Петров ода на сочинение нового уложения

Обновлено: 16.05.2024

Не внемлют! видят — и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.

Четыре года (1784—1788) прослужил Державин губернатором, сначала в Петрозаводске, затем в Тамбове. Все это время прошло в непрерывных трудах и неравной борьбе со взяточниками и мошенниками и их сановными покровителями. Несмотря на самое искреннее стремление принести пользу вверенным ему областям, хоть сколько-нибудь умерить аппетиты взяточников и казнокрадов, убедить генерал-губернаторов считаться с законами и с интересами казны, серьезных успехов в этом Державин не достиг и, в конце концов, был отдан под суд Сената за превышение власти; и только через полгода он сумел, с помощью Екатерины II и Потемкина, добиться оправдания.

Екатерина II удостоила оправданного экс-губернатора личным приемом, советовала не ссориться с начальниками и дала попять, что ждет от него не административных подвигов, а новых стихов в свою честь. Продержав его два года на жалованье, но без должности, в 1791 году она нашла для Державина службу, которая, по ее мнению, более всего подходила для поэта, — назначила его одним из своих восьми секретарей.

Державин, хотя и понял тайный умысел государыни, не мог, однако, не принять близко к сердцу тех дел, с которыми ему пришлось столкнуться по новой должности. Это были судебные процессы, тянувшиеся уже много лет; в каждом, по мнению Державина, легко было разобраться и, наказав виновных, оправдать невинных. Но во всех этих делах были заинтересованы столь могущественные лица, что добиться правосудия было почти невозможно, а Екатерина II предпочитала лучше смотреть сквозь пальцы на проступки своих вельмож, чем ссориться и портить с ними отношения.

Последние годы правления Екатерины II, равно как и недолгое царствование Павла I, Державин провел в беспрестанной смене должностей и служебных поручений. Со смертью Екатерины II (6 ноября 1796 г.) ушла в прошлое эпоха, с которой Державин был прочно связан всей своей жизнью, всеми своими радостями и невзгодами, всеми причудами служебной карьеры. С новыми царями — Павлом и Александром I — пришли к власти новые люди; поэту с ними еще труднее было ужиться, чем с екатерининскими служаками. Правда, Александр I, зная хорошо честность и неподкупность Державина, назначил его в 1802 году министром юстиции, но вскоре между царем и министром возникли неразрешимые споры, вызвавшие большое неудовольствие и раздражение Александра I. По предложению царя 7 октября 1803 года Державин подал в отставку. Просьба его была удовлетворена.

И только в конце оды прямое, обязательное для жанра обращение к ее адресату. Здесь все выдержано целиком в нормах восточной стилистики:

Но где твой трон сияет в мире?
Где, ветвь небесная, цветешь?
В Багдаде, Смирне, Кашемире?
. . . . . . . . . . . . . . . ..
Прошу великого пророка,
До праха нег твоих коснусь,
Да слов твоих сладчайша тока
И лицеаренья наслажусь!

Преобращая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою:
То плен от персов похищаю,
То стрелы к туркам обращаю;
То, возмечтав, что я султан,
Вселенну устрашаю взглядом;
То вдруг, прельщался нарядом.
Скачу к портному по кафтан.

Там можно пошептать в беседах
И, казни не боясь, в обедах
За здравие царей не пить.
Там с именем Фелицы можно
В строке описку поскоблить,
Или портрет неосторожно
Ее на землю уронить.
Там свадеб шутовских не парят,
В ледовых банях их не жарят,
Не щелкают в усы вельмож;
Князья наседками не клохчут,
Любимцы въявь им не хохочут
И сажей не марают рож.

Едина ты лишь не обидишь,
Не оскорбляешь никого,
Дурачествы сквозь пальцы видишь,
Лишь ала не терпишь одного.

Насколько же соответствовал державинский образ Фелицы своему прототипу — Екатерине II?

Небесно-голубые взоры
И по ланитам нежна тень
Сквозь мрак времен, стихиев споры
Блистали бы, как ясный день;
Как утрення заря весення,
Так улыбалась бы она;
Как пальма, в рае насажденна,
Так возвышалась бы стройна.

Одень в доспехи, в брони злати
И в мужество ее красы,
Чтоб шлем на ней пернатый,
Зефиры веяли власы;
Чтоб конь под ней главой крутился
И бурно брозды 3 опенял;
Чтоб Норд седый ей удивился
И обладать собой издал.

Во вставленных монологах Фелицы, обращенных к ее подданным, Державин развивал свои заветные идеи, иногда такие, которые Екатерине II могли прийтись не по вкусу. Фелица у него говорит:

. Почто писать уставы,
Коль их в диванах 4 не творят?
Развратные вельможей нравы —
Народа целого разврат.
Пристрастный суд разбоя злея 5 ;
Судьи враги, где спит закон, —
Пред вами гражданина шея
Протянута без оборон.

И далее Фелица так характеризует свою власть:

Да век мой на дела полезны
И славу их я посвящу,
Самодержавства скиптр железный
Моей щедротой позлащу.

Выделенные курсивом строки при Екатерине II были пропущены в печать, но при Павле I они были категорически запрещены. Можно предположить, что и Екатерина II не была от них в восторге, так как ода эта никаких перемен в положение Державина, находившегося тогда под судом, не внесла.

Когда
Поэзия не сумасбродство,
Но вышний дар богов, — тогда
Сей дар богов лишь к чести
И к поученью их путей
Быть должен обращен, не к лести
И тленной похвале людей.
Владыки света — люди те же, —
Б них страсти, хоть на них венцы.

В образе Фелицы Державину удалось сделать то, к чему до него стремилась поэзия русского классицизма — создать идеальный и вместе с тем очеловеченный образ правителя, но еще больше новшества внес он в изображение вельмож.

Уже в первых одических опытах Державина тема вельможи заняла не менее важное место, чем тема властителя, царя. В основе ее — представление об идеальном вельможе, противопоставленном коварному льстецу, эгоисту и корыстолюбцу, радеющему только о своей выгоде и готовому пожертвовать судьбой государя и благом нации ради своих подлых расчетов.

Не празден, не ленив, а точен;
В делах и скор и беспорочен,
И не кубарит кубарей.
. . . . . . . . . . . . . . . ..
Хотя бы возлежал на розах,
Но в бурях, зноях и морозах
Готов он с лона неги встать;
Готов среди своей забавы
Внимать, судить, повелевать
И молнией лететь в храм славы.

Решемысл живет и для себя и для других, ради общего блага и пользы государства:

Не ищет почестей лукавством,
Мздоимным не прельщен богатством,
Не жаждет тщетно сан носить;
Но тщится тем себя лишь славить;
Что любит он добро творить
И может счастие доставить.

Вельможа живет только своими эгоистическими интересами, он, с точки зрения Державина, безбожник, человек без всяких нравственных принципов. Державинский вельможа говорит о себе:

Мне миг покоя моего
Приятней, чем в исторьи веки;
Жить для себя лишь одного,
Лишь радостей уметь пить реки,
Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом;
Стыд, совесть — слабых душ тревога!
Нет добродетели! нет бога!

Вельможу должны составлять
Ум здравый, сердце просвещенно;
Собой пример он должен дать,
Что звание его священно,
Что он орудье власти есть,
Подпора царственного зданья;
Вся мысль его, слова, деянья
Должны быть — польза, слава, честь.

Державин разделял общее для многих русских литераторов убеждение, что Румянцев во всей своей деятельности и в общественном поведении был в наибольшей степени близок к просветительскому идеалу гражданственности.

Не ты ль который взвесить смел
Дух россов, мощь Екатерины,
И опершись на них хотел
Вознесть твой гром на те стремнины,
На коих древний Рим стоял
И всей вселенной колебал?

Потемкин изумляет Державина, заставляет находить новые мерки взамен обычных этико-политических критериев:

Се ты, отважнейший из смертных!
Парящий замыслами ум!
Не шел ты средь путей известных,
Но проложил их сам — и шум
Оставил по себе в потомки;
Се ты, о чудный вождь Потемкин!

Державин-мыслитель рассудком на стороне Румянцева, в деятельности которого он видит воплощение гражданственного идеала, подчинения человека общественному долгу. Державин-поэт не может освободиться от очаровавших его величия и славы Потемкина. Так возникает разрыв между нравственным и эстетическим идеалами. Самая основа просветительской мысли — идея абсолютной противоположности добра и зла подвергнута сомнению.

Смещение привычных представлений о добре и зле, о пользе и нравственном величии возникло в поэзии Державина не только под влиянием личности Потемкина, но еще в большей мере под воздействием Великой французской революции, начавшейся в 1789 году и надолго, почти до самой смерти Державина, определившей ход политической и духовной истории Европы. К французской революции и ее деятелям Державин относился, как и следовало ожидать, безусловно отрицательно:

Где толь простые, непритворны,
Прямые, чистые сердца,
Толь души тверды, благородны,
Достойные из звезд венца?
Средь славных подвигов и боев
Мы зрим полки у нас героев;
Но чтит ли их взор мудреца?

Отсюда с середины 1790-х годов все большее место в творчестве Державина занимают темы и образы, не связанные прямо с политикой, с царями и вельможами, а именно, поэзия частной жизни.

Примечания

1. Ригоризм—чрезмерно строгое (до мелочей) отношение к чему-либо.

Что тако злость и ков трепещет,
Мятется лютая вражда,
Раздор в отчаяньи скрежещет,
Бегущ во тигровы стада;
Хула и умысл беззаконный
В ад хочет свергнуться бездонный,
Не зная долу, где спастись?
Не паки ль небеса Фемиде
Во человеческом к нам виде
Велят на крылиях снестись?

Не баснословная богиня
Пороки сокрушить грозит,
Премудра россов героиня,
Живая правда, их разит.
Ударил страшный гром закона
С Екатеринина в них трона,
И стрелы многи, яко град.
Нечестье, фурия земная,
Куда от молнии Синая
Теперь укроешься? — Во ад.

Средь райского красуясь дола,
Меж градов, как меж звезд луна,
Блистая древностью престола,
Веселием восхищена,
Москва главу, венцем покрыту,
Бессмертья лаврами обвиту,
Возносит к горним облакам,
Пресветлы мещет окрест взоры,
В подверженны поля и горы,
К далеким разных морь брегам.

Во звучны славою пределы,
Во весь полунощи округ,
В града, в блаженны миром селы
С трубой парящий видит слух.
Он роды все зовет в участье
Писати собственно их счастье,
Их душу жительства, закон.
Чтоб всяк был жребием доволен,
Всяк дати глас свой будет волен,
Всяк пользы собственной тектон.

Там разным племена языком
Ко господу взывают сил,
Велик господь в Петре Великом,
Велик в Елисавете был, —
Но коль прославлен, дивен ныне
В возлюбленной Екатерине,
Орудии твоих чудес;
Ты ими насаждал в нас крины,
Законом ты Екатерины
Преложишь землю в вид небес.

Кто лютостью, как тигр, пылая,
Стремится в бурных мыслей путь,
Ногами трупы попирая,
Спешит лавр лестный досягнуть,
Плывя в реке кровавой пены,
Готовит чуждым тронам плены
И сирым тяготу желез, —
Внезапным счастлив вероломством,
Пред поздным льстится быть потомством
Достойный песней Ахиллес.

Екатерина в недрах мира,
Покоя сладкого в тени,
В дыханьи нежного зефира
Дает вкушать златые дни:
Ее кротчайшая держава
Жизнь подданным, ей — вечна слава;
Ее лавр оный краше всех,
Что ей подвластны без премены,
Как лавры все цветут зелены,
Не зная в счастии помех.

Хотя пред счастливым солдатом
Пасть должен слабый иль бежать,
Трудняй во свете быть Сократом
И молча смертных одолжать,
Без страха ближним быти сильну,
Благодеяньями обильну.
Монархиня воюет злость;
Хотя молчат ее перуны
И спят орлы в подножьи юны,
Страшна ее порокам трость.

О древность, чудная делами,
Вещей различных бытием,
Которы жадными очами
В нетлеющих скрижалях чтем!
Открой земного мне державца,
Отца, вождя, законодавца,
Таких исполнена доброт,
Какие зрим в Екатерине,
Разящей злобу героине,
Живом источнике щедрот.

Сквозь грозны в свете перемены,
Сквозь отдаленных мглу веков
Я древнего Египта стены
И счастье бывших зрю родов;
Там мудры Озирид уставы
В пределы своея державы,
Отец подвластных, тщится ввесть,
Во чин прехвальный всё устроить
И первого себе присвоить
Законодавца в свете честь.

По нем Кандии обладатель,
Примеру следуя сему,
Ревнует быть законодатель,
Отец народу своему:
Ликург огнем военным дышит,
Пером соседству страшным пишет
Суровость для спартан одну;
Чрез тяжко им самим геройство
Домашне утвердить спокойство,
Чрез брань ввесть хочет тишину.

Жестокость странну умеряет,
Которой буйствовал Дракон,
Черты кровавы заглаждает
В его преданиях Солон;
И утомленному народу
Подать желанную свободу,
Восставить тщится в нем покой;
Споспешники всеобща блага,
Преносят суд ареопага
Во град квириты мудри свой.

Но ах! Кий вопль, коль тяжки муки
Там чадам, матерям, отцам,
Не слышны в них похвальны звуки,
Законов должные творцам.
Младенцы тамо неповинны
Казнь терпят, как раби злочинны;
Последню бедных кровь пиет
Корыстолюбие несыто;
И милосердие забыто
Несчастным крова не дает.

Монархиня благоутробна,
Противной шествуя стезей,
Без грому небесам подобна,
Щадя, как мать, своих людей,
Во основание закона
Любовь со высоты шлет трона;
Любовью начинает суд;
Дарует своему народу
Писать, что чувствуют, свободу, —
Да сами облегчат свой труд.

О ты, который земнородных
Счастливо общество нарек,
Где царь, исполнен превосходных
Даров, ведет свой мудро век,
Иль где в сиянии короны
Премудрость подает законы,
Восстань, Платон, и посмотри:
У нас Минерва на престоле,
Ее покорствуем мы воле,
Ей ставим с верой алтари.

Отверзлись светлостей небесных
Бессмертным входные врата!
Мой дух, видений полн чудесных,
Со страхом горни зрит места.
Преславен в сонме венценосцов
Открылся обновитель россов,
Законодавец и герой,
И купно с ним Елисавета,
Исполненна подобна света,
Пречудна равной красотой.

«Приникни на Екатерину, —
Речет ко дщери Петр своей, —
Отраду по тебе едину
Сраженных скорбию людей;
Избранну в нашу кровь тобою,
Что тою ж, как тебя, рукою
Небесный промысл увенчал.
Сия ли даст умолкнуть звуку, —
Гласит, простерши перст на внуку,—
Моих, твоих великих хвал?

Не уснет та, ниже воздремлет,
Храня монарший чтящих трон;
Единой их рукой объемлет,
Другою пишет им закон.
Как я, завистным угрожает,
Как ты, щедроты изливает
На все земные племена;
Врагам страшна, молниевидна;
Своим надежда непостыдна;
Во всей подсолнечной дивна.

Но что в уме моем скрывает
Видений райских красоту?
Кий шум во уши ударяет
И гонит сладку прочь мечту?
Согласно разные народы,
Грядущи представляя годы,
Взывают светов ко отцу:
Да счастье наше бог умножит,
Царице дни на дни приложит,
Привесть начатое к концу.

А те, которые недавно
Стеклись в Россию пришлецы
И орлими крылами равно
Покрыты с нами, как птенцы,
Внезапно вняв шум славы звучной,
Гласящей век благополучный,
Восстановляемый для нас,
Иль паче счастья совершенство,
Воспомнив и свое блаженство,
Своим сугубят общий глас.

Благословен, под росским небом
Свое дыханье кто влечет,
Не столь весенним в полдень Фебом,
Коль в недрах матери согрет;
Во дни изведали мы кратки,
Коль здешних стран плоды суть сладки,
Коль сладки волжские струи;
Хотя здесь дышат ветры хладны,
Но мразы больше нам отрадны,
Как, Зефир, нежности твои.

Но кие лики всюду зрятся
Мужей, что шествуют во храм?
Все смирной алтари дымятся,
Восходят гласы к небесам.
Царица, свыше вдохновенна,
Во всех путях благословенна,
С высот делам заемлет свет.
Начало само показует,
Начало нам преобразует,
Как росс под солнцем процветет!

Вдовы, от радости воспряньте;
Отрите слезы, сироты;
Убоги, сетовать престаньте,
Забудьте сильных тяготы?;
Всех дух и мысли, успокойтесь;
А вы, преступники, убойтесь
Сплетать на ближних злобный ков;
Иль месть неправой упредите,
Отныне истинных явите
В себе отечества сынов.

Но кто толико своевольну
Предпримет мысль, так будет жить,
Чтоб мать, всем равно сердобольну,
Враждой на братей раздражить?
Чье сердце толь во злобе твердо,
Ее чтоб око милосердо
Склонить к добротам не могло?
Где правда хощет воцариться,
Там кто посмеет устремиться
На ненавистно оной зло?

Небесны коль светила стройно
Текут в предписанных кругах,
Согласно столь же и пристойно
В земных течение делах,
В своем вещь кажду узрим чине:
Угодно так Екатерине;
Земное божество велит;
Так суд поставлен непреложно;
Что нам быть мнится невозможно,
Всесильный ею совершит.

Премудростью многоочита,
Щедротами обильна мать,
Утеха россов и защита,
Небес к нам промысла печать,
Живи, цвети и долголетствуй,
С престолом тишину наследствуй,
Чем цвел Елисаветин век.
Но твой да тем пребудет тише,
Чем счастием народным выше,
Всех благ сокровищем востек.

Там разным племена язы́ком
Ко господу взывают сил,
Велик господь в Петре Великом,
Велик в Елисавете был, —
Но коль прославлен, дивен ныне
В возлюбленной Екатерине,
Орудии твоих чудес;
Ты ими насаждал в нас крины,
Законом ты Екатерины
Преложишь землю в вид небес.

Хотя пред сча́стливым солдатом
Пасть должен слабый иль бежать,
Трудняй во свете быть Сократом
И молча смертных одолжать,
Без страха ближним быти сильну,
Благодеяньями обильну.
Монархиня воюет злость;
Хотя молчат ее перуны
И спят орлы в подножьи юны,
Страшна ее порокам трость.

По нем Канди́и обладатель,
Примеру следуя сему,
Ревнует быть законодатель,
Отец народу своему:
Ликург огнем военным дышит,
Пером соседству страшным пишет
Суровость для спартан одну;
Чрез тяжко им самим геройство
Домашне утвердить спокойство,
Чрез брань ввесть хочет тишину.

Не у́снет та, ниже воздремлет,
Храня монарший чтящих трон;
Единой их рукой объемлет,
Другою пишет им закон.
Как я, завистным угрожает,
Как ты, щедроты изливает
На все земные племена;
Врагам страшна, молниевидна;
Своим надежда непостыдна;
Во всей подсолнечной дивна.

Но кие лики всюду зрятся
Мужей, что шествуют во храм?
Все смирной алтари дымятся,
Восходят гласы к небесам.
Царица, свыше вдохновенна,
Во всех путях благословенна,
С высот делам заемлет свет.
Начало са́мо показует,
Начало нам преобразует,
Как росс под солнцем процветет!

Вдовы́, от радости воспряньте;
Отрите слезы, сироты́;
Убоги, сетовать престаньте,
Забудьте сильных тяготы́;
Всех дух и мысли, успокойтесь;
А вы, преступники, убойтесь
Сплетать на ближних злобный ков;
Иль месть неправой упредите,
Отныне истинных явите
В себе отечества сынов.

Небесны коль светила стройно
Текут в предписанных кругах,
Согласно столь же и пристойно
В земных течение делах,
В своем вещь кажду у́зрим чине:
Угодно так Екатерине;
Земное божество велит;
Так суд поставлен непреложно;
Что нам быть мнится невозможно,
Всесильный ею совершит.

Воспроизводится по изданию: Поэты ХVIII века: В 2 т. Л., 1972. (Библиотека поэта; Большая серия). Электронная публикация -- РВБ, 2008. 226. Ода на великолепный карусель, представленный в Санкт-Петербурге 1766 года 227. Должности общежития. Из сочинений господина Томаса 228. На войну с турками 229. ("Маронова ума вовеки хвальный плод. ") 230. Его сиятельству графу Григорью Григорьевичу Орлову генваря 25 дня 1771 231. Галактиону Ивановичу Силову 232. К. из Лондона 233. Его сиятельству графу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому 234. Еней. Героическая поэма Публия Вергилия Марона. Песнь первая 235. На карусель 236. На сочинение нового Уложения 237. Плач на кончину его светлости князя Григорья Александровича Потемкина-Таврического 1791 года, октября 5 дня 238. Смерть моего сына марта 1795 года 239. Ода его высокопревосходительству. Николаю Семеновичу Мордвинову 240. Плач и утешение России к его императорскому величеству Павлу Первому самодержцу всероссийскому. "

Биографическая справка

"Ни то ни сио", 1769, лист 8, 11 апреля, с. 57, подпись: В. П. Печ. по Соч. 1782, с. 194. Перевод оды А. Тома (1732--1785), французского поэта-просветителя, "Devoirs de la Société, ode addresseé à un homme qui veut passer sa vie dama la solitude" (1762). Живого плакали тебя -- оплакивали тебя живого. Гуроны -- индейское племя в Северной Америке. Любви его предлог драгой -- жена. На злая человек течет -- человек склонен ко злу. В первой публикации вместо этой строки: "Закона узы смертный рвет".

Отд. изд. . Печ. по Соч. 1782, с. 78. Г. Г. Орлов -- см. примеч. 43. Петров неоднократно обращался к Орлову со стихами: "Письмо к его сиятельству. графу Григорью Григорьевичу Орлову от титулярного советника Василья Петрова" (1769); "Письмо к его сиятельству графу Григорью Григорьевичу Орлову. Писано в Лондоне 1772 г." Зинон -- Зенон (ок. 336--264 до н. э.) -- древнегреческий мыслитель, основатель философской школы стоиков (см. примеч. 19); высшей добродетелью считал жизнь, согласную с природой. И жизнь полезными для о?тчества трудами. Г. Г. Орлов принимал деятельное участие в общественно-государственных мероприятиях в первые годы царствования Екатерины II. В частности, он был одним из основателей и первым председателем Экономического общества, созданного в 1765 г. (впоследствии Вольного Экономического общества) ; выдвигал проекты освобождения балканских славян и греков от турецкого владычества и т. д. Катон Младший Марк Порций (96--46 до н. э.) -- римский политический деятель, философ-стоик. Сократ -- см. примеч. 2.

Соч. 1811, ч. 3, с. 73 Написано во время пребывания Петрова в Англии (1772--1774). Поскольку в изд. 1811, где сочинения Петрова расположены в хронологическом порядке, помещено до стихотворений, относящихся к 1772 г., датируется тем же годом. В 1772 г. Екатерина II послала Г. И.Силова в Англию, вместе с ним был послан Петров ("Труды Вольного общества соревнователей просвещения и благотворения", 1818, ч. 1, с. 129). К Силову обращено и другое послание Петрова ("Счастливое дитя незнатного отца. "), написанное, по-видимому, примерно в то же время. Тем всеместие природы не оспорно -- т. е. это не опровергает природы. Александр Македонский -- см. примеч. 2. В прадеда растет и в дивну Павел мать -- Павел Петрович, сын Екатерины, внук Петра I. Кто смеет пригвождать дар щедра неба к месту и т. д. Здесь, по-видимому, Петров полемизирует с распространенной в XVIII в. теорией Ш. Монтескье, согласно которой географическое положение и климат определяют характер народа. И алогубых нимф отцы не призывали. В знатных дворянских семьях детей выкармливали не матери, а кормилицы. Архива не спасет, коль искры нет в груди. Имеется в виду Разрядный архив, в котором в XVIII в. хранились и составлялись дворянские родословные.

Соч. 1811, ч. 3, с. 105. Стихотворение направлено против основных литературных противников Петрова -- В. И. Майкова (см. примеч. 226) и Н. И. Новикова. В "Опыте исторического словаря о российских писателях" (СПб., 1772) Н. И. Новикова о Петрове была помещена статья, очень оскорбившая поэта (см. об этом в биограф. справке, с. 321). И войску на патроны. В то время заряд пороха помещался в бумажный патрон. Людьми со стороны лиц скудость добавляют -- т. е. берут неподготовленных статистов из-за недостатка актеров. Дмитревский И. А. (1734--1821) --знаменитый русский актер и драматург. Морская, Миллионная -- улицы в Петербурге (ныне -- Герцена и Халтурина). Пиндар -- см. примеч. 11. Мой люди слог читают, И хвалят. Слог Майкова хвалил Новиков в "Опыте словаря" "стихотворство чисто, текуще и приятно, и важно там, где потребно" (с. 133). Какой-то там живет на Мойке меценат. Граф З. Г. Чернышев (1722--1784), начальник, друг и покровитель Майкова, жил на Мойке, у Синего моста. Словарь -- "Опыт исторического словаря о российских писателях" Новикова. Там монастырские запечны лежебоки. В "Опыт словаря" включены статьи о многих духовных писателях и проповедниках. Наряду с писцом. В "Опыте словаря" есть статьи о протоколистах Правительствующего Сената Ф. Я. Козельском (см. с. 451--519) и Никите Иванове (ум. 1770). С мацами батырщик. В XVIII в. краску на типографский набор набивали мацами -- кожаными мешочками с рукояткой; набивал краску батырщик. В "Опыте словаря" есть статья об Иване Рудакове, "старшем наборщике в Академической типографии", сочинявшем "разные весьма изрядные стихотворении". Здесь же приведены его "Стихи к "Опыту исторического словаря о российских писателях"". Дьякон. В "Опыт словаря" включены статьи о дьяконе Игнатии (XIV в.); дьяконе Луговском (XVII в.); дьяконе Петропавловского собора Алексее Флорове (XVIII в.). Петрова особенно могла задеть статья о его современнике и однофамильце дьяконе Василии Петрове, поместившем несколько стихотворений в ДН (1764). Пономарь. В "Опыте словаря" упомянут Тимофей (XIII в.), пономарь, "современник летописателю Иоанну". С баклагой сбитенщик и водолив с бадьей. Поводом к этой строке, возможно, послужила статья в "Опыте словаря" о механике И. П. Кулибине (1735--1818), о котором сообщалось, что он торговал хлебом и был сидельцем в мучной лавке. Сей первый издал в свет шутливую пиесу. Имеется в виду поэма Майкова "Елисей, или Раздраженный Вакх", о которой в "Опыте словаря" говорится: "Она еще первая у нас такая правильная шутливая издана поэма" (с. 134). Сей надпись начертал. Имеется в виду В. Г. Рубан (1739--1795), поэт и переводчик, автор надписи к статуе Петра Великого, о которой Новиков отозвался с похвалой и привел ее в "Опыте словаря". А этот патерик. Речь идет о Поликарпе, архимандрите Печерского монастыря, авторе "Патерика, или Отечника Печерского". Тот истину хранил, чтил сердцем добродетель и т. д. Несколько измененные строки из "Стихов на смерть Федора Александровича Эмина 18 апреля 1770 года", напечатанных в "Опыте словаря" (с. 257--258): Он истину хранил, любил он добродетель; Друзьям был верный друг, и бедным благодетель. . В великом теле он великий дух имел, И, видя смерть в глазах, был мужествен и смел. Сократ -- см. примеч. 2.

Отд. изд., М., 1766 (др. ред., см. No 226). Печ по Соч. 1782, с. 3. Об истории создания стихотворения и об отраженных в нем событиях см. примеч. 226. Во славе древняя Россия, Рим, Индия и Византия. Речь идет о четырех "кадрилях" каруселя, причем вместо Стамбула, означавшего в первой ред. турецкую кадриль, названа Византия.

Отд. изд. , 1767 (др. ред.), под загл. "Ода всепресветлейшей, державнейшей, великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской, премудрой законодательнице, истинной отечества матери, которую во изъявление чувствительнейшия сынов российских радости и искреннейшего благодарения, возбужденного в сердцах их всевожделенным манифестом, в пятое лето благополучного ее величества государствования изданным, о избрании депутатов к сочинению проекта нового уложения, приносит всенижайший и всеподданнейший раб Василий Петров". Печ. по Соч.1782, с. 18. Из вариантов изд. 1767 наиболее существенны следующие: вместо строфы 1--2 Богини росской чудодейством Внезапно восхищенный ум Со трепетом, с благоговейством Согласный всюду внемлет шум Похвал, усердных ей желаний, Немолчных в радости плесканий, Взаим приветственных гласов. Се паки дней златых Фемида, Что скрылась в твердь от смертных вида, Спустилась с горних к нам кругов. строфа 4, 5 -- 10 Он всем гремит, благовествует, Что ныне свету показует Земных краснейшая владык. Везде торжеств, веселий следы; Всех полны ей одной беседы; Отвсюду громкий слышен клик. строфа 5 Там разным всяк народ языком Ко господу взывает сил; Велик господь в Петре Великом, Велик в Елисавете был, -- В святой твоей Екатерине, В творимых ею чудесах! Ты нам чрез них щедроты пролил; Но чрез сию благоизволил Дать верх возможных смертным благ. строфа 6, 7 -- 10 Отныне будете цвести Монаршей милости под кровом, В красе, во благоденстве новом, Не зная козней, свар и льсти. после строфы 6 Кругов небесных верхотворец, Всемощный царь, утех отец, Всегда по кротости поборец, Всегда каратель злых сердец, О, как ты россов ублажаешь, Крепишь, растишь и возвышаешь, Меж самых гневных гроз щадишь! Хотел нас бед покрыть пучиной; Но ныне что Екатериной Возлюбленной твоей даришь? строфа 7, 5 -- 10 На части рвет подобных члены, Лиет реку кровавой пены, Своим, чужим ужасен бич, Готов родивших обесчадить, Всех от среды живых изгладить, Лишь Александра бы достичь. строфа 8, 6 -- 10 Есть подданным животодавство; Ее тот лавр над все взнесен, Что, кои к ней благоговеют, Всегда, как лавры, зеленеют, Не зная строгих перемен. строфа 14 Но страждущих тирански муки, Плачевный крик, вопль чад, отцов, Похвальны заглушают звуки Узаконений сих творцов. Там трупы предаются мертвы Несытным сребролюбцам в жертвы; Там на младенцев суровство, Терзают казни всех жестоки, Везде кровавы льются токи, И смертных стонет естество. строфа 15, 6 -- 10 Любовь к ним с высоты шлет трона; Ей начинает все дела; Чрез то родит в нас послушливость, Что древних буйная кичливость Великости ущербом чла. строфа 24, 1--4 Но что за лики всюду зрятся Мужей, в снятый идущих храм? Что смирной алтари дымятся, Восходят гласы к небесам? после строфы 26 Доколь пресветлыми лучами Вселенну солнце освещать, Сливаясь реки в сонм с морями, Свое теченье там кончать; Доколь цвести Россия станет, Дотоле слава не увянет Твоих, богиня, громких дел; Алтарь твой в нас пребудет вечен, Стихий насильством непресечен; Закон твой в роды свят и цел. 14 декабря 1766 г. Екатерина II издала манифест о созыве представителей разных сословий для работы в Комиссии по составлению проекта нового уложения (законодательства). Для руководства Комиссии императрица написала "Наказ", в котором широко использовались идеи Ш. Монтескье, Ч. Беккариа и др. европейских писателей (см.: Н. Д. Чечулин, Об источниках "Наказа". -- ЖМНП, 1902, No 4, отд. II, с. 279--320; П. Н. Берков, Книга Чезаре Беккарии "О преступлениях и наказаниях" в России -- В кн.: Россия и Италия, М., 1968, с. 57--76). Из разных губерний в Петербург съехались депутаты, и 31 июня 1767 г. произошло первое заседание Комиссии. Работа Комиссии проходила с большой торжественностью, но никаких конкретных решений не было принято. В связи с началом русско-турецкой войны в 1768 г. Комиссия прервала свою деятельность, распущена она не была, но существовала только номинально. В связи с созывом Комиссии и началом ее работы в официальной печати много говорилось о заслугах Екатерины как мудрой законодательницы. На одном из заседаний Комиссии решался вопрос о присвоении Екатерине титула "великой, мудрой матери отечества". Идею написать хвалебную оду, посвященную императрице, в связи с созывом Комиссии, Петрову подал Г. А. Потемкин, лично посетивший поэта после того, как Екатерина благосклонно приняла "Оду на карусель" (см. No 226 и примеч.). Откликнувшийся на это предложение Петров не только хвалил императрицу и предпринятое ею дело, но и высказывал свои пожелания, как бы выступая со своим "наказом" перед Комиссией. Молния Синая. Имеется в виду молния, с которой, по библейскому преданию, бог явился Моисею на Синайской горе и дал ему скрижали с основными заповедями. Он роды все зовет в участье. В работе Комиссии принимали участие представители всех сословий (кроме крепостных) и разных народностей, в том числе малых, самоедов, черемисов, башкир и т. д. Ты ими насаждал в нас крины. По поводу часто встречавшейся у Петрова рифмы "Екатерины -- крины" Я. Б. Княжнин иронически писал в "Послании к Дашковой" (1783): Я ведаю, что дерзки оды, Которы вышли уж из моды, Весьма способны докучать: Оне всегда Екатерину, За рифмой без ума гонясь, Уподобляли райску крину! Сократ -- см. примеч. 2. Монархиня воюет злость -- т. е. побеждает зло. Хотя молчат ее перуны. С начала своего царствования (1762) до 1768 г. Екатерина не вела войн. Озирид уставы. тщится ввесть. Имеется в виду "Книга мертвых", памятник древнеегипетской литературы, своеобразный свод правил для душ умерших, подданных бога Озириса. Кандии обладатель -- Минос, мифический царь Крита (Кан-дии), мудрый законодатель. Ликург (IX в. до н. э.) -- легендарный законодатель Спарты. Дракон (VII в. до н. э.) -- законодатель Древней Греции; в 621 г. до н. э. составил для Афинской республики суровые законы, согласно которым за очень многие преступления полагалась смертная казнь. Солон -- см. примеч. 19. Дарует своему народу Писать, что чувствуют, свободу и т. д. Здесь имеются в виду высказанные в "Наказе" Екатерины либеральные фразы по поводу свободы печати. Так в 484 параграфе "Наказа" говорилось: "Запрещают в самодержавных государствах сочинения очень язвительные, но . весьма беречься надобно изыскания о сем далече распространять, представляя себе ту опасность, что умы почувствуют притеснение и угнетение: а сие ничего иного не произведет, как невежество, опровергнет дарования разума человеческого и охоту писать отнимет" ("Наказ Екатерины Вторыя, данный Комиссии о сочинении проекта нового Уложения", СПб., 1893, с. 158). На эти пункты "Наказа" откликнулся и Г. Р. Державин в "Фелице": Ты народу смело О всем, и въявь и под рукой, И знать, и мыслить позволяешь. Платон (427--347 до н. э.) -- древнегреческий философ-идеалист. Завистным угрожает. В других пунктах "Наказа" (201, 203, 485, 486 и др.) говорилось о необходимости строго наказывать клеветников и заговорщиков. Стеклись в Россию пришлецы и т. д. Речь идет о многочисленных колонистах, переселившихся в Россию при Екатерине II, в частности немецких колонистах, обосновавшихся в Поволжье.

Отд. изд. , 1796. Мордвинов Н. С. (1754--1845) -- государственный деятель, адмирал, участник русско-турецкой войны 1787--1791 гг. Впоследствии занимал видные гражданские посты; его деятельность носила оппозиционно-либеральный характер, и декабристы высоко отзывались о нем. Со стихотворением Петрова имеет непосредственную связь стихотворение А. С. Пушкина "Мордвинову" (см.: Ю. Стенник, Стихотворение А. С. Пушкина "Мордвинову". -- "Русская литература", 1965, No 3, с. 172--181). На эту преемственность указывает и сам поэт ("М , не вотще Петров тебя любил"). Мордвинову были посвящены также ода К. Ф. Рылеева ("Гражданское мужество") и ода П. А. Плетнева ("Долг гражданина"). Подробный разбор оды Петрова сделал П. А. Плетнев ("Труды Вольного общества любителей российской словесности", 1824, ч. 25, с. 265--284). Критик считал, что "Петров был один из лучших наших поэтов" и рассматриваемая ода носит "отпечаток его гения". Вместе с тем Плетнев отмечал свойственную Петрову "неотделку и другие недостатки слога". И с тем тебе судьба власть многих поручила и т. д. С 1792 г. Мордвинов был председателем Черноморского адмиралтейского правления. Во Чесме жгут врагов. Имеется в виду Чесменское сражение в 1770 г. во время первой русско-турецкой войны. Из Буга вы свои днесь во?зьмете полеты. Во время второй русско-турецкой войны в лимане Буга в июне 1788 г. русские одержали несколько побед над турками. Участником этих сражений был Мордвинов. Евксин -- Черное море. Дракон -- турецкое войско. Есть смертный, нравом схож с тобой. Науки любит он, как ты. Речь идет о сходстве нравов и интересов Мордвинова и самого поэта -- Петрова.

Отд. изд. , 1796. Екатерина II умерла 6 ноября 1796 г., и 12 ноября на престол вступил Павел. Петров, апологет Екатерины, оказался в несколько затруднительном положении но постарался и выразить скорбь в связи со смертью императрицы, и в то же время приветствовать Павла. До этого Петров написал Павлу только одно "Письмо к цесаревичу Павлу Петровичу" (1776) и посвятил ему перевод "Энеиды" (1770) (см. примеч. 229). Впоследствии Петров написал стихотворение "На торжественное восшествие Павла Первого в Москву 1797 года" и большое по объему произведение в стихах "Торжественное венчание и миропомазание на царство его императорского величества Павла Первого. " (1798). Расширила мои, не лья кровей, пределы. При Екатерине без военных действий были присоединены Крым, белорусские губернии и др. Ее ко груди жмет -- Россию. Свидетели внутри и здравия и мочи -- т. е. свидетели того, что Россия внутренне здорова и сильна. Меж дщерей, меж сынов . В 1796 г. в императорской семье было 3 сына (Александр, Константин, Николай) и 5 дочерей (Александра, Елена, Мария, Екатерина, Анна). Его супруга -- императрица Мария Федоровна (1759--1828).

О громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!

Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,

Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась дивился мир;

Державин и Петров героям песнь бряцали

Струнами громозвучных лир.

Султан ярится. Кровь Эллады
И резво скачет и кипит.

Султан ярится! Ада дщери,
В нем фурии раздули гнев.

В святилище доброт введенный я тобой,
Питомец счастливый Минервы стал самой.

В 1768 г. Петров был вызван из Москвы в Петербург и получил должность переводчика при Кабинете ее величества с исправлением обязанностей личного чтеца Екатерины. Громкий голос, представительная

По возвращении в Петербург (1774), Петров был назначен библиотекарем императрицы. В это время вокруг его имени и творчества все еще шумела полемика; на него упорно нападали представители передовой литературы, но его открыто поддерживала и сама Екатерина, и некоторые вельможи ее двора. Особенно помогло Петрову восхождение Потемкина к кормилу власти. Дружеские связи Потемкина и Петрова не ослабели в это время. Они виделись нередко, много разговаривали, — и Потемкин одаривал поэта; он даже подарил ему свой дом в Москве. Екатерина не только хвалила Петрова устно и даже печатно, но и делала критические замечания на его стихи. Он сам писал ей:

Ты, матерския мне с приятностью улыбки,
Казала некогда в строках моих ошибки,
И я, в усилье дум, и пылкости в ущерб,
Велики правила из уст твоих почерп.

Последнюю оду Петров написал в 1799 г.; в этом же году он умер.

Василий Петров был человеком широко образованным, владевшим несколькими иностранными языками, помимо классических.

Всяк дати глас свой будет волен.
Чтоб всяк был жребием доволен,

В той же оде 1767 г. Петрпа славит Екатерину, которая

Дарует своему народу
Писать, что чувствуют, свободу,
Да сами облегчат свой труд.

Оставя власть тиранам
Врожденны страсти нам
Насильством укрочати.
Монархиня! Ты шлешь
Узду для оных — разум;
Он — нашим свет стезям,
Он — кормчий действий наших;
Гнушаясь обладать
Толпой непросвещенных.

Возводиши нам дух
Ко горню созерцанью,
И учишь умиляться,
Жалеть и сострадать.

В послании к Г. И. Силову Петров с большим пылом отстаивает мысль, уже давно ставшую общим местом и потерявшую актуальность, о том, что дворянское достоинство — это лишь пустой звук и что человек низкого происхождения может быть столь же ценным гражданином, как и аристократ. Эта мысль не могла не быть близка Петрову, самому плебею по происхождению. Тем не менее, никаких сколько-нибудь определенных политических выводов он из нее не делает. Наоборот, он весьма конкретен и политически остер там, где он отстаивает устои русского самодержавия. В этом отношении любопытно его послание к гр. Г. Г. Орлову 1769 г. Он начинает его с полемики против Руссо, стремящегося вернуть людей к их первобытным нравам; Петров недоволен людьми, которые

Из хижин новые в чертоги шлют законы,
Толь поздно наградить мня вольности уроны,
На гнусны меж людей пороки огорчась,
Хотят всю общих дел меж ними рушить связь.
. Дабы пороку к ним отверзлись шире двери,
И люди б одичав бродили так, как звери!
Когда меж смертными сожитие прервать,
Где будут слабые к добру примеры брать?
От зверской лютости пустынного народа
Не воздыхает ли кротчайшая природа?
Колико там она жестоких терпит ран,
Из многих не един, но каждый где тиран!

Петров говорит о том, что спорный вопрос о лучшей форме правления разрешила история России, своим монархам обязанной процветанием.

Поднесь сомнительный премудрых спор решен.
Чем общества цветут, Россия показует.

Екатерина в особенности доказала, что лучшее правление — самодержавное, но, конечно, просвещенное.

Сия природой власть и небом утвержденна,
Толиких истиной веков запечатленна.

Как солнце посреди недвижимо планет
Стоя, повсюду свой распростирает свет,
Объемлет ближние и отдаленны круги,
На все, на кажду тварь делит свои заслуги:
Так жребием монарх от смертных отделясь,
Свой мир животворит, спокоен быти зрясь.

Враг — в недре общества, и нет ему упора;
Гнусняе турков он, болезней, глада, мора.

Пронзи сих гидр, Орлов, то звание твое.
Перекарай, окуй и ноги им и руки
И пригвозди к горам для вящщей дерзким муки.
Вам казнь написана, о волки агнча с гада!
Что чувствуете днесь, стоя при дверях ада?
Я вижу, как злодей зол горьких чашу пьет,
Трясется, мучится, ногами воздух бьет!
Виси, несщастливой! Терзайся, мри, исчезни,
Возьми с собою все и в ад снеси болезни.

Строение фраз у Петрова запутанное, изукрашенное хитроумными вывертами; он латинизирует русский поэтический синтаксис, продолжая в этом отношении не столько традицию Ломоносова, сколько традицию Тредиаковского и схоластики духовных школ, риторической выучки церковно-книжного типа. Эти же тенденции заметны в его лексике. Словарь Петрова затруднен и не прост: ряд редких, устарелых и славянских слов отягчает его. Рядом с ними (особенно в посланиях Петрова, но также и в его одах) появляются выражения грубоватого семинарского жаргона, также не относящегося к средней норме литературной и разговорной речи, также выисканные и нарочитые. Наконец, ко всему этому прибавляются по возможности редкостные мифологические имена, малопонятные греческие слова, насильственно втиснутые в русскую речь, хитроумные книжно-ученые термины. В итоге получается словарь пестрый, неровный, удивляющий и противоестественный, также напоминающий лексические приемы Тредиаковского. Эта связь Петрова с доломоносовской поэтической традицией была замечена еще современниками. Евгений Болховитинов, ученый историк и умный критик конца

«Отверзи недра днесь, Россия,
Где злато, стакти и касия. (1777)

Поставя в строй палящи хляби,
Ты брань громчае вознови.
Нумидских львов в свой стан заграби. (1769).

Не блеск венца или порфиры,
Что пышны носят короли,
Ее другие характеры
Личат от смертных на земли. 1

Петров усложняет свой поэтический язык нарочитым распределением слов, нагромождением затрудненных синтаксических формул, особыми словесными узорами каламбурного типа и т. п. Например, из оды Румянцеву 1775 г.:

Горами трудностей преяты,
Воспять не обращают пяты;
Ни чел, ни персей не щадят,
Смертьми дождимы, смерть дождят.

Как свод небес яснеет синий,
По нем звезд бездна расстлана,
Древа блестящ кудрявит иней,
И светит полная луна;
Далече выстрел раздается,
И дым, как облак, кверху вьется.

Ты разноцветной ляг, строка моя, долиной,
А ты, подруга ей, как хвост тянись павлином.

Он обращается к поэту:

В иных стихах Невой иль Волгой зашуми
И новым слышащих волшебством изуми;
От общей низкости возвысь твой смысл и речи,
Пленяй и просвещай тем души человечи.
Чудесный лабиринт из замыслов составь.
. Во бытие, чего нет в свете, призови.
Все, что прекрасно есть, велико и чудесно,
В сложении твоем заставь блистать совместно.

Не менее характерно и определение поэзии и поэта, данное Петровым:

Между стихами од нет лучше да поэм,
Затем, что род сей полн гадательных эмблем.
Все ероглифика, да все аллегория:
Пиит ни тычки вон (точь в точь) — египетский мудрец:
Задачи он дает, реши, хоть лопни, чтец.
На время, так сказать, из света он уходит,
По солнцу, по луне, по всем планетам бродит.

Которые вранья с добром не различают.
И не страшатся быть истязаны за то.
Что Ломоносова считают ни за что.
Постраждут, как бы в том себя ни извиняли,
Коль славного певца с плюгавцем соравняли;
Но мщенья, кажется, довольно им сего,
Что бредни в свете их не стоят ничего.

Рекою желчь лилась, густел ефир пыжами.
Трещали надо мной чинены бомбы лжами;
Завыл на ветер град литых сатирой ядр;
На стихотворный я лишь выступил театр,

Читайте также: