Марк твен три тысячи лет среди микробов краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Три тысячи лет микробами ( Три тысячи лет среди микробов ) длинный новый для научной фантастики от Марка Твена , написанной около 1905 года , и что автор остался незавершенным. Полный текст появился в посмертном сборнике The Devil's Race-Track в 1980 году .

Резюме

резюме

После опыта , что витки неожиданно, то рассказчик , названный Bb bkshp в microbique превращаются в зародыш от холеры и сами находок в теле старого пьяного бродяги , который становится его вселенной . Он вспоминает 3000 лет своей жизни, к которым добавлены записи, написанные 7000 лет спустя.

Особенности нового

История рассказана от первого лица и вовсе не в четко определенный рассказ до главы 7. Текст в целом лишена четких руководящих принципов и временных рамок и обрывается. Этот непоследовательный характер можно объяснить неполнотой текста, но он также отражает изменение во временном измерении рассказчика: переход от человеческого времени к гораздо большему микробному времени (три недели в человеческом масштабе соответствуют 3000 годам для микроба). , рассказчик постепенно теряет свои человеческие воспоминания, оставшиеся следы которых запутываются в его сознании. Поэтому спутанность повествования можно описать поток сознания в виде ума , память разваливается.

Первые главы представляют собой серию отступлений, в которых рассказчик вызывает в памяти место человечества во вселенной ( горизонт которого сатирически сравнивают с горизонтом существования микробов в теле странника), воспоминания (как указано выше) и другие обычные темы автора. Рассказчик задается вопросом, кем он является, кем он становится, и жалуется на то, что ему трудно вспомнить свое человеческое существование .

История текстов и изданий

Три тысячи лет среди микробов

Жизнеописание микроба с примечаниями, сделанными той же рукой семь тысяч лет спустя

Перевод с микробского Марка Твена. 1905 г.

Произведение, предлагаемое вниманию читателя, – труд исторический, тем не менее я вполне полагаюсь на его достоверность. Каждая его страница – убедительное доказательство того, что автор добросовестно излагает голые факты, не приукрашивая их вымыслом. Такая манера изложения, возможно, утомляет читателя, но зато дает пищу уму, я испытываю удовлетворение при мысли, что просвещенная публика, давно пресыщенная фантазиями на исторические темы, не подкрепленными ни единым фактом, будет, наконец, вознаграждена. Из тысяч утверждений автора всего лишь два представляются спорными, и эти противоречивые утверждения (если их считать таковыми) вполне простительны, ибо обращает на себя внимание то, что автор сделал их с горечью и впоследствии раскаивался в своих словах. Если б не эти два недочета, весьма несущественные, разумеется, мне не пришлось бы просить читателя о снисхождении.

Я сохранил в переводе не только суть произведения, но и стиль автора. Сначала я исправлял и то, и другое, но потом отказался от этой затеи. Создавалось впечатление, будто я обрядил портового грузчика в смокинг и заставил его прочесть лекцию в колледже. Щегольской наряд сковывал его, безупречно правильный, изысканный английский язык в устах простолюдина звучал натянуто и неестественно, пожалуй – неприятно, холодно и безжизненно, я бы даже сказал – отдавал мертвечиной. И тогда я решил оставить автора в привычной для него одежде – рубашке и комбинезоне, – пусть лучше, по своему обыкновению, путается в словах Пишет он неряшливо и много словно, все время отклоняясь от темы, с самодовольством, какого я доселе не встречал, а его неграмотность может вызвать разрыв сердца. Ничего не поделаешь, принимайте его таким, какой он есть.

Титульный лист рукописи – неправильный.

В этом никто не виноват – несчастный случай.

Маг допустил ошибку в. эксперименте – в те далекие времена было невозможно достать настоящие чистые реактивы – и в результате превратил меня не в птицу, как собирался, а в микроб холеры[1]

Я пробыл микробом три тысячи лет (микроболет), когда приступил к этой повести. Сначала я намеревался для экономии времени и сил зафиксировать ее на механическом мыслефоне, но потом раздумал: а вдруг захочется коснуться чего-то личного? Впрочем, хочешь не хочешь, это придется сделать, так не все ли равно – обнародовать свою тайну в печати, и дело с концом, или доверить ее машине, которая раскроет ее любому негодяю, стоит ему повернуть ручку, – негодяю любой национальности, говорящему на любом языке? И я решил: напишу книгу на родном языке. Не так уж много суфласков[2] сможет ее прочесть, если она попадет им в руки; к тому же я начинаю забывать родной английский язык, и работа над книгой, несомненно, поможет мне освежить его в памяти. Б. б. Б.

Сначала я был недоволен своей судьбой, но это быстро прошло. Я заинтересовался тем, что меня окружало, мне захотелось поскорее все познать и освоиться в новой обстановке. По неведомым причинам я был прекрасно подготовлен к новому существованию – я сразу же прижился в новой среде, во мне заговорили инстинкты холерного микроба – его восприятие жизни, взгляды, идеалы, стремления, тщеславие, привязанности. Я так ревностно и страстно исповедовал идеи микробохолеризма, что превзошел в этом самих микробов холеры; уподобился нашим американским девушкам: не успеют выйти замуж за аристократа, как за неделю утрачивают демократизм, а за вторую – и американский акцент; я обожал весь микромир бацилл, бактерий, микробов, я отдал им весь жар своей души, – какой они могли вынести, разумеется; мой патриотизм был горячей их патриотизма, агрессивнее, бескомпромисснее, – короче говоря, я стал всем микробам микроб. Отсюда ясно, что я судил о микробах с их собственной точки зрения. В то же время я мог судить о них с человеческой точки зрения, и это обстоятельство вызывало ко мне особый интерес И еще: я сохранил представление о человеческом исчислении времени, о человеческом периоде жизни и, вместе с тем, хорошо чувствовал микробское время, представлял себе их период жизни. В человеческом исчислении десять минут означало десять минут, а в микробском – год. В человеческом исчислении час означал час, а в микробском – шесть лет. В человеческом исчислении день означал день, в микробском – сто сорок четыре года. В человеческом исчислении неделя была неделей, в микробском – тысяча восемь лет. В человеческом исчислении год был год, в микробском – пятьдесят две тысячи четыреста шестнадцать лет. Пользуясь летосчислением микробов, я мог увидеть в колыбели нежное юное существо и проследить его судьбу до самой старости – секунду за секундой, минуту за минутой, час за часом; крошка расцветает, превращаясь в прелестную девушку, сочетается узами брака с боготворимым ею юношей; достойная мать семейства, она взирает с любовью на миллионы своих малышей, воспитывает в них честь и благородство, оплакивает миллионы деток, умерших в раннем возрасте, ликует на миллионах веселых свадеб своих более удачливых детей; вот и приближающаяся старость дает о себе знать дряхлостью и морщинами, и наконец ее, освобожденную от печали и бремени жизни, опускают на вечный покой в могилу, я благословляю ее и провожаю слезами прощания – все это за сто пятьдесят лет по микроб-скому времени и за двадцать четыре часа по человеческому.

Незадачливый маг ввел меня в кровь старой развалины – опустившегося плешивого бродяги. Зовут его Блитцовский[3], если он не врет; его выслали в Америку на пароходе из Австро-Венгрии; Австро-Венгрия устала от него. Летом он бродяжничает и спит в поле, а зимой побирается в городах и ночует в тюрьме, если спать в канаве слишком холодно; он был трезв всего лишь раз в жизни, но не помнит, когда это случилось, он никогда не бреется, не моется, не расчесывает свалявшиеся патлы, торчащие вокруг плеши; Блитцовский – невероятный оборванец и грязнуля, он злобен и жесток, мстителен и вероломен, он родился вором и умрет вором, он – богохульник, каких свет не видывал; его тело – сточная труба, помойка, свалка гниющих костей; в нем кишмя кишат паразиты-микробы, созданные на радость человеку. Блитцовский – их мир, их земной шар, владыка их вселенной, ее сокровище, ее диво, ее шедевр. Они гордятся своей планетой, как земляне – своей. Когда во мне говорит дух холерного микроба, я тоже горжусь им, восторженно славлю его, готов отдать за него жизнь, но стоит человеческой природе взять верх, как я зажимаю нос. Я не могу уважительно относиться к этому кладбищу старого мяса.

Прошло уже около трех недель с тех пор, как я стал микробом. По микробскому времени – около трех тысяч лет. О, какие это были века! Века радости, успеха, нищеты, надежд, отчаяния; сколько торжества, горя и страданий я испытал за тягуче-медленное течение столетий! Миллиарды моих любимых и верных друзей покидали эту юдоль печали, чтоб не вернуться никогда. Какие мрачные и какие лучезарные дни я пережил!

Марк Твен - Три тысячи лет среди микробов краткое содержание

Три тысячи лет среди микробов - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Три тысячи лет среди микробов

Жизнеописание микроба с примечаниями,

сделанными той же рукой семь тысяч лет спустя

Перевод с микробского Марка Твена

Составление, перевод с английского и комментарии Людмилы Биндеман

- Так обозначены ссылки на примечания.

Имя американского писателя-сатирика Марка Твена широко известно в нашей стране. Его книги "Письма с Земли" и "Дневник Адама", разоблачающие религиозное ханжество и лицемерие, выходили в Политиздате. В данный сборник вошли социально-философские произведения Твена, не издававшиеся ранее на русском языке полностью: повести "№ 44, Таинственный незнакомец", "Школьная горка", "Три тысячи лет среди микробов" и некоторые рассказы. Они несут сатирический заряд большой силы.

Рассчитан на широкий круг читателей.

Произведение, предлагаемое вниманию читателя, - труд исторический, тем не менее я вполне полагаюсь на его достоверность. Каждая его страница убедительное доказательство того, что автор добросовестно излагает голые факты, не приукрашивая их вымыслом. Такая манера изложения, возможно, утомляет читателя, но зато дает пищу уму, я испытываю удовлетворение при мысли, что просвещенная публика, давно пресыщенная фантазиями на исторические темы, не подкрепленными ни единым фактом, будет, наконец, вознаграждена. Из тысяч утверждений автора всего лишь два представляются спорными, и эти противоречивые утверждения (если их считать таковыми) вполне простительны, ибо обращает на себя внимание то, что автор сделал их с горечью и впоследствии раскаивался в своих словах. Если б не эти два недочета, весьма несущественные, разумеется, мне не пришлось бы просить читателя о снисхождении.

Я сохранил в переводе не только суть произведения, но и стиль автора. Сначала я исправлял и то, и другое, но потом отказался от этой затеи. Создавалось впечатление, будто я обрядил портового грузчика в смокинг и заставил его прочесть лекцию в колледже. Щегольской наряд сковывал его, безупречно правильный, изысканный английский язык в устах простолюдина звучал натянуто и неестественно, пожалуй - неприятно, холодно и безжизненно, я бы даже сказал - отдавал мертвечиной. И тогда я решил оставить автора в привычной для него одежде - рубашке и комбинезоне, - пусть лучше, по своему обыкновению, путается в словах. Пишет он неряшливо и многословно, все время отклоняясь от темы, с самодовольством, какого я доселе не встречал, а его неграмотность может вызвать разрыв сердца. Ничего не поделаешь, принимайте его таким, какой он есть.

Титульный лист рукописи - неправильный.

В этом никто не виноват - несчастный случай.

Маг допустил ошибку в эксперименте - в те далекие времена было невозможно достать настоящие чистые реактивы - и в результате превратил меня не в птицу, как собирался, а в микроб холеры.

(семь тысяч лет спустя)

Я пробыл микробом три тысячи лет (микроболет), когда приступил к этой повести. Сначала я намеревался для экономии времени и сил зафиксировать ее на механическом мыслефоне, но потом раздумал: а вдруг захочется коснуться чего-то личного? Впрочем, хочешь не хочешь, это придется сделать, так не все ли равно - обнародовать свою тайну в печати, и дело с концом, или доверить ее машине, которая раскроет ее любому негодяю, стоит ему повернуть ручку, негодяю любой национальности, говорящему на любом языке? И я решил: напишу книгу на родном языке. Не так уж много суфласков сможет ее прочесть, если она попадет им в руки; к тому же я начинаю забывать родной английский язык, и работа над книгой, несомненно, поможет мне освежить его в памяти. Б.б.Б.

Сначала я был недоволен своей судьбой, но это быстро прошло. Я заинтересовался тем, что меня окружало, мне захотелось поскорее все познать и освоиться в новой обстановке. По неведомым причинам я был прекрасно подготовлен к новому существованию - я сразу же прижился в новой среде, во мне заговорили инстинкты холерного микроба - его восприятие жизни, взгляды, идеалы, стремления, тщеславие, привязанности. Я так ревностно и страстно исповедовал идеи микробохолеризма, что превзошел в этом самих микробов холеры; уподобился нашим американским девушкам: не успеют выйти замуж за аристократа, как за неделю утрачивают демократизм, а за вторую - и американский акцент; я обожал весь микромир бацилл, бактерий, микробов, я отдал им весь жар своей души, - какой они могли вынести, разумеется; мой патриотизм был горячей их патриотизма, агрессивнее, бескомпромисснее, короче говоря, я стал всем микробам микроб. Отсюда ясно, что я судил о микробах с их собственной точки зрения. В то же время я мог судить о них с человеческой точки зрения, и это обстоятельство вызывало ко мне особый интерес. И еще: я сохранил представление о человеческом исчислении времени, о человеческом периоде жизни и, вместе с тем, хорошо чувствовал микробское время, представлял себе их период жизни. В человеческом исчислении десять минут означало десять минут, а в микробском - год. В человеческом исчислении час означал час, а в микробском - шесть лет. В человеческом исчислении день означал день, в микробском - сто сорок четыре года. В человеческом исчислении неделя была неделей, в микробском - тысяча восемь лет. В человеческом исчислении год был год, в микробском - пятьдесят две тысячи четыреста шестнадцать лет. Пользуясь летосчислением микробов, я мог увидеть в колыбели нежное юное существо и проследить его судьбу до самой старости секунду за секундой, минуту за минутой, час за часом; крошка расцветает, превращаясь в прелестную девушку, сочетается узами брака с боготворимым ею юношей; достойная мать семейства, она взирает с любовью на миллионы своих малышей, воспитывает в них честь и благородство, оплакивает миллионы деток, умерших в раннем возрасте, ликует на миллионах веселых свадеб своих более удачливых детей; вот и приближающаяся старость дает о себе знать дряхлостью и морщинами, и наконец ее, освобожденную от печали и бремени жизни, опускают на вечный покой в могилу, я благословляю ее и провожаю слезами прощания все это за сто пятьдесят лет по микробскому времени и за двадцать четыре часа по человеческому.

Незадачливый маг ввел меня в кровь старой развалины - опустившегося плешивого бродяги. Зовут его Блитцовский, если он не врет; его выслали в Америку на пароходе из Австро-Венгрии; Австро-Венгрия устала от него. Летом он бродяжничает и спит в поле, а зимой побирается в городах и ночует в тюрьме, если спать в канаве слишком холодно; он был трезв всего лишь раз в жизни, но не помнит, когда это случилось, он никогда не бреется, не моется, не расчесывает свалявшиеся патлы, торчащие вокруг плеши; Блитцовский невероятный оборванец и грязнуля, он злобен и жесток, мстителен и вероломен, он родился вором и умрет вором, он - богохульник, каких свет не видывал; его тело - сточная труба, помойка, свалка гниющих костей; в нем кишмя кишат паразиты-микробы, созданные на радость человеку. Блитцовский - их мир, их земной шар, владыка их вселенной, ее сокровище, ее диво, ее шедевр. Они гордятся своей планетой, как земляне - своей. Когда во мне говорит дух холерного микроба, я тоже горжусь им, восторженно славлю его, готов отдать за него жизнь, но стоит человеческой природе взять верх, как я зажимаю нос. Я не могу уважительно относиться к этому кладбищу старого мяса.

Произведение Три тысячи лет среди микробов полностью

Читать онлайн Три тысячи лет среди микробов

Марк Твен. Три тысячи лет среди микробов. Жизнеописание микроба с примечаниями, сделанными той же рукой семь тысяч лет спустя. Перевод с микробского Марка Твена. 1905 г.
Предисловие		13.04.13
I		13.04.13
II		13.04.13
III		13.04.13
IV		13.04.13
V		13.04.13
VI		13.04.13
VII		13.04.13
VIII		13.04.13
IX		13.04.13
Х		13.04.13
XI		13.04.13
XII		13.04.13
XIV		13.04.13
XV		13.04.13
XVI		13.04.13
XVII		13.04.13
XVIII		13.04.13
XIX		13.04.13
XX		13.04.13
XXI		13.04.13
XXI		13.04.13

Купить онлайн

Huck Finn and Tom Sawyer among the Indians

The $30,000 Bequest and Other Stories - The Original Classic Edition

Mark Twain's Which Was the Dream? and Other Symbolic Writings of the Later Years

Among the Dead and Dreaming

Капитан Синий Медведь рассказывает о приключениях первой половины своей жизни, проведенных в путешествиях по загадочному сказочному континенту Замония, где интеллект считается инфекционным заболеванием, вода течет вверх, и опасности подстерегают буквально на каждом шагу.

За несколько секунд до катастрофы, в результате которой Земля будет снесена, чтобы освободить место для межгалактического шоссе Артур Дент, вместе со своим другом-инопланетянином Фордом Префектом, покидает планету и начинает свою умопомрачительную одиссею, покорившую миллионы читателей по всему миру.
Дуглас Адамс – непревзойденный мастер интеллектуальной сатиры, колючей иронии и комедийного диалога. Это – научная фантастика, и это очень смешно. Беспощадная сатира на все существующие социальные институты, написанная легким, доступным языком, поражает и глубиной, и бескомпромиссностью, ставшая в наши дни настоящей классикой жанра.
(с) MrsGonzo для LibreBook

Иван Грозный очень хотел узнать, что думают о нем потомки. И с этой целью заслал своих агентов в будущее. И повезло одному из них нарваться на бдительного пенсионера Ложкина.

[Второе] письмо в редакцию. Подп.: Николай Ложкин. Первая публикация (1973 ) — без названия, далее — под своим основным названием.

Под станциями московского метро – пентаграмма из бункеров Ада.На главных проспектах столицы – явочные квартиры ангелов Рая.Но управляет Москвой незримая третья сила. Та, что обратила в пепел Вавилон и Карфаген. Символ ее власти – хрустальные шары над городом. Однако трое соперников вынуждены объединиться. Против чего?Этой проблемы никто не ждал. Но она способна уничтожить ВСЕХ.Увлекательно. Неполиткорректно. Скандально. И обалденно смешно!Новый взрыв мозга от мастера черного юмора – это настоящая жесть!АД & РАЙ ГАРАНТИРУЮТ – СКУЧНО НЕ БУДЕТ.

Начинающий писатель Генри Гаррис приносит свою рукопись процветающему издателю Джону Чарльстону. Издатель отклоняет рукопись Генри и делится патентом, в котором описан рецепт написания коммерчески успешной книги. Со злости Генри соглашается написать роман, намереваясь сразить издателя ужасающей бесвкусностью своего творения, написанного в полном соответствии с требованиями патента издателя. Однако роман, вопреки ожиданиям писателя, оказывается более чем успешным и Генри получает свой первый гонорар.

Мы летели драться с Противоположниками. Но наш доблестный москитный флот подвела традиция называть катера видовыми именами насекомых.
© be_nt_all

Ученые обнаружили новый вид гигантских разумных тритонов, и принялись обучать и использовать их столь успешно, что тритоны (Саламандры) приобрели навыки владения оружием и, в конце концов, бросили вызов самому царю природы – человеку.

Попутно, карел Чапек высмеивает безнравственных и наивных ученых, капитализм как несправедливую социальную систему, фашизм, продажных журналистов, милитаризм, и даже Голливуд.
©MrsGonzo для LibreBook

В то время как мир Квадравидия подвергается нападению коварных Тау, только один человек может остановить вторжение ксеносов и защитить планету во имя имени Императора: легендарный Героя Империума, комиссар Кайафас Каин. Когда же Тау призывают к прекращению огня, Каин ожидает лишь худшего и его страхи подтверждаются в виде чудовищной угрозы нового флота Тиранидов. Каин должен попытаться создать союз между Империумом и Тау — но может ли он по-настоящему доверять непостижимым ксеносам?

Царствование добродетельной Глорианы становится настоящим Золотым веком для ее подданных. В то время, как Альбион процветает, его правительница вынуждена лишать себя самых обычных женских радостей.

Самая большая проблема королевы – ее склочный и лицемерный двор. В то время, как Глориана слывет образцом добродетели, чистоты, просвещения и процветания, безопасность империи держится на злобном канцлере Монфальконе е его коррумпированной сети шпионов и убийц, самому зловещему из которых, капитану Кавйру, приказано соблазнить королеву и, тем самым, погубить Альбион и всю империю.
©MrsGonzo для LibreBook

Два мальчика: одного и того же возраста, почти одно и то же лицо. Отличие лишь одно: Том Кенти - обитатель лондонских трущеб; Эдвард Тюдор - наследник английского престола. Насколько существенным является это различие становится понятным, когда случайная встреча мальчишек заканчивается обменом одеждой и социальными ролями.

Самые значительные антирелигиозные и антиклерикальные работы великого американского сатирика Марка Твена вошли в настоящее издание. В каждом произведении писатель предстает как убежденный атеист, гуманист, борец против жестокости, несправедливости, лицемерия.

В июне 1867 года Марк Твен отправился в путешествие в Европу и на Святую землю на пароходе зафрактованном квакерами. Программа экскурсий сулила невыносимую тоску. Путешествие предполагала посещение Парижа, Милана, Флоренции, Венеции, Помпей, Константинополя, Севастополя, Балаклавы, Дамаска, Иерусалима, Назарета, Вифлиема и др.

Читайте также: