Борис пастернак и пушкин сообщение
Обновлено: 04.07.2024
Тетрадный набросок письма к Пастернаку лета 1931 года493, впервые проанализированный в упомянутой статье Е. Б. Коркиной, отражает психологическую потребность Цветаевой в переосмыслении своего отношения к Пастернаку, объективизации собственного знания о нем:
Вчера впервые (за всю с тобой, в тебе – жизнь), не думая о том, чт? делаю (и – делая ли то, чт? думаю?), повесила на стену тебя – молодого, с поднятой головой, явного метиса, работы отца. Выходит – сейчас я просто изъяла тебя из себя – и поставила. – Теперь я просто могу сказать: – А это – Б. П., лучший русский поэт, мой большой друг, говоря этим ровно столько, сколько сама знаю (МЦБП, 540).
Был негр ему истинным сыном,
Как истинным правнуком – ты
Останешься. Заговор равных.
И вот, не спросясь повитух,
Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух,
И шаг, и светлейший из светлых
Взгляд – коим поныне светла…
Последний – посмертный – бессмертный
Подарок России – Петра.
Борис Пастернак – там, я – здесь, через все пространства и запреты, внешние и внутренние (Борис Пастернак – с Революцией, я – ни с кем), Пастернак и я, не сговариваясь, думаем над одним и говорим одно.
Это и есть: современность (СС5, 345).
Поэт не может служить власти – потому что он сам власть.
Поэт не может служить силе – потому что он сам – сила.
Поэт не может служить народу – потому что он сам – народ.
– причем власть – высшего порядка, сила – высшего порядка и т. д.
Поэт не может служить, потому что он уже служит, целиком служит.
Единственный, кому поэт на земле может служить – это другому, б?льшему поэту.
Гёте некому было служить. А служил – Карлу-Августу! (СТ, 449–450)
И я б хотел, чтоб после смерти,
Как мы замкнемся и уйдем,
Тесней, чем сердце и предсердье,
Зарифмовали нас вдвоем497.
Свое негативное отношение к реалиям советской жизни, а в особенности – к просоветским увлечением мужа и дочери Цветаева чаще выражает в письмах и тетрадных записях, чем в поэтических и прозаических текстах. Ее позиция – позиция необсуждения истории – укрепляется тем больше, чем большее отчуждение она испытывает по отношению к политическим реалиям 1930?х годов:
Ходите стадами, стаями
Без меты, без мысли собственной
Вслед Гитлеру или Сталину.
Выбора между фашизмом и коммунизмом Цветаева делать не собирается, но и само обсуждение подобных тем остается лишь в черновиках. В ее лирике 1930?х годов (о которой подробнее будет сказано ниже) окружающая действительность присутствует по преимуществу как объект отторжения:
В себя, как прадеды в феоды.
Уединение: в груди
Ищи и находи свободу.
Чтоб ни души, чтоб ни ноги —
На свете нет такого саду
Уединению. В груди
Ищи и находи прохладу.
Кто победил на площади? —
Про то не думай и не ведай.
В уединении груди —
Справляй и погребай победу
Уединения в груди.
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен499.
Итак, вперед, не трепеща
И утешаясь параллелью,
Пока ты жив, и не моща,
И о тебе не пожалели500.
Я защищала право человека на уединение – не в комнате, для писательской работы, а – в мире, и с этого места не сойду.
Я вправе, живя раз и час, не знать, чт? такое К зы, так же как К зы не знают – чт? такое – я. Равенство – так равенство.
Мне интересно всё, что было интересно Паскалю и не интересно всё, что было ему не интересно. Я не виновата, что я так правдива, ничего не ст?ило бы на вопрос: – Вы интересуетесь будущим народа? ответить: – О, да. А я ответила: нет, п. ч. искренно не интересуюсь никаким и ничьим будущим, которое для меня пустое (и угрожающее!) место.
Странная вещь: что ты меня не любишь – мне всё равно, а вот – только вспомню твои К зы – и слёзы.
Мне стыдно защищать перед тобой право человека на одиночество, п. ч. все ст?ющие были одиноки, а я – самый меньший из них (МЦБП, 554–555).
Борис! Ты был бы собой, если бы на своем Пленуме провозгласил двадц юношеское вещание, сорокалетнее безумие и бессрочное бессмертие Гёльдерлина , а не мазался бы, полемизируя с Безыменским.
Ничего ты не понимаешь, Борис (о лиана, забывшая Африку!) – ты Орфей, пожираемый зверями: пожрут они тебя (МЦБП, 562–563).
Странно, что именно от Пушк , якобы поэта гармонии, у меня первое непосредств чувство: поэт контрастов, вещей, в быту, взаимоисключающих.
Как аттичес солдат – В св врага влюбл
Конечно, мож попыт истолков эт контра биографиче : посл декабрист – года, прив Царю – такого?то. Поверхност . Ибо не палача декабр , не политика в Н приветствовал Пуш , а – силу, к ую любил везде и всегда510,
Нет, я не льстец, когда царю
Я правду говорю свободно…
Не льстец, конечно. Не лесть, но неудавшаяся попытка любви, даже не самообман, а попытка самообмана, поди?ка обмани самого себя с такими ясными очами!
Подсказывала ли я и тут (как в том страшном сне) Гриневу поцеловать Пугачеву руку?
К чести своей скажу – нет. Ибо Пугачев, я это понимала, в ту минуту был – власть, нет, больше – насилие, нет, больше – жизнь и смерть, и так целовать руку я при всей своей любви не смогла бы. Из-за всей своей любви. Именно любовь к нему приказывала мне ему в его силе и славе и зверстве руки не целовать: оставить поцелуй для другой площади (СС5, 500).
Полюбить того, кто на твоих глазах убил отца, а затем и мать твоей любимой, оставляя ее круглой сиротой и этим предоставляя первому встречному, такого любить – никакая благодарность не заставит. А чара – и не то заставит, заставит и полюбить того, кто на твоих глазах зарубил самое любимую девушку. Чара, как древле богинин облак любимца от глаз врагов, скроет от тебя все злодейство врага, все его вражество, оставляя только одно: твою к нему любовь (СС5, 508).
С самого начала Пушкин будет событийно и метафорически связан со “стихией свободной стихии” — морем, а сфинкс — с пустыней. Пастернак применяет приём так называемого “рембрандтовского освещения”: фигуры сфинкса и Пушкина ярко подсвечиваются, вырываются из темноты, поскольку действие стихотворений происходит ночью (в отличие от известной картины Репина–Айвазовского). Сфинкс освещается голубоватым светом луны, Пушкин — свечами, но та и другая подсветки взаимозаменяемы, как, собственно, Пушкин и сфинкс.
Светло как днём. Их озаряет пена.
От этой точки глаз нельзя отвлечь.
Прибой на сфинкса не жалеет свеч
И заменяет свежими мгновенно.
(С одной стороны, “не жалеет свеч”, конечно, идиома — не жалеет усилий, с другой — она тут же реализуется в прямом значении — “заменяет свежими мгновенно”.)
Плыли свечи. И, казалось, стынет
Кровь колосса. Заплывали губы
Голубой улыбкою пустыни.
В час отлива ночь пошла на убыль.
Вернёмся к тому, что своим внутренним взором видит Пушкин в сфинксе.
. Не нашу дичь: не домыслы в тупик
Поставленного грека, не загадку,
Но предка: плоскогубого хамита,
Как оспу, перенёсшего пески,
Изрытого, как оспою, пустыней,
И больше ничего.
Взгляд Пушкина и “наша дичь” (то есть привычный, традиционный взгляд) противопоставлены, поскольку сфинкс сам по себе неоднозначен и предполагает разное восприятие. Не углубляясь слишком в историю вопроса, скажем только, что изначально сфинкс (шепсес-анх — “живой образ”, ср. с Ап. Григорьевым “живущее изваяние”) — это символическое изображение египетских фараонов или богов, а не мифологический персонаж. Со времён Раннего египетского царства синкретическое существо с головой человека (чаще всего конкретного фараона) и телом льва представляло идею могущества фараона, сравнимого с могуществом и силой льва3. Знаменитый Большой сфинкс в Гизе, стоящий напротив пирамиды Хефрена (Хафра), возможно, имеет с ним портретное сходство. Итак, Пушкин видит в сфинксе своего предка (понятие хамиты объединяет несколько народностей и языков, в том числе древних египтян и эфиопов), отсюда и внешнее сходство, и следующее за этим отождествление Пушкина со сфинксом. Заметим здесь важную деталь внешности, которую подчёркивает Пастернак: плоскогубость. Именно эта черта внешности позволяет автору в дальнейшем окончательно слить Пушкина со сфинксом. Это происходит в третьей строфе, которая начинается со стиха, повторяющего первый: “Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа”. Дальше следует метонимическая замена Пушкина сфинксом: “На сфинксовых губах — солёный вкус // Туманностей”. Читаем: на губах Пушкина, родственно похожих на губы сфинкса, солёный вкус. Отсюда и финальный образ тихого смеха пустыни в пятой строфе. Имеется в виду улыбка сфинкса — квинтэссенция его загадочности, свойственная в равной степени и древнему каменному изваянию, и — поэту Пушкину. То, что здесь речь идёт не только о сфинксе, но и о Пушкине, засвидетельствовано анафорическим повтором, сопровождающим Пушкина и напоминающим о море, — скала и шторм.
Скала и шторм и — скрытый ото всех
Нескромных — самый странный, самый
тихий,
Играющий с эпохи Псамметиха
Углами скул пустыни детский смех…
“Детский” — поскольку ещё очень молодой, рождённый всего лишь в эпоху Псамметиха, которая относится к VII веку до н.э., или к так называемому Позднему царству, наступившему фактически уже после завершения истории Древнего Египта. Речь, очевидно, идёт о времени создания скульптуры Большого сфинкса, когда впервые скулами пустыни заиграла его улыбка. Надо признаться, что даже для современной египтологии это нерешённый вопрос. Самая распространённая версия такова: сфинкс современен пирамидам и был создан в III тысячелетии до н.э. одновременно с пирамидой Хефрена, как её мистический страж. Однако можно встретить и совсем другие версии, относящие скульптуру сфинкса к X или даже к XV тысячелетию до н.э. Немецкий египтолог Людвиг Борхардт (1863–1938), прославившийся знаменитой находкой скульптурного портрета Нефертити во время раскопок в Египте в 1912 году, отстаивал противоположную точку зрения. Он полагал, что создание сфинкса относится к XXVI династии египетских фараонов, к VII в до н.э., то есть к эпохе, названной именем её первого фараона — Псамметиха. Это было время, когда египетская культура, приближающаяся к своему закату, стремилась увековечить великое прошлое, вернуться к истокам. Тогда были созданы многие произведения искусства, копирующие египетскую древность, к их числу Борхардт присоединял и Большого сфинкса. Мнение Борхардта, публиковавшего свои статьи на немецком языке, в начале XX столетия, когда изучение тайн Древнего Египта рождало постоянные сенсации, могло быть известно его современнику Б.Пастернаку. Отсюда и прямое называние эпохи Псамметиха как времени рождения сфинкса в стихотворении.
Улыбка сфинкса появится ещё раз в тексте Третьей вариации:
Плыли свечи. И, казалось, стынет
Кровь колосса. Заплывали губы
Голубой улыбкою пустыни.
Однако образ сфинкса у Пастернака двоится, как двоится он и в истории культуры. “Наша дичь” — это другой сфинкс — Сфинга, древнегреческое мифологическое существо, посланное разгневанной богиней Герой на Фикейскую гору возле греческих Фив в наказание за преступление фиванского царя Лайя. Как описывает Аполлодор, “она имела лицо женщины, грудь, лапы и хвост льва, а крылья птицы”4. Это существо у европейца тоже вызывает ассоциации с загадкой и тайной, но иного рода: главный мифологический сюжет, связанный со сфинксом, подразумевает загадывание и разгадывание загадки. Отсюда “домыслы в тупик поставленного грека”.
Пастернак применяет здесь свой излюбленный приём, который мы рискнём определить как “поэтика сдвига” или “поэтика смещения”. Это заведомая неточность цитаты, сознательное искажение реминисценции, смысловой сдвиг аллюзии. Возможно, благодаря этому приёму, к которому достаточно часто прибегает Пастернак, в его поэзии так мало прямых отсылок к творчеству современников и предшественников. На самом деле они есть, но их трудно узнать. Грек, поставленный в тупик загадкой сфинкса, — это Эдип? И да, и нет. Нет — потому что Эдип не был поставлен в тупик загадкой сфинкса, а наоборот — блистательно её отгадал, что, собственно, и явилось пружиной дальнейшего развития сюжета. О своей победе над сфинксом Эдип победно рассказывает даже в трагедиях, не включающих эпизод состязания, — у Софокла или Сенеки.
От Сфинкса, тёмные слова сплетавшего,
Я не бежал — от пасти окровавленной
И от костей, вкруг на земле белеющих;
Уже с утёса над добычей свесился
И крылья распластал он, и, как ярый лев,
Хлеща хвостом, грозил мне, — но потребовал
Загадки я. Раздался сверху страшный стук
Его зубов, а когти, плоти ждавшие
Моей, крошили камень с нетерпением.
Но речь, в узлы коварные сплетённую,
Распутал я, решил загадку грозную…5
Мчались звёзды. В море мылись мысы.
Слепла соль. И слёзы высыхали.
Были тёмны спальни. Мчались мысли,
И прислушивался сфинкс к Сахаре.
Мотив слепоты и слёз (скорбь Эдипа, узнавшего правду, и его выколотые глаза), поставленный в параллель с чутким слухом сфинкса, завершает тему, заявленную в начале цикла. Египетский сфинкс одерживает явную победу над греком Эдипом с его весьма относительным даром. Египетская парадигма (тайна), кровно связанная с Пушкиным, оказывается для Пастернака важнее греческой (традиция), от которой он пренебрежительно отталкивается — “наша дичь”. Интуитивное, загадочное, древнее “наследие кафров” гораздо существеннее сознательно усвоенного европейцами античного слоя (“что дал царскосельский лицей”), именно оно стало залогом единственной в своём роде гениальности Пушкина, с одной стороны, и одиночества — с другой. Здесь стоит процитировать письмо Б.Л. Пастернака М.Горькому, в котором тоже противопоставлены два способа восприятия искусства — обыденно-традиционный (как по учебнику) и интуитивный: “Мне с моим местом рожденья, с обстановкою детства, с моей любовью, задатками и влеченьями не следовало рождаться евреем. Реально от такой перемены ничего бы для меня не изменилось. От этого меня бы не прибыло, как не было бы мне и убыли. Но тогда какую бы я дал себе волю! Ведь не только в увлекательной, срывающей с места жизни языка я сам, с роковой преднамеренностью вечно урезываю свою роль и долю. Ведь я ограничиваю себя во всём. О кривотолках же, воображаемых и предвидимых, дело которым так облегчено моим происхожденьем, говорить не стоит. Ведь и вокруг Пушкина даже ходили с вечно раскрытою грамматикой и с закрытым слухом и сердцем. А что прибавишь к такому примеру?”7 Обвинения в неправильном употреблении русского языка Пастернак выслушивал с самой юности, в том числе от людей, мнением которых дорожил. Известен эпизод с вызовом на дуэль Юлиана Анисимова, употребившего в отношении Пастернака выражение “аптекарский диалект”8.
Но готовые врыться в сыпучий песок
Выпрямляются лапы его…
В одном из “пустынных” текстов Пушкина, открывающих важный для Блока духовный цикл 1836 года, содержится метафорическое описание человеческой души, тщетно убегающей от греха:
Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный следует за мною по пятам…
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.
Образ льва (одна из составляющих сфинкса), зарывающегося в песок, роднит эти два текста.
Это древний Сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой.
Россия — сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь чёрной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
И с ненавистью, и с любовью.
Был бешен шквал. Песком сгущённый,
Кровавился багровый вал.
Такой же гнев обуревал
Его, и, чем-то возмущённый,
Он злобу на себе срывал.
Преломилась излучиной гневная бровь,
Зарываются когти в песке…
Я услышу забытое слово Любовь
На забытом, живом языке…
Любовь для поэта, исследующего “Евангелье морского дна”, оказывается главным творческим импульсом свободы — фактически таким же, каким она была и для Создателя мира.
Примечания
1 Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2003. Т. 1. С. 483.
3 Рак И.В. Египетская мифология. СПб., 2000. С. 369.
4 Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 55.
5 Сенека. Эдип // Сенека. Трагедии / Перевод С.Ошерова. М., 1991. С. 92–93.
6 Аверинцев С.С. К истолкованию символики мифа об Эдипе // Античность и современность. М., 1972. С. 97–98.
7 Письмо от 7 января 1928 г. // Пастернак Б.Л. Полное собр. соч.: В 11 т. Т. 8. С. 164.
8 “Лингвистическая” дуэль: Борис Пастернак — Юлиан Анисимов // Кобринский А.А. Дуэльные истории Серебряного века: поединки поэтов как факт литературной жизни. СПб., 2007. С. 313.
9 См. письма Пастернака родителям от 13 октября 1916 г. и М.И. Цветаевой от 3 февраля 1927 г. // Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. 7.
С. 267; Т. 8. С. 9.
10 Шестов Л. А.С. Пушкин // Шестов Л. Умозрение и откровение. Париж, 1964.
"В нём,как будто в лексиконе, заключалось всё богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал всё его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа; это русский человек в его развитии, в каком он может быть, явится через двести лет" (Н.В.Гоголь).
Александр Сергеевич Пушкин скончался в Санкт-Петербурге 10 февраля 1837г. вследствие раны в живот, полученной на дуэли с Дантесом. Коварная рука Европы сразила величайшего поэта, сердце которого олицетворяло честь и совесть земли русской.
"У нас ведь всё от Пушкина. Объяснить его можно лишь если не чудом, то необычайною великостью гения, которого мы. до сих пор оценить не в силах. Да, в появлении его заключается для всех нас,русских, нечто бесспорно пророческое. И никогда ещё ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин. Пушкин умер в полном развитии сил и бесспорно унёс с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем. (Ф.Достоевский, 1861,1876,1880)
"Вражду твою пусть Тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь.
Тебя ж, как первую любовь
России сердце не забудет!"
(Ф.Тютчев, 1837г.)
Пушкин, словно предвидя короткий век свой, торопился жить, любить, творить. Первые стихи его были опубликованы в 15 лет!
"Появился великий русский поэт Пушкин, а появившись, сразу стал необходим, словно русская литература не могла без него обойтись. Образованная часть русской нации обрела в нём впервые дар поэтического слова. (А.Герцен, 1851г).
А в 21 год он уже сложившийся поэт, пишет поэму "Руслан и Людмила". Случай беспримерный в мировой литературе.
". Это стих, который даётся талантом и вдохновением, а трудом только совершенствуется. этот стих был представителем новой, дотоле небывалой поэзии. Всё акустическое богатство, вся сила русского языка явилась в нём в удивительной полноте. прозрачен и чист, как кристалл.В нём и обольстительная невыразимая прелесть и грация, в нём ослепительный блеск, богатство мелодии и гармонии языка и рифма. (В.Белинский, 1844г.)
За 22 года написано великое множество стихотворений, 14 поэм, роман в стихах "Евгений Онегин", шесть драм, 16 прозаических произведений, семь сказок в стихах. Великолепное наследие, которого хватило бы на десяток поэтов!
ПУШКИН - ОДИН
А личина одна у добра и у лиха,
всё живое во грех влюблено, -
столько было всего у России великой,
что и помнить про то мудрено.
Счесть ли храмы святые, прохлады лесные,
грусть и боль неотпетых гробов?
Только Пушкин один да один у России -
её вера, надежда,любовь.
Она помнит его светолётную поступь
и влюблённость небесную глаз,
И, когда он вошёл в её землю и воздух,
в его облик она облеклась.
А и смуты на ней, и дела воровские,
и раздолье по ним воронью, -
только Пушкин один да один у России -
мера жизни в безмерном краю.
Он, как солнце над ней, несходим и нетленен,
и, какой бы буран ни подул,
мы берём его том и душою светлеем,
укрепляясь от пушкинских дум.
В наши сны, деревенские и городские,
пробираются мраки со дна, -
только Пушкин один да один у России,
как Россия на свете одна.
Так давайте доверимся пушкинским чарам,
сохраним человечности свет,
и да сбудутся в мире, как нам обещал он,
Божий образ и Божий завет.
Обернутся сказаньем обиды людские
на восходе всемирного дня, -
только Пушкин один да один у России,
как одна лишь душа у меня.
(Борис Чичибабин, 1960,1990)
Борис Леонидович Пастернак родился в Москве 10 февраля 1890г., словно принимая эстафету у Александра Сергеевича почти через полвека.
Поменялись столицы, поменялись и Alma Mater; если у Пушкина - лицей, то у Пастернака - Московский университет. Первые стихи Пастернака публикуются в 1913 году.
Велико наследие Бориса Леонидовича: стихи, поэмы, проза. За роман "Доктор Живаго" он удостоен Нобелевской премии по литературе.
Оба поэта, как талантливые люди, были философы и прозорливцы. Не терпели насилия, выступали против тирании, оголтелой цензуры. Пушкин - против царской и жандармской, Пастернак - против сталинской и хрущёвской. Причём более современная нам цензура была жёстче и унизительнее:
"У славы путь неодинаков.
Пока на радость сытым стаям
подонки травят Пастернаков, -
не умер Сталин!"
(Б.Чичибабин "Клянусь на знамени весёлом"
Великий Пушкин, родоначальник прекрасного, чистейшего русского языка. И - Пастернак - достойный гениальный продолжатель славных поэтических традиций Золотого века русской литературы, певец века Серебряного, перебросивший символический мостик к блестящим "шестидесятникам": Ахмадулиной,Вознесенскому, Евтушенко, Рождественскому.
Славна когорта его современников: Волошин, Цветаева, Мандельштам, Ахматова, Блок, Маяковский, Есенин.
И вечно жива будет литература, Великое Русское слово, пока существует преемственность поэтическая, пока мы читаем и почитаем наших прекрасных поэтов и прозаиков! В этом залог будущего - нас и страны нашей.
. О, сколько пуль в поэтов пущено,
но радость пела в мастерах,
и мстил за зло улыбкой Пушкина
непостижимый Пастернак.
Не для себя прошу внимания,
мне не дойти до тех высот.
Но у меня такая мания,
что мир поэзия спасёт.
И вы не верьте в то, что плохо вам,
перенимайте вольный дух
хотя бы Пушкина и Блока,
хоть этих двух.
У всех прошу, во всех поддерживаю -
доверье к царственным словам.
Любите русскую поэзию.
Зачтётся вам.
(Б.Чичибабин 1959)
М. Гельфонд
Подобное движение разворачивается в тех стихах Б.Л. Пастернака, где он непосредственно отталкивается от сюжетов пушкинских произведений. Обращения Пастернака к творчеству Пушкина были подробно рассмотрены в ряде работ. Исследователей привлекали различные аспекты: природа лирического цикла2, отношение Пастернака к Пушкину3, пушкинские реминисценции в отдельных произведениях4. Нас же интересует именно восприятие пушкинских сюжетов – не только лирических, но и эпических и драматических – и их преображение в лирике Пастернака.
Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа.
Скала и Пушкин. Тот, кто и сейчас…
Свобода свободной стихии
С свободной стихией стиха.
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн.
Был бешен шквал. Песком сгущенный,
Кровавился багровый вал.
Такой же гнев обуревал
Его, и, чем-то возмущенный,
Он злобу на себе срывал.
В этих словах легко узнается отголосок пушкинского рассказа о бедном Евгении:
Как поднимался жадный вал,
Ему подошвы подмывая,
Как ветер, буйно завывая,
С него и шляпу вдруг сорвал.
Море тронул ветерок с Марокко.
Шел самум. Храпел в снегах Архангельск.
Просыхал, и брезжил день на Ганге.
1 Грехнев В.А. Лирика Пушкина: о поэтике жанров. Горький, 1985, с. 192.
3 Баевский В.С. Пушкин и Пастернак: к постановке проблемы.// Пастернаковские чтения. Выпуск 2. М., 1998, с. 222-244. Мусатов В.В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины ХХ века. М., РГГУ, 1998, с. 373-437.
5 Иосиф Бродский. Большая книга интервью. М., 2000, С. 561-563.
7 Пастернак Б.Л. Собрание сочинений в 5 томах. М., 1989. Т. 1, с. 672-673.
10 И. Сурат, С. Бочаров. Пушкин. Краткий очерк жизни и творчества. М.: Языки славянской культуры, 2002, с. 42.
13 Ходасевич В.Ф. Собр. соч. В 4 т. М., 1996. 1, с. 489.
14 Цветаева М.И. Собрание сочинений в 7 т. М., 1995. Т. 6, с. 233.
Подпишитесь на рассылку!
После заполнения внимательно следуйте инструкциям по активации подписки. МЫ ГАРАНТИРУЕМ, что по данной рассылке вы не получите никакого спама и всегда сможете отписаться, если решите, что не хотите получать наши письма.
Читайте также: