Сочинение рассказ читать онлайн
Обновлено: 04.07.2024
Раз мама еще не пришла с работы, то можно было повалять дурака, что Сережа и делал.
– Птеу! Птеу! Птеу! – изображал Петров залпы орудий.
Барсик облизывал саблезуботигриную морду. Сидел на кухне у батареи, под окном, когда молока в блюдечке совсем не осталось.
– Армия, вперед! – кричал Петров. – Бей фрица! Ура! За Родину!
И на рыцарей полетела горстка мелких гвоздиков – артобстрел перед решающим наступлением. Потом Петров проскакал красным знаменосцем до вершины замка, смастеренного из белых пластмассовых кубиков из набора, и увидел тапочки. На него повеяло лекарствами, горькими и, должно полагать, недобрыми в своей сути.
Свет горел не на потолке, а на столе, поэтому в зале царила полутьма, но все равно Петров никогда бы не перепутал свои, домашние тапочки с чужими. Большие, мокрые и грязные. В них были вдеты худые босые ноги какого-то дяденьки, тоже грязные. И Барсик остался на пороге, с опаской выглядывая из дверного проема. Петров поднял глаза, а красноармеец-знаменосец не успел доскакать до вершины.
Ну, да, дяденька. Мокрый, с худым лицом. На нем был халат, какие обычно выдают в больницах. Сейчас он висел на мужчине потемневшим мешком. Под халатом – пижама, тоже, небось, больничная. И всё бы ничего, только бы вспомнить теперь, забыл он запереть дверь, когда прибежал из школы, или нет.
И волосы мокрые, и с них капает, и с халата капает.
Дяденька стоял в лужице. Он сказал:
– Ну, здравствуй, Петров.
Мальчик заморгал глазами.
– Что сидишь? Не узнал?
Голос у дяденьки был простуженный, несимпатичный какой-то, но при этом знакомый. Что ли, где-то уже слышанный. И тем более его фамилию произнесли. И ком в горле не давал ни охнуть, ни вздохнуть, ни слова вымолвить.
– Николай Васильич? – произнес он.
Дяденькина фигура шевельнулась.
– Рот-то закрой, а то муха залетит.
– Как дела? – произнес Николай Васильич без особого дружелюбия в голосе. – Рассказывай.
Петров посмотрел на своего солдатика, которого держал в руках, потом снова на учителя.
– То есть… что рассказывать? – и вслед за этим спросил: – А вас разве. отпустили?
Мужчина не расслышал вопроса, он стоял и смотрел на пол, на то, как там были разметаны предметы.
– В игрушки играешь? – сделал он вывод из всего увиденного.
Петров глянул на своего знаменосца и бросил его на пол. Так что, пока суд да дело, Барсик прошмыгнул в комнату и немедля юркнул под диван, чтобы уже оттуда с трепетом наблюдать за происходящим.
– Между прочим, Владимир Ильич в твои годы собирал металлолом.
Картинка, представшая перед мысленным взором Петрова, сначала немало подивила его, а потом и рассмешила, так что он даже поджал губы.
Николай Васильевич вздохнул, заложив руки за спину и оглядев комнату.
– Да уж, – произнес он глубокомысленно, посмотрел в сторону окна.
Высокое, какие делали раньше, простенькие занавески, два горшка на подоконнике с торчащей зеленой колючестью.
– Чё? – мальчик встрепенулся.
То была папина функция. Папа, когда был трезвый, всегда после работы проверял дневник и иногда домашнее задание. Чего теперь ради – посторонний мужчина?
Петров думал, что делать. И, не дожидаясь, пока он соизволит подняться, Николай Васильич самостоятельно двинулся к столу, по которому с той небрежностью, какая свойственна лишь бездельникам и шалопаям, раскиданы были ученические принадлежности. Хлюпая тапочками и оставляя следы, подошел туда, стал искать среди книг и тетрадей.
Здесь горела настольная лампа, дававшая так мало света, и Петров смотрел теперь, как Николай Васильич трогает его личные вещи.
– Да уж, – бормотал тот, неспешно листая страницы дневника. – Трояк по литературе. Двойка по русскому. Замечательно. – Снова вздохнул.
Потом Петров увидел, как Николай Васильич повернул голову и теперь смотрел на него. Даже стукнул пальцем по странице дневника. Получился звук, как если бы ударили молотком.
Мальчик вздрогнул. Что-то заставляло его опустить глаза и стоять теперь с видом раскаяния, как это бывало в директорском кабинете.
Еще скажи, что находишься на полпути к исправлению.
Но – с какой стати!
– Игрушки всё? При такой успеваемости? Правильно это? Или нет? Не слышу!
Петров что-то промямлил.
Мальчик поднял голову. Хотелось ему сейчас сказать, четко и внятно, что – по какому праву вообще! И так далее. И находится в их доме, и в вещах лазит! Вместо этого, пробурчал что-то про пятерку по физкультуре.
Николай Васильич расправил плечи, шея его, видимо, затекла.
– Вот что, – начал он, – мне нет дела до остальных твоих предметов.
И снова стал стучать пальцем по столу. Не стучал – гвозди вколачивал.
– До предметов твоих.
Мальчик со вздохом отвернул голову. Ему хотелось выпроводить незваного гостя. Такое сильное нетерпение овладело всем его существом, мочи нет! Но как это сделать? Какие слова подобрать? Петров Сережа не знал. Николай Васильевич, который всегда был такой обыкновенный, и все к нему привыкли за два года, что он проработал в школе, – теперь выглядел странно.
– Ты хотел что-то сказать? – осведомился тот.
Петров почесал голову сначала в одном месте, потом в другом, словно проснулись и стали зудеть в нем искры непослушания.
– Вы вообще чего? Сейчас мама придет.
– Мы вас не приглашали!
Стук пальца о стол прекратился.
– Я расслышал. Дальше-то что?
Чему полагалось следовать дальше, Петров не знал, поэтому молчал.
– Ладно, – со вздохом произнес Николай Васильич. – Что вам задали?
– По русскому языку. Какое домашнее задание?
Петров подумал, а потом ответил:
Он увидел, как рука Николая Васильича, стучавшая до этого пальцем по столу, сначала сжалась в кулак. Потом опять разжалась.
– Не ваше дело, говорю! – и пробурчал себе под нос. – Глухой урод…
– Ай! Вы чё делаете! Пустите!
Николай Васильич не думал отпускать, и глаза его были стеклянные.
Николай Васильич стиснул сильнее, и радуясь той легкости, с какой силе его пальцев поддается детская плоть.
Из-под дивана выскочил Барсик и требовательно промяукал. Петров смотрел, как один тапок, слетевший с ноги Николая Васильича, лежал теперь на полу. Сам же Николай Васильич был здесь и держал его за руку, и воняло от него лекарствами.
– Какое домашнее задание? – слова были процежены слог в слог.
– Брысь! – Николай Васильич топнул босой ногой, коротко обернувшись, и кот снова спрятался под диван.
– Сочинение! – завыл Петров, понимая, что вот-вот потеряет руку. – Сочинение. А-а-а!
Николай Васильич ослабил хватку. Часто моргая, он лизнул сначала верхнюю, потом нижнюю губу.
Он отпустил мальчика, и тот немедленно схватился за свою руку. Стоял, хныкал, глаза его блестели от слез.
Первой мыслью было сорваться и бежать. Бежать! Прямо к двери. Раз забыл запереть ее, когда вернулся из школы, то сейчас она открыта там. Толкнуть и вылететь пулей. И бежать! Петров даже представил это – как ноги, обутые в одни только носки, резво шлепают по лужам – хлюп, хлюп, хлюп – в сгущающихся сумерках. Однако фигура учителя, казавшаяся теперь огромной, преграждала пути к отступлению. И детское сердечко билось в груди, грозясь выпорхнуть, словно из клетки.
– Садись, – сказал Николай Васильич наконец. – За стол. Ручку. Тетрадь бери. Будем писать.
Говорил так, будто устал. И Петров смотрел на него, опасаясь еще какой-нибудь выходки. Послушно сел за стол. Нашел среди всего прочего тетрадь, подтащил к себе, стал переворачивать страницы, до тех пор, пока не добрался до чистого в тонкую полоску листа. Выудил ручку из-под учебников.
– Что писать? – пробурчал он, втягивая пузыри обратно в нос.
– Ты же сам сказал. Сочинение.
– Не пишет, – сообщил Петров.
– Что? – Николай Васильич наклонил голову, прочел: – Что случилось?
Петров провел ручкой раз, другой, потом закрутил, завертел круги по странице. Ничего не добившись, поднес кончик ко рту и задышал на него. Обычная шариковая, с обгрызенным концом, по двадцать копеек за штуку.
– Не пишет, – пробурчал он снова.
Николай Васильич отнял ручку, отвинтил верхнюю ее часть и достал стержень. Поднес к свету.
– Так, – сказал он потом. – Бери другую, продолжай писать.
– Что, в доме ручек нет?
Он взял со стола стеклянную банку, выбросил оттуда рогатку и принялся за поиски. Карандаши, два фломастера, кисточка – ни одной ручки.
– Постой, а это что? – Николай Васильич посмотрел на полку, которую в свое время Сережин папа проколотил над столом, чтобы сыну было, где хранить учебные принадлежности.
– Так, – произнес Николай Васильич, когда аккуратно, чтобы не уронить кораблик, извлек ее оттуда. – Любопытно. А я полгода, как найти ее не…
Он подпрыгнул и обернулся.
Оказалось, что, пока он возился с ручкой, Петров успел соскочить со стула и броситься к окну. А там уже, распахнув форточку, заорать.
Но в этот момент ему зажали рот, сделали это одной рукой, а другой схватили за волосы, да так сильно, что корни волос на затылке хрустнули.
Петров бил пятками о пол и надсадно мычал, пока его тащили обратно. Барсик, выскочив из-под дивана, весь в паутине, жалобно промяукал. Он умудрился запутаться в ногах Николая Васильича, и тот чуть было сам не упал. Петров воспользовался замешательством, вырвался из его рук и побежал в прихожую, мужчина кинулся следом. Замыкал погоню встревоженный кот.
Николай Васильич настиг ребенка у самой двери – тот, вереща, тянул ее и толкал, тянул и толкал, забыв, куда та отворяется.
Они возились в темном закутке, где едва ли мог бы развернуться и один человек. Распихивая ногой валявшуюся обувь, Николай Васильич подволок Петрова к ведру с водой, стоявшему в углу. Воду принесла мама, еще утром, перед уходом на работу. Ходила на тот конец улицы, где была колонка.
– А-а-а! – орал мальчик. – А-а-а!
И заорал еще громче, когда рука заставила его припасть на колени, а потом и нагнуться. По воде плавал осенний листок. Петров всячески сопротивлялся, но у него не получалось, слишком уж сильным был тот дяденька. Он ухватился за ведренные края, но опрокинуть ведро не успел – голова его оказалась в воде. Николай Васильич стал его топить. И почему-то в мозгу теперь промелькнула мысль, что всё это – из-за ручки, черной со светлым ободком. Хотя Петров ее вовсе не стащил, а нашел под партой, когда они после уроков остались на дежурство и мыли полы. Сунул в карман, мало ли. И теперь, получается, учитель русского языка и литературы попросту…
Барсик запрыгнул Николаю Васильичу на спину, чтобы вцепиться тому в голову на затылке, но тотчас соскочил, так что учительская рука не успела его поймать.
– Кха-х. кха-х! – Петров выплевывал воду изо рта и носа. – Кха-х.
– Ах ты, тварь! – прошипел Николай Васильич, держа кота в поле зрения.
Тот, снова подбежавший, выгнул спину и зашипел, обнажая ряд остреньких, как бритвы, зубов. Шерсть на нем дыбилась. Косясь на него с опаской, Николай Васильич отпустил ребенка, и тот, хватая ртом воздух, упал у ведра, а потом стал отползать.
Николай Васильич принес ему полотенце, чтобы тот вытерся. Петров сидел за столом. Был привязан халатным поясом к спинке стула, но так, чтобы руки остались свободными. По его веснушчатому лицу текли вода и слезы. Он взял полотенце, вытерся, всхлипывая. Николай Васильич тем временем проверял степень наполненности перьевой ручки. Как оказалось, та равнялась нулю.
– Чернила в доме есть? – спросил он.
– Вы за это ответите!
Николай Васильич взглянул на него. Потом на кота, который выглядывал из-под дивана.
Петров понимал, что милицию он не вызовет. Телефона в квартире не было, так же, как не было его и у соседа сверху. Как, собственно, и самого дяди Вани, то бишь Ивана Сергеича, в настоящее время отбывавшего пятнадцать суток за очередную пьяную выходку в общественном месте.
Петров попытался обернуться, чтобы посмотреть на настенные часы. Время должно было говорить о том, что с минуты на минуту появится мама. Она-то урода выгонит! Прогонит отсюда, из их дома, а завтра обязательно напишет заявление в милицию. Рука ныла выше локтя. Наверно, будет огромный черный синяк в виде следов от пальцев. А голова на затылке, там, где хватали за волосы, горела ужасно и щипала.
– Ладно. Где точилка?
Петров ничего не ответил.
– Точилка, спрашиваю, где?
– Не знаю! В портфеле!
Николай Васильич огляделся, всё по полу шарил, но портфеля не нашел. Ага, тот был под столом! Учитель нагнулся и достал его. Пока лез за портфелем, Барсик выбрался наружу и хотел было хватить его за руку, но побоялся и спрятался обратно.
Потом они с мальчиком наблюдали за тем, как Николай Васильич точит карандаш.
Когда пришла мама, Николай Васильич был на кухне, относил туда карандашную стружку в ладони, чтобы выбросить в мусорное ведро.
Маму было слышно из прихожей.
– Ау! – провозгласила она оттуда, снимая плащ и вешая его на крючок у двери. – Я дома.
– МА-А-АМ! – мальчик завыл, теперь уже совсем раскиснув, и слезы рекой потекли из его глаз.
Женщина вошла в комнату. Вошла и застыла. Во взгляде, во всей ее позе читался один сплошной вопрос. В руке у нее была сетка с продуктами, но мама сейчас не могла двинуться с места. Она разглядывала тот кавардак, который творился в комнате, не обращая внимания на тревожно мяукавшего у ног кота, и никак не могла понять, почему ее сын.
– Сереж. что здесь происходит?
– Опять всё разбросал.
Женщина вздрогнула, когда ее сын закричал, но не успела обернуться. Кто-то, кто стоял за спиной, оттянул руку назад, в которой что-то было, и с короткого замаха саданул ей по затылку. Мамина голова дернулась так легко и просто, будто это была голова куклы, а шея привязана ниточкой. Охнув, она выронила сетку, оттуда выпали и покатились по полу яблоки, купленные на рынке. Потом мама как бы, что ли, осела на пол и со вздохом повалилась на бок. И Петров Сережа снова закричал.
Пришел в сознание через полчаса.
Обнаружил, что лежит на полу. Как и почему упал, вспомнить не мог.
Всюду по полу валялись яблоки. Чуть поодаль, выпачканный в крови, валялся молоток. С короткой темной ручкой, из папиного набора, который, вместе с остальными его инструментами, хранился в железном тазу под ванной. Пока был жив, папа часто ими пользовался.
Мальчик поднял голову и огляделся.
Мама лежала там же, где была. Вокруг ее головы растеклась лужа крови. Барсик теперь лакал из нее, тихонько пристроившись с краю.
– Брысь! – прохрипел мальчик, и не узнал своего голоса.
Облизываясь, кот ретировался на кухню, перепрыгнув через мамину голову.
Мальчик хотел подняться, но стул не давал ему этого сделать. Мальчик вспомнил, что был привязан к нему веревкой. не веревкой, а поясом от халата. Тугой, прочный узел под мышкой.
Мальчик что-то пробубнил и снова отключился.
Очнулся оттого, что рука, на которой он лежал, затекла, и ее свело судорогой.
В квартире было тихо, только тиканье часов на стене.
Мальчик зашевелился. Разорвать путы не представлялось возможным. Это при том, что опоясан он был всего лишь в один круг, насколько хватало длины пояса. Но вот выбраться, выползти из них мальчик пытался. Благо, ткань от дождя была еще мокрой и вполне могла поддаться растяжению.
Мальчик барахтался, дергался и выл надсадно, борясь с проклятым поясом.
Наконец, ему удалось выбраться, и он тотчас подполз к лежавшему рядом телу.
– Мам? – он осторожно дотронулся до нее, потом взял за плечо, тихонько толкнул. – Мама?
Барсик появился на пороге и опять жалобно промяукал. Мальчик сел возле мамы и заплакал. Пока он плакал, кот, войдя в зал, обошел тело, а не перепрыгнул через него, и, пристроившись рядом с мальчиком, затих. Только урчание исходило из него.
В прихожей, склонившись над ведром, мальчик долго мыл лицо.
Потом он стоял на кухне. Также простоял какое-то время в туалете.
Буквы выводились ровно, старательно, красные, которые, высыхая, меняли оттенок, темнели.
Сворачивались, почему-то подумал мальчик.
Чернил хватило на всё сочинение, от начала, до конца. Покончив с ним, мальчик вышел из-за стола, лег на пол, рядом с телом мамы, положил голову ей на ногу, бывшую теперь не мягкой, закрыл глаза и скоро уснул. Подле пристроился и кот.
Я взяла ручку и стала писать:
Больше я не знала, что писать. Я посмотрела на Люську. Она так и строчила в тетрадке.
Тут я вспомнила, что один раз постирала свои чулки, и написала:
Больше я уж совсем не знала, что писать. Но нельзя же сдавать такое короткое сочинение!
Тогда я написала:
Я посмотрела вокруг. Все писали и писали. Интересно, о чём они пишут? Можно подумать, что они с утра до ночи помогают маме!
А урок всё не кончался. И мне пришлось продолжать:
А урок всё не кончался и не кончался. И я написала:
И тут наконец зазвенел звонок!
Я очень просила маму не ходить на родительское собрание. Я сказала, что у меня болит горло. Но мама велела папе дать мне горячего молока с мёдом и ушла в школу.
Наутро за завтраком состоялся такой разговор.
Мама. А ты знаешь, Сёма, оказывается, наша дочь замечательно пишет сочинения!
Папа. Меня это не удивляет. Сочинять она всегда умела здорово.
Мама. Нет, в самом деле! Я не шучу! Вера Евстигнеевна её хвалит. Её очень порадовало, что наша дочь любит стирать занавески и скатерти.
Мама. Правда, Сёма, это прекрасно? — Обращаясь ко мне: — Почему же ты мне раньше никогда в этом не признавалась?
— А я стеснялась, — сказала я. — Я думала, ты мне не разрешишь.
— Ну что ты! — сказала мама. — Не стесняйся, пожалуйста! Сегодня же постирай наши занавески. Вот хорошо, что мне не придётся тащить их в прачечную!
Я вытаращила глаза. Занавески были огромные. Десять раз я могла в них завернуться! Но отступать было поздно.
Я мылила занавески по кусочкам. Пока я намыливала один кусочек, другой совсем размыливался. Я просто измучилась с этими кусочками! Потом я по кусочкам полоскала занавески в ванной. Когда я кончала выжимать один кусочек, в него снова заливалась вода из соседних кусочков.
Потом я залезла на табуретку и стала вешать занавески на верёвку.
Ну, это было хуже всего! Пока я натягивала на верёвку один кусок занавески, другой сваливался на пол. И в конце концов вся занавеска упала на пол, а я упала на неё с табуретки.
Я стала совсем мокрая — хоть выжимай!
Занавеску пришлось снова тащить в ванную. Зато пол на кухне заблестел как новенький.
Целый день из занавесок лилась вода.
Я поставила под занавески все кастрюли и сковородки, какие у нас были. Потом поставила на пол чайник, три бутылки и все чашки с блюдцами. Но вода всё равно заливала кухню.
Как ни странно, мама осталась довольна.
— Ты замечательно выстирала занавески! — сказала мама, расхаживая по кухне в галошах. — Я и не знала, что ты такая способная! Завтра ты будешь стирать скатерть.
Рассказы для младших школьников. Внеклассное чтение в начальной школе.
Весёлый рассказ о школе и о школьниках. Рассказ Ирины Пивоваровой о том, как девочка писала сочинение. А что у неё за сочинение получилось узнаете прочитав рассказ до конца.
Ирина Пивоварова. Сочинение
Я взяла ручку и стала писать:
Больше я не знала, что писать. Я посмотрела на Люську. Она так и строчила в тетрадке.
Тут я вспомнила, что один раз постирала свои чулки, и написала:
Больше я уж совсем не знала, что писать. Но нельзя же сдавать такое короткое сочинение!
Тогда я приписала:
Я посмотрела вокруг. Все писали и писали. Интересно, о чём пишут? Можно подумать, что они с утра до ночи помогают маме!
А урок всё не кончался. И мне пришлось продолжать.
А урок всё не кончался и не кончался. И я написала:
И тут наконец зазвенел звонок!
Я очень просила маму не ходить на родительское собрание. Я сказала, что у меня болит горло. Но мама велела папе дать мне горячего молока с мёдом и ушла в школу.
Наутро за завтраком состоялся такой разговор.
Мама: А ты знаешь, Сёма, оказывается, наша дочь замечательно пишет сочинения!
Папа: Меня это не удивляет. Сочинять она всегда умела здорово.
Мама: Нет, в самом деле! Я не шучу, Вера Евстигнеевна её хвалит. Её очень порадовало, что наша дочь любит стирать занавески и скатерти.
Мама: Правда, Сёма, это прекрасно? — Обращаясь ко мне: — Почему же ты мне раньше никогда в этом не признавалась?
— А я стеснялась, — сказала я. — Я думала, ты мне не разрешишь.
— Ну, что ты! — сказала мама. — Не стесняйся, пожалуйста! Сегодня же постирай наши занавески. Вот хорошо, что мне не придётся тащить их в прачечную!
Я вытаращила глаза. Занавески были огромные. Десять раз я могла в них завернуться! Но отступать было поздно.
Я мылила занавески по кусочкам. Пока я намыливала один кусочек, другой совсем размыливался. Я просто измучилась с этими кусочками! Потом я по кусочкам полоскала занавески в ванной. Когда я кончала выжимать один кусочек, в него снова заливалась вода из соседних кусочков.
Потом я залезла на табуретку и стала вешать занавески на верёвку.
Ну, это было хуже всего! Пока я натягивала на верёвку один кусок занавески, другой сваливался на пол. И в конце концов вся занавеска упала на пол, а я упала на неё с табуретки.
Я стала совсем мокрая — хоть выжимай.
Занавеску пришлось снова тащить в ванную. Зато пол на кухне заблестел как новенький.
Целый день из занавесок лилась вода.
Я поставила под занавески все кастрюли и сковородки, какие у нас были. Потом поставила на пол чайник, три бутылки и все чашки с блюдцами. Но вода всё равно заливала кухню.
Как ни странно, мама осталась довольна.
— Ты замечательно выстирала занавески! — сказала мама, расхаживая по кухне в галошах. — Я и не знала, что ты такая способная! Завтра ты будешь стирать скатерть.
Через всю жизнь пронесла молодая учительница Виктория Борисовна свою единственную любовь к Тимофею, которого полюбила еще в юности. Тогда им пришлось расстаться, но прошло время, и Бог снова соединяет одинокие судьбы. Их любовь, испытанная временем и трудностями, расцветает вновь, однако уже совсем иными красками.
Содержание
Чаша живой воды
Вам также может быть интересно
Отзывы читателей
Тамара Резникова 14 книг
В 1997 году семья Резниковых переехала на постоянное жительство в США. В 1999 году супруги уверовали в Бога и посвятили свою жизнь служению благовестия в Америке, Украине, России, Беларуси, Германии, Канаде, Молдове. Во время этих поездок, втречаясь с разными людьми и узнавая их жизненные истории, Тамара откликнулась на Божий призыв писать стихи, христианские рассказы и повести, в которых читателю, через свидетельства христиан, открывались бы пути человека к Спасителю.
Тамара и Виктор воспитали пятерых детей, которым передали свою искреннюю веру.
Читайте также: