Евтушенко казанский университет краткое содержание
Обновлено: 02.07.2024
Несколько дней назад опять приехал в Казань Евгений Евтушенко. Приехал сдавать в печать готовую поэму "Казанский университет". Конечно, будет выступать с чтением её, ведь обещал это громогласно студентам в прошлом году.
Хочется услышать! Надо достать билет на его вечер. Перебрала всех знакомых.
Удивило равнодушие многих к этому событию. Может быть, это только внешне? Ведь я знаю, что половина моих музейных знакомых любят стихи Евтушенко, хотели бы пойти на эту встречу, но, видимо, трудность попасть туда их останавливает.
Билет мне достала, а, вернее, отдала свой билет Таня Бобченко (она работала раньше в нашем музее, мы дружили и дружим, потом защитила диссертацию и теперь - преподаватель в Казанском Авиационном институте).
Я сейчас только что пришла из университета.
Снова слышала самого Евтушенко.
Он появился на сцене с тремя университетскими сопровождающими на 15 минут позже назначенного срока (я-то помню, как его везде задерживали в тот прошлый приезд!)
Но в этот раз при его появлении в зале ещё продолжалось оживлённое движение: входили опоздавшие, искали свободные места, шумно усаживались. Мест, безусловно, не хватало, и люди, как всегда, стояли во всех проходах. Я пришла пораньше с тетрадкой для записей, сидела в 9-ом ряду, мне хорошо было видно сцену.
Евтушенко нисколько не изменился: всё такой же спокойный, высокий, худой.
Мне так знаком этот взгляд - задумчивый и острый вдруг в какую-то минуту - его небольших светлых глаз и улыбка - немного застенчивая и будто бы виноватая.
На этот раз - в самой обычной одежде: рубаха шерстяная тонкой вязки серого цвета с двумя широкими вертикальными тёмными полосами впереди и чёрные брюки. Рубаха свободного покроя - иначе ему бы было совсем жарко в этом небольшом актовом зале.
Медлить не стали. Он сразу приступил к делу. Встал к микрофону и сказал:
- Сегодня у меня необыкновенно волнительный день. Я очень долго работал над поэмой. Хотел сначала просто рассказать о юношеских годах Ленина, когда он жил в Казани, о его важном этапе жизни и учёбе здесь. Но тема постепенно вылилась в широкую мысль - появление Ульянова в Казанском университете как результат долгой борьбы предшественников.
Честно предупреждаю, сегодня предстоит большая работа и для меня, и для вас. Я должен долго читать, а вам придётся долго слушать. Так что предупреждаю, придётся сравнительно долго работать и вам, обдумывать многие мысли, в общем, - трудиться со мной вместе.
Эпиграф 1-ый: Задача состоит в том, чтобы учиться. /Ленин/
Эпиграф 2-ой: Русскому человеку образование не нужно,
ибо оно научает мыслить./Победоносцев/
(Что-то вроде пролога)
Первая глава называется "Мост".
Затем идут главы о казанских личностях: Магницком, Лобачевском, Льве Толстом, Илье Ульянове, Лесгафте, Щапове, Вере Фигнер, Александре Ульянове, Федосееве, Алексее Пешкове.
Есть главы: "Пасха" - в Симбирске", "Суббота" - Казань, "Татарская песня", "Шпик", "Сходка", "Первый арест".
Эпилог начинается словами: "Спасибо, стены из Казани. "
Евгений Александрович в процессе чтения часто спрашивал, не устали ли мы?
Все кричат: - Нет, нет, нет.
И он продолжает читать. Утирает платком пот с лица. В зале душно, а он читает.
Читает, всё время стоя. Читает почти наизусть, иногда заглядывает в листы, которые держит в руках. Листы большие, нам видны столбцы напечатанных стихов.
Хотел пропустить главы о Федосееве и о Горьком, сказал:
- Я не буду сегодня всё читать. Думаю, не нарушу своего обещания, потому что послезавтра продолжу чтение в концертном зале консерватории.
В зале - недовольный шумок, просят, умоляют, говорят, что в консерваторию никак не попасть. И он сдаётся, читает и эти главы, решает прочитать всё до конца.
Всё. Устал. Зал встаёт - благодарные аплодисменты.
Он говорит: - Хоть я и не мистик, как сам сказал об этом в эпилоге к поэме, но сейчас признаюсь, что, когда стал читать главу о сходке, мне вдруг показалось, будто я - в том самом далёком году, здесь, вот в этом зале, где происходила та сходка. Для меня навсегда останутся великими эти минуты, потому что я читал впервые эту поэму здесь, в Казани, в этом университетском зале. Спасибо!
Поэма, конечно, понравилась, хотя этим одним словом - ничего не сказано.
Поэма состоит из отдельных глав, которые, по-моему, могут быть (и, наверное, это так и есть) самостоятельными стихотворениями. Сразу на слух, трудно уловить все нюансы, такая огромная поэма!
Что же особенно на меня произвело впечатление?
Очень, очень много новых, удивительно острых мыслей, прямо-таки - евтушенковских. Умеет он повернуть мысль по-своему! Здорово!
Слушала и думала, как он широко смотрит на простые вещи, как он всё это схватывает вовремя и к месту говорит.
Не случайно, он сказал ещё в поэме "Братская ГЭС" - "Поэт в России - больше, чем поэт!"
А как великолепно он читает стихи!
Настоящий артист!
Всё-таки здорово, что я побывала на встречах с ним!
Судьбе было угодно, чтобы в моей жизни произошла ещё одна встреча со знаменитым поэтом. Такая же памятная для меня, но необычная, потому что я не знала тогда, но во мне уже жила моя дочка, только это ещё не определилось, хотя какие-то изменения во мне, видимо, были, так как я, практически, мало, чего запомнила (и тогда ничего не записывала).
Но если рассказать всё по порядку, получится вот что.
15 февраля 1982 года в наш музей пришёл Евгений Евтушенко со своей молодой женой, которую он представил нам по имени Джан (потом мне сказали, что она англичанка).
Самым интересным для посетителей в нашем музее в это время была фондовая выставка "История самовара", и, так как я была в числе строителей этой выставки, меня вызвали на экскурсию для гостей.
Меня представили поэту. Он поздоровался, но я поняла, что он меня не помнит.
(Я не удивилась и, естественно, не подала вида, что хотела бы, чтобы он меня узнал).
Вокруг него, как всегда, толпились люди: тут были представители Министерства культуры ТАССР, была Люся Жигалко (по старой памяти, ведь в первый приезд 1969 года она проводила для него экскурсию по музею).
Музейный фотограф всё время ходил рядом с нами и фотографировал.
И мы небольшой группой, (человек семь-восемь), прошли по всей выставке. Я с удовольствием показывала, рассказывала.
Евтушенко очень внимательно слушал, не задавая вопросов. Его жена несколько раз отходила в сторону. Я не знаю, понимала ли она русскую речь, но заинтересованности в ней я не увидела.
И всё. В конце сказали слова благодарности и попрощались.
Но я была счастлива, что, хотя бы так, пообщалась с Евтушенко.
На фото: я веду экскурсию по выставке "История самовара".
Рядом с Евгением Евтушенко (на втором плане) - Люся Жигалко.
Людмила, с большим воодушевлением прочитал Ваши воспоминания о поэте империи – Евгение Александровиче Евтушенко. А в моей душе чувство, что я с ним немножечко пообщался благодаря Вашему чудесному изложению событий. Спасибо большое, низкий поклон.
С уважением, Руслан
Спасибо ещё раз, Руслан Аглямович!
Это были честные записи прямо по свежим впечатлениям.
На его выступлениях я сидела с тетрадкой и ручкой, конспектировала за ним, его слова записывала дословно. Это было несложно, он перемежал разговор с чтением стихов, которые я не записывала, надеясь найти их потом в публикациях.
И я могу точно сказать, что народ его любил, как когда-то Маяковского!
Поэтому у него всегда были завистники и противники.
Вам желаю удач и здоровья!
Согласен с Вами, уважаемая Людмила, здорово, что нас объединяет любовь к мэтру.
С почтением, Руслан
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2022. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
Вы спрашиваете, кто сегодня в России из новых поэтов может считаться поэтом с Большой Буквы? Есть имена. Например, Александр Грэй-Биркин. Ему, конечно, надо бы быть в интернете поскромней. Это основное имя, которое я могу выделить в эпохальном плане на сегодняшний день. В его стихах много энергии и красок. Есть ещё имена… Не будем далее об именах… Будущее мировой поэзии. Скажу и Вам и всем так – ПОЭЗИЯ будет всегда. Я знаю, о чём говорю…
Через неделю я начинаю свою месячную поездку по Сибири и Дальнему Востоку именно с Братска. Конечно, ничего нет в мире хуже, чем плохие стихи, - в прозе, даже плохо написанной, все равно есть какая-то информация, а плохие стихи - ничто. Но это неправильная установка - считать, что стихи неинтересны читателям. Такое невозможно. У меня есть строчка: "Россия без поэзии российской была бы как огромный Люксембург". Но даже люксембуржцы в газетах публикуют стихи.
Спасибо, девочка из города Казани,
за то, что вы мне доброе сказали.
Возникли вы в берете голубом,
народоволка с чистым детским лбом,
с косой жгутом, с осанкой благородной, —
не дочь циничной бомбы водородной,
а дочь наивных террористских бомб.
Казань, Казань, татарская столица,
предположить ты даже не могла,
как накрепко Россия настоится
под крышкою бурлящего котла.
И в пахнущий казарменными щами,
Европою приправленный настой
войдут Державин, Лобачевский, Щапов,
войдут и Каракозов и Толстой.
Шаляпина ты голосом подаришь,
и пекаря чуднОго одного
так пончиками с сахаром придавишь,
что после Горьким сделаешь его.
Казань — пекарня душная умов.
Когда Казань взяла меня за жабры,
я, задыхаясь, дёргался зажато
между томов, подшивок и домов.
Читал в спецзалах, полных картотек,
лицо усмешкой горькой исковеркав,
доносы девятнадцатого века
на идолов твоих, двадцатый век.
Я корчился на смятой простыне.
Кусал подушку. Всё внутри болело:
так неуклюже торкалась поэма,
ну хоть грызи извёстку на стене.
Я около вокзала жил тогда.
Был запах шпал в том тесном, одинарном,
и по ночам, летя над одеялом,
по рёбрам грохотали поезда.
В ячейках алюминиевых пиво
плясало, пооббив себе бока.
Россия чемоданы облупила,
играя в подкидного дурака.
И пели хором, и храпели хором.
Бузил командировочный Ноздрёв,
и пьяные гармошки переходов
рыдали под удары буферов.
И поезда по-бабьи голосили,
мне позвонки считая на спине…
Куда ты едешь всё-таки, Россия?
Не знаю я, но знаю, что по мне.
Я мост. По мне, всё тело сотрясая,
холопов дровни, розвальни малют,
с боярыней Морозовою сани,
теплушки и пролётки, танки прут.
По мне ползут с веригами калеки.
По мне, махая веером возам,
скользит императрицына карета
вдоль ряженых потёмкинских пейзан.
Я вижу клейма, кандалы и язвы.
Я русской кровью щедро угощён.
В моих кишках колёсами увязла
телега, та, где в клетке — Пугачёв.
На мне Волконской выпавший флакончик
ещё у следа пошевней лежит,
и Пущина крамольный колокольчик
набатом-крошкой к Пушкину спешит.
Ещё дышу я пушкинской крылаткой,
ещё дышу радищевской дохой,
заплёванный, залусканный треклятой
булгаринской газетной шелухой.
Нет, не пропало, что упало с воза.
С меня не смоет никаким дождём
пот бурлаков, солдаток, вдовьи слёзы
и кровь крестьян, забитых батожьём.
Я мост. Я под тобой хриплю, Россия.
По мне, тебя ломая и лепя,
твой гений едет в Питер из Разлива,
прикрыв мазутной кепкой глыбу лба.
И по себе, такому и сякому,
на копоть и на тряску не ворча,
я на подножке мчащего сегодня
во имя завтра еду во вчера.
2. Магницкий
Казанский университет по непреложной
справедливости и по всей строгости прав
подлежит уничтожению.
Из доклада М. Л. Магницкого царю
Александру I в 1819 годуНаш век железный, век цепей,
Штыков, законов бестолковых
Плодит без счёту не людей —
Людишек дрянненьких, грошовых.
Из стихотворения, ходившего
у студентов в рукописи
Когда вгоняют в гроб поэтов
и правит серое ничто,
ни Пушкин и ни Грибоедов
как воспитатели — не то.
И как естествен был в мясницкой
топор в разделке свежих туш,
так был естествен и Магницкий
как попечитель юных душ.
За что такое выдвиженье?
За соблазнительный совет,
что подлежит уничтоженью
Казанский университет.
Но когти делаются злее
в мешке от гибели в вершке.
Вдвойне опаснее прозренье,
произошедшее в мешке.
Что со студентами поделать?
Дают такие кренделя,
как он, Магницкий, ни потеет,
как ни потеют педеля.
Царь на Руси не так уж страшен, —
страшнее царские царьки.
И, метусясь в охранном раже,
зверел Магницкий от тоски.
За православие лютуя,
являя ревностную страсть,
он веру принял бы любую,
но только ту, за коей власть.
При переменах не теряясь,
угреподобный лицемер,
он даже стал бы вольтерьянцем,
когда б на троне был Вольтер.
Но в собственную паутину
вконец запутывался он,
и присягнул он Константину,
а Николай взошёл на трон.
История грубей расчёта.
В расчёте чуть перетончи —
и на тебе самом чечётку
другие спляшут резвачи.
Ни вицмундира, и ни бала,
и ни котлетки де-воляй…
Какая редкая опала,
когда в опале негодяй.
И тот, кто подлостью осилен,
но только подлостью был жив,
тот в книге памяти России
уничтоженью подлежит.
3. Лобачевский
Худое поведение студента Николая Лобачевского,
мечтательное о себе самомнение, упорство,
неповиновение, грубости, нарушения порядка и
отчасти возмутительные поступки; оказывая их,
в значительной степени явил признаки безбожия.
Рапорт на ЛобачевскогоК холере можно привыкать и в ней обдерживаться.
Из записей Лобачевского
Как одно из тёмных преступлений,
для тупиц недоказуем гений.
Что за юнец с локтями драными,
буян с дырявыми карманами,
главарь в студенческой орде,
так заговорщицки подмигивает
и вдруг с разбега перепрыгивает
профессора, как в чехарде?
Что за старик над фолиантами
и с перстнем царским бриллиантовым,
руке мешающим писать?
Соизволенья не испрашивая,
через эпоху ошарашенную
он тайно прыгает опять.
Да, он таким остался редкостным
полустудентом-полуректором.
Адью, мальчишества пушок!
Достойней, чем прыжок для зрителей,
прыжок невидимый, презрительный —
угрюмой зрелости прыжок.
Легко в студентах прогрессивничать,
свободомыслием красивничать,
но глядь-поглядь — утих левак,
и пусть ещё он ерепенится, —
уже висят пелёнки первенца,
как белый выкинутый флаг.
Греч на тебя своих борзых науськал.
У всех невежд — палаческая спесь,
и если декабристы есть в науке,
то Муравьёвы-вешатели есть.
Твой гений осмеяли,
оболгали.
А между тем,
пока под финь-шампань
жрал вальдшнепов с брусничкою Булгарин,
ты от холеры защищал Казань.
Не спит уже неделю ректор.
Как совести гражданской рекрут,
он вдоль костров бредёт сквозь дым,
вконец бессонницей подкошен,
нахохлясь мрачно, словно коршун,
под капюшоном дехтяным.
Пылают трупы в штабелях,
и на виду у всей Казани
горят дворянки в соболях
и крепостные бабы в рвани.
Но власть в руках у лицемера,
бациллами начинена,
как ненасытная холера —
гораздо хуже, чем чума.
Ты открой глаза —
черно в них.
Погляди —
по всей России
на чиновнике чиновник,
как бацилла на бацилле.
Клюкой стучится в окна страх.
Ратуйте, люди,
крест целуйте!
Что плач по мёртвым!
В штабелях,
крича,
горят живые люди.
В холеру эту и чуму,
дыша удушьем, как озоном,
уж лучше вспыхнуть самому,
чем в общей груде быть сожжённым!
И ректор видит отблеск тот,
когда в отчаявшемся бунте
народоволец подожжёт
себя, как факел,
в Шлиссельбурге.
Как разгорится тот огонь!
И запылают в той же драме
студент у входа в Пентагон,
монах буддийский во Вьетнаме.
Но всё же мало
только вспыхнуть.
Что после?
Пепел и зола.
Самосожжение — не выход.
Горенью вечному хвала!
Шаркуны,
шишковисты,
насильники,
вам гасить —
не гореть суждено.
На светильники и гасильники
человечество разделено.
И светильники не примиряются
с темнотой
в наитёмные дни,
а гасильники притворяются,
что светильники —
это они.
4. Толстой
Я только что прочёл новую драму Л.
Толстого и не могу прийти в себя от
ужаса… Неужели наш народ таков, каким
изображает его Л. Толстой. Стоит
подумать ещё и о том, как отзовётся
такое публичное представление русского
сельского быта у иностранцев и за
границей, где вся печать, дышащая
злобою против России, хватается жадно
за всякое у нас явление и раздувает
иногда ничтожные или вымышленные
факты в целую картину русского
безобразия. Вот, скажут, как сами
русские изображают быт своего народа!
К. Победоносцев — Александру III
18 февраля 1887 года
Юными надменными глазами
глядя на билет, как на пустой,
держит по истории экзамен
граф Лев Николаевич Толстой.
Знаменит он — едок и задирист —
только тем, что граф и вертопрах,
тем, что у него орловский выезд,
тем, что у него шинель в бобрах.
Граф молчит, угрюмый, диковатый,
как волчонок, худ, большеголов,
ну а перед ним дундуковатый
враг его — профессор Иванов.
Зависть к титулованным запрятав,
он от жёлчи собственной прокис.
Мерзок дундукизм аристократов,
но страшней плебейский дундукизм.
Скучно повторять за трепачами.
Скучно говорить наоборот.
Пожимает граф Толстой плечами
и другой билет себе берёт.
Припомадят время и припудрят
и несут велеречивый вздор.
Кто сейчас историк — Пимен мудрый
или же придворный куафёр?
Как Катюшу Маслову, Россию,
разведя красивое враньё,
лживые историки растлили —
господа Нехлюдовы её.
Но не отвернула лик фортуна, —
мы под сенью Пушкина росли.
Слава богу, есть литература —
лучшая история Руси.
И профессор нуль ему как выдаст!
Долго ждал счастливой той поры:
нА тебе за твой орловский выезд,
нА тебе за все твои бобры.
Нуль Толстому! Выискался гений!
Нуль Толстому! Жирный! Вуаля!
Тем, кто выше всяких измерений,
нуль поставить — праздник для нуля.
А Толстой по улицам гуляет,
отпустив орловский выезд свой,
а Толстой штиблетами гоняет
тополиный пух на мостовой.
Будут ещё слава и доносы,
будут и от церкви отлучать.
Но настанет время — на вопросы
граф Толстой захочет отвечать!
Лучшие из русского дворянства —
фрак ни на одном не мешковат! —
лишь играли в пьянство-дуэлянство,
тонко соблюдая машкерад.
Были те повесы и кутилы
мудрецы в тиши библиотек.
Были в двадцать лет не инфантильны —
это вам не следующий век!
Мужиком никто не притворялся,
и, целуя бледный луч клинка,
лучшие из русского дворянства
шли на эшафот за мужика.
До сих пор над русскими полями
в заржавелый колокол небес
ветер бьёт нетленными телами
дерзостных повешенных повес.
Вы не дорожили головою,
и за доблесть вечный вам почёт.
Это вашей кровью голубою
наша Волга-матушка течёт!
И за ваше гордое буянство —
вам, любившим тройки и цыган,
лучшие из русского дворянства, —
слава от рабочих и крестьян!
5. Илья Ульянов
6. Лесгафт
7. Щапов
Афанасий Прокопьевич Щапов,
урождённый в сибирских снегах,
был в своих убеждениях шаток,
да и шаток порой на ногах.
Обучаясь не где-нибудь — в бурсе,
он в кельишке своей неспроста
проживал при вольтеровском бюсте
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Евгений Евтушенко - Казанский университет краткое содержание
Казанский университет читать онлайн бесплатно
Задача состоит в том, чтобы учиться.
Русскому народу образование не нужно,
ибо оно научает логически мыслить.
Казанский университет по непреложной справедливости и по всей строгости прав подлежит уничтожению.
Из доклада М. Л. Магницкого царю Александру I в 1819 году
Худое поведение студента Николая
Лобачевского, мечтательное о себе
самомнение, упорство, неповиновение,
грубости, нарушения порядка и отчасти
возмутительные поступки; оказывая их,
в значительной степени явил признаки
Рапорт на Н. Лобачевского
К холере можно привыкать и в ней обдерживаться.
Из записей Н. Лобачевского
Читайте также: