Цыганское романсеро краткое содержание
Обновлено: 04.07.2024
Многих читателей и даже исследователей Лорки название книги наталкивало на ложный вывод о том, что поэт в сборнике обращается к экзотическим нравам и быту андалузских цыган. Однако далеко не все стихотворения сборника рассказывают о цыганах. А главное (даже в тех, в которых действуют цыгане) поэта они привлекают не экзотикой быта, но тем, что они наиболее гонимая и преследуемая часть народа.
Пристальное внимание к цыганам, наконец, объяснялось еще и тем, что они в меньшей мере, чем кто-либо другой, скованы условными нормами поведения в современном
обществе, ближе других к природе, естественнее в чувствах и страстях. А ведь природа, чувства и страсти человека, сбрасывающего с себя бремя общественных предрассудков, и есть центральная тема “Романсеро”.
Как и в “Канте хондо”, в “Романсеро” господствуют две силы – Любовь и Смерть. Снова фоном для трагедии человека становится у Лорки ночь. Однако в “Цыганском романсеро” ночной пейзаж уже не только традиционный фон испанского, вернее, андалузского фольклора.
В него вплетается новый и очень существенный мотив враждебной человеку человеческой же (по крайней мере, по внешнему
облику) силы, противоестественной и потому сеющей гибель. Гражданская гвардия как символический образ такой силы появляется у Лорки уже в одном из произведений сборника “Канте хондо” – в диалогической “Сцене о подполковнике гражданской гвардии”, в которой изображено знаменательное столкновение жандарма и вольного цыгана, строящего “имбирные башни” и изобретшего крылья для полета. В “Цыганском романсеро” гражданские гвардейцы появляются чуть ли не в каждом романсе. В знаменитом “Романсе об испанской жандармерии” жертвой жандармов становится целый испанский город.
Цыганам из сказочного города, в буйном празднестве раскрывающим свои жизненные силы, противостоят жандармы – мрачное воплощение мертвящей силы закона.
Конечно, избрав символом Смерти и Ночи гражданских гвардейцев, Лорка отнюдь не намеревался создать агитационное, политическое произведение. И все же гражданские мотивы, звучащие в “Романсе об испанской жандармерии”,- свидетельство тех процессов, которые шли в поэзии Лорки. И мир цыган, и мир жандармов – это реальность, пропущенная сквозь сердце и поэтическое сознание Лорки и, следовательно, как всегда у него, сказочно деформированная.
Во второй половине 20-х годов Лорка переживает духовный кризис. В его стихах этих лет-“Ода Сальвадору Дали” (1926) и “Ода священному причастию” (1928) – звучит страстная тоска по упорядоченному миру (“Жажда форм и границ нас одолевает”) и призыв “любить определенное и точное”. Но сам Лорка это “определенное и точное” найти не мог.
Отражением этого душевного смятения было обращение поэта к сюрреализму, его поиски “магического реализма”, выразившиеся, в частности, в созданных в это время Лоркой пьесках “Короткого театра”. В подобном состоянии духа Лорка покидает Испанию и отправляется в Соединенные Штаты.
То, что Лорка увидел в США, поначалу ошеломило его откровенной, доведенной до крайнего предела антигумаиностыо. “Какая-то нечеловеческая архитектура и бешеный ритм жизни, геометрия и ощущение неустроенности. Несмотря на яростный темп жизни, радости там, однако, не сыщешь. И человек, и машина – только рабы времени…” – так позднее сформулировал он первые впечатления от I 1ью-йорка.
Таким этот город предстал и в стихах сборника “Поэт и Нью-Йорке”, созданных в 1929-1930 годах во время пребывания поэта в США.
Как справедливо говорил об этих стихах С. М. Арконада, “обычно столь ритмичный и ясный, Лорка обрушивается здесь на читателя и слушателя потоком бессвязных образов, темных намеков, загадочных словосочетаний, туманных мыслей, поэтических ребусов”. И Арконада, и другие исследователи связывают эти перемены в поэтической манере Лорки с влиянием сюрреализма. Это, безусловно, так. Однако странные, нередко затемненные образы, к которым, как и сюрреалисты, прибегает Лорка, в данном случае удивительно точно воспроизводят тот стремительный и бессмысленный ритм жизни, который поразил поэта.
Пытаясь проникнуть в смысл открывшейся его глазам картины, поэт отмечает в этом мире “полное отсутствие духовного начала”, ужасающую противоестественность механической цивилизации Нью-Йорка. Вся цивилизация Соединенных Штатов – это трагическая пляска смерти. Глазам Лорки открывается истина: мир капиталистической Америки воздвигнут на слезах, крови и жизнях простых людей. Не один, а два мира существуют здесь: мир “рабов, погибших в земле плантаций”, и мир рабовладельцев, “опьяневших от серебра”.
Но недаром в -. подзаголовке стихотворения “Нью-Йорк” стоят слова: “описание и обвинение”. Лорка бросает в лицо Нью-Йорку обвинение от имени и во имя спасения миллионов рабов.
Поэт, изведавший отчаяние при виде “дикости и безумия” Нью-Йорка, с облегчением вздыхает, покидая этот “город Желтого Дьявола”. Один из последних циклов сборника носит знаменательное название “Бегство из Нью-Йорка”, а возвращение в “старую добрую Европу” он воспринимает как “вальс по направлению к цивилизации”.
Отныне Лорка познал всю меру поэтической ответственности за судьбу мира, всю меру близости к обездоленной части человечества. И если и раньше его сердце и его творчество принадлежали народу, то теперь прямой и непосредственный разговор с народом о самом больном и волнующем становится для поэта жизненно насущным. Именно поэтому в 30-х годах, продолжая создавать стихи, Лорка обращается преимущественно к театру, драматургии, в чем видит наилучшую возможность контакта с бедняками, к “партии” которых он причислял себя отныне и до последнего вздоха.
Еще в 1920 году он сочиняет пьесу “Злые чары бабочки”, в которой, перенеся действие в мир насекомых, выразил свою ненависть к пошлому и сытому мещанству, чуждому каких бы то ни было романтических порывов, мечтаний. Эта драма была еще весьма наивна и несовершенна, но в ней уже таились в зародыше и основные мотивы и многие характерные черты его драматургической манеры: переплетение лирического и драматического начала, перенесение центра тяжести с внешней интриги на лирическую атмосферу пьесы, синтетическое использование цветовых и звуковых образов, музыкального ритма и живописной пластичности действия.
- О Соледад, моя мука!
Ждет море коней строптивых,
и кто удила закусит -
погибнет в его обрывах.
- Не вспоминай о море!
Словно могила пустая,
стынут масличные земли,
черной тоской порастая.
- О Соледад, моя мука!
Что за тоска в этом пенье!
Плачешь ты соком лимона,
терпким от губ и терпенья.
- Что за тоска. Как шальная
бегу и бьюсь я о стены,
и плещут по полу косы,
змеясь от кухни к постели.
Тоска. Смолы я чернее
ц черной тьмою одета.
Но трагедия в том, что этот светлый и доверчивый город беззащитен перед наваждением мрака – испанской жандармерией, в которой можно угадать будущих фашистов:
Стальным катком проехалась жандармерия по цыганскому городу:
«И снова скачут жандармы,
кострами ночь засевая,
и бьется в пламени сказка,
прекрасная и нагая.
У юной Росы Камборьо
клинком отрублены груди,
они на отчем пороге
стоят на бронзовом блюде.
Плясуньи, развеяв косы,
бегут, как от волчьей стаи,
и розы пороховые
взрываются, расцветая.
Когда же пластами пашни
легла черепица кровель,
заря, склонясь, осенила
холодный каменный профиль.
О мой цыганский город!
Прочь жандармерия скачет
черным туннелем молчанья,
а ты - пожаром охвачен.
Забыть ли тебя, мой город!
В глазах у меня отныне
пусть ищут твой дальний отсвет.
Игру луны и пустыни.
В начале 1936 года, ещё до фашистского путча, жандармский полковник подал на поэта в суд, обвиняя его в оскорблении жандармерии посредством романса. Тогда это обвинение ни сам поэт, ни его друзья не приняли всерьёз. Однако через несколько месяцев эта комедия окончилась трагической развязкой.
Мысль о том, что содержание Романса об испанской жандармерии каким-то образом связано с евангельской легендой об избиении младенцев, высказывалась некоторыми исследователями творчества Федерико Гарсиа Лорки и ранее, но никем доселе не была развита. Продумыванию этой мысли посвящена настоящая статья.
Исходные факты
Вопросы и недоумения
Несмотря на всю художественную яркость и сильнейшее впечатление, у задумавшегося читателя Романс об испанской жандармерии может вызвать сильное непонимание и недоумение. Описывает ли Лорка некоторое историческое событие, случалась ли подобная резня в реальном Хересе-де-ла-Фронтера? Вроде бы, нет. Если так, то зачем тогда он очерняет жандармерию, приписывая ей какие-то неслыханные злодеяния?
Испанская жандармерия, или, точнее сказать, гражданская гвардия (guardia civil) — это система военизированных формирований, созданная в середине XIX века для вооружённого патрулирования сельских районов. Жандармы, в отличие от городских полицейских, живут в казармах, и они всегда выезжают на патрулирование парами. В предыдущих романсах Цыганского романсеро жандармы осуществляют правосудие — по большей части запоздалое, после того как цыганские разборки на ножах уже закончились. Поножовщики-цыгане в романсах Лорки элегантны и остроумны, жандармы — тупы от природы; об этом повествует также Сцена с подполковником жандармерии, которую Лорка написал в 1926 году. Но именно в силу своей тупости жандармы никогда не действуют по своей собственной инициативе, но всегда выполняют приказы вышестоящего начальства. А в Романсе об испанской жандармерии всё выглядит так, будто они въехали в город и устроили там ничем не мотивированное побоище. Но тогда возникает вопрос: зачем они это сделали и кто повелел им устроить эту резню? — ведь они определённо действовали по чьему-то приказу, хотя тот, кто отдал им этот приказ, ни разу не назван по имени, и мотивы его приказа тоже остались нераскрытыми.
Ещё один момент, который вызывает удивление и который следует объяснить: почему в городе во время этого побоища нет мужчин, а есть только женщины и дети? Сказочные кузницы, в которых идёт работа, марка бренди, которое цыгане собираются пить на праздник — названы, а вот сами мужчины, которых Лорка в предыдущих романсах гордо называл los gitanos legítimos, куда-то исчезли и даже не пытаются защитить своих близких и чад от насилия — спрашивается, почему?
Праздник Рождества
La Virgen viene vestida
con traje de alcaldesa,
de papel de chocolate
con los collares de almendras.
San José mueve los brazos
bajo una capa de seda.
Это типичное кукольное движение, руки широко разведены и закреплены в этом положении. Дело в том, что куклы рождественского представления — это не марионетки на нитках, но куклы на палочках, по-испански они называются títeros.
Вифлеемское искусство
Избиение невинных младенцев
Благодарности
Библиография
В юности Федерико Гарсиа Лорка записывал романсы андалузских цыган. На основе их песен он стал сочинять романсеро. И из них в июле 1923 сложилась целая книга, а в сентябре того же года в Испании произошёл переворот и установилась военная диктатура. Была введена цензура печати, по всей стране разъезжали жандармы. Лорка задумал добавить в книгу ещё один романс. Романс об испанской жандармерии. Он называл его одним из важнейших и самых трудных, потому что тема на первый взгляд кажется антипоэтической.
То оставляя его, то возвращаясь к нему снова Лорка сочинял стихотворение больше двух лет. В нём идёт речь о вполне конкретном историческом событие: уничтожения цыганской столицы Херес-де-ла-Фронтера. Но, как и во всём цикле, Федерико совместил здесь современное с прошлым. Он писал другу, что после разрушения города жандармы возвращаются в казармы и там пьют анисовую настойку за погибель цыган. Сцены грабежа описаны великолепно. Временами гвардейцы неизвестно почему, превращаются в римских центурионов, а в самом Хересе можно встретить деву Марию, Иосифа и трёх волхвов.
Ночи, колдующей ночи
синие сумерки пали.
В маленьких кузнях цыгане
солнца и стрелы ковали.
Плакал у каждой двери
израненный конь буланый.
В Хересе-де-ла-Фронтера
петух запевал стеклянный.
А ветер, горячий и голый,
крался, таясь у обочин,
в сумрак, серебряный сумрак
ночи, колдующей ночи.
Иосиф с девой Марией
к цыганам спешат в печали -
она свои кастаньеты
на полпути потеряли.
Мария в бусах миндальных,
как дочь алькальда, нарядна;
плывет воскресное платье,
блестя фольгой шоколадной.
Иосиф машет рукою,
откинув плащ златотканый,
а следом - Педро Домек
и три восточных султана.
В Мадридском университете Лорка дружил с Луисом Бунюэлем и Сальвадором Дали. Бунюэль писал о Лорке, как о прекрасном ораторе, обаятельном, подчеркнуто элегантном, с блестящими чёрными глазами. Федерико обладал талантом привлекать к себе людей своеобразным магнетизмом, которому никто не мог противостоять. Дали сравнивал его с буйным горящим алмазом, которые едва не разрушил природную самобытность его натуры и иногда он его избегал.
Сестра Сальвадора Анна-Мария пишет, что однажды брат известил их о том, что его друг написал пьесу. Он прочёл им её и они были потрясены. Отец в восторге кричал, что Лорка – величайший поэт того времени. У Анны-Марии текли слёзы, а Сальвадор улыбался, как будто предчувствовал их реакцию. С тех пор отец Сальвадора полюбил Федерико как сына. Он стал хорошим другом их семьи. Анна-Мария также упоминала о детскости Лорки, любви к нежности и заботе.
В этой книге, говорил Лорка, есть один единственный персонаж, перед которым всё расступается – тоска. Ей пропитана наша кровь и древесные соки, у неё нет ничего общего с печалью или томлением. Это скорее небесное, чем земное чувство.
О звонкий цыганский город!
Ты флагами весь украшен.
Гаси зеленые окна -
все ближе черные стражи!
Забыть ли тебя, мой город!
В тоске о морской прохладе
ты спишь, разметав по камню
не знавшие гребня пряди.
Они въезжают попарно -
а город поет и пляшет.
Бессмертников мертвый шорох
врывается в патронташи.
Они въезжают попарно,
спеша, как черные вести.
И связками шпор звенящих
мерещатся им созвездья.
Книга вышла весной 1928 и принесла Лорке славу. Он считал её своим лучшим творением. В 1936 году некий полковник обвинил Лорку в оскорблениях жандармерии, подал на него в суд, но проиграл. Тем не менее, это сильно потрепало Федерике нервы. Он не успел по-настоящему увлечься политикой и решил уехать в родной город. В день его приезда домой началась война. Фашисты начали убивать интеллигенцию. Федерико погиб, потому что был поэтом. Его убили в оливковой роще.
Читайте также: