Подвиг мамы блокадного ленинграда сочинение
Обновлено: 02.07.2024
Накануне 80-летия со дня начала блокады Ленинграда член совета движения "Вечно живые" Ирина Алексеевна Зимнева рассказала о трагедии в Лычково, блокадных днях, а также о кукле, которая спасла ей жизнь в обстрелянном немцами эшелоне с ленинградскими детьми.
8 сентября 1941 года в Ленинграде началась одна из самых страшных глав в истории города — блокада. Она продлилась долгих 872 дня. По данным, которые были озвучены на Нюрнбергском процессе, во время блокады от голода и лишений погибли более 630 тысяч ленинградцев.
Особенно непросто пришлось самым маленьким жителям города. Постоянный голод дети ощущали как что-то самим собой разумеющееся, малыши погибали от немецких обстрелов, а самым вкусным лакомством им казался жмых, которым кормили лошадей. У тех, кто пережил эти страшные события, остались воспоминания, способные вызвать у слушателей страх, потрясение и восхищение нечеловеческой стойкостью ленинградцев. Такова и удивительная история члена движения “Вечно живые” Зимневой Ирины Алексеевны, которую от смерти в обстрелянном немцами эшелоне спасла кукла, что дала ей в дорогу её мама.
Эвакуация ленинградских детей
Когда началась война, Ирине Алексеевне ещё не исполнилось и трёх лет. Её отец ушёл на фронт уже 22 июня 1941 года, как раз в тот день, когда объявили о начале войны. 23 июня он уже оказался на поле боя.
Мама положила мне в кармашек куклу и сказала “никому не давай”. Это было не от жадности, она боялась, что вместе с этой куклой я лишусь единственной связи с домом.
Позже именно эта самая кукла спасла ей жизнь.
Ирина Алексеевна была в тот момент слишком маленькой и не запомнила, сколько детей попали в этот эшелон. А воспоминания других ленинградцев разнятся, кто-то помнит битком набитые вагоны, в которых нельзя было даже присесть, а другие утверждают, что им удалось попасть во вполне просторный плацкарт. Вероятно, последним достались более привилегированные места, однако истину на сегодняшний день установить уже сложно. Маленькая Ира в число счастливчиков не попала.
Я была в достаточно переполненном вагоне. Знаю, что в дороге дети даже умирали, потому что их не кормили. Восемь суток мы ехали 350 километров. Расстояние небольшое, но дорога заняла целых восемь суток.
Эшелон регулярно делал остановки. Вместе с детьми в вагоне были нянечка и воспитательница. Катастрофически не хватало еды и воды, за которыми и выскакивали из поезда немногочисленные взрослые на остановках. Некоторым малышам не доставалось даже простой воды — всё расхватывали дети постарше. Однако они ещё не знали, что самое страшное поджидало их впереди.
Трагедия на станции Лычково
18 июля эшелон добрался до станции Лычково. К тому моменту в его составе были 12 вагонов-теплушек, в которых находились около 2 тысяч детей и сопровождающих их медиков и воспитателей. Там должны были подсадить в поезд ещё детей из окрестных деревень. Когда объявили посадку, налетели немцы. Число самолётов Ирина Алексеевна назвать затрудняется. Как следует из справки об эвакуации ленинградских детей, во время первой бомбёжки одиночный немецкий самолёт сбросил на детский эшелон до 25 бомб. Затем выжившие дети рассредоточились по лесу, полям и кустам, а 4 немецких бомбардировщика продолжили обстрел.
Две девочки-сестрёнки рассказывали, что они вместе побежали, когда налетели немцы. "Спрятались в поле в картофельной ботве и видим, что лётчик летит прямо на нас и ухмыляется!". Меня спрашивали потом, как можно было лётчика разглядеть. Но тогда они могли летать очень низко — самолёты-то несовременные были. Так что выражение лица лётчика рассмотреть можно было. Вот Вероника и рассказывала, что он смотрел на неё, ухмылялся и стрелял из пулемёта. Но промазал.
Кто-то спрятался в стогу сена, кто-то под досками, в общем, дети попрятались кто-куда! А из пулемётов лётчики расстреливали бегущих и прячущихся детей.
Когда бомбёжка закончилась, а немцы улетели, воспитатели стали собирать и подсчитывать выживших. Кто-то отправился на другом поезде дальше в эвакуацию, а раненых повезли обратно в Ленинград. Судьба маленькой Иры сложилась иначе.
То, что осталось от вагонов стали разбирать только на следующий день. Маленькая Ира оказалась заблокирована в вагоне прямо под горелыми досками и трупами умерших при бомбёжке детей.
Трупы начали разбирать и обнаружили, что под ними лежит девочка, а у неё в руке кукла. Куклу заметил мальчик, Лёша Осокин. Я узнала это потом, потому что попала в их семью. И вот этот Лёша Осокин захотел эту куклу своей сестрёнке подарить. Потянул, а я куклу крепко держала в руке. Тогда он понял, что там живой ребёнок, позвал взрослых. Меня вытащили из-под трупов и из-под горелых досок.
Впоследствии маленькая Ира попала в семью этого мальчика в деревню Белый Бор. Однако их дом чем-то приглянулся немцам, и всей семье Осиповых (мама, бабушка, пять своих детей и шестая — Ира) пришлось уйти на болота. Двое малышей погибли на болотах и мама Лёши Осипова решила передать девочку на линию фронта.
Выяснить, откуда взялась Ира и где её дом, помогли метки на одежде: тряпочки, на которых химическим карандашом писали данные отправленного в эвакуацию ребёнка (ФИО, дата рождения, домашний адрес и имена родителей).
Доставить Иру к маме помог её дядя — замнаркома тяжёлого транспортного машиностроения. Он часто летал на самолёте из Ленинграда в Москву и обратно. В одну из рабочих поездок он залетел в Белый Бор, забрал Иру и привёз в Ленинград.
И мама сказала, что больше она меня никуда не отдаст, будем умирать, так вместе. И дальше вся блокада была в Ленинграде.
Блокада Ленинграда
Начало блокады Ирина Алексеевна совсем не помнит. На тот момент она была ещё очень маленькой. А вот конец 43-го и начало 44-го годов ей запомнились уже значительно лучше.
Как объяснила Ирина Алексеевна, маленькие дети воспринимали голод в блокаду как норму. Они привыкли, что всё время хотелось есть и считали, что так и должно быть. Еду иногда привозили на лошадях, а к морде животного подвязывали торбу со жмыхом. Когда детям доставался кусочек жмыха от лошади, это было для них настоящим счастьем.
Такая вкуснота, — вспоминает Ирина Алексеевна, — У меня даже до сих пор жмых, который иногда доставался детям, пахнет вкуснее всего.
Оставили блокадные годы в памяти Ирины Алексеевны и пугающе страшные воспоминания.
Я ходила тогда в детский садик, раньше он назывался "Очаг". Группы были маленькие, редко набиралось семь детей. Самое жёсткое воспоминание, которое осталось у меня о том времени — это как крысы объели руки и лицо ребёнка.Воспитательница наказала его за то, что он дёргал девочку за косичку и поставила его в чулан. В чулане стояли вёдра, половые тряпки, он сначала начал плакать, говорил: "Не хочу тут стоять! Можно выйду!". А воспитательница ответила: “Постой, постой”. Он замолчал, а через некоторое время начал так истошно орать, что мы сами просили воспитательницу его отпустить. Через некоторое время она привела его окровавленного: объеденные руки и лицо крысами. Больше мы не видели ни воспитательницу, ни этого мальчика. Его в больницу отправили, а её, видно уволили.
Помнит Ирина Алексеевна и тот день, когда блокада кончилась. В тот день они с мамой пошли в Преображенскую церковь и та поставила свечку. Особого ликования, по словам Ирины Алексеевной, не наблюдалось. Люди были уставшие, еле живые и сил радоваться у них уже не было.
Когда объявили по радио, мама заплакала: "Слава Богу, мы выжили!". Такого, чтобы ходили и обнимались, у нас не было. Просто обрадовалась со слезами на глазах. И дальше немножко прибавили еды.
Кукла
Удивительно, но воссоздать и связать всю историю воедино помогла та самая кукла, которая спасла маленькой Ире жизнь на станции Лычково. Уже в послевоенные годы Ирина Алексеевна и её муж очень хотели купить дом в Новгородской или Вологодской области. Тогда можно было взять только шесть соток в дачных кооперативах в Ленинградской области. Но даже они не полагались школьному работнику и врачу из поликлиники.
Но потом всё изменилось. Ирина Алексеевна и её муж смогли купить в деревне в Новгородской области. Спустя три или четыре года они решили построить баню и пригласили плотника, который взял в помощники своего друга.
Когда доделали баню, затопили печечку, мы сели, что называется "обмыть" эту баню.И друг начал рассказывать, что во время войны ему приходилось разбирать эшелон с ленинградскими детьми, который был разбит на станции Лычково. И когда он начал рассказывать, что он спас девчонку, в руках которой была кукла, я сказала, что у меня тоже есть кукла, которая спасла мне жизнь, и она живёт у меня в доме до сих пор.
Он договорился с Ириной Алексеевной, что приедет в Ленинград, зайдёт в в гости и посмотрит на эту куклу. Это произошло спустя полгода после этого разговора.
Он приехал и говорит: "У куклы есть особая примета. Девчонка её не выпускала из рук, а мне хотелось посмотреть — я таких кукол никогда не видел. Я дёрнул, и у куклы сломалась ручка. Девчонка, никогда не плакала, а тут заплакала, что ручка сломалась. Я и замотал эту ручку чёрной изолентой". Он как глянул, сразу сказал: "Ой, моя кукла, моя". Вот так спустя сорок лет мы встретились.
Таким образом Ирине Алексеевне удалось узнать все подробности своего невероятного спасения.
Не совсем мои воспоминания, но людей, которые меня спасли, — подытожила Ирина Алексеевна.
Сейчас Ирина Алексеевна Зимнева член совета движения "Вечно живые". Она вошла в эту организацию для того, чтобы не дать людям забыть то, что произошло во время войны. Ещё один подвиг, который нельзя забывать, это восстановление Ленинграда после всех выпавших на его долю и долю его жителей тягот и бед. Восстановить город ленинградцы смогли за восемь лет: к 1953 году в Ленинграде уже не осталось ни одного разрушенного здания.
Подписывайтесь на канал "Царьград" в Яндекс.Дзен
и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.
Я считал, что знаю, что такое блокада Ленинграда. Когда ко мне в тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году приехал Алесь Адамович и предложил писать книгу о блокаде, записывать рассказы блокадников, я отказался. Считал, что про блокаду всё известно.
(1)Я считал, что знаю, что такое блокада Ленинграда. (2)Когда ко мне в тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году приехал Алесь Адамович и предложил писать книгу о блокаде, записывать рассказы блокадников, я отказался. (3)Считал, что про блокаду всё известно. (4)Голод, холод, бомбёжки, смерть. (5)Он долго меня уговаривал. (6)Несколько дней шли эти переговоры. (7)Наконец, поскольку у нас были давние, дружеские отношения, он уговорил хотя бы поехать послушать рассказ его знакомой блокадницы.
(8)Мы даже, по-моему, не записывали его или записали потом, по памяти. (9)Ей было восемнадцать лет. у неё был роман. (Ю)Любила Федю, своего жениха. (11)Федю взяли в армию, и стояла его часть под Ленинградом, где-то в районе Шушар. (12)0на пробиралась к нему. (13)Носила сухари, варенье, носила домашние вещи: рукавички, шарф. (14)Но главное — как она пробиралась туда. (15)Я знал: заставы наши, патрули не пропускали штатских, гражданских — это строго-настрого было запрещено. (16)Перебежчики могли быть, могли быть шпионы. (17)Тем не менее она несколько раз побывала у него, шла шестнадцать километров, добиралась до его части, упрашивала, умаливала эти патрули. (18)И её пускали. (19)То был удивительный пример любви. (20)Любви, которая попала в блокаду. (21)Её рассказ меня и тронул, и удивил.
(22)Кроме этого, Адамович уговорил ещё к одной блокаднице сходить. (23)Короче, я увидел, что существовала во время блокады неизвестная мне внутрисемейная и внутридушевная жизнь людей, она состояла из подробностей, деталей, трогательных и страшных, необычных. (24)В конце концов я дал согласие.
(25)Мне всё это было странно, поскольку никогда не работал вдвоём, и ещё: Адамович не ленинградец. (26)Он белорус. (27)Прошёл войну совсем не такую, как я. (28)Партизанскую, в этом заключалась разница наших представлений о войне, о фронте. (29)Но, как потом выяснилось, это имело и свои преимущества. (ЗО)Его совершенно свежий взгляд на Ленинград, на ленинградскую жизнь помогал ему увидеть то, что для меня давно стёрлось, — особые приметы того военного времени.
(31)Так мы начали вместе работать. (32)Блокадники передавали нас друг другу. (ЗЗ)Тогда блокадников было много. (34)Это были семидесятые годы XX века; середина — конец семидесятых годов. (35)Мы ходили из дома в дом, из квартиры в квартиру, выслушивали, записывали на магнитофон рассказы. (36)Сначала мы ходили вместе, потом разделились, чтобы охватить больше людей. (37)Почему нам было нужно больше людей? (38)Да потому, что, оказалось, у каждого есть свой рассказ.
(39) У каждого оказалась своя трагедия, своя драма, своя история, свои смерти.
(40) Люди и голодали по-разному, и умирали по-разному. (41)Мы набрали двести рассказов, и ничего не повторилось.
(42)Что такое эта запись? (43)Тоже интересно. (44)Приходили мы — и блокадники большей частью не хотели ничего рассказывать. (45)Не хотели возвращаться в ту зиму, в те блокадные годы, в голод, в смерти. (46)Ни за что. (47)Но потом соглашались, как правило, не было ни одного случая, чтобы нам отказали наотрез. (48)Иногда мы уходили, а они потом звонили нам и приглашали нас. (49)Мы не сразу поняли, в чём тут дело. (50)Потом разобрались: у людей была потребность рассказать, чтобы освободиться. (51)Какая-то женщина пыталась некогда рассказать об этом своим детям или соседям, внукам, родным — её не слушали. (52)Не хотели слушать. (53)Когда приходили мы, писатели, с магнитофоном и она начинала рассказ, они собирались вокруг нас и слушали совершенно по-новому: как мы, как посторонние люди. (54)Часто — слышали впервые о том, что происходило в этой квартире, что происходило с матерью, что происходило в этой семье. (55)Рыдали, плакали.
(56)Многое решал талант рассказчика. (57)Лучше всего рассказывали женщины. (58)Женская память устроена несколько иначе, чем мужская. (59)Ведь мужская память — она глобальная какая-то. (60)Мужчин общие ситуации больше интересуют. (61 )А подробности быта, бытия, что творилось на малом участке очередь, булочная, квартира, соседи, лестница, кладбище, — это память. женская. (62)Она была более красочная и крепкая. (63)Примерно из десяти рассказов один, как правило, гениальный; два-три рассказа — талантливых, очень интересных. (64)Но даже из незначительных иногда рассказов всё равно всегда всплывали детали и подробности впечатляющие.
(65)О чём же получилась эта книга? (66)Мы решили, что эта книга, во-первых, об интеллигенции и об интеллигентности. (67)Ленинград — город, который отличался высокой культурой, интеллектом, интеллигенцией своей, духовной жизнью. (68)Мы хотели показать, как люди, которые были воспитаны этой культурой, смогли оставаться людьми, выстоять. (69)Второе, что мы хотели, — показать пределы человека. (70)Мы сами не представляли себе возможностей человека. (71)Человека, который не просто отстаивает свою жизнь: люди эти чувствовали, понимали, что до тех пор, пока город живой, он может отстаивать себя.
(По Д. А. Гранину)
Важно ли сохранять историческую память народа? Говорят, что жизнь погибших людей продолжается, пока о них помнят те, кто остался в живых. Литература – лучший хранитель памяти. Именно благодаря художественным произведениям мы многое узнаём о страшных событиях Великой Отечественной войны, получаем ценный опыт и нравственные уроки. Д.А. Гранин поднимает в тексте проблему роли писателей в сохранении исторической памяти.
Так, например, изначально автор не считает важным записывать рассказы блокадников, думая, что об этом и без того всё известно. Однако услышанная им история одной женщины тронула сердце и убедила в необходимости сохранить и передать этот рассказ другим людям. Как это можно сделать? Конечно, с помощью литературы, которая помогает авторам достучаться до сердец читателей. Блокадница рассказывает писателям о том, как она тайно пробиралась к своему жениху, носила ему еду и домашние вещи, рискуя собственной жизнью. Восемнадцатилетняя девушка не боялась погибнуть, любовь помогла ей преодолеть свой страх. По мнению рассказчика, этот удивительный пример искренности и преданности достоин быть записанным.
Оба аргумента взаимосвязаны и дополняют друг друга. Они помогают опровергнуть первоначальное мнение рассказчика о необходимости создания книги о блокадниках. Герой убеждается в том, что такое произведение важно, потому что подрастающее поколение должно знать историю своего народа, который героически выстоял и отстоял родной город.
Итогом размышлений писателя становится такая позиция: у людей, прошедших через войну, была потребность рассказать о пережитом, и с приходом писателей им удавалось освободиться от этого тяжёлого груза, а их близким – услышать подробности жизни родных в блокаду.
Таким образом, нельзя закрывать глаза на страшные события, которые произошли с нашим народом. Именно поэтому Д.А. Гранин видит долг писателя в том, чтобы рассказать историю каждого отдельного человека и создать общую картину жизни Ленинграда в годы блокады.
Фашистская военная машина не щадила никого. Маленькие жители Ленинграда, от младенцев до подростков оказались заложниками на ровне со взрослыми. Но именно дети сплотили жителей города и дали силы, несмотря ни на что, работать и воевать. Потому что, только освобождение родного города, могло спасти подрастающее поколение от неминуемой гибели.
Школьники, действительно, сыграли важную роль. Мальчишки и девчонки тушили пожары, дежурили ночами на смотровых вышках. Те, кто был помладше, отстаивали очереди за хлебом. Ребята, несмотря на морозы, носили ведра воды из прорубей на Неве.
Благородные и добрые мальчики прятали недоеденный сухарь в кармане и подкармливали своих младших сестер и братьев. Те, в свою очередь, делали тоже самое, только по отношению к совсем малышам.
Страшным символом блокадного Ленинграда стал дневник Тани Савичевой. Записи, которые и сегодня не оставляют равнодушных.
Самой девочки не стало в 1945 года. Она умерла уже во время эвакуации.
Невзирая на бомбежки и постоянные обстрелы, Ленинградский Городской Совет депутатов решил не приостанавливать работу школ. В октябре 1941-го учащиеся 1-4 классов сели за парты и продолжали учебу в бомбоубежищах.
Ленинградская система образования с честью выдержала этот сложный период. Дети были обучены всему необходимому и подготовлены к любому повороту сценария. Если во время урока начинался артобстрел, класс организованно устремлялся в отведенное место в бомбоубежище и продолжался урок.
Учителя преподавали только самые важные предметы. Взрослые стремились сделать занятие интересным и доступным, чтобы хоть ненадолго ребенок забыл о том ужасе, который происходит на улице.
Из дневника учительницы истории школы №239 К.В. Ползиковой: " К урокам готовлюсь по-новому. Ничего лишнего, скупой ясный рассказ. Детям трудно готовить уроки дома; значит, нужно помочь им в классе. Не ведем никаких записей в тетрадях: это тяжело. Но рассказывать надо интересно. Ох, как это надо! У детей столько тяжелого на душе, столько тревог, что слушать тусклую речь не будут. И показать им, как тебе трудно, тоже нельзя" .
Учиться в блокадном Ленинграде было подвигом, особенно в морозы. Детям и учителям приходилось самостоятельно колоть дрова, чтобы в классе стало хоть чуть-чуть теплее. Записи не велись, не только потому, что замерзали детские худые ручки, но и потому что, при минусовой температуре чернила не писали. Занятия длились не больше 25 минут.
Так или иначе, шло время. По импровизированной трассе через Ладогу вывезли десятки ленинградских школ. Наступила зима 42-го. В школах объявили каникулы. Население Ленинграда голодало и замерзало. Но наступил Новый Год – праздник, который ждал каждый ребенок, даже в те суровые дни. Учителя совершили настоящий подвиг – были организованы праздничные елки с подарками и сытным обедом. Для изнеможенных ленинградских мальчишек и девчонок это был незабываемый праздник.
Рубка дров, стирка бинтов, уход за раненными, очистка улиц от снега, доставка почты, сборка урожая – работа, которую выполняли детские руки. 872 дня блокады ленинградские девчонки и мальчишки прожили на ровне со взрослыми. Маленькие герои внесли значительный вклад в освобождение родного города.
В этом году исполняется 80 лет со дня начала Великой Отечественной войны. Это одна из самых печальных и трагических дат в истории нашей страны. Смерть – это всегда страшно и горько, но нет ничего ужаснее и несправедливее, чем смерть ребенка. И если гибель одного малыша можно назвать трагедией, то для того, что случилось с детьми Ленинграда в годы блокады, сложно подобрать определение. В преддверии Дня памяти и скорби вспоминаем самые страшные страницы Великой Отечественной войны – исписанные детским почерком.
По разным данным, всего в период с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года, когда блокада была полностью снята, в Ленинграде погибло от 600 тысяч до 1,5 миллиона человек. Причем только 3% из них погибли от бомбежек и артобстрелов, остальные 97% погубил голод. Как утверждает в своем исследовании архивных статистических данных кандидат исторических наук, старший преподаватель СПбГУ Людмила Газиева, на момент начала войны в Ленинграде проживало 848 067 детей от младенческого возраста до 16 с половиной лет. Общее число детей, подлежащих спасению за время блокады, составило, по оценкам Газиевой, 903 230 человек.
От 127 568 до 159 095 – столько ребят погибло при одной только эвакуации, пишет историк. Сложно представить, сколько еще маленьких, хрупких жизней унесли бомбежки, голод и мороз. Учитывая то, что дети составляли примерно пятую часть населения взятого в кольцо города, число погибших может доходить до 200 тысяч и даже превышать его…
Судить о том, какие мытарства выпали на долю ленинградских малышей и подростков в то страшное, голодное время, мы можем по рассказам выживших, которых с каждым годом становится все меньше, по книгам и, конечно, дневникам. Так мало их сохранилось – этих мятых страничек, исписанных нетвердой детской рукой! Каждая – на вес золота. И в каждой своя великая, неизбывная, совсем не детская боль. Процитировать все блокадные записи мы, разумеется, не сможем, но постараемся вспомнить хотя бы некоторые из тех, что дошли до наших дней.
Таня Савичева, 11 лет
Дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой – это, пожалуй, самая известная детская летопись войны, которая уместилась всего на девяти страницах.
22 июня 1941 года у танинной бабушки был день рождения. Утром девочка вручила ей подарок, а уже вскоре по радио объявили о начале войны. Савичевы стали активно помогать Красной армии, и даже маленькая Таня не оставалась в стороне – собирала бутылки для зажигательных смесей. Но потом в город пришла блокада, а за ней – голод и смерть.
Как-то раз Таня обнаружила дома записную книжку Нины, которую ей подарил Леня. Часть книжки была занята записями о различных задвижках, вентилях, клапанах и прочей арматуре для котлов (Нина, как и Женя, работала на Невском машиностроительном заводе имени Ленина), а другая половина с алфавитом для записи телефонных номеров и адресов оставалась свободной. В этой книжке Таня впоследствии и вела свой блокадный дневник.
Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г.
Через пару лет не осталось и самой Тани. Измученная дистрофией, цингой и туберкулезом, 1 июля 1944 года девочка тихо умерла в доме инвалидов в Горьковской области, уже будучи в эвакуации. Дневник Тани Савичевой после ее смерти нашла вернувшаяся в Ленинград Нина. Сегодня девять листочков, исписанных карандашом, хранятся в Государственном музее истории Санкт-Петербурга, а их содержимое известно во многих странах и продолжает напоминать нам об ужасах войны.
Лена Мухина, 17 лет
Лена родилась 21 ноября 1924 года в Уфе, в начале 1930-х годов вместе с матерью переехала в Ленинград. Там ее мать умерла, и опекунство над Леной взяла ее тетя – балерина Ленинградского малого оперного театра Елена Бернацкая, которую впоследствии девочка стала называть матерью. Свой дневник Лена начала вести 22 мая 1941 года. Сначала он был похож на обычные девичьи записки, тон их был бодрым, слог – живым. Но с началом войны, а затем и блокады Ленинграда, характер записей изменился. Лена стала откровенно описывать тяготы жизни в осажденном городе: ужас и голод, постоянные бомбежки, крошечные пайки хлеба и, наконец, смерть самого близкого человека. Вот несколько строк из ее дневника:
В начале июня 1942 года Лена Мухина была эвакуирована в город Горький. Там она поступила в фабрично-заводское училище, училась на мукомола. Лена вернулась в Ленинград осенью 1945 года. Умерла она в Москве 5 августа 1991 года. Ей было 66 лет.
Блокадный дневник Лены Мухиной хранится в Центральном госархиве историко-политических документов Санкт-Петербурга. В 2011 году он был издан при содействии историка Сергея Ярова.
Юра Рябинкин, 16 лет
Юра Рябинкин родился в Ленинграде 2 сентября 1925 года. Записывать все, что с ним происходит, он начал в первый же день войны – 22 июня 1941 года. Сына и его младшую сестру Иру мать воспитывала одна: отец ушел из семьи в 1933 году, женился повторно и уехал в Карелию. Мама Юры, Антонина Михайловна Рябинкина, была интеллигентной, начитанной женщиной, в 1941 году работала заведующей библиотечным фондом.
Когда началась война, Рябинкины решили остаться в Ленинграде. Это решение, как и для многих семей, стало для них фатальным. Осенью 1941 года Антонина посоветовала сыну поступить в военно-морскую спецшколу, чтобы в дальнейшем у него было больше шансов эвакуироваться, но Юра не прошел медкомиссию: у мальчика было плохое зрение и плеврит.
25 сентября 1941 года Юра сделал в дневнике следующую запись:
«Сегодня я окончательно решил, что мне делать. В спецшколу не иду. Получаю паспорт. Остаюсь в школьной команде. Прошу маму эвакуироваться, чтобы иметь возможность учиться. Пока езжу на окопы. Через год меня берут в армию. Убьют не убьют. После войны иду в кораблестроительный институт или на исторический факультет. Попутно буду зарабатывать на физической работе сколько могу. Итак, долой политику колебаний! (. )
Как и в других блокадных дневниках, характер записей Юры постепенно меняется, и изменения эти, хоть и постепенны, но жутки: от первых переживаний войны и размышлений о планах на дальнейшую жизнь – к полному отчаянию и единственному желанию – поесть досыта.
8 января 1942 года Антонина Рябинкина с дочерью отправились в эвакуацию. Юре пришлось остаться: от голода и слабости он уже не мог ходить. Антонина и Ирина прибыли в Вологду 26 января, в тот же день мать Юры умерла прямо на вокзале от истощения. Ирину отправили в детприемник, позднее – в детский дом в деревне Никитская, откуда после победы ее забрала тетя. Судьба Юры так и осталась неизвестной. Последняя запись в его дневнике появилась 6 января 1942 года – за два дня до отъезда матери и сестры:
На этом дневник обрывается.
Таня Вассоевич, 13 лет
Таня Вассоевич, как и Юра Рябинкин, начала вести записи в день нападения Германии на Советский Союз. Семья школьницы жила на 6-й линии Васильевского острова, в доме №39. Когда началась война, отец Тани, Николай Брониславович, был далеко от дома – он отправился в геологическую экспедицию. Таня осталась в Ленинграде с мамой, Ксенией Платоновной, и 15-летним братом Володей.
Вот некоторые строки из ее дневника:
«22 июня 1941 года. В 12 часов дня объявили, что началась война. По радио выступал т. Молотов с речью. Мама плакала. Я улыбалась. (. )
Первым умер брат Володя: его не стало в январе 1942 года. Несмотря на то, что Тане было всего 13 лет, она сама занималась организацией похорон – маме уже не позволяло здоровье. Спустя месяц не стало и Ксении Платоновны.
Тане не сразу удалось устроить вторые похороны, и тело матери еще девять дней лежало в квартире. В конце концов, благодаря сердобольному сторожу Худякову Тане удалось похоронить мать на Смоленском кладбище. В своем дневнике девочка нарисовала карту кладбища и схему расположения могил: она надеялась, что, если сможет выжить, обязательно найдет маму с братом и установит на могилах памятники. При этом описывая все, что было связано с датами смерти и захоронения близких, Таня использовала особый шифр, который придумала сама. Она знала, что похоронила родных полулегально, так как Смоленское кладбище было закрытым. Кроме того, вся пережитая боль, связанная с утратой и похоронами, была для нее слишком личной и сокровенной.
Я стояла в комнате у печки отвернувшись и не плакала, мне было страшно. Я не понимала, не верила. я никогда в жизни не видела близко мертвого человека.
Блокаду Таня Вассоевич пережила, впоследствии закончила художественное училище и архитектурный факультет ЛИСИ. Много лет она преподавала детям изобразительное искусство. Вернувшись из эвакуации в освобожденный Ленинград, девушка первым делом попыталась разыскать лучшего друга своего покойного брата – Толю. Но его уже не было в живых, как не было многих, кого Таня знала до начала блокады.
9 мая 1945 года 17-летняя Таня записала в дневнике: «Вот, только одна Таня может слушать (про) конец войны. А сколько людей не могут! (. )
Татьяна Вассоевич прожила долгую жизнь и умерла в январе 2012 года. Дневник блокадницы был издан ее сыном –доктором философских наук, руководителем Санкт-Петербургского регионального информационно-аналитического центра Российского института стратегических исследований (РИСИ) Андреем Леонидовичем Вассоевичем.
Читайте также: