Тема города в лирике серебряного века на материале творчества в брюсова или и анненского сочинение
Обновлено: 03.07.2024
Цель настоящего исследования – проследить эволюцию образа города в поэзии В. Брюсова.
Основными задачами являются:
- знакомство и анализ со стихотворениями В.Я.Брюсова;
- раскрыть своеобразие художественного изображения города в творчестве поэта;
- выявить функционирование образа города в ранней, зрелой и поздней поэзии В. Брюсова;
Содержание работы
Файлы: 1 файл
РЕФЕРАТ.docx
Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты,
Тянется шея – беззвучная, черная Яуза.
Лирический герой раннего Брюсова полон впечатлениями городского быта. Природа заслонена от него городскими образами, и он, вопреки общепринятым литературным традициям, бурно от нее отмежевывается:
Это было на улице, серой и пыльной,
Где деревья бульвара склонялись бессильно.
Мы стояли с тобой молчаливо и смутно.
Волновалась улица жизнью минутной.
Образ города в зрелом творчестве В.Я. Брюсова
Улица была - как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Вывески, вертясь, сверкали переменным оком
С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;
В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком
Выкрики газетчиков и щелканье бичей.
Лили свет безжалостный прикованные луны,
Луны, сотворенные владыками естеств.
В этом свете, в этом гуле - души были юны,
Души опьяневших, пьяных городом существ.
И внезапно - в эту бурю, в этот адский шепот,
В этот воплотившийся в земные формы бред,-
Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,
Заглушая гулы, говор, грохоты карет.
Показался с поворота всадник огнеликий,
Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах.
В воздухе еще дрожали - отголоски, крики,
Но мгновенье было - трепет, взоры были - страх!
Был у всадника в руках развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть.
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.
И в великом ужасе, скрывая лица,- люди
То бессмысленно взывали: "Горе! с нами бог!",
То, упав на мостовую, бились в общей груде.
Звери морды прятали, в смятенье, между ног.
Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей,- в восторге бросилась к коню,
Плача целовала лошадиные копыта,
Руки простирала к огневеющему дню.
Да еще безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:
"Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!
Сгибнет четверть вас - от мора, глада и меча!"
Брюсов акцентирует не "великий ужас" людей перед "всадником смерти" (хотя мотив такой есть), а восторг перед ним "женщины, пришедшей сюда для сбыта красоты своей", и сумасшедшего, "бежавшего из больницы". Отражена конечная степень трагизма: гибель воспринимается спасением. Женщина, "плача, целовала лошадиные копыта" у "коня блед". А когда он пропал, проститутка и безумный "все стремили руки за исчезнувшей мечтой":
Но восторг и ужас длились - краткое мгновенье.
Через миг в толпе смятенной не стоял никто:
Набежало с улиц смежных новое движенье,
Было все обычном светом ярко залито.
И никто не мог ответить, в буре многошумной,
Было ль то виденье свыше или сон пустой.
Только женщина из зал веселья да безумный
Всё стремили руки за исчезнувшей мечтой.
Но и их решительно людские волны смыли,
Как слова ненужные из позабытых строк.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Кольцевая композиция стихотворения позволяет судить о том, что прибытие посланника на землю не заставило задуматься о времени, о жизни, о смерти, потому что все стало на круги своя:
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Образ города в позднем творчестве В.Я. Брюсова
Так близко Невский, - возгласы трамваев,
Гудки авто, гул тысяч голосов…
А серый снег, за теплый день растаяв,
Плывет, крутясь, вдоль темных берегов.
Так странно: там – кафе, улыбки, лица.
Здесь – тишь, вода и отраженный свет.
Все вобрала в водоворот столица,
На все вопросы принесла ответ.
Поэт видит контрасты города: шум и тишину, суету и спокойствие, разногласия и гармонию. Он видит, ощущает его природу:
Люблю я зыбкость полусонных вод.
… Люблю следить волны унылый ход.
Пейзажные зарисовки Брюсова полны лиризма и спокойствия, а то время как раньше они были более динамичными.
Но Петроград огнями залит,
В нем пышной роскоши рассвет,
В нем мысль неутомимо жалит,
В нем тайной опьянен поэт.
Брюсов как поэт-урбанист ратует за создание новых городов, с новыми людьми, но тут же видит возмездие человеку за то, что рост цивилизации пагубен для природы:
Воля проснется природы,
Грозно на дерзких восстанет,
Рухнут прозрачные своды,
Залив сияньем современность,
Ее впитали мы в себя,
Всю ложь, все мишуру, всю бренность,
Преобразили мы, любя … .
Поэты серебряного века в основной своей массе были жителями города. Они родились и выросли в городах, а значит, в их творчестве появляются урбанистические мотивы. Высокие темпы развития цивилизации влекут за собой, как правило, гибель духовных ценностей. В начале века лишь самые чуткие писатели и поэты могли предвидеть надвигающуюся катастрофу, предстоящие перемены в России. Но город, как маг, очаровывает поэта и привлекает своей загадочностью, грандиозностью, масштабностью:
И всё-таки город по-своему дорог Брюсову. С одной стороны, поэт восхищается изобретениями и новшествами, которые дарует прогресс. Но с другой стороны, он по-прежнему восхищается простой природной красотой.
Горят электричеством луны
На выгнутых длинных стеблях;
Звенят телеграфные струны
В незримых и нежных руках…
Наступающий покой примиряет всю суету дня с цивилизацией, наступает умиротворённый отдых. Всё стихотворение наполнено теплыми чувствами, любовью к городу. Даже явное одиночество радует лирического героя, дарит успокоение. Вечер — любимое время суток. Но не всё в творчестве Валерия Брюсова так благополучно. Кажется, что, развивая урбанистическую тему, поэт пытается понять, почему процесс механизации жизни так сопряжён с пороком? Ответ на этот вопрос можно найти в других стихах, посвящённых городу.
Читаемое в разделе:
- Стихотворение написано 1 марта 1895 года. Произведение, практически от начала до конца пронизано трепетным ожиданием. С первой до последней строфы автор.
Валерий Яковлевич Брюсов, как и Александр Блок, безоговорочно принял Октябрьскую революцию 1917 года и сразу же стал активно участвовать в культурном.
Ранее опубликованные в разделе:
- Тема назначения поэта и поэзии проходит красной нитью через творчество всех великих поэтов. Со времён Горация, поставившего эту проблему во главу угла всего.
Новые материалы раздела:
Валерий Яковлевич Брюсов, как и Александр Блок, безоговорочно принял Октябрьскую революцию 1917 года и сразу же стал активно участвовать в.
- Для учеников 1-11 классов и дошкольников
- Бесплатные сертификаты учителям и участникам
Описание презентации по отдельным слайдам:
Образ города в поэзии А.Блока и В.Брюсова
Содержание Введение Образ города в поэзии А.Блока и В.Брюсова Литературная справка о А.Блоке и В.Брюсове Образ города в творчестве А.Блока Символизм в стихах А.Блока Символы в поэзии Блока Выразительные средства в стихах Блока Образ города в творчестве В.Брюсова Символы в стихах В.Брюсова Выразительные средства в стихах Брюсова Заключение
Литературная справка о А.Блоке и В.Брюсове. Блок Александр Александрович (1880-1921) поэт, драматург, литературный критик, переводчик, выдающийся представитель “младшего” символизма, крупнейший поэт XX в. Блок — автор стихотворений, пьес, поэм, ряда литературно-критических статей и эссе, в которых он выразил свои эстетические и историко-культурные взгляды. Брюсов Валерий Яковлевич (1873 – 1924)русский советский писатель, поэт и прозаик, драматург и переводчик, критик и теоретик стиха, историк и литературовед, Б. сыграл важную роль в развитии русской поэзии. Вместе с А. Блоком он подготовил почву для поэтической деятельности многих советских поэтов.
Символизм в стихах А.Блока Блок – наиболее яркий представитель символизма. В поэтическом мире Блока конкретные образы превращались в емкие символы, говорящие о беспредельном. Символика Блока не остается неизменной, она по-новому переосмысляется, скрещивается с новыми символами. В своей поэзии Блок создал всеобъемлющую систему символов. Цвета, предметы, звучания, действия – все символично в поэзии Блока. Характерные цветаИх значение Красный цветЦвет апокалипсиса ЖелтыйПошлость повседневности Синий, лиловыйКрушение идеала, измена
Мир близкой к этим образцам ранней лирики Брюсова —мир утонченных, противоречивых, субъективных переживаний одинокой, замкнутой души, страстно отталкивающейся от уродливого обывательского городского быта. Картины же современного быта — пыльный, чахлый бульвар, полупьяные уличные женщины, уходящий дачный поезд — воссоздаются в самых реальных жизненных очертаниях. Эта действительность — серая, грязная, будничная — неприемлема для лирического героя первых брюсовских сборников. Глубокая неудовлетворенность действительностью приводила поэта либо к ее эстетизации, либо вызывала бегство в идеальный мир вымысла. Через всю раннюю лирику Брюсова проходит противопоставление реального и идеального, действительности и мечты.
Границы поэтического мира прошлого, воссозданного Брюсовым, очень широки. Он воскрешал и культуру древнего Востока, и мифы Эллады, и скандинавский эпос. Но всегда особенно привлекал его контраст между высоким уровнем цивилизации и неизбежно наступившим упадком императорского Рима. Интерес к античности, именно к эпохе гибели античного мира, разделяли с Брюсовым многие его современники .
В этой маленькой лирической поэме характерные для Брюсова урбанистические мотивы и стремительные ритмы контрастно сочетаются с широко распространенными в творчестве символистов апокалиптическими пророчествами. Над шумной улицей города появляется огнеликий всадник, имя которому Смерть. В отличие от большинства символистов, использовавших образ мистического всадника, у Брюсова его появление отнюдь не приводит к преображению мира. Побеждает и торжествует жизнь, повседневность, все так же движется яростный людской поток, снова все обычным светом ярко залито, и лишь блудница и безумец простирают руки вслед за исчезнувшим видением.
И, как кошмарный сон, виденьем беспощадным,
Чудовищем размеренно-громадным,
С стеклянным черепом, покрывшим шар земной,
Грядущий Город-дом являлся предо мной.
Воспитание сказалось на всем творческом пути Брюсова. Основой поэтической практики и эстетических мировоззрений стали такие направления, как субъективизм и индивидуализм. Он считал, что в искусстве, в частности в поэзии, более всего важна личность творца, а не само искусство. В этот период формируется основной образ, прошедший через все творчество Брюсова — образ большого города.
Коварный змей с волшебным взглядом!
В порыве ярости слепой
Ты нож, с своим смертельным ядом,
Сам подымаешь над собой.
Однако масштаб и величие большого города притягивает к себе человека, околдовывает и завораживает его.
Нельзя сказать, что Брюсов абсолютно не принимал город. Он, с одной стороны, отталкивает образ, объединяющий в себе все достижения цивилизации, но, с другой стороны, также понимает, что город также является центром науки, индустрии, культуры.
Поэта мучают сомнения: он словно стоит на перепутье дорог, одна из которых ведет к шумной и холодной громаде города, а другая — в тихий и простой сельский уголок. Поэт ждет победителя города, ищет среди своего окружения того, кто сможет победить порочную современную цивилизацию. В лирике Брюсова открываются существующие проблемы — упадок жизни и отсутствие страсти, борьба энергии и утрата духовности, всеобщие блага и культурная смерть. Выход из сложившегося положения, победа над урбанистической машиной скрывается в сильной личности, преодолевающей городское могущество и приносящей с собой обновление, борьбу с пороками и грязью, культурное и духовное возрождение. Только в мире, населенном подобными людьми, может произойти рассвет такой цивилизации, которая бы полностью удовлетворила мечты поэта и стала бы основой нового времени:
Но чуть заслышал я заветный зов трубы,
Едва раскинулись огнистые знамена,
Я — отзыв вам кричу, я — песенник борьбы,
Я вторю грому с небосклона.
Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,
Как прежде, пробежал по этой верной стали,
И снова я с людьми, — затем, что я поэт.
В поэтическом мире Брюсова постоянно ведется война между холодным носителем цивилизации и сильной и пламенной личностью, не только способной к перерождению, и ведущей за собой кардинальные изменения современной цивилизации. Испытывая некий скрываемый страх перед городом, поэт верит в существование его светлого начала и в победу добра и разума в этом мире:
Я люблю большие дома
И узкие улицы города, —
В дни, когда не настала зима,
А осень повеяла холодом.
Пространства люблю площадей,
Стенами кругом огражденные, —
В час, когда еще нет фонарей,
А затеплились звезды смущенные.
Город и камни люблю,
Грохот его и шумы певучие, —
В миг, когда песню глубоко таю,
Но в восторге слышу созвучия.
В своем творчестве Брюсов предпринимает попытку показать падение и разрушение порочного пространства больших городов, однако с эмоциональной точки зрения это удается ему хуже, чем Маяковскому или Блоку. Размышления над бездушием городской цивилизации приводят поэта к мыслям о природе, однако сам он не верит в ее целительные способности. Он ищет в природе силу, способную вернуть утраченную современным человеком цельность личности, однако подобные природные стихотворения по силе замысла и красоте исполнения сильно уступают его урбанистической лирике. Своим творчеством Брюсов внес большой вклад в культуру серебряного века не только открытием символизма и субъективизма, но и появлением нового, яркого и сильного образа большого города.
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.
И прозрачные киоски,
В звонко-звучной тишине,
Вырастают, словно блестки,
При лазоревой луне.
Всходит месяц обнаженный
При лазоревой луне.
Звуке реют полусонно,
Звуки ластятся ко мне.
Тайны созданных созданий
С лаской ластятся ко мне,
И трепещет тень латаний
На эмалевой стене.
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Пускай мой друг, разрезав том поэта,
Упьется в нем и стройностью сонета,
И буквами спокойной красоты!
О музыке на первом месте!
Предпочитай размер такой,
Что зыбок, растворим и вместе
Не давит строгой полнотой.
Ценя слова как можно строже,
Люби в них странные черты.
Ах, песни пьяной что дороже,
Где точность с зыбкостью слиты!
Одни оттенки нас пленяют,
Не краски: цвет их слишком строг!
Ах, лишь оттенки сочетают
Мечту с мечтой и с флейтой рог.
Страшись насмешек, смертных фурий,
И слишком остроумных слов
(От них слеза в глазах Лазури!),
И всех приправ плохих столов!
Риторике сломай ты шею!
Не очень рифмой дорожи.
Коль не присматривать за нею,
Куда она ведет, скажи!
О музыке всегда и снова!
Стихи крылатые твои
Пусть ищут, за чертой земного,
Иных небес, иной любви!
Пусть в час, когда всё небо хмуро,
Твой стих несётся вдоль полян,
И мятою и тмином пьян.
Всё прочее — литература!
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
Я изменял и многому и многим,
Я покидал в час битвы знамена,
Но день за днем твоим веленьям строгим
Душа была верна.
Заслышав зов, ласкательный и властный,
Я труд бросал, вставал с одра, больной,
Я отрывал уста от ласки страстной,
Чтоб снова быть с тобой.
В тиши полей, под нежный шепот нивы,
Овеян тенью тучек золотых,
Я каждый трепет, каждый вздох счастливый
Вместить стремился в стих.
Во тьме желаний, в муке сладострастья,
Вверяя жизнь безумью и судьбе,
Я помнил, помнил, что вдыхаю счастье,
Чтоб рассказать тебе!
Когда стояла смерть, в одежде черной,
У ложа той, с кем слиты все мечты,
Сквозь скорбь и ужас я ловил упорно
Все миги, все черты.
Измучен долгим искусом страданий,
Лаская пальцами тугой курок,
Я счастлив был, что из своих признаний
Тебе сплету венок.
Не знаю, жить мне много или мало,
Иду я к свету иль во мрак ночной, -
Душа тебе быть верной не устала,
Тебе, тебе одной!
Ты должен быть гордым, как знамя;
Ты должен быть острым, как меч;
Как Данту, подземное пламя
Должно тебе щеки обжечь.
Всего будь холодный свидетель,
На все устремляя свой взор.
Да будет твоя добродетель -
Готовность войти на костер.
Быть может, всё в жизни лишь средство
Для ярко-певучих стихов,
И ты с беспечального детства
Ищи сочетания слов.
В минуты любовных объятий
К бесстрастью себя приневоль,
И в час беспощадных распятий
Прославь исступленную боль.
В снах утра и в бездне вечерней
Лови, что шепнет тебе Рок,
И помни: от века из терний
Поэта заветный венок!
Браздят потемневший туман,
И зов колокольчиков звонок…
Пускается в путь караван.
Там, в душную втиснут каюту,
Застывший, сроднившийся вдруг
(Друзья и враги на минуту!)
Прохожих изменчивый круг.
Беседы и облик безмолвный,
Ряды сопоставленных лиц…
О конки! вы — вольные челны
Шумящих и строгих столиц.
Горят электричеством луны
На выгнутых длинных стеблях;
Звенят телеграфные струны
В незримых и нежных руках;
Круги циферблатов янтарных
Волшебно зажглись над толпой,
И жаждущих плит тротуарных
Коснулся прохладный покой.
Под сетью пленительно-зыбкой
Притих отуманенный сквер,
И вечер целует с улыбкой
В глаза - проходящих гетер.
Как тихие звуки клавира -
Далекие ропоты дня.
О сумерки! Милостью мира
Опять осените меня!
Не верю я давно,
И все моря, все пристани
Люблю, люблю равно.
Хочу, чтоб всюду плавала
И Господа и Дьявола
Хочу прославить я.
Когда же в белом саване
Усну, пускай во сне
Все бездны и все гавани
Чредою снятся мне.
Лист широкий, лист банана,
На журчащей Годавери,
Тихим утром - рано, рано -
Помоги любви и вере!
Орхидеи и мимозы
Унося по сонным волнам,
Осуши надеждой слезы,
Сохрани венок мой полным.
И когда, в дали тумана,
Потеряю я из виду
Лист широкий, лист банана,
Я молиться в поле выйду;
В честь твою, богиняСчастья,
В честь твою, суровый Кама,
Серьги, кольца и запястья
Положу пред входом храма.
Лист широкий, лист банана,
Если ж ты обронишь ношу,
Тихим утром - рано, рано -
Амулеты все я сброшу.
По журчащей Годавери
Я пойду, верна печали,
И к безумной баядере
Снизойдет богиня Кали!
Каждый миг есть чудо и безумье,
Каждый трепет непонятен мне,
Все запутаны пути раздумья,
Как узнать, что в жизни, что во сне?
Этот мир двояко бесконечен,
В тайнах духа — образ мой исчез;
Но такой же тайной разум встречен,
Лишь взгляну я в тишину небес.
Каждый камень может быть чудесен,
Если жить в медлительной тюрьме;
Все слова людьми забытых песен
Светят таинством порой в уме.
Но влечет на ярый бой со всеми
К жизни, к смерти — жадная мечта!
Сладко быть на троне, в диадеме,
И лобзать покорные уста.
Мы на всех путях дойдем до чуда!
Этот мир — иного мира тень,
Эти думы внушены оттуда,
Эти строки — первая ступень.
Они Ее видят! они Ее слышат!
С невестой жених в озаренном дворце!
Светильники тихое пламя колышат,
И отсветы радостно блещут в венце.
А я безнадежно бреду за оградой
И слушаю говор за длинной стеной.
Голодное море безумствовать радо,
Кидаясь на камни, внизу, подо мной.
За окнами свет, непонятный и желтый,
Но в небе напрасно ищу я звезду.
Дойдя до ворот, на железные болты
Горячим лицом приникаю - и жду.
Там, там, за дверьми - ликование свадьбы,
В дворце озаренном с невестой жених!
Железные болты сломать бы, сорвать бы.
Но пальцы бессильны, и голос мой тих.
Губы мои приближаются
Таинства снова свершаются,
Мы, как священнослужители,
Строго в великой обители
Ангелы, ниц преклоненные,
Звезды - лампады зажженные,
Что нас влечет с неизбежностью,
Как сталь магнит?
Дышим мы страстью и нежностью,
Водоворотом мы схвачены
Вот он, от века назначенный,
Наш путь в Дамаск!
Ты - женщина, ты - книга между книг,
Ты - свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты - женщина, ты - ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты - женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты - в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечем ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся - от века - на тебя!
Да, на дороге поколений,
На пыли расточенных лет,
Твоих шагов, твоих движений
Остался неизменный след.
Ты скован был по мысли Рока
Из тяжести и властных сил:
Не мог ты не ступать глубоко,
И шаг твой землю тяготил.
Что строилось трудом суровым,
Вставало медленно в веках,
Ты сокрушал случайным словом,
Движеньем повергал во прах.
Сам изумлен служеньем счастья,
Ты, как пращой, метал войска,
И мировое самовластье
Бросал, как ставку игрока.
Пьянея славой неизменной,
Ты шел сквозь мир, круша, дробя.
И стало, наконец, вселенной
Невмоготу носить тебя.
Земля дохнула полной грудью,
И ты, как лист в дыханье гроз,
Взвился, и полетел к безлюдью,
И пал, бессильный, на утес, —
Где, на раздольи одичалом,
От века этих дней ждала
Тебя достойным пьедесталом
Со дна встающая скала!
- Что ты там строишь? кому?
- мы заняты делом, строим тюрьму.
- Кто же в ней будет рыдать?
- Верно, не ты и не твой брат, богатый.
- Кто ж проведет в ней без сна?- Может быть, сын мой, такой же рабочий. Тем наша доля полна.
Читайте также: