Сочинение по заводному апельсину
Обновлено: 17.05.2024
Энтони Бёрджесс. Заводной апельсин Энтони Бёрджесс. Заводной апельсин. Перед вами, бллин, не что иное, как общество будущего, и ваш скромный повествователь, коротышка Алекс, сейчас расскажет вам, в какой kal он здесь vliapalsia.
А на третий день вдруг все накрылось s kontzami. Пошли брать серебро у одной старой kotcheryzhki. Она подняла шум, я ей дал как следует ро tykve, а тут менты. Maltchicki смылись, а меня оставили нарочно, suld. Им не нравилось, что я главный, а их считаю темными. Ну, уж менты мне вломили и там, и в участке.
А дальше хуже. Старая kotcheryzhka померла, да еще в камере zamochili одного, а отвечать мне. Так что сел я на много лет как неисправимый, хотя самому-то было всего пятнадцать.
Жуть как мне хотелось вылезти на свободу из этого kala. Второй раз я бы уж был поосмотрительней, да и посчитаться надо кое с кем. Я даже завел шашни с тюремным священником (там его все звали тюремный свищ), но он все толковал, бллин, про какую-то свободу воли, про нравственный выбор, про человеческое начало, обретающее себя в общении с Богом и всякий такой kal. Ну, а потом какой-то большой начальник разрешил эксперимент по медицинскому исправлению неисправимых. Курс лечения две недели, и идешь на свободу исправленный! Тюремный свищ хотел меня отговорить, но куда ему! Стали лечить меня по методу доктора Бродского. Кормили хорошо, но кололи какую-то, бллин, вакцину Людовика и водили на специальные киносеансы. И это было ужасно, просто ужасно! Ад какой-то. Показывали все, что мне раньше нравилось: drasting, krasting, sunn vynn с девочками и вообще всякое насилие и ужасы. И от их вакцины при виде этого у меня была такая тошнота, такие спазмы и боли в желудке, что ни за что бы не стал смотреть. Но они насильно заставляли, привязывали к стулу, голову фиксировали, глаза открывали распорками и даже слезы вытирали, когда они заливали глаза. А самая мерзость — при этом включали мою любимую музыку (и Людвига вана постоянно!), потому что, видите ли, от нее у меня чувствительность повышалась и быстрее вырабатывались правильные рефлексы. И через две недели стало так, что безо всякой вакцины, от одной только мысли о насилии у меня все болело и тошнило невозможно, и я должен был быть добрым, чтобы только нормально себя чувствовать. Тогда меня выпустили, не обманули.
А на воле-то мне стало хуже, чем в тюрьме. Били меня все, кому это только в голову придет: и мои бывшие жертвы, и менты, и мои прежние друзья (некоторые из них, бллин, к тому времени уже сами ментами сделались!), и никому я не мог ответить, так как при малейшем таком намерении становился больным. Но самое мерзкое опять, что не мог я свою музыку слушать. Это просто кошмар, что начиналось от какого-нибудь Мендельсона, не говоря уж про Иоганна Себастьяна или Людвига вана! Голова на части разрывалась от боли.
И понял я, что юность, даже самая жуткая, проходит, причем, бллин, сама собой, а человек, даже самый zutkii, все равно остается человеком. И всякий такой kal.
Так что скромный повествователь ваш Алекс ничего вам больше не расскажет, а просто уйдет в другую жизнь, напевая самую лучшую свою музыку — дыр-пыр-дыр-дыр-пыр…
Алекс и его дружки совершают множество садистских преступлений, потом Алекс попадает в руки правосудия и получает длительный тюремный срок. Проведя два года в тюрьме, он становится участником группового избиения сокамерника, который в итоге умирает. Всю вину вешают на Алекса. История доходит до высокого начальства. Как раз в это время подходит время для проведения испытаний на людях нового метода лечения, который делает любого человека добрым, хочет он того или нет. Алекс становится первым подопытным. Метод приведения человека к добру крайне жесток, но он эффективен. Алекса вылечивают и выпускают из тюрьмы.
На воле Алекс сталкивается со старыми приятелями и врагами, которые уже успели поступить в полицию. Они до полусмерти избивают Алекса, который стал добрым и уже не может им ответить. И вот именно этот случай снова приводит Алекса в дом писателя.
О чем книга?
Так о чем же эта книга? Она – о корнях подростковой жестокости и о жестокости вообще, о допустимости или недопустимости борьбы с жестокостью жестокими, насильственными методами. В какой-то мере, эта книга – предупреждение о том, что может быть в будущем, если общество будет развиваться по пути тоталитаризма.
Главные герои и их характеристика
О главных героях уже немного говорилось выше. Главный герой – подросток Алекс, которому на момент начала повествования пятнадцать лет, а заканчивается повесть на периоде, когда Алекс стоит на пороге своего восемнадцатилетия. Члены его банды – Джорджик, Пит и Тём. Все четверо – садисты. Они совершают множество преступлений: краж, грабежей, жестоких избиений и изнасилований. Они упиваются человеческими страданиями. Каждую ночь они устраивают вылазки, во время которых нападают на ни в чем не повинных людей на улицах или врываются в чьи-то дома.
Алекс – младший, хотя и главный. Среди дружков он выделяется тем, что, как ни странно, любит классическую музыку. Еще одним странным обстоятельством является то, что Алекс – из благополучной семьи, его родители - вполне хорошие, порядочные люди, Алекс с ними как бы в нормальных отношениях.
Джорджик отличается особой подлостью. В один из налетов на чей-то дом Джорджик погибает. (Алекс в это время уже был в тюрьме. Узнав о гибели Джорджика, Алекс подумал, что Джорджик поплатился за предательство, за то, что сдал Алекса ментам).
Тём – наиболее тупоголовый из всей компании. Едва выйдя из подросткового возраста, он поступает на службу в полицию, где фактически продолжает творить беззаконие. Он остается тем же садистом, только теперь он еще и в погонах.
Пит – самый хитрый. В конце книги он попадается Алексу с симпатичной девушкой, и выясняется, что эта девушка приходится Питу женой. Пит рвет с прошлым и не хочет вспоминать о нем. Он спокойно примиряется с прошлым, словно его и не было.
Проблематика
Главная проблема, которую поднимает Берджесс, является проблема свободы выбора. Можно ли лишать человека способности выбирать, вершить ли ему зло или добро? Автор ставит этот вопрос, но однозначного ответа на него не дает.
Cмысл книги
Смысл книги в том, чтобы заставить читателя задуматься над этой проблемой и чтобы читатель сам попытался дать на этот вопрос ответ.
Символика
Книга изобилует библейской символикой, футуристической символикой, символикой, присущей тоталитарным режимам, а также символикой, характерной для молодежной поп-культуры времени написания романа.
Концовка
Также читают:
Картинка к сочинению Анализ произведения Заводной апельсин Берджесс
Популярные сегодня темы
Красно солнышко над землей взошло. Озарило страну родимую. Край широкий наш, нашу сторону
На свои именины Сережа получил много разных подарков, но особым оказался подарок дяди – сетка, чтобы птиц ловить. Мама мальчика была против, не хотела, чтобы Сережа таким занимался; спрашивала, зачем ему мучить птичек.
Гордость и предубеждение стал одним из самых популярных и любимых англоязычных романов всех времен. Это остается темой литературной критики, и это - основа в английских учебных программах
Поэма эта очень интересна и по форме, и по содержанию. Само название очень ярко, внутри себя контрастно. Как облако можно в штаны нарядить?
Перед вами, бллин, не что иное, как общество будущего, и ваш скромный повествователь, коротышка Алекс, сейчас расскажет вам, в какой kal он здесь vliapalsia.
Мы сидели, как всегда, в молочном баре “Korova”, где подают то самое молоко плюс, мы еще называем его “молоко с ножами”, то есть добавляют туда всякий седуксен, кодеин, беллармин и получается v kaif. Вся наша кодла в таком прикиде, как все maltchiki носили тогда: черные штаны в облипку со вшитой
в паху металлической чашкой для защиты сами знаете чего, куртка с накладными плечами, белый галстук-бабочка и тяжелые govnodavy, чтобы пинаться. Kisy все тогда носили цветные парики, длинные черные платья с вырезом, а grudi все в значках.
Ну, и говорили мы, конечно, по-своему, сами слышите как со всякими там словечками, русскими, что ли. В тот вечер, когда забалдели, для начала встретили одного starikashku возле библиотеки и сделали ему хороший toltchok (пополз дальше па karatchkah, весь в крови), а книжки его все пустили в razdrai. Потом сделали krasting в одной лавке, потом большой drasting с другими maltchikami (я пустил в ход бритву, получилось классно).
А уже потом, к ночи, провели операцию “Незваный гость”: вломились в коттедж к одному хмырю, kisu его отделали все вчетвером, а самого оставили лежать в луже крови.
Он, бллин, оказался какой-то писатель, так по всему дому летали обрывки его листочков (там про какой-то заводной апельсин, что, мол, нельзя живого человека превращать в механизм, что у всякого, бллин, должна быть свобода воли, долой насилие и всякий такой kal).
На другой день я был один, и время провел очень kliovo. По своему любимому стерео слушал классную музыку – ну, там Гайдн, Моцарт, Бах. Другие maltchild этого не понимают, они темные: слушают popsu – всякое там дыр-пыр-дыр-дыр-пыр.
А я балдею от настоящей музыки, особенно, бллин, когда звучит Людвиг ван, ну, например, “Ода к радости”. Я тогда чувствую такое могущество, как будто я сам бог, и мне хочется резать весь этот мир (то есть весь этот kal!) на кусочки своей бритвой, и чтобы алые фонтаны заливали все кругом. В тот день еще oblomiloss.
Затащил двух kis-maloletok и отделал их под мою любимую музыку.
А на третий день вдруг все накрылось s kontzami. Пошли брать серебро у одной старой kotcheryzhki. Она подняла шум, я ей дал как следует ро tykve, а тут менты.
Maltchicki смылись, а меня оставили нарочно, suld. Им не нравилось, что я главный, а их считаю темными. Ну, уж менты мне вломили и там, и в участке.
А дальше хуже. Старая kotcheryzhka померла, да еще в камере zamochili одного, а отвечать мне. Так что сел я на много лет как неисправимый, хотя самому-то было всего пятнадцать.
Жуть как мне хотелось вылезти на свободу из этого kala. Второй раз я бы уж был поосмотрительней, да и посчитаться надо кое с кем. Я даже завел шашни с тюремным священником (там его все звали тюремный свищ), но он все толковал, бллин, про какую-то свободу воли, про нравственный выбор, про человеческое начало, обретающее себя в общении с Богом и всякий такой kal. Ну, а потом какой-то большой начальник разрешил эксперимент по медицинскому исправлению неисправимых.
Курс лечения две недели, и идешь на свободу исправленный! Тюремный свищ хотел меня отговорить, но куда ему! Стали лечить меня по методу доктора Бродского. Кормили хорошо, но кололи какую-то, бллин, вакцину Людовика и водили на специальные киносеансы.
И это было ужасно, просто ужасно! Ад какой-то. Показывали все, что мне раньше нравилось: drasting, krasting, sunnvynn с девочками и вообще всякое насилие и ужасы.
И от их вакцины при виде этого у меня была такая тошнота, такие спазмы и боли в желудке, что ни за что бы не стал смотреть. Но они насильно заставляли, привязывали к стулу, голову фиксировали, глаза открывали распорками и даже слезы вытирали, когда они заливали глаза. А самая мерзость – при этом включали мою любимую музыку (и Людвига вана постоянно!), потому что, видите ли, от нее у меня чувствительность повышалась и быстрее вырабатывались правильные рефлексы.
И через две недели стало так, что безо всякой вакцины, от одной только мысли о насилии у меня все болело и тошнило невозможно, и я должен был быть добрым, чтобы только нормально себя чувствовать. Тогда меня выпустили, не обманули.
А на воле-то мне стало хуже, чем в тюрьме. Били меня все, кому это только в голову придет: и мои бывшие жертвы, и менты, и мои прежние друзья (некоторые из них, бллин, к тому времени уже сами ментами сделались!), и никому я не мог ответить, так как при малейшем таком намерении становился больным. Но самое мерзкое опять, что не мог я свою музыку слушать. Это просто кошмар, что начиналось от какого-нибудь Мендельсона, не говоря уж про Иоганна Себастьяна или Людвига вана!
Голова на части разрывалась от боли.
Когда мне совсем уж плохо было, подобрал меня один muzhik. Он мне объяснил, что они со мной, бллин, сделали. Лишили меня свободы воли, из человека превратили в заводной апельсин!
И надо теперь бороться за свободу и права человека против государственного насилия, против тоталитаризма и всякий такой. И тут, надо же, что это оказался как раз тот самый хмырь, к которому мы тогда с операцией “Незваный гость” завалились. Kisa его, оказывается, после этого померла, а сам он слегка умом тронулся.
Ну, в общем, пришлось из-за этого от него делать nogi. Но его drugany, тоже какие-то борцы за права человека, привели меня куда-то и заперли там, чтобы я отлежался и успокоился. И вот тогда из-за стены я услышал музыку, как раз самую мою (Бах, “Бранденбургский квартет”), и так мне плохо стало: умираю, а убежать не могу – заперто.
В общем, приперло, и я в окно с седьмого этажа…
Очнулся в больнице, и когда вылечили меня, выяснилось, что от этого удара вся заводка по доктору Бродскому кончилась. И снова могу я и drasting, и krasting, и sunn-rynn делать и, главное, слушать музыку Людвига вана и наслаждаться своим могуществом и могу под эту музыку любому кровь пустить.
Стал я опять пить “молоко с ножами” и гулять с maltchikami, как положено. Носили тогда уже такие широкие брюки, кожанки и шейные платки, но на ногах по-прежнему govnodavy. Но только недолго я в этот раз с ними shustril. Скучно мне что-то стало и даже вроде как опять тошно.
И вдруг я понял, что мне теперь просто другого хочется: чтоб свой дом был, чтобы дома жена ждала, чтобы маленький беби…
И понял я, что юность, даже самая жуткая, проходит, причем, бллин, сама собой, а человек, даже самый zutkii, все равно остается человеком. И всякий такой ка1.
Так что скромный повествователь ваш Алекс ничего вам больше не расскажет, а просто уйдет в другую жизнь, напевая самую лучшую свою музыку – дыр-пыр-дыр-дыр-пыр…
Смысл названия книги
Такое определение подходит и под главного героя. Энтони Берджесс в своем произведении изображает человека, который не живет, а мытарствует. Роман делится на четыре части:
- Изображение мира, в котором живет главный герой – Алекс.
- Тюрьма.
- Мытарство главного героя после освобождения.
- Подведение итогов жизни Алекса.
- В переводе с английского языка – это апельсин.
- В переводе с малайского языка – это человек.
О чем книга Заводной апельсин
Энтони Берджесс изображает в своем романе будущее. Его он видит в темных красках. Оно ужасно. В таком мире главенствующее положение занимают криминальные группы, состоящие только из молодых людей. Другими словами, автор изображает подобие России в девяностые годы прошедшего века.
Главный герой – Алекс – один из главных людей в подобной группировке. Правительство уже смерилось с формированием и существованием криминала и даже не пытается как-либо с этим бороться. Попытки противостоять криминальным группировкам уже были, но молодые люди объединялись в одно сообщество и давали отпор государственным властям. Такие группировки основывались на агрессии. Главным в них являлся самый сильный, злой и воинственный человек. Самые агрессивные занимали верховное место.
Алекс приходит к выводу, что больше в этом мире ему нет места. В этом обществе ему не выжить.
Смысл произведения Заводной апельсин
Энтони Берджесс в своей жизни пережил множество предательств и жестокостей по отношению и к себе, и к родным. Например, его беременная жена подверглась зверским избиениям и в итоге потеряла младенца.
Автор показывает не только мир, где происходит действие романа, в темных красках, но и каждое слово носит негативные оттенки. Из-за этого произведение достаточно сложно для понимания и чтения.
Смысл финала книги Заводной апельсин
Энтони Берджесс хотел передать идею о том, что зло сидит в каждом человеке – в ком-то глубже, а в ком-то – нет.
Читайте также: