Сочинение платона пир читать
Обновлено: 02.07.2024
Кажется, я не готов к рассказу о том, о чем вы спрашиваете меня. Ведь вот недавно случилось мне из своего фалерского дома идти в город, как один из моих знакомых, шедший позади, увидел меня издалека и, желая остановить, шутливо крикнул:
– Ох, это фалерский Аполлодор! Что бы подождать!
Я остановился и подождал. Тогда он сказал:
– Ведь я недавно еще искал тебя, Аполлодор, с намерением расспросить о беседе Агафона, Сократа, Алкивиада и других присутствовавших тогда на вечере: какие речи вели они о любви? Мне рассказывал о них некто слышавший это от Феникса, сына Филиппова, и говорил, что и тебе то же известно; но в его рассказе не было ничего ясного. Так расскажи мне ты, потому что тебе всего приличнее передавать речи твоего друга. И вопервых, скажи, – промолвил он, – сам ты участвовал в этой беседе или нет?
– Из твоего вопроса, участвовал ли я, видно уже, что твой рассказчик не рассказал тебе ничего ясно, если ты представляешь эту беседу как дело, происходившее недавно.
– И я то же думаю.
– Куда мне, Главкон! – промолвил я. – Разве не знаешь, что протекло уже много лет, как Агафон и не приезжал сюда? А тому, как я начал обращаться с Сократом и каждый день ревностно замечать, что он говорит или делает, не прошло еще и трех лет. До этого же времени я бегал куда случалось и, думая, будто что-то делаю, был самым жалким, не менее, чем ты теперь с твоей мыслью, что лучше делать все, что угодно, нежели философствовать.
– Не смейся, – прервал он, – а скажи мне, когда происходила эта беседа.
– Происходила она еще во время нашего детства, когда Агафон, выиграв награду первой своей трагедией, на другой день приносил жертву благодарности вместе со своими хористами.
– Стало быть, это было, как видно, очень давно. Кто же тебе пересказывал, не сам ли Сократ?
– Нет, клянусь Зевсом, – отвечал я, – но тот же, кто Фениксу, – некто Аристодем, кидафинеец, человек маленький и всегда босоногий. Он был в том собрании, потому что любил Сократа, как мне кажется, больше всех тогдашних. Впрочем, кое о чем из того, что слышал от него, после спрашивал я и у Сократа, и он подтвердил то, что тот рассказывал.
– Почему же ты не расскажешь этого мне? – спросил он. – Ведь дорога-то в город такова, что идущих располагает говорить и слушать.
Итак, идя вместе, мы завели о том речь. Вот причина, по которой я, как и сказал вначале, не был готов к этому. И если теперь надобно рассказывать, то должно сделать это, потому что, кроме пользы, которую думаю получить, я вообще бываю чрезвычайно рад, когда или сам говорю что-нибудь о философии, или слушаю других. А что касается до иных речей, особенно каковы они у вас – людей богатых и предприимчивых, то вы надоедаете ими, и мне жаль друзей ваших, потому что, ничего не делая, вы думаете, будто что-то делаете. Может, и вы со своей стороны почитаете меня несчастным, и я полагаю, что ваше мнение справедливо; только относительно вас-то у меня не мнение, а знание.
Главкон. Ты всегда тот же, Аполлодор, всегда порицаешь и себя и других, и мне кажется, начиная с себя, просто всех почитаешь жалкими, кроме Сократа. Не знаю, откуда взяли называть тебя этим именем – именем неистового; только в своих речах ты всегда таков – сердишься и на себя, и на всех других, кроме Сократа.
Аполлодор. Ах, любезнейший! Уж разумеется, что если я так мыслю и о себе, и о вас, то неистовствую и заблуждаюсь.
Главкон. Но теперь, Аполлодор, не стоит спорить об этом; а вот о чем мы просили тебя – не откажись и расскажи, какие тогда были речи.
Аполлодор. Были какие-то такие. Но лучше постараюсь рассказать вам все сначала так, как тот мне рассказывал.
Встретившись с Сократом, вымывшимся и обутым в сандалии, что случалось с ним редко, я спросил его: куда он идет таким пригожим? А он отвечал:
– На пир к Агафону. Вчера я ушел с его торжества, испугавшись толпы, и обещал прийти сегодня. Так вот и принарядился, чтобы к хорошему идти таким же. А ты, Аристодем, как находишь намерение идти на ужин незваным? – спросил он.
– Да так, – отвечал он, – как прикажешь.
– Пойдем же вместе, – сказал он, – и испортим пословицу таким изменением, что к столам добрых людей добрые идут сами собою. Ведь Гомер-то, должно быть, не только испортил эту пословицу, но и посмеялся над нею, когда, изобразив Агамемнона в воинских делах человеком отличным и дельным, а Менелая воином слабым, заставил последнего, в то время как Агамемнон принес жертву и давал праздник, прийти к его столу незваным, заставил худшего прийти на пир к лучшему.
Выслушав эти слова, тот сказал:
– Так, может быть, и я поступлю неладно, не как ты говоришь, Сократ, а как говорит Гомер, что, будучи человеком плохим, приду незваный на пир человека мудрого. Разве, ведя меня, ты сам скажешь что-нибудь в мое оправдание? Ведь я-то не признаюсь, что пришел незваный, но что приглашен был тобою.
– Идя вдвоем, – сказал он, – вместе и будем думать друг за друга, что говорить. Пойдем.
Потолковав между собой таким образом, мы пошли. Но Сократ, углубившись как-то в самого себя, остановился на дороге и, когда я хотел ждать его, велел мне идти вперед. Пришедши к дому Агафона, я нашел дверь отворенной и испытал тут, рассказывал он, нечто смешное. В доме встретился какой-то мальчик и повел меня прямо туда, где сидели другие и где я застал их собиравшимися уже ужинать. Там Агафон, только что увидел меня, тотчас сказал:
– А! Аристодем? Кстати пришел, будешь вместе с нами ужинать. А если приход твой для чего иного, то отложи до другого времени. Я и вчера искал тебя, чтобы пригласить, да не мог найти. А почему не привел ты к нам Сократа?
Тут, обернувшись, я увидел, что Сократа за мною не было, и сказал:
– Ведь и мне самому случилось прийти с Сократом, который позвал меня сюда на ужин.
– И хорошо сделал, – промолвил Агафон, – но где же Сократ?
– Остался позади, сейчас войдет. Впрочем, я и сам удивляюсь, где бы мог он быть.
– Мальчик, посмотри, – сказал Агафон, – и введи Сократа. А ты, Аристодем, – промолвил он, – садись подле Эриксимаха.
Мальчик обмыл меня, чтобы мне возлечь, а другой кто-то из мальчиков пришел и доложил, что Сократ, пошедши назад, остановился у соседнего крыльца и не хотел войти по моему зову.
– Вздор говоришь, – сказал Агафон, – зови его и не отпускай.
– Нет, оставьте его, ведь у него есть такая привычка. Иногда он отойдет, куда случится, и станет. Я думаю, придет тотчас, поэтому не трогайте его, оставьте.
– Сделаем и так, если тебе угодно, – сказал Агафон. – А вы, мальчики, угощайте нас и непременно подавайте все, что захотите, так как над вами нет распорядителя, чего я никогда не делал. Представляйте теперь, что и я приглашен вами на ужин, и эти прочие, и служите нам, чтобы мы хвалили вас.
После этого стали мы ужинать, а Сократ не входил. Агафон часто приказывал звать Сократа, но он не соглашался. Наконец Сократ явился, по своему обычаю, для беседы, промешкав, вопреки обычаю, не слишком долго; ужин как раз был на середине. Тут Агафон, которому случилось возлежать одному и последним, сказал:
– Сюда, Сократ, поместись подле меня, чтобы, прикасаясь к тебе, я насладился той мудростью, которая представлялась тебе там – у крыльца. Ведь явно, что ты нашел ее и держишь, а без того и с места не сошел бы.
Сократ сел и сказал:
– Прекрасно было бы, Агафон, если бы мудрость была такова, что из полнейшего между нами текла бы в пустейшего, когда мы прикасаемся друг к другу, как вода в чашах из полнейшей через шерсть течет в пустейшую. Ведь если бы такова была и мудрость, то для меня много значило бы склониться возле тебя, потому что от тебя я наполнился бы, думаю, обширной и прекрасной мудростью. Моя-то мудрость, может быть, плоха и сомнительна, как сновидение, а твоя блистательна и весьма успешна: она в тебе, человеке еще молодом, вон с какой силой недавно воссияла и проявилась при свидетельстве более чем тридцати тысяч эллинов.
Глубокие и серьезные основополагающие идеи своей философии Платон облекает в легкомысленный жанр симпосий – застольных бесед. За расслабляющей чашей доброго вина, после обильного стола, пирующие ведут неспешную беседу о благе и любви.
Застолье происходит в доме известного в то время драматурга Агафона, а основной спор происходит между комедиографом Аристофаном, неудобным философом Сократом и прославленным политиком и полководцем Алкивиадом.
Каждый из присутствующих произносит собственную речь, которые Платон облекает короткими вступлением и заключением.
Так как гости решили пить вино ради удовольствия, а не для опьянения, беседа получилась весьма поучительная.
©MrsGonzo для LibreBook
Иллюстрации
Произведение Пир полностью
Читать онлайн Пир
| Аполлодор и его друг | 09.04.13 | |
| Речь Федра: древнейшее происхождение Эрота | 09.04.13 | |
| Речь Павсания: два Эрота | 09.04.13 | |
| Речь Эриксимаха: Эрот разлит по всей природе | 09.04.13 | |
| Речь Аристофана: Эрот как стремление человека к изначальной целостности | 09.04.13 | |
| Речь Агафона: совершенства Эрота | 09.04.13 | |
| Речь Сократа: цель Эрота – овладение благом | 09.04.13 | |
| Речь Алкивиада: панегирик Сократу | 09.04.13 | |
| Заключительная сцена | 09.04.13 | |
Купить онлайн
Symposium
Symposium
Symposium
Начинающий писатель, чей первый роман вызвал восторженные отзывы критиков, но мало радовал продажами, получил шестизначный аванс на новый роман, при условии, что он постарается больше угодить читателям, чем профессионалам. Практически вместе с этим радостным событием, он узнает, что страдает тяжелым наследственным заболеванием, которое может привести к смертельному исходу в течение года. Как сговорившись, его лучшая подруга решила родить от него ребенка, воспользовавшись услугами экстракорпоральных технологий.
В Нью-Йорке, с его частыми ураганами и социальными волнениями, он должен просчитать свою возможную смерть и перспективы отцовства в городе, который вот-вот зальет водой.
(с) MrsGonzo для LibreBook
Научные достижения и новые технологии открыли для будущего всего человечества самые невероятные перспективы. Земля перестала быть для него единственным домом. Новые места обитания охватили всю солнечную систему: планеты, спутники и даже астероиды между ними. Каждое – чудо инженерной техники, некоторые – Настоящее произведение искусства.
Но в этом, 2312 году, роковая последовательность событий заставит человечество отстаивать свое прошлое, настоящее и будущее. Первое из этих событий происходит на Меркурии, в городе Терминатор, инженерном чуде беспрецедентного масштаба. Неожиданная смерть той, которая обладала способностью предвидеть. Для Суон Эр Хун ее смерть изменит всю жизнь.
Всю свою жизнь Суон создавала миры. Теперь она встанет во главе заговора, чтобы их уничтожить.
(с) MrsGonzo для LibreBook
Всемирно известный роман Рэя Брэдбери “451 градус по Фаренгейту” - литературный шедевр двадцатого века, мрачный роман о мрачном будущем, ужасающе пророческий в своих предостережениях.
Гай Монтэг - пожарный. Но его работа никак не связанна с тушением пожаров. Напротив, он их воспламеняет. Вместе со своим подразделением он сжигает книги, этот источник всех распрей и несчастий, а заодно с книгами сжигает и дома тех, кто осмеливается хранить их у себя, вопреки тотальному запрету правительства. [сами дома из несгораемого материала] Но единственный разговор со странной девушкой Клариссой что-то кардинально меняет в сознании и душе пожарника.
Мощная поэтическая проза Брэдбери в сочетании с невероятной проницательностью позволили создать роман, который и спустя шесть десятилетий после первой публикации все так же удивляет и шокирует читателя.
© MrsGonzo для LibreBook
Настоящее издание в своем роде обобщение режиссерской практики Андрея Кончаловского, описание мастером его художественного метода. Естественно, с примерами работы над конкретными фильмами, драматическими и оперными спектаклями, а помимо того – и с размышлениями о месте и роли киноискусства (как и искусства вообще) в контексте времени.
Сборник включает материалы устных выступлений и публикаций режиссера, примерно с середины 1970-х годов вплоть до текущего времени. Сюда относятся лекции Кончаловского для слушателей Высших сценарных и режиссерских курсов, мастер-классы, иные публичные выступления. В сборник входят также материалы интервью, отдельные статьи, фрагменты эссе, главы из мемуарных книг режиссера.
Таким образом, читатель получит возможность проследить, какие взгляды мастера на творчество и жизнь изменились, а какие остались практически неизменными как основа его мировоззрения.
Издание привлечет внимание тех, кто не равнодушен к проблемам киноискусства, интересуется мировым и отечественным кинематографом, в частности творчеством Кончаловского, его взглядами на сложный процесс становления отечественной и мировой художественной культуры.
Книга, предлагаемая читателям, должна способствовать лучшему пониманию учения Мартина Лютера (1483-1546) и Реформации, нежели это наблюдается до сих пор в отечественном образовании и науке. Состав и последовательность работ Лютера, вошедших в настоящий сборник, были обусловлены, прежде всего, их несомненной важностью для выяснения цели и движущих сил реформации средневековой Церкви. Однако, как показывает опыт Германии, знакомство с произведениями немецкого реформатора - условие необходимое, но еще недостаточное для выяснения исторического и культурного значения Реформации. Для этого, очевидно, требуется знакомство с учениями, возникшими позже на ее почве.
Отобранные для этой цели произведения являются материалом, дающим представление о духовных исканиях в Германии за последние пять столетий.
Двуязычное собрание "Стихотворений и избранных Cantos" Эзры Паунда, в которое вошли все лирические стихотворения, поэмы и переложения Паунда, а также более 25 Cantos, - издание уникальное. Эзра Паунд был одним из влиятельнейших поэтов и критиков XX века. Однако его творчество еще не известно русскоязычному читателю. В силу ряда исторических, идеологических и политических причин до сих пор стихи основоположника американского и европейского модернизма публиковались на русском языке лишь в антологиях и в периодических изданиях, за исключением одной маленькой книги стихотворений, уже давно ставшей библиографической редкостью.
В данное собрание отобраны все лучшие переводы из числа опубликованных, включены архивные материалы (переводы М.Зенкевича, В.Дукельского, В.Рогова, А.Кистяковского), а ведущие мастера перевода, среди которых М.Л.Гаспаров, В.М.Микушевич, О.Седакова, М.Фрейдкин, И.Кутик, Я.Пробштейн и другие, впервые перевели на русский язык произведения Паунда.
Мы все зависим от случайностей. И трудно поверить в то, что именно она, случайность, неуверенной рукой рисует траекторию моей жизни. Я не хотел признаваться в этом даже себе. Я не хотел признавать себя пораженным и отдавать победу ей, но, теперь, когда я узнал, что она вольна повелевать нами и играть в злые или добрые игры в зависимости от своего настроения, теперь я хочу предостеречь всех от глупой, поверхностной самоуверенности и самонадеянного счастья, такого неверного и обманчивого.
Этот роман успел стать культовым для поколения 1990-х, чья жизнь пришлась на самые тяжелые переломные моменты новой России.
Пестрая картина русской жизни во всей своей абсурдности, вечные русские вопросы, мучительный поиск путей и смыслов. Новые русские и обычные советские люди, братки и руководители высшего звена, люмпены и идейные – все перемешались, во времена, когда их еще не разделяли высокие заборы и видеокамеры.
Гуманитарий и литератор Вавилен Татарский, в этом качестве новому времени не нужен. В мучительных поисках своего места, он поступает на службу в рекламное агентство. Обнаруженный талант сочинять рекламные слоганы обеспечил Татарскому головокружительную карьеру.
(с) MrsGonzo для LibreBook
Швейцарский писатель Макс Фриш - одна из крупнейших фигур европейской литературы второй половины XX века. Его романы "Штиллер", "Homo Фабер", "Назову себя Гантенбайн", "Монток", пьесы "Санта Крус", "Дон Жуан, или любовь к геометрии", "Бидерман и поджигатели", "Биография" хорошо известны во всем мире. Однако путь Фриша к славе был достаточно долгим. Архитектор по профессии, он лишь в начале 50-х решился полностью посвятить себя литературе. Признание пришло к нему сначала за границей и только потом на родине. В спокойной и благополучной Швейцарии он чувствовал себя бунтарем и борцом. Он был горд своей принадлежностью к клану "обличителей". Роман "Homo Фабер" написанный Фришем в 1957 году, относится к числу его программных произведений. Это дневник героя, начатый ради самооправдания, но превратившийся в обвинительный документ человеку, утратившему цельность, идентичность с самим собой. Здесь звучит характерная для всего творчества писателя тема изменчивости человеческого сознания, тема маски, роли, которую человек должен играть. И все же в романе явственно прочитывается главная мысль автора - личность уничтожить нельзя.
Герой рассказа возвращается домой и видит, как с его дома снимают баскетбольный щит — он больше не понадобится, потому что его сын, его партнер в игре никогда не вернётся из Сайгона. Ночью отец вышел играть с сыном… в последний раз.
Рассказ входит в сборник "Полуночный танец дракона" (2002).
По внушительному размеру (около 400 страниц), многообразию и солидности анализируемых тем этот Сократический диалог Платона без колебаний можно назвать главным его философским трудом. Он создавался на протяжении длительного времени и вобрал в себя все основные положения учения мыслителя. В первую очередь, его воззрения о справедливости, правильном воспитании и искусстве.
Для Платона, идеальное государство воплощает в жизнь идеалы справедливости. Социальная структура государства по Платону соответствует его же теории структуры души человека и, в конечном итоге, космоса.
Его социальная утопия пленительна и загадочна, но именно она дала небывалый толчок развитию европейской философской мысли, и, до наших дней, не утратила актуальности во многих аспектах.
©MrsGonzo для LibreBook
Книга содержит образцы греческой лирики (Гомер, Сапфо, Анакреонт, народные песни и др.), а также лирики Рима (Катулл, Флакк, эпиграммы Сенеки и др.).
Вступительная статья С. Шервинского. Составление и примечания С. Апта (1-644) и Ю. Шульца (645-1020).
К вашим расспросам я, по-моему, достаточно подготовлен. На днях, когда
я шел в город из дому, из Фалера, один мой знакомый увидал меня сзади и
шутливо окликнул издали.
- Эй, - крикнул он, - Аполлодор, фалерский житель, погоди-ка!
Я остановился и подождал.
- Аполлодор, - сказал он, - а ведь я как раз искал тебя, чтобы
расспросить о том пире у Агафона, где были Сократ, Алкивиад и другие, и
узнать, что же это за речи там велись о любви. Один человек рассказывал мне
о них со слов Феникса, сына Филиппа, и сказал, что ты тоже все это знаешь.
Но сам он ничего толком не мог сообщить, а потому расскажи-ка мне обо всем
этом ты - ведь тебе больше всех пристало передавать речи твоего друга. Но
сначала скажи мне, присутствовал ли ты сам при этой беседе или нет?
И я ответил ему:
- Видимо, тот, кто тебе рассказывал, и впрямь не рассказал тебе ничего
толком, если ты думаешь, будто беседа, о которой ты спрашиваешь, происходила
недавно, так что я мог там присутствовать.
- Да, именно так я и думал, - отвечал он.
- Да что ты, Главкон? - воскликнул я. - Разве ты не знаешь, что Агафон
уже много лет здесь не живет? А с тех пор как я стал проводить время с
Сократом и взял за правило ежедневно примечать все, что он говорит и делает,
не прошло и трех лет. Дотоле я бродил где придется, воображая, что занимаюсь
чем-то стоящим, а был жалок, как любой из вас, - к примеру, как ты теперь,
если ты думаешь, что лучше заниматься чем угодно, только не философией.
- Чем смеяться над нами, - ответил он, - лучше скажи мне, когда
состоялась эта беседа.
- Во времена нашего детства, - отвечал я, - когда Агафон получил
награду за первую свою трагедию, на следующий день после того, как он
жертвоприношением отпраздновал эту победу вместе с хоревтами.
- Давно, оказывается, было дело. Кто же рассказывал об этом тебе, не
сам ли Сократ?
- Нет, не Сократ, а тот же, кто и Фениксу, - некий Аристодем из
Кидафин, маленький такой, всегда босоногий; он присутствовал при этой
беседе, потому что был тогда, кажется, одним из самых пылких почитателей
Сократа. Впрочем, и самого Сократа я кое о чем расспрашивал, и тот
подтвердил мне его рассказ.
- Так почему бы тебе не поделиться со мной? Ведь по дороге в город
удобно и говорить и слушать.
Микропересказ : Философский текст о природе любви и её видах, представленный в виде беседы древних греков, которые восхваляют бога Эрота. Центральное место занимают идеи Сократа о прекрасном, суть которого — благо.
Аполлодор и его друг
Аполлодор по просьбе друга при встрече с ним рассказывает о пире у Агафона, где были Сократ, Алкивиад и другие и велись речи о любви. Было это давно, сам Аполлодор там не присутствовал, а узнал о беседах тех от Аристодема.
В тот день Аристодем встретил Сократа, который позвал его с собою на ужин к Агафону. Сократ отстал и явился в гости позднее. После ужина присутствующие возлежали и по очереди говорили похвальное слово богу Эроту.
Речь Федра: древнейшее происхождение Эрота
Речь Павсания: два Эрота
Существуют два Эрота: пошлый и небесный. Эрот пошлый даёт любовь людям ничтожным, небесная любовь — это, прежде всего, любовь к юношам, к созданию более умному и возвышенному, чем женщина. Такая любовь — забота о нравственном совершенствовании:
Похвально, если возлюбленный юноша принимает ухаживания поклонника и учится у того мудрости. Но чувства обоих должны быть абсолютно искренни, в них нет места корысти.
Речь Эриксимаха: Эрот разлит по всей природе
Двойственная природа Эрота проявляется во всём сущем. Умеренный Эрот и разнузданный Эрот должны находиться в гармонии между собой:
Ведь здоровое и больное начала тела… различны и непохожи, а непохожее стремится к непохожему и любит его. Следовательно, у здорового начала один Эрот, у больного — другой.
Необходимо и прекрасно угождать умеренному богу и почитать его, прибегать к Эроту пошлому нужно осторожно, чтобы он не породил невоздержанности. Гадания и жертвоприношения помогают установить дружеские отношения людей с богами.
Речь Аристофана: Эрот как стремление человека к изначальной целостности
Аристофан рассказывает миф об андрогинах — древних людях, состоящих из двух половинок: двух современных людей. Андрогины были очень сильны, за решение напасть на богов Зевс разрезал их пополам.
…когда тела были рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к другой, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, ничего не хотели делать порознь.
С тех пор половинки андрогинов ищут друг друга, желая слиться воедино. Благодаря соединению мужчины и женщины продолжается человеческий род. Когда мужчина сходится с мужчиной — всё же достигается удовлетворение от соития. Стремление к целостности — это стремление исцелить человеческую природу.
Мужчин, произошедших от прежнего мужчины и которых влечёт друг к другу, Аристофан называет достойнейшими: они от природы самые мужественные.
Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней. Прежде… мы были чем-то единым, а теперь, из-за нашей несправедливости, мы поселены богом порознь…
Речь Агафона: совершенства Эрота
Эрот — самый совершенный бог. Он — носитель лучших качеств: красоты, храбрости, рассудительности, мастерства в искусствах и ремёслах. Даже боги могут считать Эрота своим учителем.
Сократ скромно замечает, что находится в затруднительном положении после столь прекрасной речи Агафона. Он начинает свою речь диалогом с Агафоном, задавая тому вопросы.
Речь Сократа: цель Эрота — овладение благом
Эрот — это всегда любовь к кому-то или к чему-то, предмет этой любви — то, в чем испытываешь нужду. Если Эрот нуждается в прекрасном, а добро — прекрасно, значит, он нуждается и в добре.
Сократ описал Эрота, будто бы основываясь на рассказе одной мантинеянки, Диотимы. Эрот не прекрасен, однако не безобразен, не добр, но не зол, значит, он находится посередине между всеми крайностями. Но раз он не прекрасен и не добр, его нельзя назвать богом. Согласно Диотиме, Эрот — не бог и не человек, он гений.
Назначение гениев — быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за жертвы.
Эрот — это любовь к прекрасному. Если прекрасное — благо, то каждый хочет, чтобы оно стало его уделом. Все люди беременны как телесно, так и духовно. Разрешиться от бремени природа может только в прекрасном.
Соитие мужчины и женщины есть такое разрешение. И это дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном… значит, любовь — это стремление и к бессмертию.
Забота о потомстве — стремление к вечному, в вечности можно достичь прекрасного — блага.
Тут появляется пьяный Алкивиад. Ему предлагают сказать своё слово об Эроте, но он отказывается: звучавшую перед этим речь Сократа он признаёт логически неоспоримой. Тогда Алкивиада просят восхвалять Сократа.
Речь Алкивиада: панегирик Сократу
Алкивиад сравнивает речи Сократа с игрой сатира Марсия на флейте, но Сократ — сатир без инструментов.
Когда я слушаю его, сердце у меня бьётся гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов, а из глаз моих от его речей льются слезы; то же самое, как я вижу, происходит и со многими другими.
Алкивиад восхищается Сократом. Юноша надеялся почерпнуть его мудрость и хотел соблазнить философа своей красотой, но красота не произвела должного эффекта. Алкивиад был покорён духом Сократа. В совместных с поклонником походах философ показал свои лучшие качества: мужество, стойкость, выносливость. Он даже спас жизнь Алкивиаду и отказывался от награды в его пользу. Сократ обладает неповторимой индивидуальностью по сравнению со всеми остальными.
Заключительная сцена
Сократ предостерегает Агафона от речей Алкивиада: Алкивиад хочет посеять рознь между Агафоном и философом. Затем Агафон возлегает ближе к Сократу. Алкивиад просит Агафона лечь хотя бы между ним и Сократом. Но философ отвечал, что если Агафон возляжет ниже Алкивиада, тогда он, Сократ, не сможет воздать похвалу своему соседу справа, Агафону. Тут появились шумные гуляки, кто-то ушёл домой. Аристодем заснул, а проснувшись, увидел беседующих Сократа, Аристофана и Агафона. Вскоре Алкивиад ушёл вслед за Сократом.
Пересказала Диана Мельникова. Нашли ошибку? Пожалуйста, отредактируйте этот пересказ в Народном Брифли.
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Читайте также: