Среди моряков с которыми я познакомился на северном флоте сочинение

Обновлено: 05.07.2024

Как же я всё-таки выбрал то образование, которое в итоге получил (и другого у меня нет)? Я помню процесс выбора и помню все возможные варианты. Весело об этом вспоминать.

(1)Как же я всё-таки выбрал то образование, которое в итоге получил (и другого у меня нет)? (2)Я помню процесс выбора и помню все возможные варианты. (3)Весело об этом вспоминать. (4)Очень весело.

(5)Бабушка и дедушка, по отцу, были у меня биологами, а если точнее, ихтиологи ми.

(б)Когда-то давно, сразу после войны, они окончили Томский университет.

(7)Сызмальства мне давали листать большие тома «Жизнь животных*, где было много картинок и фотографий. (8)Большее всего мне нравился том с насекомыми.

(9)Как сейчас помню, притащу я найденного во дворе и быстро замученного детской заботой жука, червяка или бабочку домой, и все умильно охают:

— Вот! (Ю)Наша порода! (11)В нас пойдёт! — гордо говорил дед. — (12)Будешь биологом? (13)Будешь жучков изучать?

(14) Я, наверное, кивал или давал утвердительный ответ.

(15) В школе сразу стало ясно, что меня к точным наукам не тянет.

(16) Когда я учился в более старших классах, родители уже преподавали в высшей школе. (17)Мама преподавала теплотехнику и термодинамику. (18)А отец работал в университете заведующим кафедрой на экономическом факультете. (19)Но алгебра, геометрия и физика были самыми тёмными для меня предметами. (20)Родители даже и не намекали и сами понимали, что по их стопам я пойти не смогу.

(21) А кстати, чего я хотел?

(22) Я точно не хотел уезжать учиться куда-нибудь в другой город. (23)Я хотел жить дома, я не хотел и опасался бытовых трудностей. (24)А хотел я. (25)11с знаю, чего я хотел. (26)Ничего определённого. (27)Мне хотелось быть студентом. (28)Хотелось весёлой, интересной жизни, хотелось, чтобы учиться было не очень трудно и не очень скучно.

(29)Первым делом я пошёл на день открытых дверей биологического факультета.

(30)Мне казалось, что, как только я приду на биофак, бабушкины и дедушкины гены взыграют — и я пойму, что лучшего выбора сделать просто нельзя. (31)А если мне ещё скажут, что в перспективе будут экспедиции, научные эксперименты, если мне помогут дорисовать образ учёного-биолога, который мною был почти нарисован, и этот образ сильно напоминал жюль-верновского Паганеля, то я отброшу всякие сомнения.

(32)После дня открытых дверей я был весьма озадачен. (33)Я ехал домой и думал, что же мне не понравилось. (34)Не лягушек же препарируемых я пожалел, в самом деле.

(35)Что же не то? (36)И я понял, что не встретил там, в лабораториях и аудиториях, ни одного человека, который совпал бы с моим представлением о том, как должен выглядеть учёный. (37)Всё было нормально, тихо, деловито, как в поликлинике. (38)Романтики я не увидел, точнее, я не увидел ни одного романтика. (39)А потом я ещё подумал и понял, что лягушек мне всё-таки очень жалко.

(40)В марте я посетил мероприятие, целью которого было завлечь будущих выпускников школ на факультет романо-германской филологии. (41)Я посетил его. (42)Мне понравилось. (43)Это было хорошо организованное мероприятие.

(44)С дня открытых дверей факультета романо-германской филологии я поехал домой довольный. (45)На факультет русской филологии я думал тогда даже и не ходить. (46)Опять склонения, падежи. (47)Не хотел я изучать русский язык. (48)Да и изучение литературы было для меня связано с изложениями и сочинениями на скучные и далёкие для меня темы.

(49) Так или иначе, в апреле я потащился осмотреть последний вариант учёбы, профессии и пути, возможный в моей жизненной ситуации и в моём городе.

(50) Ехал я через весь город в университет очень спокойно, чтобы совершить формальность, снять все возможные сомнения и быть чистым перед родителями, ну. и перед собой.

(51) Возле деканата филологического факультета нам сказали, что нужно пройти в библиотеку в зал периодической литературы и подождать.

(52) В библиотеке было здорово! (53)Мне понравилось сразу. (54)Там приятно пахло, было тихо, но небеззвучно. (55)Там все были заняты делом, старались никому не мешать и, казалось, уважали ближнего.

(56) Через небольшую паузу зашёл в зал периодики он.

(59)Я увидел немолодого человека, ростом чуть выше среднего, крепкого телосложения. (60)Вся его одежда была как из кино, а не из местных магазинов или с местного рынка. (61)Всё это ему очень шло и очень нравилось мне.

— (62)Позвольте представиться, меня зовут Михаил Николаевич Дарвин. (63)Я работаю здесь в университете доцентом кафедры теории литературы. (64)Так что, боюсь, с тем самым Дарвином мы, в смысле научных интересов, даже не однофамильцы.

(65)Я хохотнул, и стоящий перед нами Дарвин тут же нашёл мои глаза и едва заметно улыбнулся мне.

— (66)Чем же мы будем заниматься на филологическом факультете? (67)Что мы с вами будем делать пять лет вашей учёбы и нашего преподавания? (68)3наете, это не так уж легко сказать. (69)Чем мы будем заниматься? (70)Книжки будем читать! (71)Вот вы поступите, и мы с первого курса начнём читать книги. (72)Но очень много! (73)Представляете, сколько книжек с античных времён и по сегодняшний день написали люди? (74)Мы будем с вами такими профессиональными читателями. (75)Профессиональными! (76)А ещё мы будем обсуждать прочитанное. (77)Будем пытаться понять, что написано в книжке, зачем её писатель написал, как он её писал, — он остановился посередине зала, снова повернулся к нам. — (78)3наете, это же хорошее занятие — читать книги. (79)Правда, мы будем читать очень много и очень внимательно. (80)Но если вы сюда пришли, вы, наверное, любите это занятие? (81)Потому что если вы не любите читать книги, то поступать на филологический факультет не стоит. (82)Вот я уже давно читаю книги, и чем больше их читаю, тем больше мне это нравится.

(83)Не в силах сразу покинуть университет и выйти на улицу, где было ещё по-сибирски холодно и талый снег сочился ручьями, я зашёл в буфет. (84)Потом вышел на крыльцо и увидел Дарвина. (85)Он весело разговаривал с дамой, которая рассказывала нам про факультет романо-германской филологии.

— (86)Совершенно не был готов! — говорил он. — (87)Наговорил каких-то глупостей. (88)Напугал, наверное, детей. (89)Ох, не знаю я, как нужно с ними говорить. (90)Боюсь, что никого из тех, кто сегодня приходил, я не увижу. (91)Вечно со мной так. (92)Хотел сказать одно, а сказал другое. (93)Ну что же теперь поделаешь. (94)А жаль!

(95)По стопам бабушки и дедушки я не пошёл, но думаю (и мне весело об этом думать), что им забавно было бы знать, что учился я у Дарвина.

(По Е. В. Гришковцу)

Выбор профессии – это ответственный шаг, и не каждому легко понять, чему он хочет посвятить свою жизнь. Люди мечтают найти своё призвание, но довольно часто нужно пройти перед этим сложный, тернистый путь. Е.В. Гришковец поднимает в предложенном тексте проблему выбора профессии.

В поисках своего призвания герой приходит на филологический факультет. Доцент кафедры теории литературы с интересной фамилией Дарвин заинтересовывает молодого человека. Казалось бы, он говорит об абсолютно обыкновенных вещах – необходимости читать много книг и важности уметь интерпретировать прочитанное. Но больше всего очаровывает юношу то, с каким увлечением Дарвин рассказывает о филологии. Именно это и оказывает на рассказчика решающее воздействие.

Итогом размышлений Е.В. Гришковца является такая позиция: иногда трудно отыскать жизненный путь, но, если человек встречает интересную личность, это может определить его выбор.

Таким образом, проблема выбор профессии является достаточно актуальной. Чтобы найти своё призвание, надо приложить усилия и продолжать поиски, следуя зову сердца.

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 282 268
КНИГИ 670 057
СЕРИИ 25 806
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 121

Среди моряков, с которыми я познакомился на Северном флоте, меня особенно заинтересовал капитан-лейтенант Гурамишвили. Мы стали встречаться. Командуя дивизионом сторожевиков, он был, разумеется, очень занят. Но грузин всегда найдет время для друга.

По вечерам мы сидели в его маленькой каюте, разговаривали и курили. Иногда мы молчали и курили — это тоже было приятно. Он нравился мне — в нем была любезность, кажущаяся теперь слегка старомодной. Спокойно пыхтя своей трубочкой, он рассказывал невероятные истории, которые до войны могли только присниться.

Впервые я видел человека, который так тонко понимал войну. Он познакомился с нею на суше и на море, в Пинских болотах и в горах Заполярья. Он говорил о ней точно, бесстрастно, вполне откровенно.

— Жизнь стоит ровно столько, сколько она стоит в этой борьбе, — однажды сказал он мне. — Я иногда напоминаю себе об этом, когда приходится волноваться.

Он был человеком войны в полном значении этого слова. Казалось, он не желал даже и думать о том, что будет делать после победы, которой были отданы все его силы. Как-то я спросил его об этом и прибавил, что это кажется мне вполне естественным: люди, держащие в руках оружие, ежедневно, ежечасно глядящие в лицо смерти, не думают о будущем. Нет ни времени, ни охоты.

— Вы ошибаетесь, — отвечал он. — Думают, и даже очень. Что значит будущее? У каждого свои надежды и планы. Но для всех это победа, возвращение домой, отдых, новая жизнь. Будущее будет прекрасным, — с волнением добавил он. — Не может быть иначе после всего, что испытал народ. Он знает это, и он заботится о будущем, может быть, инстинктивно. Хотите, я расскажу вам одну историю? Судите сами — прав я или нет…

Это было весной сорок второго года. Мы дрались на суше, обороняя П., старинный городок, с дикими садами, с перепутанными улочками, усыпанными в эти дни розовато-белым, нежным цветом черешни. По одной из этих улочек, Нижне-Замковой, шла линия фронта. Среди развалин древней крепости времен Стефана Батория на восточной окраине был мой КП — я командовал отрядом. И вот однажды, под утро, когда, еще не очнувшись от короткого тревожного сна, я сидел над картой, отмечая крестиками дома, из которых были выбиты немцы, ко мне привели маленького старичка в широкополой шляпе.

Седой, бледный, в длинном, засыпанном штукатуркой пальто, небритый, он произвел на меня впечатление полусумасшедшего человека. Но это было далеко не так.

Это был заведующий городским музеем в П., кстати, очень хорошим, о котором я слышал задолго до войны.

— Моя фамилия Перчихин, — сказал он, — и я являюсь потомком тех купцов Перчихиных, в древнем здании которых и основан музей.

Отрекомендовавшись таким образом, он стал излагать свое дело.

— В музее, — объяснил он, — осталось немало ценных произведений искусства. Но среди них есть один бесподобный шедевр, который необходимо вывезти, потому что, если он погибнет, история нам не простит.

Тициан в П.! Я уже собрался было вежливо выпроводить этого потомка купцов Перчихиных. Но он остановил меня.

Представьте себе обстановку, в которой происходил этот разговор: немцы уже начали свой методический обстрел из танков, на этот раз подошедших к нам очень близко, комья земли, осколки камней залетали в блиндаж, а маленький гриб в длиннополом пальто, цитируя древних и новых авторов, невозмутимо рассказывал о Тициане.

Я задумался. В конце концов здесь не было ничего невозможного. Как раз накануне наш врач просил меня послать кого-нибудь за медикаментами, которые, как и Тициан, остались у немцев и в которых мы нуждались не меньше, чем в Тициане. Вот бы и взять разом — медикаменты и Тициана!

Я вызвал лейтенанта Норкина из разведотряда. Я знал его еще по Ханко. Он был ленинградец, из училища Фрунзе — черный, маленького роста. Кстати, он отлично рисовал — кто же еще должен был выручить из беды бессмертного Тициана?

Ночью, прихватив заведующего музеем, который решительно отказался сменить на шлем свою широкополую шляпу, лейтенант отправился за линию фронта на трофейной машине. К утру он вернулся — слегка озадаченный. Он привез и медикаменты и Тициана. Но заведующий музеем, к сожалению, остался в П. навсегда.

— Картина оказалась у него на дому, — доложил лейтенант, — и мы подъехали и взяли ее. Но он в это время стал таскать еще какое-то барахло, и его хлопнули. Так что назад пришлось возвращаться с боем.

Свернутое трубкой большое полотно лежало в машине среди бинтов, спирта, ваты и пакетов стрептоцида. Мы развернули его и ахнули. Черт знает, как это было хорошо: в саду, под цветущими яблонями, стояли большие столы, на которых лежали груды мяса, хлеба и битой птицы. Крестьяне и крестьянки водили хоровод и пели, веселые, потные, здоровые, в праздничных, разноцветных одеждах. В стороне, у бочонка, окруженного факелами, солдат в огромных ботфортах пил вино, и красная струя лилась на его кожаный мундир. Фонари висели на деревьях. Это был сельский бал, праздник весны — великолепная вещь, от которой сразу веселее становилось на сердце. Так и хотелось замешаться в эту толпу, танцевать и пить из бочки вино, закусывая ломтем хлеба и головкой лука.

В конце мая мы оставили П. Нужно было пробиваться к своим — через Березанские леса, Борщевские болота.

Не стану подробно рассказывать об этом походе, о кем в свое время писали в газетах. Мы прошли с боями более тысячи километров. Хлеба не было, мы коптили конину на кострах. Ели и сырую, когда нельзя было разводить костры. Лес, к сожалению, был еще пустой — ни грибов, ни ягод.

Но вернемся к Тициану.

Это был только кусок полотна, который нам, кажется, был совершенно не нужен. Его нельзя было съесть, из него нельзя было стрелять. Пока у нас еще были лошади, Тициана подвязывали к седлу. Мы съели лошадей, и теперь приходилось таскать его на руках — дьявольски неудобно. Ребята ругались. А что, если просто бросить в лесу это большое тяжелое полотно, на котором нарисованы какие-то танцующие люди?

Но вот однажды лейтенант Норкин развернул картину и показал ее краснофлотцам. Что было! Мой отряд состоял из простых ребят, едва ли кто-нибудь из них прежде слышал о Тициане. Да и не до искусства было нам в эти дни! Но точно свет упал на суровые, похудевшие лица. Все, кажется, исчезло — голод, грязь, смертельная усталость, опасность, притаившаяся за каждым кустом. Перед нами была прекрасная жизнь, с ее здоровьем и счастьем, которыми были полны эти счастливые танцующие люди.

Совершенно ясно, что они были за нас. За нас был художник, нарисовавший этого смешного усатого солдата, который пил вино, проливая его на мундир, и чудных девушек, водивших хоровод, и великолепную битую птицу, которую мы еще будем есть, каким бы это ни казалось чудом.

Мы еще будем есть ее, черт возьми! И будем пить вино и плясать под яблонями, на которых висят фонари. В боевых машинах мы проедем по улицам Москвы, и девушки, не хуже тех, что нарисовал художник, будут встречать нас с цветами, и повсюду, куда ни кинешь взгляд, будут цветы и цветы. Под простреленными знаменами мы отдадим командующему последний рапорт — война кончена, мы победили!

Тициан скачать fb2, epub бесплатно

Все в том же сказочном городке Немухине, прямо на глазах у изумленного Петьки Воробьева из снежного вихря появляется прелестная девочка-Снегурочка и знакомится с Петькой. Оказывается, что какой-то проходящий мимо волшебник создал ее из обычной снежной бабы, но о дальнейшей судьбе Снегурочки не позаботился. Петька боится, что с наступлением весны Снегурочка растает, и решает ей помочь.

Роман рассказывает о молодом ученом Татьяне Власенковой, работающей в области микробиологии. Писатель прослеживает нелегкий, но мужественный путь героини к научному открытию, которое оказало глубокое влияние на развитие медицинской науки. Становление характера, судьба женщины-ученого дает плодотворный материал для осмысления современной молодежью жизненных идеалов.

В этой книжке читатель снова встретится с Петькой и Таней, известными ему по прежним сказкам В. Каверина, и узнает о новых необыкновенных приключениях ребят на острове Летающих людей. Рисунки В. Алфеевского.

Накануне вечером комиссар вызвал Корнева и Тумика в свою каюту и заговорил об этой батарее, дальнобойной, которая обстреливала передний край и глубину и которая всем давно надоела.

— Мы несем от нее немалые потери, — сказал он, — и, кроме того, она мешает одной задуманной операции. Нужно ее уничтожить.

Потом он спросил, что они думают о самопожертвовании, потому что иначе ее нельзя уничтожить. Он спросил не сразу, а начал с подвига двадцати восьми панфиловцев, которые отдали за Отчизну свои молодые жизни. Теперь этот вопрос стоит перед ними — Корневым и Тумиком, как лучшими разведчиками, награжденными орденами и медалями Союза.

Бывший клоун, а теперь пенсионер дядя Костя попадает в сказочный городок Немухин. Он скучает и грустит без своей любимой работы, но это продолжается лишь до тех пор, пока немухинцы не уговорили его стать директором Городского музея и начать работу над городским путеводителем. Ведь у такого замечательного волшебного города обязательно должен быть свой путеводитель. Разбирая пыльные экспонаты, дядя Костя обнаруживает загадочный рисунок, на котором изображен какой-то старик. После расспросов немухинских старожилов выяснилось, что это бывший Ночной Сторож музея, неожиданно исчезнувший из города некоторое время назад. Сторож вел летопись жизни города и прятал свои записи внутри музейных экспонатов – подзорной трубы, шкатулки, старинного телефона и др. Все эти записи и послужат основой для городского путеводителя.

Д У Ш Н А Я Н О Ч Ь

Стандартная однокомнатная квартира, ничем не примечательная обстановка. Впрочем, виден некоторый беспорядок. По комнате ходит женщина.

- Сволочь! Скотина! (Берет телефонную трубку.) Тварь, я тебе устрою! (Набирает номер). Ну держись. Поднимай, поднимай свой зад! Ну где ты?! Давай-давай! Нечего спать! Я не сплю и ты не поспишь! Ну. Если ты отключил телефон, я сама приеду, но спать ты не будешь! (Она замолкает, видимо, на другом конце взяли трубку, слушает, беззвучно передразнивает чужое "алеканье", затем бросает трубку.) Постоял?! Теперь двигай. Ложись, ложись, мой хороший, глазки закрывай, засыпай, деточка! Ты у меня поспишь сегодня! Будет тебе и сон и сны! Лег? Бедный, успокоиться не можешь! Ну успокойся, успокойся. Все будет хорошо, все будет наилучшим образом. Да засыпай же, засыпай! Хватит крутиться. Вот так, вот так, хорошо. Причмокнем и уснем.

- Доктор, я болен, - повторил Василий, присаживаясь в кресло.

- Действительно, у вас воспаление легких. Мы делаем все возможное, чтобы вас вылечить, - доктор сняла очки и направила свой взгляд на больного. - Зачем вам нужно это несколько раз повторять мне?

- Доктор, вы не понимаете. Вы мне помочь не можете. Я знаю, что вы не сможете. Я сам не знаю, почему у вас отнимаю время по такому пустяковому поводу.

Истории документальные и несколько изменены.

Гнев, страх, боль, любовь, ненависть, злость, жалось, зависть - вот основа мироздания, основа низменной человеческой жизни. Это еще не полностью вся гамма чувств, которая возникает у двуного мохнатого или не очень существа.

Мы с батей сидели в машине и ждали открытия магазина. Причина была до боли банальной. Электрофуганок который мы купили там четыре часа назад, был не исправен. До открытия оставалось еще минут 10. Естественно, что для работы в гараже я переоделся во все старое, что не жалко испачкать краской или порвать. Картина была довольно интересная, в джипе "Cheerokee Limited" сидит довольно симпатичный мужик, прилично одетый и рядом по виду бомж, только опрятный и довольно молодой. К машине приближался какой-то бомж. То ли в виде молодого человека он угадывал почти собрата, или из каких иных соображений. Отец опустил стекло. - Ребята извините - начал бомж свою речь. "Раз извините - значит будет что-то просить. " Кислая мысль, которая не дает тебе покоя. Тебе противен сам такой факт, что у тебя будут вообще что-то просить. Тут просто встаешь перед дилеммой - если дать, потом будут просить еще, а если не дать, сидя в такой машине - скажут, что жлоб. Человеку всегда не приятно, когда о нем даже думают плохо. Когда я был в Москве, я понял, чем отличаются москвичи от иногородних. Пофигизмом и причем полным. В метро я столкнулся с таким моментом, когда в вагон зашел инвалид. Чечни или Афганистана, без разницы, он был одноногий и с протянутой шапкой пошел по вагону. Кто отводил взгляд, кто делал вид, что читает газету или журнал. Hекоторые протягивали деньги, но сам контингент. В основном это были . пенсионеры или женщины, которые более жалостливые, нежели мужчины, особенно в пожилом возрасте и иногородние. Я понимаю тех, кто ничего не давал. "Hам тяжко - всем тяжко. ". Причем когда я протянул этому парню десятку, сидевший рядом мужчина на меня странно посмотрел "мол, вот идиот, да он за день зарабатывает столько, сколько ты за месяц. ". Hу и пусть, а ты мужик в курсе, сколько стоит хороший протез, обезболивающие и так далее, а если у него жена, да еще и с ребенком? Hо в тот же момент всем давать - для себя ничего не останется. Странные мы люди.

Я познакомился с ней утром. Солнечным восхитительным утром. Солнце только встало и уже пекло во всю. Я сидел на скамейки возле корпуса, когда мимо меня проплыла она. Именно проплыла, ее походка была восхитительна.

Казалось, на свете не найдется мужчины, который мог бы пройти мимо нее. Я был очарован с первой же минуты, когда увидел ее. Точеная фигура, гордая осанка.

- Простите: - я покраснел, - вы только сегодня приехали?

ОПИСАНИЕ АНГЛИЙСКОГО ПЛАТЬЯ С ОТКРЫТОЙ СПИНОЙ

Она не заметила, как уснула. Огонь в таганчике стал меркнуть и, наконец, погас. Ветер распахнул выходные двери, и Смерть, у которой в эту ночь было много дела, заглянула в комнату и увидела девочку, свернувшуюся у остывшей печки, под маминой шубкой.

— Еще одна, — сказала Смерть равнодушно.

— Но я не хочу умирать, — возразила во сне Мариша. — Мне нельзя умирать. Я еще не сделала все, что могла.

— Полно, Мариша! — сказала Смерть. — Все равно, ты не доживешь до утра.

— Уходи, — сказала Мариша.

— Вспомни, как ты когда-то жила, — снова сказала Смерть, — как много было самого необходимого. Ты плакала, потому что новое платье не было готово ко дню твоего рождения. А теперь? У тебя остался только этот слабый огонь в таганчике. Смотри! И он погас. Пора, Мариша, пора!

Так они разговаривали в пустой, холодной квартире, по которой гулял холодный ветер с Невы, и весь город слушал этот разговор — и ночные смены на ушедших под землю заводах, и колоссы Эрмитажа; на одном из них была трещина от снаряда, и, быть может, поэтому он слушал с особенным вниманием.

— Тише, тише, — сказал старый дуб в Летнем саду, с которого тихо упал снег на пышную, затерявшуюся в снегу аллею. — Ну-ка, что скажет на это наша Мариша?

— Мне нельзя умирать, — сказала Мариша. — Что же, напрасно я училась перевязывать раненых и выносить их с поля боя и еще тысяче других вещей согласно программе? Я бы умерла, если бы мне одной была нужна моя жизнь.

И слабой рукой она натянула на себя мамину шубу.

Это была трудная задача — встать, когда не сгибаются ни руки, ни ноги. Но Мариша встала, как всегда, в шесть часов, прослушала сводку и, как всегда, отправилась в магазин за хлебом. Она шла очень медленно и считала шаги. Ей всегда казалось, что магазин очень близко от дома, а на самом деле он был в двухстах двадцати шагах, да еще четыре до прилавка в самом магазине. Вернувшись, она разожгла таганчик. Соседка принесла ей супу и немного поплакала, глядя, как ест Мариша.

— Переезжай ко мне, моя родная, — сказала она. — Ничего, будем жить. Нужно жить.

И она была совершенно права.

Через месяц отряд сандружинниц отправился на фронт, и Мариша шла по ночным улицам и прощалась с городом, в котором все были так нужны друг другу, И город провожал ее.

И тот, на котором была трещина от снаряда, еще долго смотрел ей вслед — все смотрел, хотя отряд давно уже свернул с улицы Халтурина к Марсову полю и давно ничего не было видно в темноте холодной медленной ночи.

Читайте также: