации и т. д. и т. п.

В качестве любопытного различительного признака, по которому тогдашнее русское, а затем уже и советское литературоведение отличалось от большинства школ западноевропейских, выступает относительная бедность в русском литературоведении исследований чисто биографического плана. Этот момент может не выступать столь ярко, если мы будем рассматривать русское литературоведение только изнутри себя самого. Тогда, конечно, мы заметим, что во все периоды имели место исследования, так или иначе затрагивавшие биографию поэта или писателя. Но если мы рассмотрим этот материал на фоне литературоведческих работ, которые писались и печатались, например, в Германии, Франции и Англии, то увидим, что в России, во-первых, не появлялись так называемые солидные, то есть академически фундаментальные, но при этом рассчитанные на широкого читателя биографии великих русских поэтов и писателей. Да, Мережковский писал о Гоголе, Толстом и Достоевском, но эти книги совершенно не рассматривали этих творцов как живых людей, участников исторического процесса, чья биография влияла на картину их творчества. Во-вторых, те биографические работы, которые выходили, трактовали биографические подробности в высшей степени осторожно, выборочно, с большой долей какой-то внутренней, а иногда и внешней, цензуры. Это никак нельзя сравнить с теми подробнейшими биографиями Гёте или Шиллера, которые выходили в Германии, или даже с книгами Ромена Роллана о Бетховене. Можно сказать, что на русском языке нет ни одной полной и академически фундированной биографии Пушкина или Лермонтова, Достоевского или Толстого. Те попытки такие биографии создать, которые были предприняты здесь и там (работы Шкловского и Эйхенбаума о Толстом, современные книги И. Волгина о Достоевском и проч.), при всём их академическом или популярном успехе, никак не могут быть признаны ни всеохватывающими, ни по-настоящему фундаментальными в смысле глубины исторического исследования, ни биографически подробными и смелыми.

В русском литературоведении такого исторического плана, равно как и в русской историографии до настоящего дня превалирует точка зрения, согласно которой роль отдельного человека в истории всегда остаётся на заднем плане по сравнению с той ролью, которую играют так называемые объективные процессы, неважно, какие они — материальные или идеальные. А если ясно, что в истории тот или иной деятель (например, Сталин, Ленин или Пётр I, или Иван Грозный) сыграл какую-то непомерно важную роль, то всегда найдутся историки, которые докажут и покажут, что эта роль на самом деле выражает какой-то важный подспудный глубинный исторический процесс.

На данном фоне попытка формальной школы в литературоведении иначе осмыслить проблему поверхностного и глубинного уровней в литературе являлась и является замечательным исключением из этого общего правила. Русский формализм был, в сущности, явлением того же плана, что философия познания марбургской школы Г. Когена и П. Наторпа и феноменология Э. Гуссерля в том смысле, что он, так же как и указанные философские направления, ставил своей целью рассматривать литературу (resp. познание, язык) исключительно с точки зрения её самой (resp. познания, языка). Соответственно, различение поверхностного (resp. сознательного) и глубинного (resp. бессознательного) уровней в литературе должно было проходить исключительно внутри самого литературного произведения, а если речь шла о явлениях более объёмных, более крупных, чем одно произведение, скажем, творчество одного писателя, или даже целое литературное направление, то внутри литературного процесса. Если же ставилась проблема разделения поверхностного и глубинного планов внутри самих строительных блоков, из которых строилось произведение, то здесь фокус должен был быть направлен на литературное употребление языка, на то, как литература модифицирует язык, подчиняет его своим задачам.

К специально прозаическим приёмам принадлежат те, которые служат для модулирования, формирования прозаической текстовой последовательности (цепи). будь то последовательность (цепь) сюжетная, связанная с последовательным (сукцессивным) изложением, рассказыванием каких-то повествовательных нарративных звеньев, эпизодов, моментов, или последовательность композиционная, состоящая из прозаических частей (глав, композиционных объединений), выполняющих функциональную задачу в оформлении нарратива как единства (например, зачин, кульминация, завершение). Сюда следует отнести все приёмы, связанные с композиционным фиксированием, членением прозаической сукцессии (последовательности), например, обрамление, в том числе итеративное, то есть вторичное и иное множественное обрамление; выделение разных видов сцепления звеньев, например, нанизывание, соположение, истинная или виртуальная (реконструируемая) причинно-следственная связь, разного рода элизии (намеренные пропуски и исключения) нарративных или композиционных отрезков и, наоборот, их намеренное расширение, рас- и оттягивание, нагнетание (в том числе подлинного или виртуального напряжения — suspense), намеренное нарушение нарративной или композиционной последовательности, и т. д. и т. п.

Я полагаю, что речь может идти о приёме, общем как для прозы, так и для поэзии. Приёмом в этом случае является вообще выделение авторской речи в противоположность употреблению невыделенной, неподчёркнутой авторской речи. Невыделенность, неподчёркнутость понимается исключительно как следование доминирующему стилистическому регистру для данного жанра или типа литературы.

Здесь, впрочем, имеет смысл несколько расширить контекст обсуждаемого, и попытаться рассмотреть все эти моменты литературного развития в более объёмной перспективе.

Во-первых, я хочу более пристально взглянуть на сами понятия литературной эволюции и литературной борьбы, и в этой связи подвергнуть анализу представления о литературном процессе, его компонентах, в частности, литературных жанрах и литературной экзистенции.

Во-вторых, я хочу сделать всё это, учитывая то, как отражается в картине литературной эволюции сама сущность литературного времени. Начну именно с этого.

Если включать в размерность литературного времени всё, что исторически предшествовало появлению литературы, а особенно письменной литературы, как самое себя сознающей и описывающей системы, то есть всё, что связано с устным народным творчеством, то надо будет признать, что, несмотря на все сдвиги в ту или иную сторону (то есть развитие представлений о фольклоре как самоэволюционирующей или, наоборот, неменяющейся, системе), литература как таковая развивается быстрее, чем фольклор. Здесь литературное время более динамично, чем в фольклоре. Однако следует одновременно задать себе вопрос: эта смена литературного времени — ведёт ли она к полной отмене всех его более ранних признаков? Придётся признать, что предшествующая письменной литературе большая традиция устного народного творчества не исчезает с возникновением и утверждением последней. Вопрос в том, в каком взаимоотношении находятся эти две линии, две традиции в реальном литературном процессе, и в какой степени каждая из них входит в ещё одну более широкую традицию, куда входит не только литература, но и множество других систем поведения, взаимодействия, производства и проч. Важный вопрос возникает в этой связи о том, насколько зависимы или независимы друг от друга литературная и культурная традиции и как они ведут себя, пересекаясь с соответствующими традициями других народов, то есть имеются ли здесь какие-то фильтры, и если они существуют, то как они структурируются.

Филипп Федорович Фортунатов (1848–1914) хотя публиковался относительно мало, и притом на практически неизвестном в Европе русском языке, знали и признали за рубежом его труды еще при жизни. Активная научная деятельность Фортунатова продолжалась около четверти века и была связана с Московским университетом, где он возглавлял кафедру индоевропейских языков.

Ученый считал необходимым изучать современные языки не только по отношению к праязыку, но и самостоятельное раз­витие каждого из них, причем всякий современный индоевропейс­кий язык рассматривается как один из возможных вариантов разви­тия праязыка, и не конечный результат такого развития, а лишь как промежуточную стадию между предыдущим и будущим, которое должно поступить в последующем его существовании.

4) Корневые языки, где вообще не существует форм слов, образуемых аффиксами (китайский, сиамский и т. п.).

5) Полисинтетические языки, по образованию форм отдельных слов относящиеся к агглютинативным, но обладающие формами, которые образуют слова-предложения. К ним принадлежат языки американских индейцев.

Основной предпосылкой существования формы, по Фортунатову, является ее соотносительность с другими формами. Так, например, в русском языке слово несу обладает формой, поскольку, с одной стороны, в ней можно выделить формальную принадлежность – у, общую со словами веду, беру и т. п., а с другой стороны – основу нес, данную в других словах с другими формальными принадлежностями (нес-ешь, нес-ет и т. п.).

При этом оговаривается, что формальные принадлежности могут быть не только положительными, т. е. материально выраженными, но и отрицательными, т. е. «самое отсутствие в слове какой бы то ни было положительной формальной принадлежности может само сознаваться говорящими как формальная принадлежность этого слова в известной форме по отношению к другой форме или другим формам: например, слово дом воспринимается как форма именительного падежа благодаря противопоставлению формам других падежей: дом-а, дом-у и т. д.

Само по себе наличие формы у отдельных полных слов не является необходимым для языка как такового, хотя она и присуща подавляющему большинству языков. Сами формы подразделяются – в зависимости от того, являются ли они знаками отдельных предметов мысли или обозначают отношения в предложении – на формы словообразования и формы словоизменения.

Исходя из основных положений своей концепции, Фортунатов определяет грамматику как учение о форме, подразделяя ее на морфологию, изучающую формы слов в их отношении между собой, и синтаксис, предметом которого будут формы отдельных слов по отношению к их употреблению в словосочетаниях, а также формы самих словосочетаний.

Фортунатов предложил классификацию частей речи, основанную на строго формальных критериях (сам он разрабатывал ее применительно к индоевропейскому языку, уже в начале XX в. она стала широко использоваться в грамматиках русского языка. Согласно ей выделяются слова с формами словоизменения и без них. Слова с формами подразделяются на склоняемые (существительные), спрягаемые (глаголы) и склоняемые с согласованием в роде (прилагательные). Среди вторых различают слова, имеющие формы словообразования и слова, их не имеющие.

Те словосочетания, в которых составляющие его части – грамматические (птица летит), являются грамматическими словосочетаниями.

Словосочетания же типа сегодня мороз, в которых не обозначено формами языка отношение одного предмета к другому, Фортунатов называет неграмматическими. Словосочетание, включающее грамматическое подлежащее и грамматическое сказуемое, является законченным и образует грамматическое предложение.

Идеи и методы лингвистической науки, разработанные Фортунатовым и его школой, будучи апробированными на материале русского и славянских языков, были перенесены в финно-угроведение (Д. В. Бубрих и другие), тюркологию (Н. К. Дмитриев и другие), кавказоведение (Н. Ф. Яковлев и другие), германистику (А. И. Смирницкий и другие).

Среди многочисленных учеников Фортунатова, составлявших Московскую лингвистическую школу, особое место занимает Алексей Александрович Шахматов (1864–1920), сферой деятельности которого стала русистика, в первую очередь – изучение истории русского языка, его происхождения в связи с историей русского народа.

В труде А. А. Шахматова "Очерк древнейшего пе­риода истории русского языка" (1915 г.) прослеживается история изучения звуков русского языка с древнейших эпох и до настояще­го времени. Особого внимания заслуживает его попытка восстановления пер­вой (Несторовской) русской летописи. Его "Введение в курс исто­рии русского языка" (1916 г.) является попыткой восстановления по истории языка истории народа.

А. А. Шахматов отрицал реальное существование языка коллектива и подчеркивал его ин­дивидуальную сущность. А. А. Шахматов исследовал и русские диалекты. Ученый создал описание и классификацию рус­ского простого предложения. Он одним из первых применил в "Син­таксисе русского языка" (1925) дескриптивный метод в современной научной граммати­ке.

Проблемами семасиологии (раздел языкознания, занимающийся лексической семантикой, т. е. значениями слов и словосочетаний, которые используются для называния, номинации отдельных предметов и явлений действительности) много занимался Михаил Михайлович Покровский (1869–1942), применивший принципы компаративистики при изучении классических языков (латынь, древнегреческий, санскрит).

Он отмечал воздействие на язык двух основных факторов: культурно-исторического и психологического, разрабатывая учение о так называемой семасиологической ассоциации. Согласно Покровскому, в языке имеется масса значений, которые может приобретать слово, относящееся к определенному словообразовательному типу, причем и у других слов, относящихся к этому типу, могут развиваться сходные значения (так обстоит дело, например, с отглагольными существительными в латинском языке).

Развивая идеи Фортунатова, его ученики добились выдающихся успехов в области рекон­струк­ции праславянского языка (Поржезинский, Миккола, Белич, Кульбакин) и древнерусского языка (Шахматов, Дурново).

Ученики Фортунатова заложили основы праславянской акцентологии (Шахматов, М. Г. Долобко, Кульбакин, ван Вейк), морфологии (Поржезинский, Г. К. Ульянов, Ляпунов) и лексикологии ( этимо­ло­ги­че­ский словарь Бернекера).

Учение Фортунатова о форме словосочетания и способах связи между его членами легло в основу синтаксиса, теоретические основы которого разрабатывались Шахматовым, Пешковским, М. Н. Петерсоном и другими на материале русского языка .

Сосредоточив усилия на историческом аспекте изучения языков, главным образом славянских, М. л. ш., строго разграничивая диахронию и синхронию, постепенно обращалась к проблемам синхронии (рассмотрение состояния языка как установившейся системы в определенный момент времени).

Учёные фортунатовского направления занимались теорией и практикой нормализации и демократизации литературного языка . Фортунатов и Шахматов руководили подготовкой реформы русского правописания (1918). В 1889 Фортунатов сформулировал задачу и наметил пути сближения школьной и научной грамматики с целью совершенствования преподавания родного (русского) языка в школе, что было осуществлено его учениками и последователями его идей.

Фортунатов создал целостную систему лингвистического образования, введя в практику вузовского преподавания теоретические курсы общего и сравнительного языкознания, спецкурсы по санскриту, готскому и литовскому языкам. Его последователи создали ряд оригинальных пособий по введению в языковедение (Томсон, Поржезинский, Ушаков, А. А. Реформатский). Уточнение предмета языкознания и его отдельных разделов привело к разграничению фонетики и фонологии (Трубецкой), сравнительной грамматики славянских языков и грамматики общеславянского (праславянского) языка (Поржезинский, Миккола и другие).

14. Был выдающимся полиглотом, знал санскрит, древнегреческий, латынь, литовский, французский, английский, итальянский, испанский, баскский, провансальский, венгерский, чешский, древнеегипетский и поздний египетский — коптский язык, а также китайский и японский языки
• Вильгельм фон Гумбольдт

16. Функциональный подход к языку специфичен для представителей
• Пражского лингвистического кружка

17. Дескриптивная лингвистика является одним из направлений
• структурализма

19. Ф.Ф. Фортунатов, описывая формы словообразования, он четко различал два типа словообразовательных значений:
• мутационные и трансформационные

21. Авторов трактатов о модусах (способах) обозначения принято называть:
• модистами

23. Впервые заговорили о необходимости изучать диалекты представители
• младограмматической школы языкознания

26. Написал басню на реконструированном им индоевропейском языке
• А. Шляйхер

27. Главной заслугой Дионисия было учение о:
• частях речи и их акциденциях (категориях)

28. Первым создал и обосновал теорию фонемы, которая в дальнейшем легла в основу Московской и Ленинградской фонологических школ, .
• И.А. Бодуэн де Куртенэ

29. Эръя (III в.), Фан янь (I в. до н.э. — I в.), Шо вэнь (I-II вв.), Ши мин (II в.) — это:
• словари китайского языка

30. Одним из основателей формальной школы в языкознании считают:
• Ф.Ф. Фортунатова

31. Ш. Балли считал, что модус — часть высказывания, связанная с выражением
• субъективного отношения говорящего к действительности

32. Гумбольдт выделял 4 стадии развития языков и связывал их с:
• типом языка

33. Языковедами эпохи средневековья являются:
• Томас Эрфуртский и Петр Гелийский

34. Ш. Балли делил языкознание на грамматику (или лингвистику как таковую) и .
• стилистику

35. Ни одно направление структурализма не оставило после себя столько фонологических и грамматических описаний языков мира, как:
• дескриптивизм

37. Выдающийся русский языковед, полиглот, описавший грамматику и фонологию японского языка, это — .
• Е.Д. Поливанов

38. Потебня полагал, что слово приобретает смысл лишь в предложении и потому
• имеет только одно значение

40. Ригведа, Яджурведа, Самаведа, Атхарваведы — это памятники .
• древнейшей ведической культуры Индии

42. Глоссемантика является одним из направлений
• структурализма

43. Г. Пауль относил языкознание к числу культурно-исторических наук, сутью его лингвистической концепции является:
• объяснение языковых изменений

46. Главой младограмматиков Лейпцигской школы считают:
• Германа Пауля

47. А. Мейе (1866-1936) был специалистом в области
• сравнительной грамматики индоевропейского языка

48. Полная классификация функций языка была дана в:
• Тезисах Пражского лингвистического кружка

49. Наиболее ранними филологическими школами принято считать:
• китайскую и индийскую

50. Основным для концепции младограмматизма является представление о языке как:
• об индивидуальной психофизической деятельности

51. Одно из важнейших положений лингвистической концепции Ф. де Соссюра — это:
• различение языка и речи

52. В составе фонетики И.А. Бодуэн де Куртенэ выделял:
• антропофонетику и психофонетику

53. Наиболее известным из ученых Женевской школы был:
• Шарль Балли

54. Языковедами эпохи Возрождения являются:
• Пьер де Рамэ и Санчес де лас Бросас

55. Л.В. Щерба был учеником
• И.А. Бодуэна де Куртенэ

56. Главными представителями лейпцигской школы считают:
• К. Бругмана, Г. Остхофа, Б. Дельбрюка и Г. Пауля

57. Глоссемантика была детально разработана:
• Л. Ельмслевым

Ни одно направление структурализма не оставило после себя столько фонологических и грамматических описаний языков мира, как:

Пришел к выводу, что мышление осуществляется посредством языка, а грамматическое построение языка дает представление об организме мышления так же, как словарный состав языка воспроизводит окружающий мир

Первым создал и обосновал теорию фонемы, которая в дальнейшем легла в основу Московской и Ленинградской фонологических школ, .

Ключевым понятием, согласно концепции Гумбольдта, раскрывавшим связь языка и культуры народа, являются термины

Согласно ____________________, язык — это совокупность высказываний, которые могут быть сделаны в данной языковой группе, а основной объект лингвистического исследования — речевой отрезок, данный в высказывании.

Читайте также: