Поездка в аксаково не могла как видно закончится без одного сочинение

Обновлено: 04.07.2024

Биография.

Семья Аксакова.

В 1861 году Аксаков женился на Ольге Семеновне Заплатиной, дочери проживающего в Москве суворовского генерала, и уехал с молодой женой в Ново-Аксаково. В 1817 году родился сын Константин–в будущем известный критик, поэт, ученый, один из основателей славянофильства, в 1819 году родилась дочь Вера, в 1820 году–второй сын Григорий, позднее в 1823 году–Иван, последний также известный поэт, критик, публицист, видный деятель славянофильства. Всего в семье было 10 детей. Аксаковы им уделяли исключительное внимание.

Года родился лев толстой начало жизненного пути льва толстого

. выплатили владельцу несколько тысяч рублей деньгами. Уже в мае 1847 года Толстой приехал в Ясную Поляну. Он счёл своей обязанностью самому . путешествие. В сентябре брат скончался в возрасте 37 лет. В середине апреля 1861 года Толстой вернулся в Россию. С первых дней своего . – беспримерное явление не только в литературе, но и в истории человечества. В нём автор выразил всего себя, всю свою душевную .

О Григории Сергеевиче известно очень мало, он остался тенью своих знаменитых братьев, он был скромным тружеником земной нивы и в то же время страстным их сподвижником, стал государственным чиновником, и на этой ниве служил родному народу.

21 декабря 1854 года Аксаков поздравил свою шестилетнюю внучку с днем рождения. Подарком было шуточное стихотворение:

Рано дед проснулся,

Давши мысли волю,

Вспомнил внучку Олю.

Если бог даст силы

Ровно через год

Оле, внучке милой,

АКСАКОВ Сергей Тимофеевич - Биография

Творчество Аксакова.

Заключение.

Книги Аксакова пользуются широким спросом не только в библиотеках нашей страны. Они переведены на многие языки–польский, болгарский, немецкий, английский, чешский, датский и др.

С.Т. Аксаков вошел в историю литературы как писатель-реалист, как большой знаток и ценитель сокровищ русского языка.

Вот родина моя… Вот дикие пустыни.

Вот благодарная оратаю земля!

Дубовые леса, и злачные долины,

И тучной жатвою покрытые поля!

Вот горы, до небес чело свое взносящи,

Младые отрасли Рифейских древних гор,

И реки, с пеною меж пропастей летящи,

Разливом по лугам пленяющие взор!

Вот окруженные башкирцев кочевьями

Озера светлые, бездонны глубиной,

И кони резвые несчетны табунами

В них смотрятся с холмов, любуяся собой.

Приветствую тебя, страна благословенна!

Страна обилия и всех земных богатств!

Не вечно будешь ты в презрении забвенна,

Не вечно для одних служить ты будешь паств.

Примеры похожих учебных работ

Аксаков Сергей Тимофеевич

. влияния казенной школы. И казанская гимназия, куда Аксаков поступил на десятом году жизни, и новый . сыграли серьезнейшую роль в упрочении той врожденной наблюдательности Аксакова, которая впоследствии давала И.С. Тургеневу право ставить .

Аксаков С.T. Детские годы Багрова-внука. Краткое содержание

. к "Детским годам…"). Осенью по требованию Куролесовой Багровы гостят в . подарок соседа: собрание сочинений Сумарокова и поэма . понимает красоту зимней природы. Вернувшись в . от нее внука. Родителей Сережи . жизни (Аксакова отдадут в гимназию). .

Аксаков Константин Сергеевич

. личной жизни Аксакова: горе после смерти Сергея Тимофеевича расшатало его здоровье и свело через 1,5 года в могилу. От матери, Ольги Семеновны, урожденной Заплатиной, Константин унаследовал, быть .

Творчество С.Т. Аксакова

. писателя нашел отражение в работах его современников и потомков, в воспоминаниях самого Аксакова. Сам Аксаков писал: « Сведения и разыскания о писателях любопытны, полезны и даже необходимы, .

«Родина. Глава i из далей «прекрасной родины Вот и пребывание на прекрасной родине .

. удилище, упираясь в воде, крупная рыба, - и вот, вытащенный на берег, запрыгал на траве горбоватый, с остроиглистым гребнем, большим раскрытым . и другой страсти Сережи Аксакова - ружейной охоты. Однажды отец взял сына с собою на охоту, ружья ему он и .

Владимир Алексеевич Солоухин - русский писатель и поэт, видный представитель "деревенской прозы" в своём тексте рассуждает о проблеме взаимоотношений человека и природы.

Автор рассказывает о том, как он, отправляясь на рыбалку, попал в чудесную страну. Больше всего его впечатлил рассвет. Несколько раз герой возвращается на это место, где встречаются речка Черная с рекой Колокшей, но не мог он вновь очутиться в этой стране.

В. А. Солоухин считает, что природа дарит человеку незабываемые ощущения, помогает ему почувствовать себя счастливым, обрести понимание того, что каждый момент жизни неповторим. Находясь на природе, человек учится искренне радоваться окружающему миру.

Я считаю, что человек и природа тесно связаны между собой. Многие художники, поэты, композиторы черпали вдохновение, находясь наедине с природой. Так, например, певец Руси - Сергей Есенин на протяжении всего своего творчества воспевал родные края. Природа была для него музой.

Будда и его последователи считали, что только воссоединившись с природой, они достигнут нирваны. Поэтому они оставляли свои семьи и уходили в лес.

Таким образом, я пришла к выводу, что каждый человек, умеющий наслаждаться природой, получает от этого удовольствие.

Текст В. А. Солоухина:

(1)Поездка в Олепин подарила мне незабываемые ощущения. (2)Утро застало меня не в постели, не в избе или городской квартире, а под стогом сена на берегу реки Колокши.

(3)Но не рыбалкой запомнилось мне утро этого дня. (4)Не первый раз я подходил к воде потемну, когда не разглядишь и поплавка на воде, едва-едва начинающие вбирать в себя самое первое, самое лёгкое посветление неба.

(5) Всё было как бы обыкновенным в то утро: и ловля окуней, на стаю которые я напал, и предрассветная зябкость, поднимающаяся от реки, и все неповторимые запахи, которые возникают утром там, где есть вода, осока, крапива, мята, луговые цветы и горькая ива.

(6) И всё же утро было необыкновенное. (7)Алые облака, округлые, как бы Tут надутые, плыли по небу с торжественностью и медленностью лебедей. (8)Аль облака плыли и по реке, окрашивая цветом своим не только воду, не только лёгки парок над водой, но и широкие глянцевые листья кувшинок. (9)Белые свежие цвет] водяных лилий были как розы в свете горящего утра. (Ю)Капли красной росы падал с наклонившейся ивы в воду, распространяя красные, с чёрной тенью, круги.

(11)Старик рыболов прошёл по лугам, и в руке у него красным огнём полыхал крупная пойманная рыба. (12)Стога сена, копны, дерево, растущее поодал! перелесок, шалаш старика — всё виделось особенно выпукло, ярко, как если бы произошло что-то с нашим зрением, а не игра великого солнца была причине необыкновенности утра. (13)Пламя костра, такое яркое ночью, было почти незаметно теперь, и бледность его ещё больше подчёркивала ослепительность утреннего сверкания. (14)Таким навсегда мне и запомнились те места по берег Колокши, где прошла наша утренняя заря.

(15)Когда, наевшись ухи и уснув снова, обласканные взошедшим солнце! и выспавшиеся, мы проснулись часа три-четыре спустя, невозможно было узнать: окрестностей. (16)Поднявшееся в зенит солнце убрало с земли все тени. (17)Пропал: контурность, выпуклость земных предметов, подевалась куда-то и свежая прохлада и горение росы, и сверкание её. (18)Луговые цветы померкли, вода потускнела а на небе вместо ярких и пышных облаков вуалью распространилась ровная белесоватая мгла. (19)Было впечатление, что несколько часов назад мы волшебным образом побывали в совершенно иной, чудесной стране, где и алые лилии, и красна! рыбина на веревке у старика, и травы переливаются огнями, и всё там яснее красивее, чётче, точь-в-точь как бывает в чудесных странах, куда попадает] единственно силой сказочного волшебства.

(20)Как же попасть опять в эту дивную алую страну? (21)Ведь сколько ни приезжай потом на место, где встречается речка Чёрная с рекой Колокшей и гд

Допустим далее, что колхоз напрягся бы и все бы там в Аксакове сделал. Нашел бы один миллион рублей, значащийся в проектной смете (или пусть дали бы ему эти деньги в области), и снова построил бы дом, привел бы в порядок парк и пруд, восстановил бы мельницу. А дальше? Без целого штата сотрудников, специалистов музейного дела все опять начало бы очень быстро зарастать, ветшать, терять благопристойный вид, приходить в негодность. Без повседневного и внимательного содержания мемориального комплекса, требующего, в свою очередь, повседневных материальных затрат, дело обойтись не могло бы.

Согласимся же, что вовсе это не дело колхоза - повседневно содержать большой и хлопотный мемориально-литературный комплекс. Тогда можно будет понять инстинктивное почти стремление председателя колхоза отпихнуться от навязываемых ему аксаковских дел и как можно радикальнее и прочнее от них избавиться. Как человека, читавшего Аксакова, можно за это Ивана Александровича Маркова осуждать, как председателя колхоза - едва ли.

Таким образом, если мы хотим сохранить, а теперь уж фактически восстановить аксаковский комплекс, нужно поставить дело на государственную, всесоюзного значения основу, Нужно поставить этот мемориальный комплекс в один ряд с упоминавшимися: Ясной Поляной, Тарханами, Спасским-Лутовиновом, Мурановом, Михайловским. Можно добавить сюда Карабиху, Поленово или хотя бы то же Абрамцево под Москвой.

Тут-то вот и могут сказать: "Есть уже один аксаковский комплекс Абрамцево. Не довольно ли?"

Но, во-первых, оттого, что у нас есть три чеховских мемориальных комплекса, никто пока не страдает. Дом-музей в Москве, Дом-музей в Ялте и Дом-музей в Мелихове.

Во-вторых, Абрамцево уже более мамонтовский (васнецовский, врубелевский, серовский, поленовский, коровинский) комплекс, нежели в чистом виде аксаковский.

В-третьих, самое главное. Абрамцево расположено под Москвой, где много по соседству других музейных, туристических, экскурсоводческих мест. В бугурусланских же, в оренбургских степях аксаковский комплекс был бы один на пятьсот километров вокруг как единственный и необходимый для тех мест опорный очаг культуры, притягивающий к себе и школьные экскурсии, и вольные туристские группы, сочетающий в себе элементы и просвещения, и воспитания любви к родной природе (воспитание патриотизма), и даже отдыха. Я противник строительства турбаз около литературных памятных мест, но там, в оренбургской отдаленности и, так сказать, безмузейности, можно было бы пойти даже на организацию туристической базы, тем более что прекрасный пруд, будь он вычищен, и сама речка Бугуруслан, и парк, приведенный в порядок, и окрестные перелески располагали бы к здоровью и в то же время культурному отдыху.

Если же мы считаем, что Аксаков как писатель, как литературно-историческое явление недостоин, чтобы его памятное место было поставлено в один ряд с памятными местами Тургенева и Тютчева, Толстого и Некрасова, Лермонтова и Пушкина, Поленова и Чехова, и что село Аксаково может быть лишь литературным памятником местного значения, на балансе колхоза, района (а пусть хоть и области!), то лучше сразу прекратить об этом все разговоры, все переписки, решения, постановления, акты обследования, проекты и сметы. Многолетняя и бесплодная история разговоров, проектов, решений, актов и смет подтверждает правильность этого печального вывода.

Моя поездка в Аксаково не могла, как видно, закончиться без одного пронзительного мотива, связанного с природой. Это произошло, когда поезд уже тронулся. Я стоял у окна в проходе вагона и смотрел на бегущие мимо холмы и долы. Между прочим, все еще стояла осень, все еще не слышалось прямого и откровенного дыхания зимы, но поезд (дальний, карагандинский) пришел к станции Бугуруслан с заснеженными подножками, и снег этот уже не таял. Через золотые осенние земли западного Оренбуржья так и везли мы на подножках поезда в Москву мелкий въедливый снежок карагандинских степей.

Тут рядом со мной около другого окна остановился пассажир-попутчик. Мы стояли у двух разных окон, а смотрели в одну и ту же сторону.

- Аксаковские места! - сообщил мне попутчик. - Здесь у него были и все охоты, и все рыбалки.

- Дичи было много, да и разного зверя, а теперь поубавилось.

- Зверя и дичи везде поубавилось. Двадцатый век. Но знаете ли, какое в прошлом году произошло в Аксакове чудо?

- Пара лебедей завелась было на пруде в Аксакове. Прилетели весной и остались здесь выводить птенцов. Что уж их сюда привело? Может, дальняя память какая. Через эти. гены что-нибудь передалось? Может, их предки водились когда-нибудь здесь, а в крови у потомков и проснулась память об этом месте. А ведь если бы они вывели птенцов, то птенцы уж прилетели бы сюда на другой год как на родину. Обязательно прилетели бы. Так, глядишь, и прижились бы здесь лебеди. Украсили бы пруд и вообще, так сказать, пейзаж. Это же красота, если по пруду плавают дикие лебеди! И Аксакову тоже бы вроде памяти было, как ценителю и певцу природы.

Собеседник замолчал, и я осмелился спросить у него через минуту-другую:

- Что же, лебеди? Почему не прижились?

- Почему, почему. Снесли они два яйца и стали их насиживать. А яйца эти у них кто-то стащил. Может, мальчишки. А то и взрослый охулки на руку не положит. Огромные яйца, крупнее гусиных. Ну и улетели они сразу с пруда, больше уж не показываются. А жаль.

- Конечно, жаль, - подтвердил я. - Разве плохо - лебеди на пруду? Вот я слышал в других странах: в Польше, Чехословакии, Германии, будто лебеди там запросто плавают по озерам. Народ вокруг, население, а они плавают с лебедятами.

- Я вот что скажу: сами же мы и виноваты. Недостойны мы, как видно, своим поведением, чтобы у нас лебеди плавали. Не заслужили. Лебедей - это, брат, заслужить надо.

Поезд шел, быстро сгущались сумерки. Надо было идти в вагон-ресторан ужинать. Моя поездка в аксаковские места подошла к концу.

Согласимся же, что вовсе это не дело колхоза – повседневно содержать большой и хлопотный мемориально литературный комплекс. Тогда можно будет понять инстинктивное почти стремление председателя колхоза отпихнуться от навязываемых ему аксаковских дел и как можно радикальнее и прочнее от них избавиться. Как человека, читавшего Аксакова, можно за это Ивана Александровича Маркова осуждать, как председателя колхоза – едва ли.

Таким образом, если мы хотим сохранить, а теперь уж фактически восстановить аксаковский комплекс, нужно поставить дело на государственную, всесоюзного значения основу, Нужно поставить этот мемориальный комплекс в один ряд с упоминавшимися: Ясной Поляной, Тарханами, Спасским Лутовиновом, Мурановом, Михайловским. Можно добавить сюда Карабиху, Поленово или хотя бы то же Абрамцево под Москвой.

Но, во первых, оттого, что у нас есть три чеховских мемориальных комплекса, никто пока не страдает. Дом музей в Москве, Дом музей в Ялте и Дом музей в Мелихове.

Во вторых, Абрамцево уже более мамонтовский (васнецовский, врубелевский, серовский, поленовский, коровинский) комплекс, нежели в чистом виде аксаковский.

В третьих, самое главное. Абрамцево расположено под Москвой, где много по соседству других музейных, туристических, экскурсоводческих мест. В бугурусланских же, в оренбургских степях аксаковский комплекс был бы один на пятьсот километров вокруг как единственный и необходимый для тех мест опорный очаг культуры, притягивающий к себе и школьные экскурсии, и вольные туристские группы, сочетающий в себе элементы и просвещения, и воспитания любви к родной природе (воспитание патриотизма), и даже отдыха. Я противник строительства турбаз около литературных памятных мест, но там, в оренбургской отдаленности и, так сказать, безмузейности, можно было бы пойти даже на организацию туристической базы, тем более что прекрасный пруд, будь он вычищен, и сама речка Бугуруслан, и парк, приведенный в порядок, и окрестные перелески располагали бы к здоровью и в то же время культурному отдыху.

Если же мы считаем, что Аксаков как писатель, как литературно историческое явление недостоин, чтобы его памятное место было поставлено в один ряд с памятными местами Тургенева и Тютчева, Толстого и Некрасова, Лермонтова и Пушкина, Поленова и Чехова, и что село Аксаково может быть лишь литературным памятником местного значения, на балансе колхоза, района (а пусть хоть и области!), то лучше сразу прекратить об этом все разговоры, все переписки, решения, постановления, акты обследования, проекты и сметы. Многолетняя и бесплодная история разговоров, проектов, решений, актов и смет подтверждает правильность этого печального вывода.

Тут рядом со мной около другого окна остановился пассажир попутчик. Мы стояли у двух разных окон, а смотрели в одну и ту же сторону.

– Аксаковские места! – сообщил мне попутчик. – Здесь у него были и все охоты, и все рыбалки.

– Дичи было много, да и разного зверя, а теперь поубавилось.

– Зверя и дичи везде поубавилось. Двадцатый век. Но знаете ли, какое в прошлом году произошло в Аксакове чудо?

– Пара лебедей завелась было на пруде в Аксакове. Прилетели весной и остались здесь выводить птенцов. Что уж их сюда привело? Может, дальняя память какая. Через эти… гены что нибудь передалось? Может, их предки водились когда нибудь здесь, а в крови у потомков и проснулась память об этом месте. А ведь если бы они вывели птенцов, то птенцы уж прилетели бы сюда на другой год как на родину. Обязательно прилетели бы. Так, глядишь, и прижились бы здесь лебеди. Украсили бы пруд и вообще, так сказать, пейзаж. Это же красота, если по пруду плавают дикие лебеди! И Аксакову тоже бы вроде памяти было, как ценителю и певцу природы.

Собеседник замолчал, и я осмелился спросить у него через минуту другую:

– Что же, лебеди? Почему не прижились?

– Почему, почему… Снесли они два яйца и стали их насиживать. А яйца эти у них кто то стащил. Может, мальчишки. А то и взрослый охулки на руку не положит. Огромные яйца, крупнее гусиных. Ну и улетели они сразу с пруда, больше уж не показываются. А жаль…

– Конечно, жаль, – подтвердил я. – Разве плохо – лебеди на пруду? Вот я слышал в других странах: в Польше, Чехословакии, Германии, будто лебеди там запросто плавают по озерам. Народ вокруг, население, а они плавают с лебедятами.

– Я вот что скажу: сами же мы и виноваты. Недостойны мы, как видно, своим поведением, чтобы у нас лебеди плавали. Не заслужили. Лебедей – это, брат, заслужить надо…

Поезд шел, быстро сгущались сумерки. Надо было идти в вагон ресторан ужинать. Моя поездка в аксаковские места подошла к концу.

Где там Волхов, где Бугуруслан? Многие ли из литераторов, а тем более московских, могут сказать про себя, что их нога ступала по руинам державинского дома, а также по тому месту, где еще в 1960 (!) году стоял крепкий, в восемнадцатом веке построенный дом Аксаковых.

Кроме того, какова была цель предыдущих очерков? Привлечь внимание людей, возбудить интерес, показать необходимость восстановления этих памятных литературных мест, дорогих (как хотелось бы верить) сердцу каждого соотечественника.

Снежный ком, хотя бы и величиной с гору, начинается с обычного снежка размером с яблоко. Бывало, в детстве скатаешь такой снежок и пустишь с крутой горы при благоприятных условиях. Благоприятными условиями были оттепель и сырой, липкий, только что выпавший снег. И вот уж вместо яблока – шапка, а там шар с тележное колесо, а там громада выше нас самих.

Нет, не сделались мои предыдущие очерки о Державине и Аксакове теми снежками, которые превращаются в снежные глыбы. Сами ли они оказались какими то не такими, внешние ли условия были не подходящи, но ничего не налипло на мои снежки. Не возникло никакого общественного интереса, не видно продолжения темы в печати, ничего не слышно об этом хотя бы в разговорах, суждениях, никто не собирается восстанавливать державинскую Званку и аксаковский дом в Бугурусланском районе Оренбургской области.

Читательские отзывы, правда, были, и много, но ведь из читательских отзывов, согласитесь, дом, а тем более усадьбу восемнадцатого века не построишь, не возродишь.

Еще раз напомним (это важно и для теперешнего очерка), что примеры полного восстановления и возрождения разрушенного были, примеры яркие, так что не бредовая это идея – на пустом месте что либо снова строить и возрождать. Тем более (и это надо особенно понять) что возрождать на пустом месте вовсе не означает возрождать из пустого места, из ничего. В том то и дело, что великое разрушенное как бы продолжает существовать, оно как бы живо, бессмертно, надо только его снова материализовать, снова придать ему зримый материальный (доски, гвозди, штукатурка, кровельное железо, застекленные окна) облик.

И примеры этому были. Есть десятки примеров, когда заново восстанавливались исчезнувшие было от времени или разрушенные памятные объекты.

Дом Пушкина в Михайловском сгорел в 1919 году и построен опять в 1937 году к столетию со дня смерти великого поэта. Второй раз дом сгорел во время войны, восстановлен в 1949 году.

Горел и заново строился дом Лермонтова в Тарханах.

Полностью утрачивались и опять существуют дом Репина в Пенатах, Чехова в Мелихове, Тургенева в Спасском Лутовинове… Да мало ли, если поискать по нашей необъятной стране.

Целиком восстановлена Триумфальная арка, ну, правда, на новом месте, уж не около Белорусского вокзала, а в конце Кутузовского проспекта.

«Во Всесоюзном производственном научно реставрационном комбинате при Министерстве культуры СССР разработан проект восстановления усадьбы Шахматово, где прошли детские и юношеские годы поэта Александра Блока.

В одном из живописных уголков Подмосковья, близ Солнечногорска, располагалась некогда усадьба Шахматово. Сейчас на том месте, где 60 лет назад стоял дом с мезонином, разрослась роща с деревьями в обхват.

Архитекторы В. Якубеня и А. Чеховской – авторы проекта реконструкции – изучали ранние стихотворения поэта, стараясь найти какие нибудь описания усадьбы. Сначала работа не ладилась. Не хватало фотографий. Правда, были рисунки, сделанные детской рукой Блока, но они, как правило, изображали лишь часть какого либо строения: дома, флигеля или бани. Помогла находка…

В Ленинграде, в архивах Пушкинского дома, была обнаружена семейная хроника, составленная родной сестрой матери Блока – Марией Бекетовой. Среди воспоминаний о семье Блоков – Бекетовых обнаружено детальное описание Шахматова, причем не только главного дома, но и различных служб, рассказана истории их постройки. Сохранился даже план внутреннего расположения комнат, обстановки. Упомянуто все вплоть до рисунка и цвета обоев…

По времени почти совпало с заметкой личное письмо ко мне о том же самом.

«Дорогой Владимир Алексеевич!

Посылаю Вам впервые обнаруженную фотографию (1920 е годы) церкви Михаила Архангела (XVIII в.) в с. Тараканове, где венчались Ал. Блок и Люб. Дм. Менделеева и где отпевали А. Н. Бекетова. Сейчас архитекторы Всесоюзного производственного научно реставрационного комбината Министерства культуры СССР разрабатывают проекты восстановления церкви в Тараканове и дома в Шахматове. Однако это еще не предрешает воплощения проектов, тем более – к 100 летию Ал. Блока – к 1980 году. Желательно добиться включения блоковских мест, удачно расположенных на трассе между двух столиц, в ряд так называемых объектов олимпийского показа. В церкви был бы хоть концертный зал, а в доме – музей. Так или иначе, полюбуйтесь, до чего хороша была Таракановская церковь, усадебная, по замыслу. Всего Вам доброго.

Искренне уважающий Вас Ст. Лесневский «.

Так стоит ли зарождать новый снежный ком, не проще ли присоединиться в виде дополнительной горстки снега к тому, что уже катится, подобно лавине?

Причины и следствие не всегда улавливаются нашим, пусть и аналитическим, умом. Можно, лишь с небольшой долей парадоксальности, утверждать, что если бы великий русский ученый Менделеев не купил в 1865 году именье в Боблове, то не было бы у нас поэта Блока, по крайней мере таким, каким мы его знаем. А может быть, не было бы и вообще.

Цепочка закономерностей при этом такая. Дмитрий Иванович Менделеев посоветовал своему другу – выдающемуся ботанику, профессору, ректору Петербургского университета (впоследствии) Андрею Николаевичу Бекетову приобрести по соседству с Бобловом именьице Шахматово, и Бекетов приобрел его в 1874 году. В именьице в летние месяцы размещалась большая бекетовская семья. Дочь профессора Александра Андреевна в 1880 году родила мальчика Сашу, которого в шестимесячном возрасте летом 1881 года во время буйного цветенья трав и садовых цветов привезли из Петербурга в Шахматово.

Погружался я в море клевера,
Окруженный сказками пчел.
Но ветер, зовущий с севера,
Мое детское сердце нашел.

Конечно, важны и гены, их особенная комбинация, чтобы выросли на почве родной культуры Пушкин и Лермонтов, Толстой и Есенин, Некрасов и Блок, нужен готовый горючий материал, который вспыхнул бы от заронившейся в душу искры, но искра тоже нужна. Это может быть и определенное состояние в природе, необыкновенное какое нибудь освещение, услышанная песнь, осенний дождичек, утренняя роса, вечерний звон…

Вот прозаичный, но документально известный пример. Когда один из современных крупнейших ученых, академик, был мальчиком, на его глазах неудачно резали свинью. Очевидно, резали ее долго, с истошным визгом, с хлещущей кровью. Может быть, даже она вырывалась и бегала с вонзенным в нее ножом. Картина так потрясла мальчика, что определила затем всю его последующую ученую деятельность: всю жизнь он занимался изобретением искусственной белковой пищи, которая заменила бы людям мясо живых существ, включая даже и рыб.

Рассмотрим это место, то есть Шахматово, подробнее, имея в виду, что смотреть на Шахматово тех времен нам придется глазами его современников, очевидцев. Но очевидцы были внимательные, по своему талантливые, и в этом нам повезло. Некоторые очевидцы смотрели на Шахматово еще до Блока.

Но сначала – объективные данные. В Ленинграде, в Пушкинском доме, в так называемом фонде А. Блока, хранится план Шахматова, на котором написано каллиграфическим почерком, заменявшим некогда нашу машинопись.

Заштрихованное и разукрашенное пятно самого Шахматова подразделяется так (цитирую в упрощенном виде):

«1. Насаждений лиственных (осина с березой) – 71 дес.

2. Насаждений лиственных (ольха с осиной) – 17 дес.

3. Вырубка – 1,5 дес.

4. Насаждение ели – 1,8 дес.

5. Выгон – 0,6 дес.

6. Сенокос – 16 дес.

7. Клеверное поле – 3,0 дес.

9. Усадьба – 2,45 дес.

10. Болота – 0,9 дес.

11. Под дорогами и ручьями – 2 дес.

Если исключить леса, не требующие сезонных земледельческих работ, но лишь ухода, а также ручьи, выгон, вырубку, болота, дороги, а также саму усадьбу, то есть сад, клумбы, пруд, все эти столетние сирени, шиповник, флигель, аллеи, поляну перед домом, тропинки и укромные уголки, останется 25 десятин собственно земледельческой земли, луга и поля. Не бог весть какой размах, если иметь в виду, что Толстой, например, помимо яснополянских владений покупал землю где то за Волгой, где то там в Самарской губернии тысячами и десятками тысяч десятин.

Строго говоря, только самим Бекетовым хотелось называть, по дворянским традициям, Шахматово именьем, помещичьей усадьбой, сельцом. Скорее, это просто дача, летний дом с толикой угодной земли.

Конечно, кое какое хозяйство завести можно. Ну там, несколько коров, лошадей; посеять овсеца, ржицы, клевера. Думается, хозяйственное значение трех десятин клевера было ничтожно по сравнению с тем, что оно, клеверное поле, показалось однажды очарованному ребенку клеверным морем со сказками золотистых пчел.

Бекетовы – Блоки были не помещики, а интеллигенты труженики.

Андрей Николаевич – профессор, ректор Петербургского университета, основатель Бестужевских курсов, учитель Тимирязева, будущего ученого. О жене профессора, то есть о своей бабке, Блок пишет так:

Моя мать Александра Андреевна… переводила и переводит с французского – стихами и прозой (Бальзак, В. Гюго, Флобер, Золя, Мюссе, Додэ, Бодлер, Верлен, Ришпэн).

Был ли тружеником сам Блок, составивший целую эпоху в русской поэзии и оставивший после себя многотомное собрание сочинений, – не надо и говорить.

Теперь если и переведет иная московская литераторша один два романа или две три повести, она скорее подает заявление в Союз писателей, в секцию переводчиков, а также в члены Литфонда, и ее принимают, и никто ее не будет считать (и правильно, может быть) бездельницей, а тем более эксплуататоршей и совесть ее при удостоверении Союза писателей будет всегда чиста.

А эти труженики, великие, я бы сказал, труженики на ниве российского просвещения, переживали и мучились совестью, поскольку рядом с ними крестьяне из ближайших деревень гребли сено, пахали землю и возили снопы.

Однако вернемся к Шахматову. Мария Андреевна Бекетова:

«Это небольшое поместье, находящееся в Клинском уезде Московской губернии, отец купил в семидесятых годах прошлого столетия. Местность, где оно расположено, одна из живописнейших в средней России. Здесь проходит так называемая Алаунская возвышенность. Вся страна холмистая и лесная. С высоких точек открываются бесконечные дали. Шахматово привлекло отца именно красотой дальних видов, прелестью места и окрестностей, а также уютностью вполне приспособленной для житья усадьбы. Старый дом с мезонином был невелик, но крепок, в уютно расположенных комнатах нашлась и старинная мебель, и даже кое какая утварь. Все службы оказались в порядке, в каретном сарае стояла рессорная коляска, тройка здоровых лошадей буланой масти, коровы, куры, утки – все к услугам будущего владельца.

1930 год. Значит, уже на ладан дыша, труженица Мария Андреевна заботилась о том, чтобы рукопись сделать удобочитаемой, и какая то ленинградка из подруг помоложе или из добрых знакомых не одну неделю проскрипела перышком, перебеляя этот замечательный документ.

Никак не могу понять, почему эта рукопись до сих пор не издана, не опубликована хотя бы в каком нибудь специальном литературоведческом журнале.

Вложение	Размер
sochinenie_letnie_dni_v_aksakovo.doc	64.5 КБ

Предварительный просмотр:

Летние дни в Аксаково.

Электричка тяжело перетаскивала свое стальное тело от станции к станции. Я глядела в окно, прижавшись носом к стеклу. Вот уже и закончились редкие пригородные постройки, и все, что стало для меня таким родным: город Самара, любимая бабушка, самарские друзья осталось уже в прошлом. Самара… Почему мы уехали так далеко от бабушки, которая живет в настоящем раю? Красота и величие города покоряют. День в этом городе пролетает незаметно: магазины и бутики, интернет-кафе и многочисленные пиццерии, парки развлечений и карусели, пляжи и Волга – величественная, глубокая и широкая, с яхтами и кораблями, такая дорогая и любимая. А что меня ждет дома? По улице порою часами может никто не пройти. Тоска смертная. Слезы навернулись на глаза.

За стеклом потянулись желтеющие поля. Зелень проплывающих деревьев была уже не такой сочной, как месяц назад, когда я ехала в обратном направлении. Стояло жаркое августовское лето, но все говорило о том, что до начала осени оставалось каких-то 10 дней.

-Что я там забыла? Из одной деревни в другую. Тут хоть у меня друзья есть, а там никого. Что я делать там буду? – вопрошала я с возмущением.

-Ничего делать не надо. Просто погости, отдохни, тете Ане по хозяйству помоги, почитай, в конце концов, а то книги в руках за лето не держала. В музей-усадьбу Сергея Тимофеевича Аксакова сходишь. Там, говорят, много нового. Как – никак, в этом году 225 лет писателю.

-Да была я там! С классом только четыре раза ездили. Что может быть там нового?

Но сколько ни длился этот бессмысленный диалог, мне ничего не оставалось, как побросать в сумку некоторые вещи и настроиться на ненавистную поездку.

В парке было тихо и безлюдно. Мне было непривычно видеть такой усадьбу. Кругом ни души, только шум листьев окружающих меня деревьев и кустарников. Я огляделась. Один кустарник особенно привлек мое внимание. Ветки его клонились вниз под тяжестью гроздьев незнакомых мне ярко-красных ягод. Я потянулась к ветке.

-Не советую ломать дерево!

Неожиданно раздавшийся в такой тишине голос заставил меня одернуть руку. Я резко обернулась и увидела мальчика приблизительно моих лет, высокого, худого и бледного.

-А то и будет. Все сюда приезжают, и каждый норовит что-то сломать. Здесь, знаешь, какая черемуха была? Все было в черемухе и яблонях. А какой был пруд! С лебедями…

Мальчик был настроен решительно, и хотя я его совсем не испугалась в этом безлюдном месте, тем не менее, пошла на примирение.

-Да не собиралась ломать. Просто ягода какая-то интересная. Волчья, наверное.

Первым разговор начал он. Так завязалось наше знакомство. Сережа (так звали моего нового друга) приехал к своему деду на все лето из Бугуруслана.

Так мы подошли к середине парка. Сережа рассказал, что когда-то здесь было озеро, которое называли озером любви. Здесь плавали лебеди, на берегу возвышалась беседка. Этот тихий уголок очень любила Мария Николаевна, мать С. Т. Аксакова. Я смотрела на огромные деревья возле пруда. Жизнь в них давно угасла, а образовавшиеся в них дупла с человеческий рост делали их какими-то таинственными. Казалось, что сказочные великаны глядят на меня и что-то замышляют. Несмотря на то, что исполины вместе с восторгом вызывали и страх, я, тем не менее, не удержалась от того, чтобы не залезть в самую сердцевину расколовшегося дерева. Сергей сделал несколько снимков на мой телефон, и я поспешила покинуть манящее и вместе с тем пугающее убежище.

Мы медленно шли по липовой аллее, в нескольких шагах от которой под обрывистым берегом тихо перекатывала свои воды река Бугурусланка. Глядя на темную гладь, я слушала рассказ моего нового друга о том, как маленький Сережа Аксаков со своим дядькой Евсеичем удил здесь рыбу. Я слышала уже об этом, когда была здесь с классом на экскурсии. Но почему-то сегодня у меня было ощущение того, что слышу об этом впервые. Вернее, не слышу, а практически вижу картину из далекого прошлого. А самое удивительное было в том, что это далекое было почти ощутимым. В какой-то момент мне даже показалось, что я безошибочно могу показать место у берега, где сидел маленький мальчик и удил рыбу. На этом месте была примята трава, и казалось, что будущий писатель только что был здесь, а сейчас он отошел и скрылся за кустарниками парка.

Мы прошли акациевую аллею и вышли на поляну. Взору предстали упирающиеся в небо сосны. Чтобы увидеть верхушки деревьев, мне пришлось закинуть голову высоко вверх. Сережа сказал, что эти сосны уже были при писателе и им более двухсот лет. Я попыталась обнять дерево, но так и не смогла сомкнуть руки в обхвате. Я смотрела вверх, а в моей душе происходило что-то непонятное. Чувства, переполнявшие меня, были глубокими, а я ощущала себя частью чего-то великого и вечного. Сережа говорил о ночных походах на барский родник, о ночном небе, на котором видны все звезды, которого никогда не увидишь в городе, о рыбалке и сваренной на костре ухе, о лесе за селом Аксаково, в котором водятся кабаны и лисы. Я слушала его и ловила себя на мысли о том, что мне совсем не хочется перебивать его, а уж тем более - делится впечатлениями о проведенном в Самаре лете.

Так за разговорами мы незаметно вышли к усадьбе.

-Хочешь зайти? – спросил вдруг Сережа.

Конечно, желание зайти в дом у меня было. Я много раз была в музее в дни, когда здесь было много народа. Но такой усадьбы я еще не видела. Тишина, окутавшая барское поместье, вовсе не была тишиной. Скошенная вокруг дома поляна наполняла воздух ароматами сушеных трав, сверчки наперебой пели свои песни, пытаясь заглушить жужжание летающих насекомых, а где-то в глубине парка отсчитывала чьи-то года кукушка. Казалось, что помещичья семья сейчас укрылась в доме от знойного солнца. Меня не покидало ощущение того, что я увижу сейчас людей в старинных одеждах, мирно пьющих чай в комнате, открывающей парадную анфиладу дома. Но нас встретила смотрительница музея в халате и тапочках. Я узнала в ней строгую, знающую все об Аксакове и его семье, изысканно одетую женщину, которую уже встречала здесь в дни масштабного посещения усадьбы. Но в этот день хранительница родового поместья была такой уютной и домашней, что на миг мне показалось, что это любимая няня Аксакова – ключница Пелагея, рассказавшая ему когда-то сказку об Аленьком цветочке.

С Сережей мы прошли комнату деда писателя Степана Михайловича и комнату бабушки Арины Тимофеевны. Буфет с фарфоровой посудой, резная этажерка, лампадка, подготовленный к чаепитию стол с белой скатертью, двудонный ларец для родословной, стул с резной спинкой и массивными подлокотниками – все предметы говорили о невидимом присутствии их хозяев, и я почти физически это ощущала. Лица, смотревшие на меня с портретов, висящих в комнате родителей Сергея Аксакова, только усиливали это ощущение. В крестьянской избе, которая являлась пристройкой к барскому дому, я еле удержалась от желания качнуть зыбку и крутануть колесо прялки.

Проникаясь благоговейным трепетом, мы вошли в самую светлую комнату в доме – комнату Сережи Аксакова. Здесь будущий писатель уединялся с книжкой, играл с любимой сестрицей Наденькой. Комната выходит окнами в парк. Мне представилось, как теплым летним вечером маленький Сережа у растворенного окна любовался парком, закатом солнца, которое медленно опускалось за Кудринскую гору. Коллекции бабочек, многочисленные книги рисовали образ мальчика – любознательного, мечтательного, романтичного.

В гостиной я почувствовала себя настоящей барыней. Торжественность обстановке придают уникальные экспонаты: старинные напольные часы, пианино с фигурными ножками, фотографии и документы - подтверждение дружбы С. Т. Аксакова с Н. В. Гоголем, М. С. Щепкиным.

Мы вышли во двор родового имения. Я увидела быстро приближающуюся к нам тетю Аню. Глянув на часы, я поняла, что заставила тетю поволноваться. Время пролетело незаметно!

-А я жду тебя. На родник барский хочу тебя свозить. Сережка, поедешь с нами? – тетя весело улыбалась.

В двух километрах от Аксакова барский родник утопал в зелени и деревьях. Раньше воду для хозяев возили на лошадях в больших бочках. Сережа набрал мне воды в кружку из родника. Такой воды я не пила никогда! Она была холодная, почти ледяная, и…сладкая! Мы перешли по мостику небольшой ручеек. В тени беседки мы ели принесенную из дома простую еду: сваренные вкрутую яйца, помидоры и огурцы, сало, но, честное слово, это было вкуснее самой дорогой пиццы!

Незаметно подкрался вечер. Мой первый день в Аксаково подошел к концу. С Сережкой мы договорились встретиться на следующий день и взобраться на Кудринскую гору…

Мой новый друг совсем не был похож на моих сверстников. Он часто забывал сотовый телефон дома, но всегда придумывал новые приключения. Каждый новый день начинался с Сережки и заканчивался им. Куда он только меня не таскал! Походы на родник, прогулки по парку, на гору, на рыбалку и в лес носили всегда какой-то обновленный характер. Я дико уставала после таких пеших вылазок, но с нетерпением ждала наступления нового дня и встречи с Сережкой. Тетя Аня радовалась тому, что видела меня веселой и жизнерадостной. Она не просила меня ни о какой помощи по хозяйству, собирала нам походные обеды и совсем не выполняла наказы моей мамы, которая просила ее заставлять меня читать.

Так незаметно пролетела неделя в Аксаково. Когда наступил день моего отъезда домой, Сережа пришел меня проводить. Он протянул мне крупную алую розу в прозрачной упаковке. Это была самая красивая роза из тех, которые мне когда-либо дарили. Где раздобыл ее Сережка в деревне, было непонятно.

-Приедешь еще в Аксаково? - спросил он.

-Обязательно приеду. Следующее лето проведу здесь.

-Зачем ждать лета? 24 сентября здесь будет большой праздник – открытие Аксаковской осени. Этот же год юбилейный -225 лет со дня рождения Сергея Тимофеевича! Будет много народу…

Мы обменялись телефонами и договорились непременно встретиться уже совсем скоро.

-Дай мне обещание вернуться!- сказал Сережка, протягивая мне цветок.

-Я обязательно вернусь!- ответила я и проснулась.

Солнце уже клонилось к закату. До сентября оставалось каких-то три дня. Побыстрее бы они пролетели и наступила осень! Аксаковская осень….

Читайте также: