Некоторое время тому назад включив телевизор я наткнулся на дискуссию сочинение
Обновлено: 02.07.2024
(б)Уверен: в обоих списках фигурирует проблема взаимодействия человека и машины, а в связи с ней и проблема нравственности, морали, которая органично вытекает из такого взаимодействия.
(7)История научной фантастики — это история идей, которые изменяли мир, но которые сначала были осмеяны и отвергнуты. (8)Поясню эту мысль.
(9)Если бы лет тридцать назад в одном из своих рассказов я написал о том, что вскоре нас будут окружать загрязненный воздух, отравленная вода, смертельно опасное дорожное движение, вы воскликнули бы:
(10)— Гнусный вымысел! (11)Чистейшая фантастика!
(12)А теперь оглянитесь вокруг! (13)Это время настало!
(15)— Чушь и враки! (16)Никогда!
(17)Если бы я написал об устройстве, которое передает изображение по воздуху и тем самым влияет на умонастроения человечества, меня вышвырнули бы за дверь. (18)Если бы я написал о том, что в один прекрасный день люди высадятся на Луне, как бы вы прореагировали? (19)Я скажу, как относились к тем, кто пытался упомянуть об этом, — просто смеялись над ними. (20)Смеялись в 1930-м, в 1940-м, в 1950-м. (21)Продолжали смеяться до тех пор, пока в октябре 1957 года не был запущен первый искусственный спутник Земли.
(22)Человек убедился в том, что предсказания научной фантастики сбываются, только когда увидел маленькие металлические звездочки, путешествующие по небу с запада на восток и вписывающие новые витки в причудливый узор Нового Времени.
(24)Только когда фашистские танки появились во Франции, все поверили в это.
(25)Гитлеровские танки и бронемашины за несколько недель сровняли Западную Европу с землей. (26)И только устройства, описанные в научно-фантастической литературе и названные аэропланами, еще не изобретенные в 1900 году, еще примитивные в 1939 году, помогли Англии отстоять свои воздушные пространства.
(27)Такова лишь часть списка, в котором можно насчитать тысячу пунктов.
(28)Несколько десятилетий назад радио, телевидение, автомобили, водородная бомба не существовали. (29)Воздух был чистым.
(ЗО)Все достижения науки и техники, принесшие за последние пятьдесят лет пользу или вред человечеству, задолго до этого родились в голове писателя-фантаста.
(31)Наступили серьезные времена. (32)И научная фантастика особенно нужна сейчас потому, что делает попытки изучить каждую новую машину задолго до того, как она появится и начнет разрушать или перестраивать нас и окружающий мир.
(ЗЗ)Сейчас, когда мы почти полностью собрали урожай технических новшеств, нам необходимо выработать какие-то нормы взаимоотношений человека и техники, чтобы не оказаться несостоятельными перед лицом будущего.
(34)Платон поведал нам о своем государстве-мечте. (35)Писатели-фантасты впоследствии также изображали государства стали, электричества и атомной энергии, которые сделают нас другими. (36)В этом конкретном мире затерянной в космосе солнечной системы мы являемся существами, которые стараются лучше узнать и понять себя, существами, которые пытаются создать машины, обладающие нашим разумом, способные видеть, слышать, ощущать мир лучше нас и — бог даст — более добрые. (37)Это позволило бы продлить жизнь нашей планеты еще на два миллиарда лет, если мы добьемся гармоничного сосуществования с созданными нами машинами.
(38)Можете ли вы назвать более великую цель, чем эта?
(По Р. Брэдбери)
(1 Современные темпы совершенствования техники и технологии, машин и вычислительных устройств, достижения в области генной инженерии завораживают и пугают одновременно. (2)Мы живем в эпоху, когда человек превзошел возможности самой природы в создании нового и необычного. (3)То, на что эволюции потребовались бы миллионы лет и поколений, сегодня создается в лабораториях за считанные годы. (4)Достаточно взглянуть на кривую роста быстродействия компьютеров; сегодня мы стоим на пороге создания искусственного интеллекта.
(5)Уже работают автоматические устройства, способные выполнять сложнейшие операции в условиях, неприемлемых для человека, — в космическом вакууме, при высоких давлении, радиации или температуре. (6)И что не менее важно — им не надо часто останавливаться для приема пищи и отдыха. (7)Особые, фантастические возможности откроются с появлением нанороботов — микроскопических механизмов, наделенных различными функциями, а главное — функцией самосовершенствования и самовоспроизводства.
(По Е. Абрамяну)
(1)Некоторое время тому назад, включив телевизор, я наткнулся на дискуссию. (2)Речь там шла о свободе и нравственности. (3)И так как-то там все время получалось, что свобода и нравственность сочетаются плоховато.
(4)Особо активничала там некая дама, которая делилась со зрителем откровениями о том, что свободы без твердых нравственных понятий быть не может. (5)Вот ведь удивила! (6)Что за такая свобода сама по себе, риторически восклицала дама. (7)Просто свобода, свобода вообще — это чушь собачья, говорила она. (8)Бывает, мол, свобода убивать, а бывает свобода быть убитым. (9)Ну и прочее в таком духе.
(10)Это в общем-то правильно — свободу действительно каждый понимает по-своему. (IDA вот нравственность, видимо, все понимают одинаково, то есть именно так, как ее понимает дама из телевизора. (12)Мне, впрочем, всегда были по-
Дозрительны люди, неумеренно много талдычащие о нравственности. (13)Так же, как, скажем, и о любви к родине.
(ЗЗ)Всегда кто-то кого-то обижает проявлением и утверждением собственной свободы. (34)Но обиженный в свою очередь обижает обидчика отсутствием терпимости и неадек — 224
Ватными реакциями. (35)Обижать других нехорошо, безнравственно. (36)Но шумно и вздорно обижаться на все подряд — не менее безнравственно, вот ведь в чем дело.
(53)Но что правда, то правда — границы нашей свободы все время трутся, иногда высекая искры, о границы свободы чужой. (54)Тут бессильны и этические, и даже юридические механизмы. (55)Тут приходится опираться лишь на собственную нравственную и эстетическую интуицию. (56)Ну, и на опыт, разумеется. (57)А опыт свободы едва ли представим без самой свободы.
(По Л. Рубинштейну)
(7)Учитель был довольно незлобивый, хотя иногда багровел и начинал на нас кричать. (8)Но его все равно не боялись.
(9)И имя-отчество было у него что-то вроде Ивана Моисеевича. (Ю)Кажется, именно так его и звали.
(19)На его уроках в полный голос разговаривали, пулялись жеваными промокашками, пускали под потолок бумажные самолетики, вальяжно фланировали по классу… (20)Как он все это выдерживал, до сих пор непонятно.
(31)Все это я пишу, если кто еще не понял, про Гоголя, про Николай Васильича. (32)И к этому мне добавить особенно нечего.
Лев Рубинштейн. Фото Граней.Ру
Некоторое время тому назад, включив зачем-то телевизор, я наткнулся на дискуссию. Дискуссия была в самом разгаре. Речь там шла о свободе и нравственности. И так как-то там все время получалось, что свобода и нравственность сочетаются плоховато.
Особо активничала там некая дама. Судя по речам, а также горящим глазам и проповедническим интонациям, дама была высокодуховная и патриотичная до невозможности. Дама делилась со зрителем некими откровениями наподобие того, что свободы без твердых нравственных понятий быть не может. Вот ведь удивила! Что за такая свобода сама по себе, риторически восклицала дама. Просто свобода, свобода вообще - это чушь собачья, говорила она. Бывает, мол, свобода убивать, а бывает свобода быть убитым. Ну и прочее в таком духе.
Это в общем-то правильно - свободу действительно каждый понимает по-своему. А вот нравственность, видимо, все понимают одинаково. То есть именно так, как ее понимает тетка из телевизора. Мне, впрочем, всегда были подозрительны люди, неумеренно много талдычащие о нравственности. Так же, как, скажем, и о любви к родине.
Представления о нравственности не только индивидуальны, но и историчны. Я, представьте себе, не забыл те времена, когда глубоко безнравственными были короткие юбки, шорты, длинные волосы, драные джинсы, непонятная музыка и "дикие танцы". Можно ли сказать, что человек, который оскорбляет мои эстетические и моральные представления своим внешним видом и бытовым поведением, ведет себя безнравственно по отношению ко мне и ограничивает мою свободу? Можно, почему нет.
Когда-то, очень давно, я зашел пообедать в какое-то кафе в центре города. Сел, сделал заказ. Пока ждал заказ, вынул из сумки книжку, раскрыл ее, стал читать. Подошла официантка и произнесла удивительную фразу. "У нас не читают", - сказала она строго. "Чего это вдруг?" - изумился я. Официантка, к ее чести, сочла возможным снизойти до того, чтобы растолковать мне вещи, которые, казалось бы, очевидны для каждого нормального человека. "Так это же ка-фе, - говорила она медленно и раздельно, как это делают при общении с глухими или иностранцами. - Люди сюда приходят от-дох-нуть. А тут кто-то вдруг читает! Вам вот было бы приятно?" Слово "читает" она произнесла с плохо скрываемой брезгливостью. Я понимаю, что сам по себе процесс чтения был для нее чем-то гадким, тягостным и предельно неуместным в приличной обстановке. Чтение не вызывало у нее никаких ассоциаций кроме занудной и репрессивной школы, так и не выученного письма Татьяны к Онегину и неисправленной двойки по географии. Я безусловно ее обидел, ибо человек, читающий в присутствии людей, похуже будет, чем человек, ковыряющийся вилкой в зубах. Просто уже хотя бы потому, что мотивы его совершенно необъяснимы. В общем, я поступил безнравственно и осознаю это.
Всегда кто-то кого-то обижает проявлением и утверждением собственной свободы. Но обиженный в свою очередь обижает обидчика отсутствием терпимости и неадекватными реакциями. Вспомним хотя бы недавнюю историю с карикатурными битвами. Обижать других нехорошо, безнравственно. Но шумно и вздорно обижаться на все подряд - не менее безнравственно, вот ведь в чем дело.
Время от времени нам назидательно повторяют, что демократия не вседозволенность, а рынок не базар. Сами знаем, что не базар: за базар надо отвечать. А еще говорят: вот почему тебе можно, а другим нельзя? Почему, и другим можно, говоришь ты. Да другим такая глупость и в голову не взбредет, говорят тебе. А мне вот вот взбрела, говоришь ты, и на тебя обижаются.
Вот еще такую историю я очень люблю. Однажды мою хорошую знакомую вызвали в школу, где тогда учился ее сын. Вежливая, но строгая завуч завела ее в свой кабинет, плотно закрыла дверь и сказала: "Я хочу серьезно с вами поговорить". Сердце матери тревожно дрогнуло. "Дело в том, - сказала завуч, - что ваш Саша на переменках громко кукарекает". Слово "кукарекает" она произнесла с каким-то особым нажимом. От сердца отлегло. "Ну и что такого? - спросила легкомысленная мамаша. - На переменках же". "Вот это мне нравится! - дидактично воскликнула завуч. - Как это "ну и что"! А если завтра вся школа закукарекает?" Представив себе столь искрометную сцену, моя знакомая, забыв о необычайной важности момента, стала дико хохотать. "Ничего смешного я тут не вижу, - строго сказала педагогический работник. - Это вовсе не смешно". Чем там кончилось дело, не помню, да это и неважно. Важно то, что вся школа, вопреки мрачным пророчествам завуча, так, кажется, и не закукарекала.
Но что правда, то правда - границы нашей свободы все время трутся, иногда высекая искры, о границы свободы чужой. Тут в сущности бессильны и этические, и даже юридические механизмы. Тут приходится опираться лишь на собственную нравственную и эстетическую интуицию. Ну, и на опыт, разумеется. А опыт свободы едва ли представим без самой свободы.
Некоторое время тому назад, включив зачем-то телевизор, я наткнулся на дискуссию. Дискуссия была в самом разгаре. Речь там шла о свободе и нравственности. И так как-то там все время получалось, что свобода с нравственностью сочетаются плоховато.
Особо активничала там некая дама. Судя по речам, а также горящим глазам и проповедническим интонациям, дама была высокодуховная и патриотичная до невозможности. Дама делилась со зрителем некими откровениями наподобие того, что свободы без твердых нравственных понятий быть не может. Вот ведь удивила! Что за такая свобода сама по себе, риторически восклицала дама. Просто свобода, свобода вообще – это чушь собачья, говорила она. Бывает, мол, свобода убивать, а бывает свобода быть убитым. Ну и прочее в таком духе.
Это, в общем-то, правильно – свободу действительно каждый понимает по-своему. А вот нравственность, видимо, все понимают одинаково. То есть именно так, как ее понимает тетка из телевизора. Мне, впрочем, всегда были подозрительны люди, неумеренно много талдычащие о нравственности. Так же, как, скажем, и о любви к родине.
Всегда кто-то кого-то обижает проявлением и утверждением собственной свободы. Но обиженный в свою очередь обижает обидчика отсутствием терпимости и неадекватными реакциями. Вспомним хотя бы историю с карикатурными битвами. Обижать других нехорошо, безнравственно. Но шумно и вздорно обижаться на все подряд – не менее безнравственно, вот ведь в чем дело.
Время от времени нам назидательно повторяют, что демократия – это не вседозволенность, а рынок – не базар. Сами знаем, что не базар – за базар надо отвечать. А еще говорят: вот почему тебе можно, а другим нельзя? Почему, и другим можно, говоришь ты. Да другим такая глупость и в голову не взбредет, говорят тебе. А мне вот взбрела, говоришь ты, и на тебя обижаются.
Но что правда, то правда – границы нашей свободы все время трутся, иногда высекая искры, о границы свободы чужой. Тут, в сущности, бессильны и этические, и даже юридические механизмы. Тут приходится опираться лишь на собственную нравственную и эстетическую интуицию. Ну и на опыт, разумеется. А опыт свободы едва ли представим без самой свободы.
Книга известного немецкого философа и социолога написана очень сложным, сугубо научным языком, в ней рассматриваются специальные проблемы, о чём невозможно внятно рассказать массовому читателю в краткой рецензии.
Но есть в книге одна тема, которая для нас, журналистов и читателей "ЛГ", представляет прямой интерес. Эта тема - пресса. Автор пишет, естественно, о прессе западных стран, но мы теперь живём в едином рыночном мире, так что познакомиться с его суждениями очень полезно.
Хабермас рассказывает о том, что крупнейшие американские газеты, такие как "Вашингтон пост", "Нью-Йорк таймс" и "Лос-Анджелес таймс", "боятся попасть в руки концернов или фондов, которые захотят "оздоровить" эти претенциозные медиа неуместными представлениями о доходности[?] Что стоит за такими широковещательными заголовками? Очевидно, опасение, что рынки, на которых сегодня приходится утверждаться национальным газетным предприятиям, не соответствуют той двоякой функции, какую до сих пор выполняла качественная пресса: принося прибыль, удовлетворять запрос на информацию и образование".
Хабермас решительно отвергает чисто рыночный взгляд на СМИ. Отвергает лукавую теорию, что-де потребители (покупатели газет) принимают самостоятельные решения в соответствии с собственными предпочтениями. Нет, говорит он, "в ходе многолетнего чтения как раз и формируются новые предпочтения, убеждения и ценностные ориентации". Критикует он и тех деятелей, которые полагали, что "ответственность за создание и потребление телевизионных передач можно спокойно передать одному лишь рынку". Он считает, что "слушатели и зрители являются не только потребителями, то есть участниками рынка, но в то же время и гражданами, имеющими право участвовать в культуре, наблюдать за политическим процессом и быть причастными к формированию политических взглядов".
Автор разбирает примеры того, как "государство пытается в отдельных случаях защитить такое общественное благо, как качественная пресса". Он считает, что без рыночных механизмов в условиях демократии обойтись нельзя, но они должны дополняться государственным субсидированием СМИ.
Из рассуждений Хабермаса вытекает, что речь идёт не о том, чтобы раз и навсегда принять какой-то "очень хороший", "справедливый", "полезный" закон, а о том, чтобы непрерывно шёл процесс совещательного рассмотрения споров, ибо только на нём основана возможность достичь в долгосрочной перспективе более или менее разумных результатов. Вряд ли эти его рассуждения полезны лишь для Германии или США, нам они тоже могут сослужить пользу.
Эссе о прессе встроено Хабермасом в более широкий спектр рассмотрения современных проблем - в частности, социологических. Здесь он находит основания для немалых тревог, хотя, конечно, речь идёт об уровнях благосостояния, несравнимых с нынешними российскими. Но он зорко видит тенденцию к ухудшению дел и, главное, понимает, отчего это происходит. В связи с этим Хабермас цитирует передовую статью газеты "Франкфуртер Альгемайне Цайтунг": "Многие только сейчас сознают, насколько сильно конкуренция со стороны коммунизма, пока она существовала, сдерживала капитализм. Сами по себе демократия и рыночная экономика столь же плохо застрахованы от саморазрушения, как и тоталитарные системы". А мы и не знали[?]
Свобода и дух
Свобода и дух В основе мира, таким образом, лежат свобода и дух, которые меняют так называемый объективный мир, от них зависящий. Отсюда возможность преображения мира. В этом отношении Бердяев принадлежит к оптимистам.Однако зависимость мира и космоса от сознания, от
СВОБОДА
I. Свобода слуг и свобода граждан
I. Свобода слуг и свобода граждан Италия – свободная страна, если быть свободным означает, что ни другие индивиды, ни государство не мешают нам действовать наилучшим, по нашему мнению, образом. Все, если у них есть к тому средства и способности, могут выбирать виды
12. Свобода
Владислав Шурыгин МАШИНА САМОРАЗРУШЕНИЯ
[Свобода]
[Свобода] Если вся школа закукарекает Некоторое время тому назад, включив зачем-то телевизор, я наткнулся на дискуссию. Дискуссия была в самом разгаре. Речь там шла о свободе и нравственности. И так как-то там все время получалось, что свобода с нравственностью сочетаются
Свобода вообще, и свобода передвижения в частности
Свобода вообще, и свобода передвижения в частности Математическая теория знает два способа разрушения исходных структур: силовой и параметрический. С силовым более или менее понятно: это либо внутренние, либо внешние военные решения. А что такое параметрическое
1. СВОБОДА
Свобода
Свобода Не может быть никакого закона большинства в вопросах совести20.* * *Не получится никакого равенства до тех пор, пока одни люди чувствуют себя выше или ниже по положению, чем другие. Среди равных не может быть и речи о покровительстве21.* * *Нет такого понятия, как
СВОБОДА НОСОВ — СВОБОДА ПЛАТКОВ!
СВОБОДА НОСОВ — СВОБОДА ПЛАТКОВ! Представим себе, что появится государственная монополия на использование носовых платков. Использование носовых платков будет подлежать строгому лицензированию, на каждое использование нужно будет оформлять особое разрешение. За
Анатолий Бичуков: “СВОБОДА ОТ РОДИНЫ — НЕ СВОБОДА” ( Знаменитый русский скульптор отвечает на вопросы корреспондента “Завтра” Олега КУЗНЕЦОВА )
Анатолий Бичуков: “СВОБОДА ОТ РОДИНЫ — НЕ СВОБОДА” ( Знаменитый русский скульптор отвечает на вопросы корреспондента “Завтра” Олега КУЗНЕЦОВА ) Я вошел в небольшое строение во дворике на улице Щепкина. Радушный хозяин встретил меня, и из прихожей я попал в зал, похожий
Свобода и суп
Свобода и суп Жил-был Пёс. У него был хороший Хозяин: никогда не бил его, частенько ласково трепал за холку и исправно кормил горячим ароматным супом. Один недостаток был у Хозяина - почти всегда он был занят своими делами, редко выходило у него погулять с Псом. А Пёс
Читайте также: