Моэм сомерсет подводя итоги краткое содержание
Обновлено: 02.07.2024
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Довольно-таки приятная на вид и на ощупь обложка. Но не это главное в этой книге. Главное - в автобиографичности тех заметок, которые автор преподносит читателю, и в тех литературно-философских размышлениях, с которыми хотя и не всегда можно согласиться, но которые заставляют задуматься о вечном.
Это не автобиография и даже не мемуары. Это заметки, в них Моэм делится и своей жизнь - лишь вскользь, рассуждает о мастерстве писателя и драматурга - подробно, рассказывает о своей философской системе - умеренно.
Книга начинается мыслью, что актеры в жизни совсем не те люди, которыми мы их себе представляем по из ролям, но ведь и писатели совсем не те люди, которыми кажутся нам по их книгам, в этой книге Моэм пытается быть таким какой он есть, думаю, у него получилось.
Во-первых, книга может понравится не только любителям Моэма, ведь она по сути не о нем самом.
Во-вторых, думаю, читать ее стоит медленно, чтобы осмыслить сказанное и возможно попробовать что-то из того о чем он говорит, ведь Моэм много пишет о мастерстве писателя, но мне кажется, это актуально не только для писателей, но и для тех, кто пишет хоть какие-нибудь тексты. Так он пишет, что его поражало, что литературные критики пишут так плохо, читая так много хороших книг. Я конечно, не профессиональный критик, но ведь я пишу о прочитанном и посмотренном, и придерживаюсь мнения, что нужно писать, так чтобы другим было понятно, чтобы другие могли сделать предварительные выводы о книге. Но стремясь к улучшению текстов, я никак не работаю над ними.
Из философских воззрений Моэма мне оказалась близка его религиозная концепция - я на определенном жизненном этапе тоже ощутила тщетность религии и теперь пытаюсь для себя сформулировать такое виденье, которое могло мне дать ответы на важные вопросы - что-то подобное сделал для себя и Моэм и в чем-то я с ним согласна.
Я прочитала книгу быстрее чем требуется, следовало растянуть ее хотя бы на месяц, несмотря на объем, поэтому мне читалось, к сожалению, тяжело, но в целом книга хорошая и полезная.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Подводя итоги: краткое содержание, описание и аннотация
Уильям Моэм: другие книги автора
Кто написал Подводя итоги? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Подводя итоги — читать онлайн ознакомительный отрывок
Эта книга — не автобиография и не мемуары. Все, что случалось со мною в жизни, я так или иначе использовал в своих произведениях. Бывало, что какое-нибудь мое переживание служило мне темой, и я выдумывал ряд эпизодов, чтобы выявить ее; но чаще я брал людей, с которыми был близко или хотя бы слегка знаком, и на их основе создавал своих персонажей. Факты и вымысел в моих книгах так перемешаны, что сейчас, оглядываясь назад, я не всегда могу отличить одно от другого. Записывать факты, которые я уже употребил с большей пользой, мне было бы неинтересно, даже если бы я мог их припомнить. К тому же они показались бы очень пресными. Я прожил разнообразную, временами очень интересную жизнь, но приключениями она не богата. У меня плохая память. Анекдоты я помню, только пока мне их рассказывают, а потом забываю, не успев пересказать другим. Я никогда не запоминал даже собственных шуток, почему и был лишен возможности повторять их. И я понимаю, что этот недостаток умаляет удовольствие от общения со мною.
Я никогда не вел дневника. Теперь я жалею, что не делал этого, когда впервые добился успеха как драматург: в тот год я встречался с многими незаурядными людьми, и мои записи могли бы представить собою интересный документ. То было время, когда вера народа в аристократию и земельное дворянство рухнула из-за бездарности, проявленной ими в Южной Африке,[1] но аристократы и дворяне-землевладельцы еще не поняли этого, и самоуверенность их ничуть не уменьшилась. В домах некоторых политических деятелей, где мне довелось бывать, они все еще говорили так, словно управление Британской империей было их личным делом. Помню, с каким странным чувством я слушал их рассуждения насчет того, отдать ли после всеобщих выборов министерство внутренних дел Тому и удовлетворится ли Дик Ирландией. Едва ли кто-нибудь сейчас читает романы миссис Хэмфри Уорд,[2] но, как они ни скучны, они, сколько помнится, дают хорошее представление о жизни правящего класса того времени. Эта жизнь все еще очень интересовала романистов, и даже писатели, в глаза не видевшие лорда, считали своим долгом писать по преимуществу о знати. Взглянув на тогдашние театральные афиши, всякий поразился бы количеству титулованных персонажей. Директоры театров считали, что такие персонажи привлекают публику, актеры любили изображать их. Но по мере того, как политическое значение аристократии сходило на нет, публика все меньше интересовалась ею. Зрители уже согласны были видеть на сцене людей своего собственного класса — богатое купечество и профессионалов-интеллигентов, вершивших в то время дела страны; и понемногу вошло в силу неписаное правило не вводить в литературное произведение титулованных особ, если того не требовала тема. Заинтересовать публику жизнью низших классов было тогда еще невозможно. Романы и пьесы, посвященные им, встречали с брезгливым высокомерием. Теперь, когда эти классы стали политической силой, интересно, проявит ли широкая публика такой же интерес к их жизни, какой она так долго проявляла к титулованной знати, а некоторое время и к наиболее обеспеченным кругам буржуазии.
В те годы я познакомился с несколькими людьми, которые в силу своего рождения, известности или положения в обществе вполне могли считать себя предназначенными на роль исторических личностей. Они оказались не такими блестящими, как я думал. Англичане — нация политиков, и меня часто приглашали в дома, где политикой интересовались превыше всего. У видных государственных мужей, которых я там встречал, я не обнаружил выдающихся талантов. Из этого я сделал вывод, возможно опрометчивый, что для управления страной не требуется большого ума. Позднее я знавал в разных странах немало политических деятелей, достигших высоких постов, и тоже бывал поражен тем впечатлением интеллектуального убожества, какое они на меня производили. Они были плохо осведомлены в самых простых житейских вопросах, и лишь очень редко я обнаруживал у них тонкий ум или живость воображения. Одно время я склонялся к мысли, что своим видным положением они обязаны исключительно дару слова, поскольку в демократическом обществе человек, в сущности, не может достичь власти, если он не умеет захватить аудиторию; а дар слова, как известно, не часто сочетается с силой мышления. Но дело, видимо, не в этом, поскольку некоторые деятели, не казавшиеся мне особенно умными, вели государственные дела вполне успешно. Надо полагать, что для управления страной требуется специфический талант, совершенно не зависящий от общей талантливости. Я знавал и деловых людей, которые наживали большие состояния и возглавляли крупные, процветающие предприятия, но во всем, что не касалось их дела, не могли проявить хотя бы здравого смысла.
В детстве Моэм говорил только по-французски, английский освоил лишь после того как в 10 лет осиротел (мать умерла от чахотки в феврале 1882 года, отец (Роберт Ормонд Моэм) умер от рака желудка в июне 1884 года) и был отослан к родственникам в английский город Уитстебл в графстве Кент, в шести милях от Кентербери. По приезде в Англию Моэм начал заикаться — это сохранилось на всю жизнь.
Так как Уильям воспитывался в семье Генри Моэма, викария в Уитстебле, то он начал учебу в Королевской школе в Кентербери. Затем изучал литературу и философию в Гейдельбергском университете — в Гейдельберге Моэм написал свое первое сочинение — биографию композитора Мейербера (когда оно было отвергнуто издателем, Моэм сжег рукопись).
Во время первой мировой войны сотрудничал с МИ-5, в качестве агента британской разведки был послан в Россию с целью не дать ей выйти из войны. Прибыл туда на пароходе из США, во Владивосток. Находился в Петрограде с августа по ноябрь 1917 года, неоднократно встречался с Александром Керенским, Борисом Савинковым и другими политическими деятелями. Покинул Россию из-за провала своей миссии (Октябрьский переворот) через Швецию.
В июле 1919 года Моэм в погоне за новыми впечатлениями отправляется в Китай, а позднее в Малайзию, — что дало ему материал для двух сборников рассказов.
Глава 16 из Автобиографических заметок, в которых Сомерсет Моэм подводит итоги своего творческого пути и раскрывает секреты литературного мастерства.
Одни критики называли эту книгу 'манифестом законченного циника', другие - 'самым искренним из произведений Моэма'.
Возможно, доля истины присутствует в обеих этих оценках.
И оттого читать 'Подводя итоги' еще интереснее.
XVI
На первый взгляд странно, что собственные проступки кажутся нам настолько менее предосудительными, чем чужие. Вероятно, это объясняется тем, что мы знаем все обстоятельства, вызвавшие их, и поэтому прощаем себе то, чего не прощаем другим. Мы стараемся не думать о своих недостатках, а когда бываем к тому вынуждены, легко находим для них оправдания. Скорее всего, так и следует делать: ведь недостатки - часть нашей натуры, и мы должны принимать плохое в себе наряду с хорошим. Но других мы судим, исходя не из того, какие мы есть, а из некоего представления о себе, которое мы создали, исключив из него все, что уязвляет наше самолюбие или уронило бы нас в глазах света. Возьмем самый элементарный пример: мы негодуем, уличив кого-нибудь во лжи; но кто из нас не лгал, и притом сотни раз? Мы огорчаемся, обнаружив, что великие люди были слабы и мелочны, нечестны или себялюбивы, развратны, тщеславны или невоздержанны; и многие считают непозволительным открывать публике глаза на недостатки ее кумиров. Я не вижу особой разницы между людьми. Все они - смесь из великого и мелкого, из добродетелей и пороков, из благородства и низости. У иных больше силы характера или больше возможностей, поэтому они могут дать больше воли тем или иным своим инстинктам, но потенциально все они одинаковы. Сам я не считаю себя ни лучше, ни хуже большинства людей, но я знаю, что, расскажи я о всех поступках, какие совершил в жизни, и о всех мыслях, какие рождались у меня в мозгу, меня сочли бы чудовищем.
Мне непонятно, как у людей хватает духу осуждать других, когда им стоит только оглянуться на собственные мысли. Немалую часть своей жизни мы проводим в мечтах, и чем богаче у нас воображение, тем они разнообразнее и ярче. Многие ли из нас захотели бы увидеть свои мечты механически записанными? Да мы бы сгорели от стыда. Мы возопили бы, что не могли мы быть так подлы, так злы, так мелочны, так похотливы, лицемерны, тщеславны, сентиментальны. А между тем наши мечты - такая же часть нас самих, как и наши поступки, и, будь наши сокровенные мысли кому-нибудь известны, мы бы и отвечать за них должны были в равной мере. Люди забывают, какие отвратительные мысли порою приходят им в голову, и возмущаются, обнаружив их у других. Гёте рассказывает в своей "Поэзии и правде", как в юности ему претила мысль, что отец его всего-навсего франкфуртский бюргер и стряпчий. Он чувствовал, что в жилах его течет голубая кровь. И вот он пытался убедить себя, что какой-нибудь князь, проездом во Франкфурте, встретил и полюбил его мать и что он - плод этого союза. Редактор того издания, которое я читал, снабдил это место негодующим примечанием. Он решил, что недостойно великого поэта было бросить тень на всем известную добродетель своей матери ради снобистского удовольствия выставить себя незаконнорожденным аристократом. Конечно, Гёте поступил по-свински, но в этом не было ничего неестественного, скажу больше - ничего из ряда вон выходящего. Вероятно, почти всякий романтически настроенный, строптивый и мечтательный мальчишка носился с мыслью, что он не может быть сыном своего скучного, почтенного папаши, а свое воображаемое превосходство объяснял, смотря по личным склонностям, происхождением от какого-нибудь венценосца, государственного деятеля или безвестного поэта. Олимпийство позднего Гёте преисполняет меня глубокого уважения; это же признание будит более теплые чувства. Человек остается человеком, даже если пишет великие произведения.
Надо полагать, что именно такие бесстыдные, безобразные, подлые и эгоистичные мысли неотступно мучили святых, уже после того, как они посвятили свою жизнь добрым делам и покаянием смыли грехи прошлого. Святой Игнатий Лойола как известно, отправился в обитель Монсеррат, исповедался там и получил отпущение грехов; но сознание собственной греховности по-прежнему его терзало, так что он готов был покончить с собой. До своего обращения он вел жизнь, обычную для знатного молодого человека того времени. Он немного кичился своей внешностью, знался с женщинами, играл в кости; но по меньшей мере один раз проявил редкое великодушие и всегда был честен, добр и смел. А душевного покоя он не обрел потому, что не мог простить себе своих мыслей. Приятно было бы знать наверняка, что даже святые не избежали этой участи. Глядя на великих мира сего, как они выступают в своей официальной роли, такие праведные, полные достоинства, я часто спрашивал себя, помнят ли они в эти минуты, о чем иногда думают наедине, и не смущает ли их порою мысль о тайнах, которые кроются за их сублимированным обликом. Зная, что тайные мысли свойственны всем людям, мы, по-моему, должны быть очень терпимы и к себе, и к другим. А кроме того, к своим близким, даже самым знаменитым и респектабельным, лучше относиться с юмором, да и самих себя не принимать слишком всерьез. Слушая, как елейно читает мораль какой-нибудь судья в суде Олд-Бейли, я спрашивал себя, неужели он забыл свою человеческую сущность так основательно, как это явствует из его слов? И у меня возникало желание, чтобы возле его милости рядом с букетом цветов лежала пачка туалетной бумаги. Это напоминало бы ему, что он - такой же человек, как все.
Хватит выбрасывать деньги на всякие марафоны и, прости господи, коучей, которые обещают научить писать! Лучше прочтите итоги, которые извлек из своей жизни и работы Моэм. А мне после этих эссе он духовно стал еще чуточку ближе.
Ожидания vs.Реальность
Никто не может рассказать о себе всю правду. Тем, кто пытался открыть себя людям, не только самолюбие мешало рассказать всю правду, но и самая направленность их интереса; от разочарования в самих себе, от удивления, что они способны на поступки, казалось бы, ненормальные
Писатели бывают непонятны по двум причинам: одни по небрежности, другие - нарочно. Многие люди пишут непонятно, потому что не дали себе труда научиться писать ясно.
В процессе чтения этой работы мистер Моэм виделся мне таким серьезным, довольно закрытым седовласым мужчиной, с усами и в безупречном костюме, с которым можно посидеть в креслах перед камином, узнать его мнение по интересующим тебя вопросам, возможно даже вместе выпить виски. А затем он, не спрашивая ничего о своем заурядном собеседнике, церемонно поднимется из кресла, наденет шляпу и уйдет по своим делам. И все свое личное и человеческое останется лишь при нем.
Мы стараемся не думать о своих недостатках, а когда бываем к тому вынуждены, легко находим для них оправдания….Но других мы судим, исходя не из того, какие мы есть, а из некоего представления о себе, которое мы создали, исключив из него все, что уязвляет наше самолюбие или уронило бы нас в глазах света.
Кому и зачем стоит читать эту книгу?
Повествование начинается тезисом, что актеры в жизни совсем не те люди, которыми мы их себе представляем по их ролям, но ведь и писатели совсем не те люди, которыми кажутся нам по их книгам. И в этой книге Моэм пытается быть таким какой он есть, думаю, у него получилось ровно настолько, насколько он того хотел.
Престиж, который знакомство со знаменитым человеком создает вам в глазах ваших приятелей, доказывает только, что вы сами немногого стоите.
А если серьезно, то он наглядно и с практической точки зрения разбирает и поясняет, как композицию строить, какими персонажей изображать, как читательская аудитория воспринимает эти нюансы, как даже словесным ритмом разнятся произведения и стили у многих классических писателей, у которых он учился. Я буду честной. Хоть моя повседневная работа и связана с написанием разных текстов, я и понятия не имела о тех критериях, какими оценивал того или иного писателя или драматурга Моэм. И после его эссе, честно говоря, захотелось углубиться в этот аспект. Если уж не научиться этому, то хотя бы прочувствовать, о чем речь-то.
Я отлично знаю, что многие книги я не мог до конца оценить с первого раза, но в свое время я взял от них все, что успел, и, хотя подробности, вероятно, забылись, каждая из них как-то обогатила меня.
Он рассуждает и о критике. Его-то часто и густо критиковали. Нет, он не поливает грязью критиков. Напротив, он рассказывает о ремесле критика, какими они бывают в литературной или театральной среде, как относиться к критике и как не дать ей себе навредить. В общем, мне, как не писателю, тоже крайне интересны и, уверена, полезны были эти главы.
Очень полезно приучить себя невозмутимо выслушивать и хвалы и ругань. (Ведь легко пожимать плечами, когда тебя называют гением, но куда труднее сохранить душевное равновесие, когда тебе дают понять, что ты болван).
Но не только будущим и нынешним мастерам пера будет интересна эта работа. Она вообще для всех думающих людей. Для всех, чей спектр мыслей хотя бы иногда вырывается из бытового круга и сериального контента, и начинаются мысленные метания в экзистенциальных вопросах. Тоже буду честной здесь, порой я реально утопала в его философских и теологических размышлениях. Я не столь хорошо разбираюсь в философских течениях и мало знаю о том, какие убеждения провозглашал тот или иной философ. Поэтому мало что запомнила, но никто же не мешает вновь вернуться к этой работе спустя несколько лет? Авось тогда культурологическая подкованность уже будет чуть получше.
“Пусть лучше обо мне говорят, что Плутарха нет и никогда не было, нежели утверждают, что Плутарх человек непоследовательный, непостоянный, вспыльчивый, способный мстить по малейшему поводу и обижаться по пустякам”.
И еще пара слов о самих моэмовских итогах.
Может быть многим повезло и у них есть люди старшего поколения, которые могут честно и мудро что-то рассказать о жизни, о том, чему она их научила, какие выводы они сделали. У меня, к сожалению, такой возможности больше нет. Поэтому я очень люблю читать мемуары интересных мне, мудрых, на мой взгляд, людей. И хоть я уверена, что все равно никто не учится на чужих ошибках (всем своих подавай), и тем не менее такие работы читать все равно надо.
У потомков есть одна очень странная и, как многие считают, очень некрасивая черта: они одаряют своим вниманием тех авторов, которые и при жизни пользовались известностью. Те же писатели, которые услаждают кучку избранных и не находят пути к широким кругам читателей, никогда не будут услаждать потомков, потому что потомки о них просто не узнают.
Он до конца жизни остался самокритичным, безумно ироничным и трезвым человеком, не опьяненным своей популярностью и поклонниками. Вот благодаря этой его приземленности и насколько это возможно объективности его мыслям и выводам хочется верить, хотя он сам призывает ни одному его утверждению не следовать слепо.
Широко распространено ошибочное мнение, будто успех портит людей, потому что делает их самодовольными, тщеславными эгоистами. Напротив, в большинстве случаев он делает их смиренными, терпимыми и добрыми. Неудача озлобляет человека.
Но когда так устаешь от жизни и разочаровываешься в людях, можно хотя бы в чем-то довериться вашим жизненным выводам, согласиться с вами, и воспользоваться вашим мнением, мистер Моэм?
Это книга очень большой глубины. И ее по-хорошему читать бы вдумчиво и медленно с месяцок, а не прогонять как я за несколько дней. Но это означает только одно, что я улучшу свою осведомленность в литературе и философии и непременно вернусь к вашим мыслям, уважаемый Сомерсет Моэм!
Если интересны мои впечатления о других произведениях Моэма:
Читайте также: