Ананке лем краткое содержание

Обновлено: 06.07.2024

Что-то выбросило его из сна — в темноту. Позади — но где же? — остался красно-багровый дымный контур — города? пожара? — враг, погоня, попытка сбросить с себя тяжелую глыбу, которая и была врагом, — но человеком ли? Он еще пытался поймать расплывающееся воспоминание, но уже успокоенно; теперь осталось только знакомое, привычное ощущение, что действительность сна воспринимается резче, непосредственней, чем действительность яви; лишенная оболочки слов, при всей своей не поддающейся анализу капризной изменчивости она, однако, подчинена некоему закону, который проявляется как очевидность — но только там, в кошмаре. Он не знал, не помнил, где находится. Достаточно было протянуть руку, и все стало бы ясно, но инерция памяти раздражала, и сейчас он заставлял себя вспоминать. Хотя и знал, что невозможно, лежа без движений, только по постели, по тому, что постлано, распознать место… Во всяком случае, это не корабельная койка. И вдруг — просвет: посадка; искры над пустыней; диск — словно бы ненастоящей, увеличенной Луны; кратеры — но задернутые пыльной вьюгой; струи грязно-рыжих вихрей; квадрат космодрома; башни.

Продолжая лежать, Пиркс соображал, что могло быть причиной пробуждения. Собственному телу он доверял, без повода оно бы не проснулось. Посадка, правда, была довольно хлопотной, и он здорово измотался, отстояв две вахты подряд: Терман сломал руку, когда автомат включил двигатели, его швырнуло на переборку. Нет, каков осел! — свалиться с потолка при переходе на тягу, и это после одиннадцати лет полетов. Надо будет зайти к нему в госпиталь. Так, может, из-за этого?. . Нет.

Он начал перебирать события вчерашнего дня, с момента посадки. Когда садились, была буря. Атмосферы тут кот наплакал, но при скорости ветра двести шестьдесят километров в час, да еще при здешнем притяжении, на ногах удержаться трудно. Трения под подошвами никакого, при ходьбе приходится вкапываться ботинками в песок.

Марс — безжизненная мертвая планета. А сколько надежд на него возлагали первые космонавты.
Пиркс не большой любитель этих мест, но бывать здесь его обязывает служба. Он уже собирался покинуть планету, когда узнал, что к планете летит новая ракета, новый грузовой гигант с массой покоя, превышающей 100 тысяч тонн и совершит посадку на Марсе, на единственной станции. Пиркс решил задержаться.
Собралось множество наблюдателей, включая Пиркса. Ракета начала заходить на посадку, переходя на бороводородную тягу. Но тут неожиданно стала наклоняться и со всей силой рухнула вниз.
Кто же виноват в этой трагедии?
© Paf

Произведение Ананке полностью

Читать онлайн Ананке

Научные достижения и новые технологии открыли для будущего всего человечества самые невероятные перспективы. Земля перестала быть для него единственным домом. Новые места обитания охватили всю солнечную систему: планеты, спутники и даже астероиды между ними. Каждое – чудо инженерной техники, некоторые – Настоящее произведение искусства.

Но в этом, 2312 году, роковая последовательность событий заставит человечество отстаивать свое прошлое, настоящее и будущее. Первое из этих событий происходит на Меркурии, в городе Терминатор, инженерном чуде беспрецедентного масштаба. Неожиданная смерть той, которая обладала способностью предвидеть. Для Суон Эр Хун ее смерть изменит всю жизнь.

Всю свою жизнь Суон создавала миры. Теперь она встанет во главе заговора, чтобы их уничтожить.
(с) MrsGonzo для LibreBook

В замке хирурга Г. Гордона Грегга пропадает секретарша Женевьева Болтон. Журналистка Кристэль уверена, что к исчезновению причастен сам Грегг — ведь это не первый подобный случай. Чтобы все выяснить, она устраивается на работу в замок.
Прототипом Г. Гордона Грегга является серийный убийца Х. Х. Холмс, живший в Америке в 19 в.

После встречи с хичи люди узнали о Враге — таинственных, чуждых и, главное, нематериальных созданиях, которые ранее охотились и истребляли разумную жизнь в галактике. Определив местоположение Врага — кугельблиц далеко в открытом космосе — люди при поддержке хичи соорудили вокруг него огромное Кольцо, которое должно предупредить об опасности вторжения. Однако каковы истинные намерения и мотивы этих нематериальных существ? Найденный ответ на этот вопрос раскроет планы Врага в отношении всей вселенной и её телесных обитателей.
© GBV

Убегая от нищеты и безысходности, Рамон Эспехо сел на один из тех кораблей, которые увозили землян на далекие планеты в поисках удачи. Новая жизнь, которую нашел Рамон на планете Сан-Паоло, оказалась ничуть не лучше прежней. Однажды ночью его ярость и слишком много выпитого алкоголя приводят поножовщине и убийству.
Стремясь обеспечить себе алиби, Рамон бежит в пустыню, вглубь планеты, якобы в поисках новых рудных месторождений. Но то, что он обнаруживает, грозит ему еще большими опасностями. Группа представителей инопланетной расы в бегах. Отчаянные отщепенцы, такие же, как и он сам, и у них есть для Рамона деловое предложение, одно из тех, от которых нельзя отказаться.
(с) MrsGonzo для LibreBook

Перед вами сага о Возвышении.
Сага о борьбе землян за собственное место в многоликом Сообществе Пяти Галактик.
Сага, которая началась, когда земной звездолет `Стремительный` обнаружил давно забытый и блуждающий в космосе Брошенный флот Прародителей.
Сага, которая продолжается новой историей звездолета `Стремительный`, нашедшего приют на запретной планете, на которой нет — и не должно быть — разумных существ.

Получил итальянскую награду, присужденную на “Italcon”-2001; выдвигался на “Locus”-1997 (27 место).

С самого рождения его сопровождала сила, могущественная, дарованная лишь избранным, подарок и порождение Хаоса. Обладание силой, управление стихиями так естественно, так неотделимо от него самого. Однажды, случилось непоправимое, и ему придется ступить на берег Хаоса, чтобы познать всю горечь бессильного разочарования.
Теперь ему предстоит познать всю глубину смирения и найти свой собственный путь, сулящий награду. Есть в этой жизни вещи гораздо более ценные, чем всемогущество. Чтобы это понять, необходимо пройти путем потерь и обездоленности. Взращивать в себе зверя Хаоса или нет – каждый решает сам.
(с) MrsGonzo для LibreBook

Команда исследователей прибывает исследовать Леониду — необычайно благоустроенную планету, покрытую густой зеленью, с необычайно комфортным климатом, без насекомых и вредных микроорганизмов, с крайне однообразной и миролюбивой фауной и с крайне скудными, но всё же весьма наглядными следами разумной деятельности. Всего лишь странные прямоугольные постройки без окон и дверей, но они оказались в центре внимания и ждут пристального изучения. Хотя сама планета и не располагает к серьёзности и работе. Уж слишком она благоустроенная.
© Searcher

Во вселенной громадное количество планет. И всё, что бы ни придумал человек, любые сказки, имеют шанс стать явью на какой-нибудь планете. Вот герой этого рассказа, Лейрд, нашел как-то джинна в бутылке и выпустил его. Ну а джинн его убил.

Андромедянин Хараша Вэнеш был гипнотистом самой высшей пробы и работал без осечки. Он воздействовал на мыслящий мозг с любого расстояния и за тысячную долю секунды успевал убедить его в чем угодно. Обработав пятьдесят миров, Вэнеш мог считать, что и пятьдесят первый уже у него в кармане. Но этим пятьдесят первым миром на его пути была Земля, обитатели которой не склонны сдаваться без боя…

Патрульный Винг Алак должен арестовать беглеца: некоего Самела Варриса, человека с планеты Кальдон, обвиняемого в преступном разжигании войны. Но Варрис нашел убежище у короля Тунсбы — варварской страны планеты Руфина. Он получил гражданство и принял присягу королевского гвардейца, а верность между хозяином и слугой — главный элемент тунсбанской морали. Выполнить миссию патрульный может только хитростью — не зря же говорят, что герой никогда не должен связываться с умным трусом!

Дневники знаменитого космопроходца, капитана дальнего галактического плавания, охотника за метеорами и кометами, неутомимого исследователя и первооткрывателя восьмидесяти тысяч трех миров.
Путешествия Ийона Тихого полны неожиданностей и сдобрены хорошей порцией юмора и сатиры.

Содержание цикла:

Предисловие
Вступление к III изданию
Предисловие к расширенному изданию
Путешествие седьмое

Путешествие восьмое
Путешествие одиннадцатое
Путешествие двенадцатое
Путешествие тринадцатое
Путешествие четырнадцатое
Путешествие восемнадцатое
Путешествие двадцатое
Путешествие двадцать первое
Путешествие двадцать второе
Путешествие двадцать третье
Путешествие двадцать четвертое
Путешествие двадцать пятое
+ Путешествие двадцать шестое и последнее
Путешествие двадцать восьмое
+ Последнее путешествие Ийона Тихого

Да, Марс обманул всех; он обманывал всех уже второе столетие. Каналы. Одно из самых прекрасных, самых необычайных приключений в истории астрономии. Планета ржаво-красная: пустыни. Белые шапки полярных снегов: последние запасы воды. Словно алмазом по стеклу прочерченная, тонкая, геометрически правильная сетка от полюсов до экватора: свидетельство борьбы разума против угрожающей гибели, мощная ирригационная система, питающая влагой миллионы гектаров пустыни, — ну конечно, ведь с приходом весны окраска пустыни менялась, темнела от пробужденной растительности, и притом именно так, как следует, — от полюсов к экватору. Что за чушь! Не было и следа каналов. Растительность? Таинственные мхи, лишайники, надежно защищенные от морозов и бурь? Ничего подобного; всего лишь полимеризованные высшие окиси углерода покрывают поверхность планеты — и улетучиваются, когда ужасающий холод сменяется холодом только ужасным. Снеговые шапки? Обычный затвердевший СО₂. Ни воды, ни кислорода, ни жизни — растрескавшиеся кратеры, изъеденные пыльными бурями скалы, унылые равнины, мертвый, плоский, бурый ландшафт под бледным, серовато-ржавым небом. Ни облаков, ни туч — какая-то неясная мглистость; по-настоящему темнеет лишь при сильных ураганах. Зато атмосферного электричества — до черта и сверх того.

O, Mars oszukał wszystkich — więcej: oszukiwał od stu kilkudziesięciu lat. Kanały. Jedna z najpiękniejszych, najbardziej niesamowitych przygód całej astronomii. Planeta rdzawa: pustynna. Białe czapki polarnych śniegów: ostatnie rezerwy wody. Jak brylantem w szkle zarysowana cienka siatka czystej geometrii — od biegunów ku równikowi: świadectwo walki rozumu z zagładą, potężny system irygacyjny, nawadniający miliony hektarów pustyni; ależ tak: z nadejściem wiosny zmieniała się przecież barwa pustyń, ciemniały od wegetacji przebudzonej, i to we właściwy sposób: od równika ku biegunowi. Co za bzdura! Kanałów nie było nawet śladu. Roślinność? Tajemnicze mchy, porosty, opancerzone przeciw mrozom, wichurom? Spolimeryzowane wyższe tlenki węgla, co pokrywały grunt — i ulatniały się, gdy mróz koszmarny zamieniał się na mróz tylko okropny. Czapy śniegowe? Zwykły zestalony СО ₂ . Ani wody, ani tlenu, ani życia — poszarpane kratery, przeżarte zamieciami pyłowymi skały—świadki, nudne równiny, martwy, płaski, bury krajobraz z bladym, szarordzawym niebem. Ani obłoków, ani chmur — niewyraźne mgły, tyle zachmurzenia, co podczas wielkich burz. Elektryczności atmosferycznej za to — do diabła i trochę.

. расходились во все стороны бледные полоски — это были клочки туч, вернее, тех недоносков, которые в здешней атмосфере выполняют обязанности туч.

… szły w różne strony blade smużki, były to jakieś wiechetka i strzępy chmur, a raczej tych niedonosków, które w tutejszej atmosferze pełniły zastępczo ich obowiązki.

Возраст между тридцатью и сорока — ближе к сорока — это полоса тени. Уже приходится принимать условия неподписанного, без спросу навязанного договора, уже известно, что обязательное для других обязательно и для тебя и нет исключений из этого правила: приходится стареть, хоть это и противоестественно.
До сих пор это тайком делало наше тело, но теперь этого мало. Требуется примирение. Юность считает правилом игры — нет, её основой — свою неизменяемость: я был инфантильным, недоразвитым, но теперь-то я уже по-настоящему стал самим собой и таким останусь навсегда. Это абсурдное представление в сущности является основой человеческого бытия. Когда обнаруживаешь его безосновательность, сначала испытываешь скорее изумление, чем испуг. Возмущаешься так искренне, будто прозрел и понял, что игра, в которую тебя втянули, жульническая и что всё должно было идти совсем иначе. Вслед за ошеломлением, гневом, протестом начинаются медлительные переговоры с самим собой, с собственным телом, которые можно передать примерно так: несмотря на то что мы непрерывно и незаметно стареем физически, наш разум никак не может приспособиться к этому непрерывному процессу. Мы настраиваемся на тридцать пять лет, потом — на сорок, словно в этом возрасте так и сможем остаться, а потом, при очередном пересмотре иллюзий, приходится ломать себя, и тут наталкиваешься на такое внутреннее сопротивление, что по инерции перескакиваешь вроде бы даже слишком далеко. Сорокалетний тогда начинает вести себя так, как, по его представлениям, должен вести себя старик. Осознав однажды неотвратимость старения, мы продолжаем игру с угрюмым ожесточением, словно желая коварно удвоить ставку; пожалуйста, мол, если уж это бесстыдное, циничное, жестокое требование должно быть выполнено, если я вынужден оплачивать долги, на которые я не соглашался, не хотел их, ничего о них не знал, — на, получай больше, чем следует; на этой основе (хотя смешно называть это основой) мы пытаемся перекрыть противника. Я вот сделаюсь сразу таким старым, что ты растеряешься. И хотя мы находимся в полосе тени, даже чуть ли не дальше, в периоде потерь и сдачи позиций, на самом деле мы всё ещё боремся, мы противимся очевидности, и из-за этого трепыханья стареем скачкообразно. То перетянем, то недотянем, а потом видим — как всегда, слишком поздно, — что всё эти стычки, эти самоубийственные атаки, отступления, лихие наскоки тоже были несерьезными. Ибо мы стареем, по-детски отказываясь согласиться с тем, на что совсем не требуется нашего согласия, сопротивляемся там, где нет места ни спорам, ни борьбе — тем более борьбе фальшивой. Полоса тени — это ещё не преддверие смерти, но в некоторых отношениях период даже более трудный, ибо здесь уже видишь, что у тебя не осталось неиспробованных шансов. Иными словами, настоящее уже не является преддверием, предисловием, залом ожидания, трамплином великих надежд — ситуация незаметно изменилась. То, что ты считал подготовкой, обернулось окончательной реальностью; предисловие к жизни оказалось подлинным смыслом бытия; надежды — несбыточными фантазиями; всё необязательное, предварительное, временное, какое ни на есть — единственным содержанием жизни. Что не исполнилось, то наверняка уже не исполнится; нужно с этим примириться молча, без страха и, если удастся, без отчаяния.

Między trzydziestką a czterdziestką, bliżej drugiej: smuga cienia — kiedy już przychodzi akceptować warunki nie podpisanego kontraktu, narzuconego bez pytania, kiedy wiadomo, że to, co obowiązuje innych, odnosi się i do ciebie, że z tej reguły nie ma wyjątków: chociaż to przeciwne naturze, należy się jednak starzeć. Dotąd robiło to po kryjomu ciało — tego już nie dość. Wymagana jest zgoda. Młodzieńczy wiek ustanawia jako regułę gry — nie, jako jej fundament — niezmienność własną: byłem dziecinny, niedorosły, ale już jestem prawdziwym sobą i taki zostanę. Ten nonsens jest przecież podstawą egzystencji. W odkryciu bezzasadności tego ustalenia zrazu tkwi więcej zdziwienia niż lęku. Jest to poczucie oburzenia tak mocne, jakbyś przejrzał i dostrzegł, że gra, do jakiej cię wciągnięto, jest oszukańcza. Rozgrywka miała być całkiem inna; po zaskoczeniu, gniewie, oporze zaczyna się powolne pertraktacje z samym sobą, z własnym ciałem, które można by wysłowić tak: bez względu na to, jak płynnie i niepostrzeżenie starzejemy się fizycznie, nigdy nie jesteśmy zdolni dostosować się umysłowo do takiej ciągłości. Nastawiamy się na trzydzieści pięć, potem na czterdzieści lat, jakby już w tym wieku miało się zostać, i trzeba potem przy kolejnej rewizji przełamania samoobłudy, natrafiającego na taki opór, że impet powoduje jak gdyby nazbyt daleki skok. Czterdziestolatek pocznie się wtedy zachowywać tak, jak sobie wyobraża sposób bycia człowieka starego. Uznawszy raz nieuchronność, kontynuujemy grę z ponurą zaciekłością, jakby chcąc przewrotnie zdublować stawkę; proszę bardzo, jeśli ten bezwstyd, to cyniczne, okrutne żądanie, ten oblig ma być wypłacony, jeżeli muszę płacić, chociaż nie godziłem się, nie chciałem, nie wiedziałem, masz więcej, niż wynosi zadłużenie — podług tej zasady, brzmiącej humorystycznie, gdy ją tak nazwać, usiłujemy przelicytować przeciwnika. Będę ci tak od razu stary, że stracisz kontenans. Chociaż tkwimy w smudze cienia, prawie za nią, w fazie tracenia i oddawania pozycji, w samej rzeczy wciąż walczymy jeszcze, bo stawiamy oczywistości opór, i przez tę szamotaninę psychicznie starzejemy się skokami. To przeciągamy, to nie dociągamy, aż ujrzymy, jak zwykle zbyt późno, że cała ta potyczka, te samostraceńcze przebicia, rejterady, butady też były niepoważne. Starzejemy się bowiem jak dzieci, to znaczy odmawiając zgody na to, na co zgoda nasza jest z góry niepotrzebna, bo zawsze tak jest, gdzie nie ma miejsca na spór ani walkę — podszytą nadto załganiem. Smuga cienia to jeszcze nie memento mori, ale miejsce pod niejednym względem gorsze, bo już widać z niego, że nie ma nietkniętych szans. To znaczy: teraźniejsze nie jest już żadna zapowiedzią, poczekalnią, wstępem, trampoliną wielkich nadziei, bo niepostrzeżenie odwróciła się sytuacja. Rzekomy trening był nieodwołalną rzeczywistością; wstęp — treścią właściwą; nadzieje — mrzonkami; nie obowiązujące zaś, prowizoryczne, tymczasowe i byle jakie — jedyną zawartością życia. Nic z tego, co się nie spełniło, już na pewno się nie spełni; i trzeba się z tym pogodzić milcząc, bez strachu, a jeśli się da — i bez rozpaczy.

Но разве это не свинство: такие были надежды, и так их обмануть! Существовал традиционный взгляд — хотя кто его высказал? Не было такого человека. Не было человека, который бы его придумал; у концепции этой не было творца, как нет авторов у суеверий и легенд; видимо, родилась она из коллективных фантазий (астрономов? миф астрономии?): белая Венера, звезда утренняя и вечерняя, скрытая таинственным пологом туч, — планета молодая, с бурными морями, с джунглями, по которым бродят ящеры, одним словом, это прошлое Земли. А Марс — засушливый, ржавый, терзаемый песчаными бурями и загадочный (каналы неоднократно в течение ночи раздваивались, расходились, и сколько скрупулезнейших астрономов засвидетельствовало это!), Марс, цивилизация которого героически борется за жизнь, — это будущее Земли. Все просто, четко, понятно. И все, от начала до конца, неверно.

Пиркс продул у окна электробритву и, укладывая ее в футляр, еще раз, уже с нескрываемой неприязнью, взглянул на Агатодемон, загадочный канал, который в действительности был унылой плоской равниной с редкими нагромождениями скал у мутного горизонта. По сравнению с Марсом Луна казалась просто уютной. Конечно, для того, кто ни на шаг не отлетал от Земли, подобное утверждение звучит дико, и тем не менее это чистейшая правда. Во-первых, Солнце там точно такое же, как на Земле, и насколько это важно, знает всякий, кто не только удивился, но попросту ужаснулся, увидев тут вместо нашего светила

Читайте также: