Гумилев огненный столп краткое содержание

Обновлено: 02.07.2024

По другой версии, название восходит к Новому Завету: "И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головою его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные. И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю. " Связывая название сборника с Апокалипсисом и рассматривая стихи с этой позиции, можно заметить и прямые реминисценции из Откровения Иоанна Богослова, и связь на идейном уровне (общее настроение стихотворений). А Н.А. Богомолов видит один из возможных подтекстов заглавия в стихотворении Гумилева "Много есть людей. ": "И отныне я горю в огне, / Вставшем до небес из преисподней".

-Ах, я возненавидела любовь, -

— Люблю в соленой плескаться волне,
Прислушиваться к крикам ястребиным,
Люблю на необъезженном коне
Нестись по лугу, пахнущему тмином.

И женщину люблю… когда глаза
Её потупленные я целую,
Я пьяно, будто близится гроза,
Иль будто пью я воду ключевую.

Позволю себе не совсем согласиться с Н.Оцупом. Земного в стихотворениях Гумилева о любви очень мало. По крайней мере – в первой части сборника. Ведь в книге очень четко улавливается двойственное отношение и к любви, и к женщине. Стихотворения, в которых любовь воспринимается как чувство духовное, возвышающее человека, где высказывается отношение к женщине как к высшему существу, в которых Гумилёв приближается к воспеванию Вечной Женственности, в основном локализуются в первой части книги. Наоборот, во второй части в основном представлены тексты, где высказывается противоположный взгляд на любовь и женщину, где любовь представляется как чувство плотское, греховное, связанное с языческими и демоническими мотивами. На образном уровне в тропах, где женщина сравнивается с валькирией, кометой, находит отражение именно этот аспект образа женщины.

1. По экспрессивно - эмоциональному тону: первая часть носит более спокойный, философский характер, во второй части происходит резкое омрачение тем и мотивов;

Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.

Заглавие сборника многозначно. Можно предположить, что заглавие восходит к Ветхому Завету: “И двинулись сыны Израилевы из Сокхофа, и расположились станом в Ефаме, в конце пустыни. Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем, и ночью.

Не отлучался столп облачный днем и столп огненный ночью от лица народа” (Исход, 13:20-22). Если рассматривать заглавие сборника в контексте этого отрывка, то “огненный столп” – это путеводная звезда, указывающая верный путь.

Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог… –

В этих стихах звучит укор, поэт укоряет нас в том, что мы забыли высокое назначение Слова и теперь “дурно пахнут мертвые слова”. Поэт нам указывает верный путь: “для низкой жизни” – числа, и тогда слову вернется его сила. При этом прослеживается связь между библейским сюжетом и поэтом-пророком, каким выступает в стихотворении “Слово” Гумилев.

Библейские мотивы есть и в других стихах (“Память”, “Молитва мастеров”). Предположение,

Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

Поэзия Гумилева – это “огненный столп” для читателей, который указывает им жизненный путь. Как “огненный (или облачный. – А. В.) столп” “не отлучался от лица народа”, был с ним и днем, и ночью, так “много их, сильных, злых и веселых” носят книги Гумилева “…в седельной сумке, // Читают их в пальмовой роще, // Забывают на тонущем корабле”. Стихи из сборника “Огненный столп” являются ориентиром в жизни людей, поддерживающей силой, которая ведет их по жизни.

По другой версии, название восходит к Новому Завету: “И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головою его была радуга, и лице его как солнце, и ноги его как столпы огненные. И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю…” (Откр., 10:1-2). Связывая название сборника с Апокалипсисом и рассматривая стихи с этой позиции, можно заметить и прямые реминисценции из Откровения Иоанна Богослова, и связь на идейном уровне (общее настроение стихотворений). Реминисценции: стих Гумилева – “Стены Нового Иерусалима”, в Новом Завете – “И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый…”.

Это пример почти дословной цитаты из Апокалипсиса, но многие стихи связаны с Откровением на более глубоком уровне. Так, можно рассматривать стихотворение “Слово”, сопоставляя его с Апокалипсисом, недаром Гумилев упоминает “Евангелие от Иоанна”, напоминая о забытом предназначении слова (“Слово – это Бог”).

А в черновом автографе этого стихотворения есть следующие строки:

Прежний ад нам показался раем,
Дьяволу мы в слуги нанялись
Оттого, что мы не отличаем
Зла от блага и от бездны высь.

Эти строки демонстрируют уже не призрачную связь с Апокалипсисом: “Дьяволу мы в слуги нанялись” – не Вавилон ли это из Откровения? В пользу версии о том, что Гумилеву была интересна апокалипсическая тематика в 1921 году, говорит строчка из плана книги стихов, над которым Николай Степанович работал после окончания сборника “Огненный столп”: “Наказ художнику, иллюстрирующему Апокалипсис”. При анализе названия сборника в контексте Апокалипсиса напрашивается параллель с книгой Ницше “Так говорил Заратустра”: “Горе этому большому городу! – И мне хотелось бы уже видеть огненный столп, в котором сгорит он!

Ибо эти огненные столпы должны предшествовать великому полудню”. В этой цитате “огненный столп” является символом уничтожения греховного. Вполне вероятно, что заглавие восходит к работам Ницше, так как известно, что Гумилев c 1900-х годов увлекался его философией.

Влияние Ницше можно проследить и во многих более поздних стихах Гумилева (“Песнь Заратустры” – 1903, “Память” – 1921). Таким образом, вторая версия трактовки названия связана с апокалипсической тематикой.

Н. А. Богомолов видит один из возможных подтекстов заглавия в стихотворении Гумилева “Много есть людей…”: “И отныне я горю в огне, // Вставшем до небес из преисподней”.

Как видно из всего выше изложенного, каждая из трактовок названия находит подтверждение в стихотворениях сборника, а следовательно, имеет право на существование.

В сборнике “Огненный столп” входит 20 стихотворений; открывается книга стихотворением “Память”, одним из самых важных для Гумилева произведений, в котором он изображает метаморфозы своей души. Самоанализ поэта виден не только в “Памяти”, но и в “Душе и теле”, и в “Моих читателях”:

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца.

Гумилев пытается разобраться в себе (“Память”, “Душа и тело”) и в своих стихах, в силе своих стихов.

Композиция сборника: открывается сборник наиболее сильными стихотворениями (“Память”, “Слово”, “Душа и тело”), следующие стихи образуют тематические связки. Расстановка стихотворений в зависимости от их тематики – это важнейший композиционный прием Гумилева при составлении книги стихов. В “Огненном столпе” Гумилев ставит рядом стихотворения “Подражание персидскому” и “Персидская миниатюра”, эти стихи объединяют персидские мотивы.

Таким образом, структура сборника – это своего рода треугольник, то есть наиболее сильные стихи помещены в начало, конец и середину книги (эти произведения составляют основу книги).

Стихотворения этого сборника имеют несколько слоев: исторический, религиозный и философский, причем два последних во многих стихотворениях неразделимы, например в “Заблудившемся трамвае”. В стихотворении “Память” есть биографический пласт (четыре метаморфозы души поэта), есть философский (или, скорее, религиозный) слой:

Я – угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле.
Я возревновал о славе отчей,
Как на небесах и на земле.
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены нового Иерусалима
На полях моей родной земли.

При этом все стихи книги связаны между собой общими мотивами. Библейские мотивы, связывающие стихотворения сборника “Огненный столп”, вызваны религиозностью Гумилева и проходят почти через все произведения.

Крикну я… но разве кто поможет,
Чтоб моя душа не умерла?

Гумилев словно предчувствует свою гибель. Тема смерти возникает в его творчестве с тысяча девятисот семнадцатого года, когда в Париже Гумилев влюбляется в Елену Карловну Дюбуше (“Синяя звезда” – так он ее называл). Но она выходит замуж за богатого американца.

После этой истории почти во всех стихах поэта встречается мотив смерти, не исключением являются и стихотворения из “Огненного столпа”.

Вполне возможно, что в некоторых стихах отражается ситуация в стране после революции, хотя Гумилев и считал, что поэзия выше политики. Так, строки “…взойдут, ясны, // Стены Нового Иерусалима // На полях моей родной страны” можно толковать как реставрацию Роман (бессмертное произведение)овых (об этом я уже писал), а в стихотворении “Звездный ужас” можно заподозрить описание нового коммунистического режима. Таким образом, книга начинается и заканчивается стихотворениями, одно из возможных толкований которых связано с политикой (кольцевая композиция).

Гумилев был одним из родоначальников акмеизма. Но в конце своего творческого пути Гумилев отходит от акмеизма. Его стихи намного сложнее, они не вписываются в рамки какого-либо литературного течения.

Н. А. Богомолов пишет об этом в статье “Читатель книг”. Он указывает на строчки из стихотворения “Память”, в которых, по его мнению, “Гумилев намеренно неоднозначен”, и на основе этого он делает вывод о переосмыслении акмеизма Николаем Степановичем. На мой взгляд, Гумилев сам говорит о своем разочаровании в акмеизме:

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
(“Слово”)

Эти строчки показывают нам разочарование в одном из важнейших догматов акмеизма, согласно которому именно “естеством” надо ограничивать себя художнику.

“Огненный столп” – последний прижизненный сборник Гумилева, в котором поэт раскрывает свое мироощущение. Это переломный сборник, в стихах этой книги поставлена точка во многих темах, занимавших центральное место в творчестве Гумилева. Читая эту книгу, понимаешь, насколько сложным поэтом является Николай Степанович Гумилев, стихи которого не вписываются в узкие рамки литературных движений.

Заглавие сборника многозначно. Можно предположить, что заглавие восходит к Ветхому Завету: "И двинулись сыны Израилевы из Сокхофа, и расположились станом в Ефаме, в конце пустыни. Господь же шёл пред ними днём в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днём, и ночью. Не отлучался столп облачный днём и столп огненный ночью от лица народа" (Исход, 13:20–22). Если рассматривать заглавие сборника в контексте этого отрывка, то "огненный столп" – это путеводная звезда, указывающая верный путь. Такое толкование заглавия подтверждается текстом стихов.

Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог… —

Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

А в черновом автографе этого стихотворения есть следующие строки:

Прежний ад нам показался раем,
Дьяволу мы в слуги нанялись
Оттого, что мы не отличаем
Зла от блага и от бездны высь.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намёками
На содержимое выеденного яйца.

Я – угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле.
Я возревновал о славе отчей,
Как на небесах и на земле.
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены нового Иерусалима
На полях моей родной земли.

Крикну я. но разве кто поможет,
Чтоб моя душа не умерла?

Эти строчки показывают нам разочарование в одном из важнейших догматов акмеизма, согласно которому именно "естеством" надо ограничивать себя художнику.

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла.

Мы, увы, со змеями не схожи,

Мы меняем души, не тела.

Память, ты рукою великанши

Жизнь ведешь, как под уздцы коня,

Ты расскажешь мне о тех, что раньше

В этом теле жили до меня.

Самый первый: некрасив и тонок,

Полюбивший только сумрак рощ,

Лист опавший, колдовской ребенок,

Словом останавливавший дождь.

Дерево да рыжая собака ―

Вот кого он взял себе в друзья,

Память, память, ты не сыщешь знака,

Не уверишь мир, что то был я.

И второй. Любил он ветер с юга,

В каждом шуме слышал звоны лир,

Говорил, что жизнь ― его подруга,

Коврик под его ногами ― мир.

Он совсем не нравится мне, это

Он хотел стать богом и царем,

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой молчаливый дом.

Я люблю избранника свободы,

Мореплавателя и стрелка,

Ах, ему так звонко пели воды

И завидовали облака.

Высока была его палатка,

Мулы были резвы и сильны,

Как вино, впивал он воздух сладкий

Белому неведомой страны.

Память, ты слабее год от году,

Тот ли это или кто другой

Променял веселую свободу

На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, бесконечный путь,

Но святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.

Я ― угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле,

Я возревновал о славе Отчей,

Как на небесах, и на земле.

Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

И тогда повеет ветер странный ―

И прольется с неба страшный свет,

Это Млечный Путь расцвел нежданно

Садом ослепительных планет.

Понял теперь я: наша свобода

Только оттуда бьющий свет,

Люди и тени стоят у входа

В зоологический сад планет.

Предо мной предстанет, мне неведом,

Путник, скрыв лицо; но все пойму,

Видя льва, стремящегося следом,

И орла, летящего к нему.

Крикну я. но разве кто поможет,

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела.

С этим немножечко искусственным повтором стихотворение закольцовано на пороге главного признания, открытия. Он так и не договорил, что же это было, почему душа умерла. Душа ведь по определению бессмертна. Почему ему кажется, что в этом новом мире, которого он дождется, душа должна умереть?

Прекрасно в нас влюбленное вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.

Мгновение бежит неудержимо,

И мы ломаем руки, но опять

Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,

Следит порой за девичьим купаньем

И, ничего не зная о любви,

Все ж мучится таинственным желаньем;

Здесь, конечно, грандиозный взлёт интонации, это очень здорово поддержано скрежещущим звуком, уже почти футуристическим:

Как некогда в разросшихся хвощах

Ревела от сознания бессилья

Тварь скользкая, почуя на плечах

Еще не появившиеся крылья;

Так век за веком ― скоро ли, Господь? ―

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

А в переулке забор дощатый,

Дом в три окна и серый газон…

Остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела,

Мне, жениху, ковер ткала,

Где же теперь твой голос и тело,

Может ли быть, что ты умерла!

Как ты стонала в своей светлице,

Я же с напудренною косой

Шел представляться Императрице

И не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода

Только оттуда бьющий свет,

Люди и тени стоят у входа

В зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий,

И за мостом летит на меня

Всадника длань в железной перчатке

И два копыта его коня.

Верной твердынею православья

Врезан Исакий в вышине,

Там отслужу молебен о здравьи

Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,

И трудно дышать, и больно жить…

Машенька, я никогда не думал,

Что можно так любить и грустить.

Если бы Гумилёв выжил, что бы он писал?

Мне представляется, что путь Гумилёва пролегал, как он сказал:

Но в мире есть иные области,

Луной мучительной томимы.

Для высшей силы, высшей доблести

Они навек недостижимы.

Читайте также: