Дружинин гроза островского статья краткое содержание
Обновлено: 25.06.2024
События пьесы разворачиваются в вымышленном приволжском городе Калинове. Следует отметить, что автор недаром указывает на условность места действия – Островский хотел показать, что такая атмосфера была характерна всем городам России того времени.
Персонажи
Зрелость души – условие взрослой жизни
Однако следует признать, что в отличии от Ильи Ильича, попади Катерина в более благоприятную среду, чем семья Кабановых, она бы, скорее всего, состоялась, как личность. Островский этому дает обоснование…
Конфликт
Критика
Тест по произведению
Какую же норму увидел Добролюбов в мире Островского? «Деятельность общественная мало затронута в комедиях Островского, зато у Островского чрезвычайно полно и рельефно выставлены два рода отношений, к которым человек еще может у нас приложить душу свою, — отношения семейные и отношения по имуществу. Немудрено поэтому, что сюжеты и самые названия его пьес вертятся около семьи, жениха, невесты, богатства и бедности.
Органическая критика.
Добролюбов накануне крестьянской реформы оптимистически возлагал надежду на сильный характер Катерины. Через четыре года Писарев, уже по эту сторону исторической границы, видит: революции не получилось; расчеты на то, что народ сам решит свою судьбу, не оправдались. Нужен иной путь, нужно искать выход из исторического тупика. «Наша общественная или народная жизнь нуждается совсем не в сильных характерах, которых у нее за глаза довольно, а только и исключительно в одной сознательности… Нам необходимы исключительно люди знания,
Для демократических критиков важны были общественные взаимоотношения, отраженные в художественном произведении, а главное – социальный протест. А для А.Григорьева было более важно развитие человеческой души. Поэтому трагизм пьесы для него отходит на второй план, а на первом – красота и поэтичность русской природы, подробности провинциальной жизни и быта.
(Фрагмент из драматической постановки)
Рекомендуемые курсы ПК и ППК для Вас
Не один Дружинин, а большинство критиков начала пятидесятых годов смотрело на Островского, как на подражателя Гоголю. Подобный взгляд на драматурга Григорьев считал глубоко ошибочным, но пока не решался обстоятельно высказаться по этому вопросу. «Об этом, — писал он — надобно говорить слишком много или покамест вовсе не говорить.
Каждое человеческое свойство имеет на всех языках по крайней мере два названия, из которых одно порицательное, а другое хвалительное, – скупость и бережливость, трусость и осторожность, жестокость и твердость, взбалмошность и страстность, и так до бесконечности.
За каждую мысль свою она боится, за самое простое чувство она ждет себе кары; ей кажется, что гроза ее убьет, потому что она грешница; картина геенны огненной на стене церковной представляется ей уже предвестием ее вечной муки…
Это стихотворение, верно выражавшее настроение кружка, но вызывающее по форме, дало враждебной критике повод к новым насмешкам над Григорьевым. Исключительна по своей грубости была насмешка М. А. Дмитриева.
Одним из основных критиков журнала стал А. А Григорьев, который после нескольких лет журнальных скитаний нашел более или менее подходящую трибуну для высказывания своих излюбленных эстетических суждений.
Что говорит Писарев о формировании этого типа в русской жизни? В какой мере его рассуждения соответствуют положению о том, что среда и воспитание ребенка определяет его характер?
Ведь мы ищем, мы просим ответа на страшные вопросы у нашей мало ясной нам жизни; ведь мы не виноваты ни в том, что эти вопросы страшны, ни в том, что жизнь, нас окружающая, нам мало ясна с незапамятных времен.
Прежде всего вас поражает необыкновенная своеобразность этого характера. Ничего нет в нем внешнего, чужого, а все выходит как-то изнутри его; всякое впечатление переработывается в нем и затем срастается с ним органически. Это мы видим, например, в простодушном рассказе Катерины о своем детском возрасте и о жизни в доме у матери.
Эта статья носила характер глубокого понимания художественного мира Островского и любви к нему, хотя по объему она была в три раза меньше статьи Добролюбова. Косвенно касаясь негативной критики в адрес Островского, А.В.Дружинин едва реагирует на нее, считая, что Островский не нуждается в защите. Его мнение таково:
Подобное отношение к Пушкину ничего, кроме грустной иронии не вызывает. Критик-демократ совершенно бесчувствен по отношению к гению русской национальной культуры. Как позже в статьях об Островском, так и в статьях о Пушкине Добролюбов практически не касается не только эстетической стороны его творчества, но и просто творчества.
Так или иначе, большинство интерпретаторов Островского тяготеют к двум прямо противоположным взглядам на творчество Островского, сформулированным А.Григорьевым и Н.Добролюбовым. Это не означает, что такие независимые и сомасштабные Григорьеву в своих суждениях критики, как А.Дружинин и Н.Страхов, только следовали за Григорьевым, но их восприятие драматургии Островского как в высшем смысле народной поэзии, то есть такой, которая отразила душу народа, ее вековечные традиции, отвечало восприятию Григорьева.
Подводя итог критической рецепции драматургии А.Н.Островского, нужно заметить, что ни в советский, ни в постсоветский период она никогда не рассматривалась предметно (в соответствии с термином И.А.Ильина художественный предмет108) как двунаправленное движение, начинающееся с постижения Главного Смысла (художественной предметности и образности) и ведущее к прояснению эстетико-содержательных закономерностей произведения и, наоборот, от изучения этих закономерностей к Главному Смыслу.
Драматургия Островского носит ярко выраженный религиозно-национальный характер. Религиозное у Островского – сущностное, а не стилистическое (не орнаментально-колористическое) явление. Христианский идеал утверждается на глубинных уровнях произведения, прежде всего в сфере художественной образности, восходящей к православной символике, к Первообразу.
Островский – поэт русской национальной жизни, ее светлых и идеальных сторон, ее цельности и единства, поэт православно-бытового уклада России. И это свойство тянется к Островскому от Пушкина, а от Островского к Шмелеву, в частности, через традицию поэтизации вещи, всего предметного мира, традицию освященного, православного восприятия вещи, где вещь – символ одухотворенного бытия.
Революционно-демократическая критика выводит антиномию Света и Тьмы из православного контекста понимания, десакрализирует ее и трансформирует в духе атеистического мировосприятия.
Не один Дружинин, а большинство критиков начала пятидесятых годов смотрело на Островского, как на подражателя Гоголю. Подобный взгляд на драматурга Григорьев считал глубоко ошибочным, но пока не решался обстоятельно высказаться по этому вопросу. «Об этом, — писал он — надобно говорить слишком много или покамест вовсе не говорить.
Что говорит Писарев о формировании этого типа в русской жизни? В какой мере его рассуждения соответствуют положению о том, что среда и воспитание ребенка определяет его характер?
Гоголь и Островский — оба с прочно сложившимся мировоззрением, сходным по своей сущности, но различным по своим оттенкам. Мировоззрение Гоголя имело характер отвлеченный, тревожный и болезненно юмористический.
При этом Добролюбов был чутким ценителем прекрасного, человеком, способным глубоко проникать в суть художественного произведения.
Для меня лично, человека в народ верующего и давно, прежде вашего Лаврецкого, воспитавшего в себе смирение перед народною правдою, понимание и чувство народа составляют высший критериум, допускающий над собою в нужных случаях поверку одним, уже только последним, самым общим критериумом христианства.
И это-то именно было сильнее всего почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве, – массою сложною, разнородною, – почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александринского выполнения[8].
Для демократических критиков важны были общественные взаимоотношения, отраженные в художественном произведении, а главное – социальный протест. А для А.Григорьева было более важно развитие человеческой души. Поэтому трагизм пьесы для него отходит на второй план, а на первом – красота и поэтичность русской природы, подробности провинциальной жизни и быта.
(Фрагмент из драматической постановки)
Это стихотворение, верно выражавшее настроение кружка, но вызывающее по форме, дало враждебной критике повод к новым насмешкам над Григорьевым. Исключительна по своей грубости была насмешка М. А. Дмитриева.
Одним из основных критиков журнала стал А. А Григорьев, который после нескольких лет журнальных скитаний нашел более или менее подходящую трибуну для высказывания своих излюбленных эстетических суждений.
Каждое человеческое свойство имеет на всех языках по крайней мере два названия, из которых одно порицательное, а другое хвалительное, – скупость и бережливость, трусость и осторожность, жестокость и твердость, взбалмошность и страстность, и так до бесконечности.
За каждую мысль свою она боится, за самое простое чувство она ждет себе кары; ей кажется, что гроза ее убьет, потому что она грешница; картина геенны огненной на стене церковной представляется ей уже предвестием ее вечной муки…
Аполлон Александрович Григорьев (1822-1864)
Николай Александрович Добролюбов (1836-1861)
…Решительный, цельный русский характер, действующий в среде Диких и Кабановых, является у Островского в женском типе, и это не лишено своего серьёзного значения. Поприще, на котором Островский наблюдает и показывает нам русскую жизнь, не касается отношений чисто общественных и государственных, а ограничивается семейством; в семействе же кто более всего выдерживает на себе весь гнёт самодурства, как не женщина?
…Женщина, которая хочет идти до конца в своём восстании против угнетения и произвола старших в русской семье, должна быть исполнена героического самоотвержения, должна на всё решиться и ко всему быть готова.
…Катерина вовсе не принадлежит к буйным характерам, никогда не довольным, любящим разрушать во что бы то ни стало. Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный. Она странная, сумасбродная с точки зрения окружающих; но это потому, что она никак не может принять в себя их воззрения и наклонностей… Она не будет более жертвою бездушной свекрови, не будет более томиться взаперти с бесхарактерным и противным ей мужем. Она освобождена!
В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведённый до конца, провозглашённый и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябаньем, которое ей дают в обмен на её живую душу…
Аполлон Александрович Григорьев (1822-1864)
Ведь мы ищем, мы просим ответа на страшные вопросы у нашей мало ясной нам жизни; ведь мы не виноваты ни в том, что эти вопросы страшны, ни в том, что жизнь, нас окружающая, нам мало ясна с незапамятных времен.
Прежде всего вас поражает необыкновенная своеобразность этого характера. Ничего нет в нем внешнего, чужого, а все выходит как-то изнутри его; всякое впечатление переработывается в нем и затем срастается с ним органически. Это мы видим, например, в простодушном рассказе Катерины о своем детском возрасте и о жизни в доме у матери.
Впечатление сильное, глубокое главным образом положительно общее произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы, а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни, – смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа, так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно.
Для меня лично, человека в народ верующего и давно, прежде вашего Лаврецкого, воспитавшего в себе смирение перед народною правдою, понимание и чувство народа составляют высший критериум, допускающий над собою в нужных случаях поверку одним, уже только последним, самым общим критериумом христианства. Не народ существует для словесности, а словесность (в самом обширном смысле, т. е. как все многообразное проявление жизни в слове) для народа, и не словесностью создается народ, а народом словесность. Всякая же словесность, которая думает создать или пересоздать народ… но здесь я покамест остановлю речь свою…
Для выражения смысла всех этих изображаемых художником с глубиною и сочувствием странных, затерявшихся где-то и когда-то жизненных отношений – слово самодурство слишком узко, а имя сатирика, обличителя, писателя отрицательного весьма мало идет к поэту, который играет на всех тонах, на всех ладах народной жизни. Имя для этого писателя не сатирик, а народный поэт.
Теории все-таки к чему-нибудь ведут и самою своею несостоятельностью раскрывают нам шире и шире значение таинственной нашей жизни. Оказалась узка одна – явится другая. Одна только праздная игра в мысль и самоуслаждение этою игрою – незаконны в наше кипящее тревожными вопросами время. Теоретикам можно только пожелать несколько больше религиозности, т. е. уважения к жизни и смирения перед нею, а ведь эстетикам, право, и пожелать-то нечего!
Вопросы для самоконтроля
3. Почему критик не соглашается признать темой Островского самодурство, а самого драматурга назвать сатириком?
Читайте также: