К морю океану ремизов краткое содержание
Обновлено: 03.07.2024
Discover the world's research
- 20+ million members
- 135+ million publications
- 700k+ research projects
Recommendations
Ethnolinguistic and Linguogeographic Research of Slavonic phytonyms
The aim is to show close connections among the plants features, their names, their image in folklore, their semiotic status, and their use in folk medicine, magic, rites, rituals, etc.
no project
Ethnobotany of divided generations in the context of centralization
Understanding the logics of obtaining, managing and perceiving of local natural resources, par-ticularly plants, is crucial for ensuring sustainability of human life, as the use of plants is a key for survival of humans. Research financed by ERC Starting Grant (ERC-2016-STG, Grant Agreement n. 714874) will create an advanced understanding of the mechanisms of changes in ethnobotanical knowledge experienced by traditional societies/minor ethnic groups when dominating group try to unify and/or erode this practical knowledge. It will also evaluate the effects of the sudden cease to existence of centralization and following impact of the trial of revival of discontinued traditional etnobotanical knowledge. Research will evaluate the effect of several social and cultural factors on the evolution of ethnobotanical knowledge of four compact, but divided ethnic minorities that had experienced for shorter (25 years) or longer (70 years) period different influences affecting their plant use and very different social conditions (including welfare and economy). As a long-term outcome, based on the result of pre-sent and consequent studies scientists will be able to predict the extent and depth of the changes occurring in the ethnobotanical knowledge and as a applied outcome learn to direct and educate people in the way that the knowledge necessary for sustainable maintenance and utilization of local plant resources will be constantly evolving in the way supporting health and well-being of different populations. . [more]
PhytoLex
PhytoLex will create favorable conditions for introducing new materials into scientific circulation, for future comparative and typological studies on phytonymy, ethnobotany, folk taxonomy, folk me dicine and magic. The texts analysed cover all the main genres of the 11th-17th centuries, such as religious literature, chronicles, travel notes, lexicographical works (lexicons and phrasebooks), herbal collections, medical manuscripts, recipes and other documents of Aptekarsky Prikaz. The technical implementation of PhytoLex includes data modeling, creation and normalization of controlled dictionaries, development of a database and web application for project data curators and anonymous users on the Internet, and visualization of available geographic data. The project also aims to integrate PhytoLex resources with open access resources such as Geonames for geo-referenced sites mentioned in the manuscripts, and the Catalog of Life to link to scientific names. The main goal of the PhytoLex project is to collect and harmonize data from analogue resources to make them available for research and analysis, access for further research and reuse. . [more]
Котофей Котофеич покинул Зайку и ушёл в странствия, но обещал вернуться, коли приключится с ней беда. И вот Лихо не заставило себя ждать: Котофей отправляется в дорогу выручать Зайку, а другими, тайными тропами, бредут к Морю-Океану его новые подопечные Алалей и Лейла. Каких только чудес не встретят они на своём волшебном пути.
Содержание цикла:
Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.
Электронные издания:
Higurashi, 12 марта 2012 г.
Эта книга принадлежит к числу лучших сказок, которые я когда-либо читала.
Читаешь — и тебе становится тепло, и грустно, и жутко, и смешно порой. Мир этой книги насквозь мифологичен, но очень реален, в нём и удивляешься множеству диковин, и принимаешь их как должное.
Чувствуешь внутренне замирание перед непонятностью жизни (и смерти, если уж на то пошло) — и жажду всё это исследовать, и некое смирение с тем, что, быть может, ничего и не поймёшь.
Здесь всевозможные опасные и пугающие создания — естественная часть мира, хотя и становящаяся каждый раз небольшим открытием, и ведут они себя согласно своей природе и каким-то невообразимым законам этого странного мира.
Пребывание в этой книге похоже на сон, после которого ты просыпаешься и начинаешь скучать по чудовищам. Они могут тебя и съесть. Но они настолько дивные, что ими невозможно не восторгаться. Даже сквозь слёзы. А ещё эти существа зачастую одиноки и всегда — загадочны.
Странная, странная сказка. Печальная и меланхоличная, пронзительная, подчас абсурдная, но очень нежная, добрая, и в то же время завораживающая своими чудесами. И восприятием жизни как чего-то большого, небезопасного, но такого. удивительного и, несмотря ни на что, ничуть не злого.
Бессмысленного отчасти — да, несправедливого — иногда, непостижимого — постоянно, но не злого. Это просто есть, и ты можешь наблюдать или, если повезёт (или нет, уж как посмотреть), коснуться.
Волшебные страны — заповедные. Пустословье запрещено. Всякая поговорка, побасенка имеет воплощение. Черт сидит на куличках. Звери зимуют в лубяных и ледяных избушках. Гуси-лебеди домой летят. Весна красна и лето красное, осень темная, а зима лютая. Все ходят по солнцу, слева направо, против — не смеют. Всё двигается кругами, но безвозвратно. Пойдет кто-нибудь от порога посолонь, долго ли коротко ли, выйдет к Морю-Океану. А кто домой вернулся — неизвестно.
Ремизовский мир населён самыми разнообразными персонажами – силой нечистой и крестной, пришедшими кто из народных поверий, кто из литературы, кто, как Волк-Самоглот, – из детских игрушек. Пёстрая эта мозаика не стеснена сюжетом,не привязана к нему – путешествие главных героев Алалея и Лейлы служит лишь предлогом, чтобы изобразить калейдоскоп языческих Богов, ангелов, бесов, "лютых" зверей, ведьм, ведогоней.
Ходит по лесу злой Корочун и ревет - не попадайся!
А из-за пустынных болот со всех четырех сторон, почуя голос, идут к нему звери без попяту, без завороту.
Непокорного - палкой, так что секнет надвое кожа.
На изменника - семихвостая плетка, семь похвостников: раз хлестнет - семь рубцов, другой хлестнет - четырнадцать.
И сыплет, и сыплет снег.
Люты морозы - глубоки снеги.
Мифологизация А.М.Ремизовым Русского Севера обусловлена идеализацией допетровской Руси. Русский Север - это локус “потерянного рая”. Этот локус никогда не наделен конкретными чертами, а связан с чудесным прошлым или тем будущим, куда так стремятся герои в своих мечтах.
"–А море, а Океан не замерзает?
–Нет, оно никогда не замерзнет, не проволнует волна: море и лето и зиму шумит. Непокорное – песком его не засыплешь, не перегородишь. Необъятное – глубину не изведаешь и слезой не наполнишь. Море бездонно, бескрайно – обкинуло землю. А разыграется дикое – топит. А какие на море водятся рыбы! Какие по Морю летают белогрудые птицы! И берегов не видать. А корабли один за други уплывают неизвестно куда.
–И мы поплывем?
–И мы поплывем.
. Скоро-скоро забрезжит. И пойдет, осыпаясь, прощаться дикая роза – друг-поводырь.
Легий ветер уж веет. Там Моряна волны колышет.
И, ровно колокол бьет, Море – непокорное, необъятное Море-Океан. "
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 282 171
- КНИГИ 669 720
- СЕРИИ 25 792
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 032
Алексей Михайлович Ремизов
Вячеславу Ивановичу Иванову
Засни, моя деточка милая!
В лес дремучий по камушкам Мальчика с пальчика,
Накрепко за руки взявшись и птичек пугая,
Уйдем мы отсюда, уйдем навсегда.
Приветливо нас повстречают красные маки.
Не станет царапать дикая роза в колючках,
Злую судьбу не прокаркнет птица-вещунья,
И мимо на ступе промчится косматая ведьма,
Мимо мышиные крылья просвищут Змия с огненной пастью,
Мимо за медом-малиной Мишка пройдет косолапый…
Они не такие…
Засни, моя деточка милая!
Убегут далеко-далеко твои быстрые глазки…
Не мороз — это солнышко едет по зорям шелковым,
Скрипят его золотые, большие колеса.
Смотри-ка, сколько играет камней самоцветных!
Растворяет нам дверку избушка на лапках куриных,
На пятках собачьих.
Резное оконце в красном пожаре…
Раскрылись желанные губки.
Светлое личико ангела краше.
Веют и греют тихие сказки…
Полночь крадется.
Темная темь залегла по путям и дорогам.
Где-то в трубе и за печкой
Ветер ворчливо мурлычет.
Ветер… ты меня не покинешь?
Деточка… милая…
Мне сказали, там кто-то пришел, в сенях стоит.
Вышел я из комнаты, а там, гляжу, — монашек стоит.
— Здравствуй! — говорит и смотрит на меня пристально, словно проверяет что-то.
Маленький монашек, беленький.
— Здравствуй, что тебе надо?
— Так, по домикам хожу. — Подает мне веточку.
— Что это, монашек, никак листочки!
— Листочки. — И улыбается.
А я уж от радости не знаю, что и делать. Комната, рамы и вдруг эта ветка с зелеными, совсем-совсем крохотными маслеными листочками.
— Хочешь, монашек, баранок турецких, у нас тут на углу пекут?
— Чего же тебе, молочка хочешь?
— Медку бы съел немножко.
— Медку… Господи, монашек. Я тебя где-то видел.
Крепко держу зеленую ветку. Листочки выглядывают.
Моя ветка, мои листочки!
Монашек стоит, улыбается.
Вышла Незабудка, заискрились синие глазки. Принял Ангел синюю крошку, прижал к теплому белому крылышку и полетел.
Вышла Ромашка, протянула белые ручки. Пощекотал Бес вертушке[6] желтенькое пузичко[7], подхватил себе на мохнатые лапки и убежал.
Вышла Фиалка, кивнула голубенькой головкой. Приголубил Ангел черноглазку и полетел.
Вышла Гвоздика, зарумянились белые щечки. Бес ее в охапку и убежал.
Опять звонил колокольчик, — прилетал Ангел, спрашивал цвет, брал цветочек. Опять колотила колотушка, — прибегал Бес, спрашивал цвет, забирал цветочек.
Так все цветы и разобрали.
Сели Ангел и Бес на пригорке в солнышко. Бес со своими цветами налево, Ангел со своими цветами направо.
Тихо у Ангела. Гладят тихонько цветочки белые крылышки, дуют тихонько на перышки.
Уговор не смеяться, кто засмеется, тот пойдет к Бесу.
Ангел смотрит серьезно.
— В чем ты грешна, Незабудка? — начинает исповедовать плутовку.
Незабудка потупила глазки, губки кусает — вот рассмеется.
Налево у Беса такое творится, будь ты кисель киселем, и то засмеешься. Поджигал Бес цветочки: сам мордочку строит, — цветочки мордочку строят, сам делает моську, — цветочки делают моську, сам рожицы корчит, — цветочки рожицы корчат, мяукают, кукуют, юлой юлят[8] и так-то и этак-то — вот как!
Незабудка разинула ротик и прыснула.
— Иди, иди к Бесу! — закричали цветочки.
Пошла Незабудка налево.
Тихо у Ангела. Гладят тихонько цветочки белые крылышки, дуют тихонько на перышки.
А налево гуготня[9], — Бес тешится.
Ангел смотрит серьезно, исповедует:
— В чем ты грешна, Фиалка?
Насупила бровки Фиалка, крепилась-крепилась, не вытерпела и улыбнулась.
— Иди, иди к Бесу! — кричали цветочки.
Пошла Фиалка налево.
Так все цветочки, какие были у Ангела, не могли удержаться и расхохотались.
И стало у Беса многое множество и белых и синих — целый лужок.
Высоко стояло на небе солнышко, играло по лужку зайчиком.
Тут прибежало откуда-то семь бесенят, и еще семь бесенят, и еще семь, и такую возню подняли, такого рогача-стрекоча задавать[10] пустились, кувыркались, скакали, пищали, бодались, плясали, да так, что и сказать невозможно.
Цветочки туда же, за ними — и! как весело — только платьица развеваются синенькие, беленькие.
Кружились-кружились. Оголтели совсем бесенята, полезли мять цветочки да тискать, а где под шумок и щипнут, ой-ой как!
Измятые цветочки уж едва качаются. Попить запросили.
Ангел поднялся с горки, поманил белым крылышком темную тучку. Приплыла темная тучка, улыбнулась. Пошел дождик.
Цветочки и попили досыта.
А бесенята тем временем в кусты попрятались. Бесенята дождика не любят, потому что они и не пьют.
Ангел увидел, что цветочкам довольно водицы, махнул белым крылышком, сказал тучке:
— Будет, тучка, плыви себе.
Поплыла тучка. Показалось солнышко.
Ангелята явились, устроили радугу.
А цветочки схватились за ручки да бегом горелками[11] с горки —
Очухались бесенята, вылезли из-под кустика да сломя голову за цветочками, а уж не догнать, — далеко. Покрутились-повертелись, показали ангелятам шишики, да и рассыпались по полю.
Тихо летели над полем птицы, возвращались из теплой сторонки.
Бесенята ковырялись в земле, курлыкали — птичек считали, а с ними и Бес-зажига[12] рогатый.
ПОСОЛОНЬ — по солнцу, по течению солнца. Церковнославянские слънь (слонь), слънь-це (слоньце), древнерусское сълънь (солонь), сълънь-це (солоньце) — солнце, отсюда посълънь (посолонь) — по солнцу. На Спиридона-поворота (12 декабря) солнце поворачивает на лето (зимний солоноворот) и ходит до Ивана Купала (24 июня), с Ивана Купала поворачивает на зиму (летний солоноворот).
Наташа — Наталья Алексеевна Ремизова (1904—1943), дочь писателя.
Монашек — беленький монашек — вестник Солнца. Монашек ходит по домам и раздает первые зеленые ветки — символ народившейся Весны. Благовещение. (АМР)
Красочки, или Краски, — игра. Играют в Красочки так: выбирают считалкой
(считают кому водить, т. е. быть главным лицом, начинать игру) Беса и Ангела, остальные называют себя каким-нибудь цветком; названия цветов объявляют Ангелу и Бесу, не говоря, кому какой цветок принадлежит. Ангел и Бес должны будут сами разобрать цветы. Сначала приходит Ангел, звонит, спрашивает цветок, потом приходит Бес, стучит, спрашивает цветок. Так, чередуясь, разбирают все цветы. Играющие составляют две партии — цветы Ангеловы и цветы Бесовы. Ангел приступает к исповеди, а Бес с своей партией искушает — рассмеивает. Вся игра в том и заключается, чтобы рассмеять: кто рассмеется, тот идет к Бесу. (АМР)
Красочки, краски — цветок, цветы. Говорят: идти по красочки, собирать красочки. Хлеб в краске — время цветения хлебов. (АМР)
Вертушка — те, кто вертится, кто на месте смирно минуты не посидит, непоседа, а также человек ветреный. (АМР)
Пузичко — животик. (АМР)
Юлой юлят — егозят; юла — волчок. (АМР)
Гуготня — хохот, писк, шушуканье, прыск сорвавшегося долго сдерживаемого смеха, все вместе. (АМР)
Рогача — стрекоча задавать — выверты вывертывать. Тут дело идет о бесенятах рогатых. Известно, бесенята отскочат да боднут — такая у них игра. Рогач — ухват, рогачи — вилы. Стрекоча — стреконуть, скочить кузнечиком. (АМР)
Да бегом горелками — играющими в горелки. (АМР)
Бес-зажига — зачинатель; зажиг — зачин. (АМР)
Кострома — игра. Выбирают Кострому или кто-нибудь из взрослых разыгрывает Кострому, остальные берутся за руки, делая круг. В середку круга сажают Кострому и начинают ходить вкруг нее хороводом. Из хоровода кто-нибудь один (коновод или хороводница), а не все, допытывает у Костромы, что она делает? Кострома отвечает, — Кострома делает все, что делает обыденно: Кострома встает, умывается, молится Богу, вяжет чулок и т. д. и, как всякий, в свой очеред умирает. И когда Кострома умирает, ее с причитаниями несут мертвую хоронить, но дорогой Кострома внезапно оживает. Вся суть игры в этом и заключается. Окончание игры — веселая свалка. (АМР)
Похороны Костромы, как обряд, совершался когда-то взрослыми. В Русальное заговенье на всехсвятской неделе (воскресенье перед Петровками) или на Троицу и Духов день делалось чучело из соломы и с причитаниями чучело хоронилось — топили его в реке или сжигали на костре. Кострому изображала иногда девушка, ее раздевали и купали в воде. В Купальской обрядности рядом с куклой-женщиной (Купало, Марина-Марена) употреблялась и мужская кукла (Ярило, Кострома, Кострубонько). Миф о Костроме-матери вышел из олицетворения хлебного зерна: зерно, похороненное в землю, оживает на воле в виде колоса. См.: Е. В. Аничков. Весенняя обрядовая песня на западе и у славян. СПб., 1903—1905. (АМР)
На Остапа Бендера давил атмосферный столб, а на современных людей давит столб информационный. Когда кажется, "что он давит на меня значительно сильнее, чем на других граждан", я спасаюсь чтением специальных любимых книг - книг хорошего настроения. Меняю заставку на экране жизни: вместо очередного раздуваемого СМИ скандала - известная, но в деталях уже подзабытая история от одного из русских классиков. И то и другое вымысел, но классики выдумывали красивей.
Вот эти книги стопроцентно возвращают мне душевное равновесие, если оно вдруг нарушилось:
1. Иван Тургенев "Записки охотника". Россия 1840-х годов в коротких зарисовках. И в этих зарисовках показано множество человеческих судеб, характеров, событий, и даже размышлений и переживаний. Читается как дышится, легко и просто, без спотыканий, впрочем, как почти всё у Тургенева. В школе я "Записки" не оценила (они там как-то по-советски подавались, в духе "обличить и заклеймить"), а во взрослом возрасте прочитала и влюбилась.
2. Лев Толстой "Казаки". Пишу название, и улыбка до ушей. Меня смешит эта книга и умиляет её главный герой, юнкер Оленин, который сбежал от самого себя от цивилизации в Азию, впечатлился экзотикой и решил заделаться азиатом. Эх, молодо-зелено! Смешно (по-доброму смешно) читать и сравнивать, каким он сам себя видит, и каким его видят местные. А ещё в книге прекрасно - ярко, сочно, трезво и без сантиментов - описана жизнь гребенских казаков, та самая экзотика, пленившая Оленина.
3. Лев Толстой "Анна Каренина". Для меня это лучшая книга Льва Толстого, которую я перечитываю время от времени, заново переживая за всех героев. И каждый раз думаю: какая это всё-таки тайна - семья. Не у всех получается её создать или сохранить. А счастье человека спрятано именно в семье, и несчастье тоже, и то и другое вместе.
4. Алексей Ремизов "К Морю-Океану". Сказка, собранная из лоскутков забытой славянской мифологии, сохранившейся отчасти только в детских потешках, присловьях, колыбельных. Отголоски язычества, в которых больше поэзии, чем чего-либо другого (а другого и не надо). Написана сказка очень красиво и просто. Герои, про которых известно, что они любят друг друга, идут за тридевять земель к Морю-Океану и много кого и чего чудного встречают в пути.
5. Фаддей (Тадеуш) Зелинский "Сказочная древность Эллады". Удивительная книга, и познавательная, и художественно совершенная, позволяющая с головой погрузиться в мир античных мифов, в легендарную историю Греции. Автор переосмыслил, переработал древнегреческую мифологию, может, в чём-то и допридумал - в плане чувств и мотивации героев. Не знаю почему, но после прочтения этой книги становится светлее на душе - в уме и в сердце всё приходит в гармонию, встаёт на свои места: желаемое и должное, важное и пустое, белое и чёрное.
6. Михаил Булгаков "Белая гвардия". Сколько раз уже читано про квартиру с кремовыми шторами в заснеженном Городе, про то, как молилась Елена, как едва не умер, но всё же выздоровел Алексей, как ругался Мышлаевский, а Николке хотелось драться сейчас же, сию минуту. Любимое семейство Турбиных - осколок нормальной дореволюционной русской жизни, разбившейся навсегда. Когда читаю, думаю: если нам, нынешним, понятны и нравятся Турбины, может быть, ещё не всё потеряно, и наладить как следует новую русскую жизнь со временем получится.
7. Владимир Набоков "Другие берега". Книга-автобиография, доведённая до момента отъезда автора из Европы в Америку, очень своеобразная и насыщенная. Мой опыт хоть в чём-то пересекается с опытом Набокова только в ощущениях и впечатлениях детства. Чем дальше, тем больше пропасть, разность во всём - в масштабе личности, интеллекте, знаниях, убеждениях, вкусах, жизненном опыте. Очень трудно и невероятно интересно читать и пытаться понять мир человека, который по уровню развития на порядок выше тебя. Мир подробно описан, но это скорее усложняет, чем облегчает задачу. Книга на вырост.
8. Аркадий и Борис Стругацкие "Понедельник начинается в субботу". Первая и самая весёлая из прочитанных мной книг Стругацких описывает рабочие будни славного коллектива научно-исследовательского института чародейства и волшебства, расположенного, как известно, в Соловце, и отдельных, особо ярких его представителей. Хорошее настроение и вера в светлое будущее после прочтения гарантированы.
9. Сергей Довлатов "Заповедник". Моё знакомство с творчеством Довлатова началось после вышедших в 2018 году замечательных довлатовских фильмов Алексея Германа-младшего и Анны Матисон именно с книги "Заповедник". Она в итоге и понравилась больше всего, то ли потому что была прочитана первой, то ли из-за особой - честной, но шутливой - авторской манеры повествования о невесёлых событиях своей жизни, то ли из-за Пушкина, то ли Бог знает из-за чего ещё. Меньше чем за год я успела перечитать "Заповедник" уже три раза.
10. Елена Чудинова "Держатель знака". Книга абсолютно белого по симпатиям автора показывает Россию после октябрьского переворота, гражданскую войну, белое подполье в Петрограде, наступление Северо-Западной армии. Мне нравятся в книге диалоги, вплетённая в сюжет мистика, но больше всего - герои, не играющие в благородство, а благородные по самой своей сути, не способные сподличать, оплебеиться ни при каких обстоятельствах. Постсоветская Россия задыхается в плебействе "беглых солдат и неверных жён", и почитать, на контрасте, о других, верных, тех, кого Цветаева называла "стойкие души, стойкие рёбра . люди минувших дней" - это как из родника напиться.
Читайте также: