А федоров давыдов хаврошина елка краткое содержание
Обновлено: 30.06.2024
бог солнца - рабог воды - нептун (он же посейдон)бог земли - геббог ветра и воздуха - шубог плодородия и растительности - (юпитер, марс и квисин).владыка царства мертвых - аид.божество, воплощающее единство - род.бог мудрости, счёта и письма - тотбожество утренней зари - ушасбогиня счастья, случая и удачи - фортуна.
у человека, незнающего своей , нет будущего. нужно учить, чтобы знать своей(и не только) страны: политического, и промышленного развития. причины и следствия воин, восстаний, переворотов нам необходимо знать, чтобы не повторять ошибок прошлого, избегать того, что наших предков к печальному исходу. к тому же, каждый из нас должен помнить великие подвиги, открытия и заслуги людей, которые жили на земле до нас.
На самом краю деревни Деурина стояла избёнка солдатской вдовы Арины Паниной. Не задолго до Рождества, этак дней за пять приехала к Арине из Питера старшая сестра Варвара, с которой она лет десять не видалась.
Обрадовалась сестре Арина, расцеловались сестры, и пошли у них разговоры без конца.
Служила Варвара десять лет в няньках у богатых господ; а как барчата их подросли, она и отошла от места. Жила Варвара у господ, как сыр в масле каталась: еда хорошая, на праздники подарки дарят: либо шубёнку, либо платье, либо деньгами. Всего было. Вон два сундука всякий добром набиты, да триста рублей у нее на хранении лежат. Вот поживет тётка Варвара у сестрицы, в монастырь деньги внесет, и дадут ей келейку, чтобы дожить ей тихо, мирно и беспечально.
И видит Арина — сидит перед ней Варвара барыня-барыней: платье шерстяное, шубка на лисьем меху, платок ковровый на плечи накинут; лицо у нее белое, полное, руки холеные. А посмотрела Арина вокруг себя — и сердце у нее от боли заныло: всюду-то беднота, нужда горькая да голод.
А вечером, после ужина, и стала тётка Варвара про житьё-бытьё городское сказывать. Чисто мёд с молоком слова у неё текли. Хавроша, дочь Арины, и про сон забыла — навострила уши, слово боится пропустить.
Арина слушала молча, и всё её досада да зависть разбирали. Уж больно им-то с Хаврошей тяжело жилось! И одеться не во что, и иной раз хлеба перекусить не приходится.
— Вот, — рассказывала тётка Варвара, — сейчас Рождество наступает. И пойдёт по всему городу веселье, пляс — сердце радуется. А для ребят ёлки там устраивают.
И пошла Варвара сказывать, как купят господа ёлку, обрядят её конфетками, пряниками, игрушками разными, яблоками да орехами — и детям её подарят. А дети свечи на ней зажгут и давай вокруг ёлки плясать да сласти рвать.
Словно зачарованная слушала Хавроша тётку Варвару. А Арина и говорит:
— То-то деньги у господ без глаз: куда не швыряют! Тётка Варвара даже обиделась за господ:
— Что ж, сестрица, — не всем же по-свински жить, вроде вас. Тоже и себя, и детей потешить охота. А что деньги зря бросают, это точно. Вон намедни ёлку пошли покупать — приступу к ёлкам нет: либо три рубля, либо пять, а то и десять рублей отдают. Вот что.
— Десять целковых. — Арину даже в жар бросило. — На десять-то целковых мы бы полгода беспечально жить могли.
Хавроша так и заснула в радужных мечтах. А на утро Арина и сказала Хавроше:
— Сходи, доченька, на село, к учительше Клавдии Васильевне: поклонись от меня, скажи, разнедужилась-де я вовсе, не даст ли мучки с четвертку, да масла, да полтинник — праздник встретить. Скажи, у сестры просила — и слышать не хочет: какие, говорит, у меня деньги. Да ты, Хавроша, у учительши и переночуй, а ночью не ходи.
Живо собралась Хавроша: материнскую кацавейку надела, платком обмоталась, валенки обула. Потом под лавку сунулась и отцовский топор разыскала. Заткнула его за платок назади и пошла в путь-дорогу. Хавроша-то себе на уме. Недаром она с вечера тёткины россказни слушала.
Лютый мороз трещит на дворе. Солнышко, все окутанное мглой, стоит на небе красное, словно сердится на кого.
Идёт Хавроша — скорым-скоро; "хруп-хруп" — похрупывает мёрзлый снег под валенками, а думы Хаврошины так сами на крыльях ее и несут. Вышла за околицу, спустилась к реке тихо-тихо, кругом мертво.
Беги, Хавроша, беги, касатка, не то смерзнешь, такая-сякая. Студено. Руки-то коченеют, под кацавейку мороз набирается, и нос вишенкой горит. Вошла Хавроша в лес, устала, запыхалась. Да слава Богу, вон, в стороне стоит ёлочка, какую ей надо: кудревастенькая, высоконькая, аккуратная такая. Достала Хавроша топор и полезла по сугробам к ёлочке. Ноги вязнут в снегу: не то что по пояс, а по горло Хавроша в сугроб ушла. Да ничего, выкарабкалась.
Ох, только уж вот этот мороз. Скрючил он пальцы у Хавроши — не разогнешь; топор не удержишь в руках, а не то что рубить. Стала Хавроша на пальцы дуть, да мороз дух захватывает, все в ней стынет. Даже заплакала Хавроша.
Чу. Скрипят полозья, лошадь фыркает. Никак, едет кто.
Ободрилась Хавроша, оглянулась и видит, что, точно, кто-то едет, да, никак, свой.
— Дядя Андрей. Андре-ей. На дороге за елями остановились розвальни, и вся лохматая, словно обсахаренная, лошадёнка дымилась от пара. Бородатый, рыжий мужик сошёл с саней и оглянулся.
— Хаврошка. Да как ты сюда попала.
— Да я за ёлкой. А ты в город.
— Сруби, дядя Андрей, ёлку-то. В город свезём. Ишь, тётка сказывала, господам они нужны. Деньги платят.
— А что, братец ты мой, и то. И тебе срублю, и себе пяток возьму. Продадим и то. Ступай, ложись в сани-то, прикройся веретьем, а я, дай срок, нарублю.
Нарубили ёлок, навязали и поехали.
— А что, братец ты мой, — сказал Андрей, — кабы не случай, смерзла бы в лесу ни за грош! либо заяц бы тебя залягал. Ишь, востроносая, что удумала.
Шумно, людно на базаре. Скоро святки. Живо раскупили у дяди Андрея целый воз елок. Осталась только Хаврошина ёлка. Жаль Хавроше ёлку продавать. А дядя Андрей ворчит:
В это время мимо проходила какая-то барыня с девочкой.
— Три рубля, — пролепетала Хавроша.
— Да ты с ума сошла! — вскрикнула барыня. — Вся-то ей цена 25 копеек.
Дяде Андрею даже обидно стало. Э-эх, барыня. -- сказал он горько. — Оно точно, — ёлка ничего не стоит, — да девчонка-то вся смёрзла, на морозе-то стоя; а дома-то у неё мать больна, и праздник нонче. Барыня быстро достала три рубля и сунула их Хавроше.
В это время под окнами с надворья завизжали полозья; послышались глухие голоса. Собака залаяла. Кто-то стукнул в окно, и Варвара, кряхтя и ворча, пошла отпирать ворота. Дверь с визгом распахнулась, клуб пара вырвался из избы.
— Вот тебе пропащая твоя. — проворчала тётка Варвара, вешая шубу на гвоздь. -Ишь, в городе побывала. ну, и шустрая же. Ты послушай, чудес-то каких она натворила.
На другой день был сочельник. В деревне все знали, что наделала Хаврошка, и об этом только и говору было.
А в сумерки тётка Варвара, весь день сидевшая у окна туча-тучей, окликнула сестру и сказала ей:
— Слышь ты, сестра. Одолела, значит, меня Хаврошка твоя. Вот что. Да. Хотела я в монастырь пристроиться; ну, так что вижу, Господь мне указал, чтобы вас, значит, не покидать. Да. Ну, и останусь я жить у вас, и там что насчёт денег, все это можно. А только ты-то уж меня при старости корми, пой. Одолела меня девчонка твоя. И шустрая же, сейчас помереть.
Спасский Собор ✞ Вятская Епархия запись закреплена
Александр Фёдоров-Давыдов. Хаврошина ёлка (Святочный рассказ)
На самом краю деревни Деурина стояла избёнка солдатской вдовы Арины Паниной. Не задолго до Рождества, этак дней за пять приехала к Арине из Питера старшая сестра Варвара, с которой она лет десять не видалась.
Обрадовалась сестре Арина, расцеловались сестры, и пошли у них разговоры без конца.
Служила Варвара десять лет в няньках у богатых господ; а как барчата их подросли, она и отошла от места. Жила Варвара у господ, как сыр в масле каталась: еда хорошая, на праздники подарки дарят: либо шубёнку, либо платье, либо деньгами. Всего было. Вон два сундука всякий добром набиты, да триста рублей у нее на хранении лежат… Вот поживет тётка Варвара у сестрицы, в монастырь деньги внесет, и дадут ей келейку, чтобы дожить ей тихо, мирно и беспечально…
И видит Арина — сидит перед ней Варвара барыня-барыней: платье шерстяное, шубка на лисьем меху, платок ковровый на плечи накинут; лицо у нее белое, полное, руки холеные. А посмотрела Арина вокруг себя — и сердце у нее от боли заныло: всюду-то беднота, нужда горькая да голод.
А вечером, после ужина, и стала тётка Варвара про житьё-бытьё городское сказывать. Чисто мёд с молоком слова у неё текли. Хавроша, дочь Арины, и про сон забыла — навострила уши, слово боится пропустить…
Арина слушала молча, и всё её досада да зависть разбирали. Уж больно им-то с Хаврошей тяжело жилось! И одеться не во что, и иной раз хлеба перекусить не приходится…
— Вот, — рассказывала тётка Варвара, — сейчас Рождество наступает. И пойдёт по всему городу веселье, пляс — сердце радуется. А для ребят ёлки там устраивают.
И пошла Варвара сказывать, как купят господа ёлку, обрядят её конфетками, пряниками, игрушками разными, яблоками да орехами — и детям её подарят. А дети свечи на ней зажгут и давай вокруг ёлки плясать да сласти рвать.
Словно зачарованная слушала Хавроша тётку Варвару. А Арина и говорит:
— То-то деньги у господ без глаз: куда не швыряют! Тётка Варвара даже обиделась за господ:
— Что ж, сестрица, — не всем же по-свински жить, вроде вас. Тоже и себя, и детей потешить охота. А что деньги зря бросают, это точно… Вон намедни ёлку пошли покупать — приступу к ёлкам нет: либо три рубля, либо пять, а то и десять рублей отдают… Вот что.
— Десять целковых. — Арину даже в жар бросило. — На десять-то целковых мы бы полгода беспечально жить могли.
Хавроша так и заснула в радужных мечтах. А на утро Арина и сказала Хавроше:
— Сходи, доченька, на село, к учительше Клавдии Васильевне: поклонись от меня, скажи, разнедужилась-де я вовсе, не даст ли мучки с четвертку, да масла, да полтинник — праздник встретить. Скажи, у сестры просила — и слышать не хочет: какие, говорит, у меня деньги. Да ты, Хавроша, у учительши и переночуй, а ночью не ходи…
Живо собралась Хавроша: материнскую кацавейку надела, платком обмоталась, валенки обула. Потом под лавку сунулась и отцовский топор разыскала… Заткнула его за платок назади и пошла в путь-дорогу… Хавроша-то себе на уме… Недаром она с вечера тёткины россказни слушала…
Лютый мороз трещит на дворе. Солнышко, все окутанное мглой, стоит на небе красное, словно сердится на кого.
Идёт Хавроша — скорым-скоро; “хруп-хруп” — похрупывает мёрзлый снег под валенками, а думы Хаврошины так сами на крыльях ее и несут. Вышла за околицу, спустилась к реке тихо-тихо, кругом мертво…
Беги, Хавроша, беги, касатка, не то смерзнешь, такая-сякая. Студено. Руки-то коченеют, под кацавейку мороз набирается, и нос вишенкой горит. Вошла Хавроша в лес, устала, запыхалась. Да слава Богу, вон, в стороне стоит ёлочка, какую ей надо: кудревастенькая, высоконькая, аккуратная такая. Достала Хавроша топор и полезла по сугробам к ёлочке. Ноги вязнут в снегу: не то что по пояс, а по горло Хавроша в сугроб ушла. Да ничего, выкарабкалась.
Ох, только уж вот этот мороз. Скрючил он пальцы у Хавроши — не разогнешь; топор не удержишь в руках, а не то что рубить… Стала Хавроша на пальцы дуть, да мороз дух захватывает, все в ней стынет. Даже заплакала Хавроша.
Чу. Скрипят полозья, лошадь фыркает. Никак, едет кто.
Ободрилась Хавроша, оглянулась и видит, что, точно, кто-то едет, да, никак, свой…
— Дядя Андрей. Андре-ей. На дороге за елями остановились розвальни, и вся лохматая, словно обсахаренная, лошадёнка дымилась от пара… Бородатый, рыжий мужик сошёл с саней и оглянулся…
— Хаврошка. Да как ты сюда попала.
— Да я за ёлкой. А ты в город.
— Сруби, дядя Андрей, ёлку-то… В город свезём. Ишь, тётка сказывала, господам они нужны… Деньги платят…
Мужик почесал затылок и сказал:
— А что, братец ты мой, и то. И тебе срублю, и себе пяток возьму… Продадим и то… Ступай, ложись в сани-то, прикройся веретьем, а я, дай срок, нарублю…
Нарубили ёлок, навязали и поехали.
— А что, братец ты мой, — сказал Андрей, — кабы не случай, смерзла бы в лесу ни за грош! либо заяц бы тебя залягал. Ишь, востроносая, что удумала.
Шумно, людно на базаре. Скоро святки. Живо раскупили у дяди Андрея целый воз елок. Осталась только Хаврошина ёлка. Жаль Хавроше ёлку продавать. А дядя Андрей ворчит:
— Что ж мне с тобой до ночи на морозе-то мёрзнуть. Продавай, что ли, пора…
В это время мимо проходила какая-то барыня с девочкой.
— Что стоит ёлка. — спросила барыня.
— Три рубля, — пролепетала Хавроша.
— Да ты с ума сошла! — вскрикнула барыня. — Вся-то ей цена 25 копеек.
Дяде Андрею даже обидно стало. Э‑эх, барыня. – сказал он горько. — Оно точно, — ёлка ничего не стоит, — да девчонка-то вся смёрзла, на морозе-то стоя; а дома-то у неё мать больна, и праздник нонче. Барыня быстро достала три рубля и сунула их Хавроше…
Вечер. Тускло чадит лампочка в Арининой избёнке.
Тётка Варвара сидит за столом и ужинает. Арина, еще слабая от болезни, встала и прибирает посуду.
— Сердце-то не на месте, — говорит она, — и где это Хавроша запропала.
В это время под окнами с надворья завизжали полозья; послышались глухие голоса… Собака залаяла. Кто-то стукнул в окно, и Варвара, кряхтя и ворча, пошла отпирать ворота… Дверь с визгом распахнулась, клуб пара вырвался из избы…
— Вот тебе пропащая твоя. — проворчала тётка Варвара, вешая шубу на гвоздь… ‑Ишь, в городе побывала… ну, и шустрая же. Ты послушай, чудес-то каких она натворила.
На другой день был сочельник. В деревне все знали, что наделала Хаврошка, и об этом только и говору было.
А в сумерки тётка Варвара, весь день сидевшая у окна туча-тучей, окликнула сестру и сказала ей:
— Слышь ты, сестра… Одолела, значит, меня Хаврошка твоя… Вот что. Да… Хотела я в монастырь пристроиться; ну, так что вижу, Господь мне указал, чтобы вас, значит, не покидать… Да… Ну, и останусь я жить у вас, и там что насчёт денег, все это можно. А только ты-то уж меня при старости корми, пой. Одолела меня девчонка твоя. И шустрая же, сейчас помереть…
Арина чуть не до земли поклонилась сестре и только всего и сказала:
— Благослови тебя Бог, сестрица… Вместе и жить станем, вместе и к Господу Богу пойдём.
1
На самом краю деревни Деурина стояла избёнка солдатской вдовы Арины Паниной. Не задолго до Рождества, этак дней за пять приехала к Арине из Питера старшая сестра Варвара, с которой она лет десять не видалась.
Обрадовалась сестре Арина, расцеловались сестры, и пошли у них разговоры без конца.
Служила Варвара десять лет в няньках у богатых господ; а как барчата их подросли, она и отошла от места. Жила Варвара у господ, как сыр в масле каталась: еда хорошая, на праздники подарки дарят: либо шубёнку, либо платье, либо деньгами. Всего было. Вон два сундука всякий добром набиты, да триста рублей у нее на хранении лежат. Вот поживет тётка Варвара у сестрицы, в монастырь деньги внесет, и дадут ей келейку, чтобы дожить ей тихо, мирно и беспечально.
И видит Арина — сидит перед ней Варвара барыня-барыней: платье шерстяное, шубка на лисьем меху, платок ковровый на плечи накинут; лицо у нее белое, полное, руки холеные. А посмотрела Арина вокруг себя — и сердце у нее от боли заныло: всюду-то беднота, нужда горькая да голод.
2
А вечером, после ужина, и стала тётка Варвара про житьё-бытьё городское сказывать. Чисто мёд с молоком слова у неё текли. Хавроша, дочь Арины, и про сон забыла — навострила уши, слово боится пропустить.
Арина слушала молча, и всё её досада да зависть разбирали. Уж больно им-то с Хаврошей тяжело жилось! И одеться не во что, и иной раз хлеба перекусить не приходится.
— Вот, — рассказывала тётка Варвара, — сейчас Рождество наступает. И пойдёт по всему городу веселье, пляс — сердце радуется. А для ребят ёлки там устраивают.
И пошла Варвара сказывать, как купят господа ёлку, обрядят её конфетками, пряниками, игрушками разными, яблоками да орехами — и детям её подарят. А дети свечи на ней зажгут и давай вокруг ёлки плясать да сласти рвать.
Словно зачарованная слушала Хавроша тётку Варвару. А Арина и говорит:
— То-то деньги у господ без глаз: куда не швыряют! Тётка Варвара даже обиделась за господ:
— Что ж, сестрица, — не всем же по-свински жить, вроде вас. Тоже и себя, и детей потешить охота. А что деньги зря бросают, это точно. Вон намедни ёлку пошли покупать — приступу к ёлкам нет: либо три рубля, либо пять, а то и десять рублей отдают. Вот что.
— Десять целковых. — Арину даже в жар бросило. — На десять-то целковых мы бы полгода беспечально жить могли.
Хавроша так и заснула в радужных мечтах. А на утро Арина и сказала Хавроше:
— Сходи, доченька, на село, к учительше Клавдии Васильевне: поклонись от меня, скажи, разнедужилась-де я вовсе, не даст ли мучки с четвертку, да масла, да полтинник — праздник встретить. Скажи, у сестры просила — и слышать не хочет: какие, говорит, у меня деньги. Да ты, Хавроша, у учительши и переночуй, а ночью не ходи.
Живо собралась Хавроша: материнскую кацавейку надела, платком обмоталась, валенки обула. Потом под лавку сунулась и отцовский топор разыскала. Заткнула его за платок назади и пошла в путь-дорогу. Хавроша-то себе на уме. Недаром она с вечера тёткины россказни слушала.
3
Лютый мороз трещит на дворе. Солнышко, все окутанное мглой, стоит на небе красное, словно сердится на кого.
Идёт Хавроша — скорым-скоро; "хруп-хруп" — похрупывает мёрзлый снег под валенками, а думы Хаврошины так сами на крыльях ее и несут. Вышла за околицу, спустилась к реке тихо-тихо, кругом мертво.
Беги, Хавроша, беги, касатка, не то смерзнешь, такая-сякая. Студено. Руки-то коченеют, под кацавейку мороз набирается, и нос вишенкой горит. Вошла Хавроша в лес, устала, запыхалась. Да слава Богу, вон, в стороне стоит ёлочка, какую ей надо: кудревастенькая, высоконькая, аккуратная такая. Достала Хавроша топор и полезла по сугробам к ёлочке. Ноги вязнут в снегу: не то что по пояс, а по горло Хавроша в сугроб ушла. Да ничего, выкарабкалась.
Ох, только уж вот этот мороз. Скрючил он пальцы у Хавроши — не разогнешь; топор не удержишь в руках, а не то что рубить. Стала Хавроша на пальцы дуть, да мороз дух захватывает, все в ней стынет. Даже заплакала Хавроша.
Чу. Скрипят полозья, лошадь фыркает. Никак, едет кто.
Ободрилась Хавроша, оглянулась и видит, что, точно, кто-то едет, да, никак, свой.
— Дядя Андрей. Андре-ей. На дороге за елями остановились розвальни, и вся лохматая, словно обсахаренная, лошадёнка дымилась от пара. Бородатый, рыжий мужик сошёл с саней и оглянулся.
— Хаврошка. Да как ты сюда попала.
— Да я за ёлкой. А ты в город.
— Сруби, дядя Андрей, ёлку-то. В город свезём. Ишь, тётка сказывала, господам они нужны. Деньги платят.
Мужик почесал затылок и сказал:
— А что, братец ты мой, и то. И тебе срублю, и себе пяток возьму. Продадим и то. Ступай, ложись в сани-то, прикройся веретьем, а я, дай срок, нарублю.
Нарубили ёлок, навязали и поехали.
— А что, братец ты мой, — сказал Андрей, — кабы не случай, смерзла бы в лесу ни за грош! либо заяц бы тебя залягал. Ишь, востроносая, что удумала.
4
Шумно, людно на базаре. Скоро святки. Живо раскупили у дяди Андрея целый воз елок. Осталась только Хаврошина ёлка. Жаль Хавроше ёлку продавать. А дядя Андрей ворчит:
— Что ж мне с тобой до ночи на морозе-то мёрзнуть. Продавай, что ли, пора.
В это время мимо проходила какая-то барыня с девочкой.
— Что стоит ёлка. — спросила барыня.
— Три рубля, — пролепетала Хавроша.
— Да ты с ума сошла! — вскрикнула барыня. — Вся-то ей цена 25 копеек.
Дяде Андрею даже обидно стало. Э-эх, барыня. -- сказал он горько. — Оно точно, — ёлка ничего не стоит, — да девчонка-то вся смёрзла, на морозе-то стоя; а дома-то у неё мать больна, и праздник нонче. Барыня быстро достала три рубля и сунула их Хавроше.
Вечер. Тускло чадит лампочка в Арининой избёнке.
Тётка Варвара сидит за столом и ужинает. Арина, еще слабая от болезни, встала и прибирает посуду.
— Сердце-то не на месте, — говорит она, — и где это Хавроша запропала.
В это время под окнами с надворья завизжали полозья; послышались глухие голоса. Собака залаяла. Кто-то стукнул в окно, и Варвара, кряхтя и ворча, пошла отпирать ворота. Дверь с визгом распахнулась, клуб пара вырвался из избы.
— Вот тебе пропащая твоя. — проворчала тётка Варвара, вешая шубу на гвоздь. -Ишь, в городе побывала. ну, и шустрая же. Ты послушай, чудес-то каких она натворила.
На другой день был сочельник. В деревне все знали, что наделала Хаврошка, и об этом только и говору было.
А в сумерки тётка Варвара, весь день сидевшая у окна туча-тучей, окликнула сестру и сказала ей:
— Слышь ты, сестра. Одолела, значит, меня Хаврошка твоя. Вот что. Да. Хотела я в монастырь пристроиться; ну, так что вижу, Господь мне указал, чтобы вас, значит, не покидать. Да. Ну, и останусь я жить у вас, и там что насчёт денег, все это можно. А только ты-то уж меня при старости корми, пой. Одолела меня девчонка твоя. И шустрая же, сейчас помереть.
Арина чуть не до земли поклонилась сестре и только всего и сказала:
— Благослови тебя Бог, сестрица. Вместе и жить станем, вместе и к Господу Богу пойдём.
Читайте также: