In chancery краткое содержание

Обновлено: 06.07.2024

Действие происходит в Италии XVI в., когда на папском престоле восседает папа Клемент VIII.

Даже к собственным жене и детям граф Ченчи не испытывает ничего, кроме злобы, презрения и ненависти. Не смущаясь присутствием папского кардинала Камилло, он посылает проклятия сыновьям, которых сам же выслал из Рима. Несколько позже он устраивает пышный пир, на котором, совершенно счастливый, возносит Богу хвалы за воздаянье сыновьям. Сидящая рядом дочь Ченчи, красавица Беатриче, начинает подозревать, что с братьями произошло несчастье — иначе с чего бы отцу так ликовать. И впрямь, Ченчи объявляет ей и её мачехе Лукреции, что два его сына мертвы: одного задавил рухнувший церковный свод, другого по ошибке зарезал ревнивый муж. Беатриче знает, что старший брат Джакомо разорён отцом и влачит с семьёй жалкое существование. Девушка чувствует, что следующей жертвой может стать она, отец уже давно бросает на неё похотливые взгляды. В отчаянии Беатриче обращается к высоким гостям, ища у них покровительства и защиты. Но гости, зная вспыльчивый и мстительный характер хозяина, смущённо расходятся.

Беатриче, с юности влюблённая в Орсино, ставшего священником, ещё надеялась, что прошение Орсино римскому папе будет принято, папа снимет с возлюбленного сан, они смогут пожениться, и тогда ей удастся ускользнуть из-под власти душегуба-отца; однако приходит весть, что прошение Орсино вернулось нераспечатанным, папа не пожелал вникать в эту просьбу. Близкий к папе кардинал Камилло даёт понять — папа, уверенный, что дети обижают старого отца, поддерживает сторону графа, хотя и заявляет, что намерен соблюдать нейтралитет. Беатриче чувствует, что ей не выбраться из паучьей сети отца.

В III акте Беатриче появляется у любящей её мачехи Лукреции в полном отчаянии, ей чудится, что в голове у неё разверстая рана: ум её не может постигнуть всю чудовищность произошедшего. Насилие свершилось, Беатриче обесчещена собственным отцом. Девушка отвергает мысль о самоубийстве, поскольку в глазах церкви это великий грех, но где ей искать защиты? Лукавый Орсино советует подать в суд, но Беатриче не верит в справедливость суда, поскольку даже римский папа не считает нужным вмешиваться в злодейские деяния её отца, а небеса словно бы даже помогают Ченчи.

Все они с надеждой ждут вести о смерти Ченчи, но выясняется, что тирану опять повезло: он проехал мост часом раньше назначенного времени.

Услышав, что дочь проявляет непокорство и не является по приказу отца, Ченчи обрушивает на неё многочисленные чудовищные проклятия. Его душа не знает ни любви, ни раскаяния.

Ясно сознавая, что другого пути избегнуть новых мук и унижений у неё и её родных просто нет, Беатриче окончательно решается на отцеубийство. Вместе с братом и мачехой она ждёт наёмных убийц, надеясь, что Ченчи уже мёртв, но те приходят и сознаются, что не посмели прикончить спящего старика. В отчаянии Беатриче выхватывает у них кинжал, готовая сама свершить казнь тирана. Устыдившись, убийцы удаляются и спустя недолгое время объявляют, что Ченчи мёртв.

Но не успевают Беатриче, её младший брат Бернардо, Лукреция и Орсино испытать облегчение при этой вести, как появляется легат Савелла и требует графа Ченчи — ему предстоит ответить на ряд серьёзных обвинений. Легату сообщают, что граф спит, но миссия Савеллы не терпит отлагательства, он настаивает, его ведут в спальню, она пуста, но вскоре под окном спальни, в ветвях дерева обнаруживают мёртвое тело Ченчи.

Разгневанный Савелла требует, чтобы все отправились с ним в Рим для расследования убийства графа. Заговорщиков охватывает паника, одна Беатриче не теряет мужества. Она гневно обвиняет слуг закона и папского престола в бездействии и потворстве преступлениям отца, а когда возмездие свершилось, то тех, кто прежде просил, но не получал защиты от притеснений тирана, теперь с готовностью осуждают как преступников.

Римский папа, которого младший сын Ченчи, непричастный к убийству отца, просил помиловать его родных, остаётся глух к его мольбам. Жестокосердие папы поразило даже хорошо знающего его кардинала Камилло. Вердикт папы неизменен: заговорщики должны быть казнены.

Автор краткого содержания: И. С. Стам. Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XIX века / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1996. — 848 с.

Понравился ли пересказ?

Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:

Что скажете о пересказе?

Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

In Chancery: краткое содержание, описание и аннотация

Galsworthy, 1867-1933: другие книги автора

Кто написал In Chancery? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

In Chancery — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

In Chancery by John Galsworthy

eBooks@Adelaide

This web edition published by eBooks@Adelaide .

Rendered into HTML by Steve Thomas .

Last updated Sat Aug 28 15:09:07 2010.

This work is licensed under a Creative Commons Licence

The University of Adelaide Library

University of Adelaide

South Australia 5005

Table of Contents Part 1

Exit a Man of the World

Soames Prepares to Take Steps

James Sees Visions

No-Longer-Young Jolyon at Home

The Colt and the Filly

Jolyon Prosecutes Trusteeship

Val Hears the News

Soames Entertains the Future

And Visits the Past

On Forsyte ‘Change

Jolyon Finds Out where he is

Soames Discovers what he Wants Part II

The Third Generation

Soames Puts it to the Touch

Where Forsytes Fear to Tread

Jolly Sits in Judgment

Jolyon in Two Minds

Dartie Versus Dartie

Dinner at James’

Death of the Dog Balthasar

Timothy Stays the Rot

Progress of the Chase

‘Here We are Again!’

Outlandish Night Part III

Soames in Paris

James in Waiting

Passing of an Age

Birth of a Forsyte

Last updated on Wed Jan 12 09:33:27 2011 for eBooks@Adelaide.

In Chancery, by John Galsworthy

Part 1

Two households both alike in dignity,

From ancient grudge, break into new mutiny.

— Romeo and Juliet

TO JESSIE AND JOSEPH CONRAD Chapter 1At Timothy’s

The possessive instinct never stands still. Through florescence and feud, frosts and fires, it followed the laws of progression even in the Forsyte family which had believed it fixed for ever. Nor can it be dissociated from environment any more than the quality of potato from the soil.

The historian of the English eighties and nineties will, in his good time, depict the somewhat rapid progression from self-contented and contained provincialism to still more self-contented if less contained imperialism — in other words, the ‘possessive’ instinct of the nation on the move. And so, as if in conformity, was it with the Forsyte family. They were spreading not merely on the surface, but within.

When, in 1895, Susan Hayman, the married Forsyte sister, followed her husband at the ludicrously low age of seventy-four, and was cremated, it made strangely little stir among the six old Forsytes left. For this apathy there were three causes. First: the almost surreptitious burial of old Jolyon in 1892 down at Robin Hill — first of the Forsytes to desert the family grave at Highgate. That burial, coming a year after Swithin’s entirely proper funeral, had occasioned a great deal of talk on Forsyte ‘Change, the abode of Timothy Forsyte on the Bayswater Road, London, which still collected and radiated family gossip. Opinions ranged from the lamentation of Aunt Juley to the outspoken assertion of Francie that it was ‘a jolly good thing to stop all that stuffy Highgate business.’ Uncle Jolyon in his later years — indeed, ever since the strange and lamentable affair between his granddaughter June’s lover, young Bosinney, and Irene, his nephew Soames Forsyte’s wife — had noticeably rapped the family’s knuckles; and that way of his own which he had always taken had begun to seem to them a little wayward. The philosophic vein in him, of course, had always been too liable to crop out of the strata of pure Forsyteism, so they were in a way prepared for his interment in a strange spot. But the whole thing was an odd business, and when the contents of his Will became current coin on Forsyte ‘Change, a shiver had gone round the clan. Out of his estate (L145,304 gross, with liabilities L35 7s. 4d.) he had actually left L15,000 to “whomever do you think, my dear? To Irene!” that runaway wife of his nephew Soames; Irene, a woman who had almost disgraced the family, and — still more amazing was to him no blood relation. Not out and out, of course; only a life interest — only the income from it! Still, there it was; and old Jolyon’s claim to be the perfect Forsyte was ended once for all. That, then, was the first reason why the burial of Susan Hayman — at Woking — made little stir.

The second reason was altogether more expansive and imperial. Besides the house on Campden Hill, Susan had a place (left her by Hayman when he died) just over the border in Hants, where the Hayman boys had learned to be such good shots and riders, as it was believed, which was of course nice for them, and creditable to everybody; and the fact of owning something really countrified seemed somehow to excuse the dispersion of her remains — though what could have put cremation into her head they could not think! The usual invitations, however, had been issued, and Soames had gone down and young Nicholas, and the Will had been quite satisfactory so far as it went, for she had only had a life interest; and everything had gone quite smoothly to the children in equal shares.

The third reason why Susan’s burial made little stir was the most expansive of all. It was summed up daringly by Euphemia, the pale, the thin: “Well, I think people have a right to their own bodies, even when they’re dead.” Coming from a daughter of Nicholas, a Liberal of the old school and most tyrannical, it was a startling remark — showing in a flash what a lot of water had run under bridges since the death of Aunt Ann in ‘86, just when the proprietorship of Soames over his wife’s body was acquiring the uncertainty which had led to such disaster. Euphemia, of course, spoke like a child, and had no experience; for though well over thirty by now, her name was still Forsyte. But, making all allowances, her remark did undoubtedly show expansion of the principle of liberty, decentralisation and shift in the central point of possession from others to oneself. When Nicholas heard his daughter’s remark from Aunt Hester he had rapped out: “Wives and daughters! There’s no end to their liberty in these days. I knew that ‘Jackson’ case would lead to things — lugging in Habeas Corpus like that!” He had, of course, never really forgiven the Married Woman’s Property Act, which would so have interfered with him if he had not mercifully married before it was passed. But, in truth, there was no denying the revolt among the younger Forsytes against being owned by others; that, as it were, Colonial disposition to own oneself, which is the paradoxical forerunner of Imperialism, was making progress all the time. They were all now married, except George, confirmed to the Turf and the Iseeum Club; Francie, pursuing her musical career in a studio off the King’s Road, Chelsea, and still taking ‘lovers’ to dances; Euphemia, living at home and complaining of Nicholas; and those two Dromios, Giles and Jesse Hayman. Of the third generation there were not very many — young Jolyon had three, Winifred Dartie four, young Nicholas six already, young Roger had one, Marian Tweetyman one; St. John Hayman two. But the rest of the sixteen married — Soames, Rachel and Cicely of James’ family; Eustace and Thomas of Roger’s; Ernest, Archibald and Florence of Nicholas’; Augustus and Annabel Spender of the Hayman’s — were going down the years unreproduced.

In Chancery: читать книгу в оригинале с параллельным переводом на русский язык

Кликните на ↺ появляющийся слева от параграфа при наведении, чтобы увидеть перевод

Книга загружается. Пожалуйста, подождите несколько секунд.

Part 1 И переходят два старинных рода

Chapter 1 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ — I.

Through florescence and feud, frosts and fires, it followed the laws of progression even in the Forsyte family which had believed it fixed for ever.

В годы процветания и вражды, в жару и в морозы он следовал законам эволюции даже в семье Форсайтов, которые считали его установившимся раз навсегда.

Историк, который займётся Англией восьмидесятых и девяностых годов, в своё время опишет этот быстрый переход от самодовольного и сдержанного провинциализма к ещё более самодовольному, но значительно менее сдержанному империализму, — развитие собственнического инстинкта у эволюционирующей нации.

Когда в 1895 году Сьюзен Хэймен, замужняя сестра Форсайтов, последовала за своим супругом в неслыханно раннем возрасте, всего семидесяти четырех лет, и была подвергнута кремации, это, как ни странно, произвело весьма слабое впечатление на шестерых оставшихся в живых старых Форсайтов.

Для перехода между страницами книги вы можете использовать клавиши влево и вправо на клавиатуре.

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Джон Голсуорси (John Galsworthy) 1867–1933 Сага о Форсайтах (The Forsyte sage) Собственник (The Man of Property) — Роман (1906)

Проходит четыре года. Старый Джолион купил злополучный дом своего племянника Сомса и поселился там с семьей. Джун с отцом и мачехой отправилась в путешествие по Испании, а старик, скучая, ожидает их возвращения и охотно потакает фантазиям оставшихся с ним внуков. Он любит сидеть в тени дуба перед террасой дома, любуясь прекрасным видом. Красота природы находит глубокий отклик в его душе, здесь, в Робин-Хилле, он перестает ощущать свой возраст, а ведь ему уже восемьдесят пять. Прогуливаясь майским днем по окрестностям, старый Джолион встречает Ирэн, которая наведывается в эти места, где некогда была счастлива. Он невольно поддается обаянию этой необыкновенной женщины, приглашает ее отобедать, наносит визит в ее скромную квартирку, они вместе посещают оперу. Ирэн подкупает его сердечная теплота, ласковое участие, радует возможность говорить об умершем возлюбленном. Если раньше старый Джолион тосковал, то теперь он ждет возвращения сына и Джун чуть не со страхом. Как объяснит он эту странную дружбу, видимо, придется признать себя стариком, сдаться на милость забот и любви. Но ведь он не вынесет, если у него отнимут возможность видеть Ирэн. Он живет этими встречами, а не прошлым, как люди его возраста. Жарким июльским днем, накануне возвращения родных, в ожидании приезда Ирэн он засыпает в своем кресле вечным сном. А. М. Бурмистрова Сага о Форсайтах (The Forsyte sage) В петле (In Chancery) — Роман (1920)