Чехов дорогие уроки сочинение
Обновлено: 08.05.2024
Для человека образованного незнание языков составляет большое неудобство. Воротов сильно почувствовал это, когда, выйдя из университета со степенью кандидата, занялся маленькой научной работкой.
— Это ужасно! — говорил он, задыхаясь (несмотря на свои 26 лет, он пухл, тяжел и страдает одышкой). — Это ужасно! Без языков я, как птица без крыльев. Просто хоть работу бросай.
И он решил во что бы то ни стало побороть свою врожденную лень и изучить французский и немецкий языки, и стал искать учителей.
В один зимний полдень, когда Воротов сидел у себя в кабинете и работал, лакей доложил, что его спрашивает какая-то барышня.
— Проси, — сказал Воротов.
И в кабинет вошла молодая, по последней моде, изысканно одетая барышня. Она отрекомендовалась учительницей французского языка Алисой Осиповной Анкет и сказала, что ее прислал к Воротову один из его друзей.
— Очень приятно! Садитесь! — сказал Воротов, задыхаясь и прикрывая ладонью воротник своей ночной сорочки. (Чтобы легче дышалось, он всегда работает в ночной сорочке.) — Вас прислал ко мне Петр Сергеич? Да, да… я просил его… Очень рад!
Договариваясь с m-lle Анкет, он застенчиво и с любопытством поглядывал на нее. Это была настоящая, очень изящная француженка, еще очень молодая. По лицу, бледному и томному, по коротким кудрявым волосам и неестественно тонкой талии ей можно было дать не больше 18 лет; взглянув же на ее широкие, хорошо развитые плечи, на красивую спину и строгие глаза, Воротов подумал, что ей, наверное, не меньше 23 лет, быть может, даже все 25; но потом опять стало казаться, что ей только 18. Выражение лица у нее было холодное, деловое, как у человека, который пришел говорить о деньгах. Она ни разу не улыбнулась, не нахмурилась, и только раз на ее лице мелькнуло недоумение, когда она узнала, что ее пригласили учить не детей, а взрослого, толстого человека.
— Итак, Алиса Осиповна, — говорил ей Воротов, — мы будем заниматься ежедневно от семи до восьми вечера. Что же касается вашего желания — получать по рублю за урок, то я ничего не имею возразить против. По рублю — так по рублю…
И он еще спросил у нее, не хочет ли она чаю или кофе, хороша ли на дворе погода, и, добродушно улыбаясь, поглаживая ладонью сукно на столе, дружелюбно осведомился, кто она, где кончила курс и чем живет.
Алиса Осиповна с холодным, деловым выражением ответила ему, что она кончила курс в частном пансионе и имеет права домашней учительницы, что отец ее недавно умер от скарлатины, мать жива и делает цветы, что она, m-lle Анкет, до обеда занимается в частном пансионе, а после обеда, до самого вечера, ходит по хорошим домам и дает уроки.
Она ушла, оставив после себя легкий, очень нежный запах женского платья. Воротов долго потом не работал, а, сидя у стола, поглаживал ладонями зеленое сукно и размышлял.
Он, никогда не видавший добродетельных француженок, подумал также, что эта изящно одетая Алиса Осиповна, с хорошо развитыми плечами и с преувеличенно тонкой талией, по всей вероятности, кроме уроков, занимается еще чем-нибудь.
На другой день вечером, когда часы показывали без пяти минут семь, пришла Алиса Осиповна, розовая от холода; она раскрыла Margot [2] , которого принесла с собой, и начала без всяких предисловий:
— Французская грамматика имеет 26 букв. Первая буква называется А, вторая В…
— Виноват, — перебил ее Воротов, улыбаясь. — Я должен предупредить вас, мадмуазель, что лично для меня вам придется несколько изменить ваш метод. Дело в том, что я хорошо знаю русский, латинский и греческий языки… изучал сравнительное языковедение, и, мне кажется, мы можем, минуя Margot, прямо приступить к чтению какого-нибудь автора.
И он объяснил француженке, как взрослые люди изучают языки.
— Один мой знакомый, — сказал он, — желая изучить новые языки, положил перед собой французское, немецкое и латинское евангелия, читал их параллельно, причем кропотливо разбирал каждое слово, и что ж? Он достиг своей цели меньше чем в один год. Сделаем и мы так. Возьмем какого-нибудь автора и будем читать.
Француженка с недоумением посмотрела на него. По-видимому, предложение Воротова показалось ей очень наивным и вздорным. Если бы это странное предложение было сделано малолетним, то, наверное, она рассердилась бы и крикнула, но так как тут был человек взрослый и очень толстый, на которого нельзя было кричать, то она только пожала плечами едва заметно и сказала:
Воротов порылся у себя в книжном шкапу и достал оттуда истрепанную французскую книгу.
— Это годится? — спросил он.
— В таком случае давайте начинать. Господи благослови. Начнем с заглавия… Mémoires .
— Воспоминания… — перевела m-lle Анкет.
— Воспоминания… — повторил Воротов.
Добродушно улыбаясь и тяжело дыша, он четверть часа провозился со словом mémoires и столько же со словом de , и это утомило Алису Осиповну. Она отвечала на вопросы вяло, путалась и, по-видимому, плохо понимала своего ученика и не старалась понять. Воротов предлагал ей вопросы, а сам между тем поглядывал на ее белокурую голову и думал:
В следующие за тем дни он убедился, что его учительница барышня милая, серьезная и аккуратная, но что она очень необразованна и учить взрослых не умеет; и он решил не тратить попусту времени, расстаться с ней и пригласить другого учителя. Когда она пришла в седьмой раз, он достал из кармана конверт с семью рублями и, держа его в руках, очень сконфузился и начал так:
— Извините, Алиса Осиповна, но я должен вам сказать… поставлен в тяжелую необходимость…
Взглянув на конверт, француженка догадалась, в чем дело, и в первый раз за всё время уроков ее лицо дрогнуло и холодное, деловое выражение исчезло. Она слегка зарумянилась и, опустив глаза, стала нервно перебирать пальцами свою тонкую золотую цепочку. И Воротов, глядя на ее смущение, понял, как для нее дорог был рубль и как ей тяжело было бы лишиться этого заработка.
— Я должен вам сказать… — пробормотал он, смущаясь еще больше, и в груди у него что-то екнуло; он торопливо сунул конверт в карман и продолжал:— Извините, я… я оставлю вас на десять минут…
И делая вид, что он вовсе не хотел отказывать ей, а только просил позволения оставить ее ненадолго, он вышел в другую комнату и высидел там десять минут. И потом вернулся еще более смущенный; он сообразил, что этот его уход на короткое время она может объяснить как-нибудь по-своему, и ему было неловко.
Уроки начались опять.
Воротов занимался уж без всякой охоты. Зная, что из занятий не выйдет никакого толку, он дал француженке полную волю, уж ни о чем не спрашивал ее и не перебивал. Она переводила как хотела, по десяти страниц в один урок, а он не слушал, тяжело дышал и от нечего делать рассматривал то кудрявую головку, то шею, то нежные белые руки, вдыхал запах ее платья…
Он ловил себя на нехороших мыслях, и ему становилось стыдно, или же он умилялся и тогда чувствовал огорчение и досаду оттого, что она держала себя с ним так холодно, деловито, как с учеником, не улыбаясь и точно боясь, как бы он не прикоснулся к ней нечаянно. Он всё думал: как бы так внушить ей доверие, познакомиться с нею покороче, потом помочь ей, дать ей понять, как дурно она преподает, бедняжка.
Алиса Осиповна явилась однажды на урок в нарядном розовом платье, с маленьким декольте, и от нее шел такой аромат, что казалось, будто она окутана облаком, будто стоит только дунуть на нее, как она полетит или рассеется, как дым. Она извинилась и сказала, что может заниматься только полчаса, так как с урока пойдет прямо на бал.
Он смотрел на ее шею и на спину, оголенную около шеи, и, казалось ему, понимал, отчего это француженки пользуются репутацией легкомысленных и легко падающих созданий; он тонул в этом облаке ароматов, красоты, наготы, а она, не зная его мыслей и, вероятно, нисколько не интересуясь ими, быстро перелистывала страницы и переводила на всех парах:
Mémoires давно уже были кончены, и теперь Алиса переводила какую-то другую книгу. Раз она пришла на урок часом, раньше, извиняясь тем, что в семь часов ей нужно ехать в Малый театр. Проводив ее после урока, Воротов оделся и тоже поехал в театр. Он поехал, как казалось ему, только затем, чтобы отдохнуть, развлечься, а об Алисе у него не было и мыслей. Он не мог допустить, чтобы человек серьезный, готовящийся к ученой карьере, тяжелый на подъем, бросил дело и поехал в театр только затем, чтобы встретиться там с малознакомой, не умной, малоинтеллигентной девушкой…
Но почему-то в антрактах у него билось сердце, он, сам того не замечая, как мальчик бегал по фойе и по коридорам, нетерпеливо отыскивая кого-то; и ему становилось скучно, когда антракт кончался; а когда он увидел знакомое розовое платье и красивые плечи под тюлем, сердце его сжалось, точно от предчувствия счастья, он радостно улыбнулся и первый раз в жизни испытал ревнивое чувство.
Алиса шла с какими-то двумя некрасивыми студентами и с офицером. Она хохотала, громко говорила, видимо, кокетничала; такою никогда не видел ее Воротов. Очевидно, она была счастлива, довольна, искренна, тепла. Отчего? Почему? Оттого, быть может, что эти люди были близки ей, из того же круга, что и она… И Воротов почувствовал страшную пропасть между собой и этим кругом. Он поклонился своей учительнице, но та холодно кивнула ему и быстро прошла мимо; ей, по-видимому, не хотелось, чтобы ее кавалеры знали, что у нее есть ученики и что она от нужды дает уроки.
Иногда среди урока он начинал мечтать, надеяться, строить планы, сочинял мысленно любовное объяснение, вспоминал, что француженки легкомысленны и податливы, но достаточно ему было взглянуть на лицо учительницы, чтобы мысли его мгновенно потухли, как потухает свеча, когда на даче во время ветра выносишь ее на террасу. Раз, он, опьянев, забывшись, как в бреду, не выдержал и, загораживая ей дорогу, когда она выходила после урока из кабинета в переднюю, задыхаясь и заикаясь, стал объясняться в любви:
— Вы мне дороги! Я… я люблю вас! Позвольте мне говорить!
А Алиса побледнела — вероятно от страха, соображая, что после этого объяснения ей уж нельзя будет ходить сюда и получать рубль за урок; она сделала испуганные глаза и громко зашептала:
— Ах, это нельзя! Не говорите, прошу вас! Нельзя!
И потом Воротов не спал всю ночь, мучился от стыда, бранил себя, напряженно думал. Ему казалось, что своим объяснением он оскорбил девушку, что она уже больше не придет к нему.
Он решил узнать утром в адресном столе ее адрес и написать ей извинительное письмо. Но Алиса пришла и без письма. Первую минуту она чувствовала себя неловко, но потом раскрыла книгу и стала переводить быстро и бойко, как всегда:
— О, молодой господин, не разрывайте эти цветы в моем саду, которые я хочу давать своей больной дочери…
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
2. Жанр произведения. Признаки жанра (жанров).
3. Название произведения и его смысл.
4. От чьего лица ведётся повествование? Почему?
Повествование от автора (третьего лица), который воспринимает происходящие события с позиции главного героя (Воротова), подключая, таким образом, несобственно-прямую речь. Так автор открывает все душевные движения этого героя, но доступ к сознанию героини (м-ль Анкет) утрачивает, отмечая только внешние проявления её внутреннего мира.
5. Тема и идея произведения. Проблематика.
Тема: Интеллигентская мягкотелость перед деловитостью серости.
Идея: Нет пользы в попустительстве плохой работе тому, кто её заказывает; нет пользы человеку, занимающемуся не своим делом или выполняющим его недобросовестно.
Герой рассказа, видя неспособность девушки к преподаванию, продолжает тратить бессмысленно время и деньги на её бесполезные уроки. Он пожалел барышню, зарабатывающую себе на хлеб, спасовал перед её деловой хваткой, да ещё и увлёкся ей. Героиня таким подходом своего ученика только развращается: работает спустя рукава, не интересуется результатом своего труда, не стремится повысить уровень преподавания. Деньги получает ни за что.
6. Сюжет (сюжетные линии) произведения. Конфликт. Ключевые эпизоды.
7. Система образов произведения.
Воротов, молодой человек 26 лет, но полный, с одышкой. Он образованный человек, занимается научной работой, имеет степень кандидата. Мягкий по характеру, гуманный по убеждениям, Воротов не может занять принципиальную позицию в затруднительной ситуации, плывёт по течению, а его используют.
Алиса Осиповна Анкет, молоденькая девушка после пансиона, француженка по происхождению, зарабатывает уроками французского языка. До обеда она ведёт занятия в пансионе, а после обеда ходит давать уроки в хороших домах. Внешне девушка очень хорошенькая, настоящая француженка, одета по последней моде, изысканно, но холодное и деловое выражение лица её свидетельствовало, что m-lle Анкет интересуют только деньги. Судя по её туалетам, зарабатывала она неплохо.
Девушка выглядит серьёзной, проявляет пунктуальность, но герой скоро обнаружил её необразованность и отсутствие преподавательских способностей. Учительницу не смущает, что она работает вхолостую, ничему не может научить Воротова. Её цель — деньги. Пользуясь мягкотелостью своего ученика, она продолжает приходить к нему, дурно переводит тексты. Отбыв положенный час, уходит.
8. Композиция произведения.
Экспозиция — решение Воротова выучить иностранный язык.
Завязка — знакомство Воротова с m-lle Анкет.
Развитие действия — попытка Воротова объяснить учительнице, как нужно с ним заниматься; бесполезность занятий, попытка Воротова прекратить уроки; продолжение бессмысленных занятий, влюблённость Воротова в m-lle Анкет.
Кульминация — объяснение Воротова в любви Алисе Осиповне, оставшееся не принятым.
Развязки в рассказе нет, финал открыт: Воротов продолжает оплачивать ненужные уроки.
9. Художественные средства, приёмы, раскрывающие идею произведения
Художественная деталь, подчёркивающая особенности личности персонажа:
10. Отзыв о произведении.
В произведениях А.П. Чехова часто можно встретить учителей. Порой, учителями являются главные герои, где-то об учителе лишь упоминается. Образ этот важен для автора. Вот что пишет он об учителе: Антон Павлович Чехов верил в неисчерпаемые духовные силы народа, и понимал, что просвещение поможет пробудить их, и мечтал о всеобщей грамотности, хотел, чтобы образование было доступно народу. Чехов с таким теплом писал об учителях, создал разнообразные характеры. Призвание учителя Антон Павлович считал поистине великим и неоднократно высказывал эту мысль. Он выписывал книги и газеты для учителей и посылал их в самые глухие уголки необъятной Родины.
Горький вспоминает, как в Крыму, когда они говорили об учителях, Чехов сказал: “Если бы у меня было много денег, я устроил бы здесь санаторий для больных учителей. Знаете, я выстроил бы светлое здание - очень светлое, с большими окнами и высокими потолками. У меня была бы прекрасная библиотека, разные музыкальные инструменты, пчельник, огород, фруктовый сад, можно бы читать лекции по агрономии, метеорологии, учителю нужно всё знать, всё!”
С особой любовью и чувством радости Чехов писал о тех учителях, которые, несмотря на тяжелую жизнь, любят детей, работают с воодушевлением и верят в пользу, которую приносит их труд.
Тема моей курсовой работы посвящена творчеству одного из самых выдающихся писателей русской литературы, человеку, чьи произведения живы и знакомы каждому, Антону Павловичу Чехову. Выбор данной темы обусловлен моим желанием показать образ учителя XIX века глазами Чехова.
Цель работы – анализ образов учителей в некоторых произведениях Чехова, выявление общего и различного. Мне хотелось бы понять, что значил учитель для писателя, насколько с тех пор изменилось отношение к учителям.
Объектом изучения являются произведения Антона Павловича, героями которых являются учителя.
Предметом изучения стали образы учителей в чеховских произведениях.
Произведения А.П. Чехова, героями которых стали учителя.
7. Экзамен на чин 31 декабря 1884 г.
Анализ образов учителей в творчестве Чехова.
Чехов изображает Алису Осиповну девушкой юной, прекрасной. При всей ее красоте, она образована и к работе относится серьезно, без эмоций. Воротов проникся сочувствием к девушке, зарабатывающей себе кусок хлеба.
Образы таких учителей взялись неспроста: Чехов и сам бывал в схожем положении, давал уроки ученикам, которые относились к предмету несерьезно, чем осложняли задачу репетитору.
Главный герой – Егор Алексеич Свойкин – домашний учитель. Чехов не дает его портрета, оставляя безликим. Не известен и возраст героя, мы лишь знаем что всю свою жизнь он работает учителем в богатых домах. Свойкин приходит в аптеку за выписанными доктором лекарствами.
Проблемой этой зарисовки становится полное безразличие людей друг к другу, нежелание услышать другого человека, оказать ему помощь и вообще видеть в нём человека. Больному человеку не хватает денег купить лекарства, и провизор, который, казалось бы, должен помочь больному, насколько может, не дает возможности занести недостающие копейки позже. Финал остается открытым – Егор Алексеич находит дома деньги, но в аптеку уже не возвращается, а так и засыпает с этими деньгами. Умер ли он или выздоровел без лекарств – не известно.
Простой учитель не понимает к чему напускная важность кассиров и провизора. Они же относятся к людям, которые получили в своем роде власть и ставят себя выше прочих людей. Это видно по поведению персонажей. Люди, работающие в аптеке, призванные помогать, равнодушно смотрят на больного человека, ожидающего лекарства. Проблема обезличивания человека в большом городе не утратила свою современность, и пожалуй, будет актуальна всегда.
Герой чудом избегает свадьбы, которую решили организовать появившиеся родители. Чтобы благословить детей, мать вместо образа снимает со стены портрет писателя Лажечникова. История комична и в то же время трагична. Малообразованные люди пытаются рассуждать об умных вещах и произвести благоприятное впечатление друг на друга, говоря о том, что плохо знают. Родители хоть и любят дочь (о чем свидетельствует то, как автор описывает девушку), хотят выдать ее замуж за малоизвестного человека. Для них он занимает достаточно высокое положение и вполне образован. Хотя достаточно образованный человек увидел бы в Наташеньке эту явную простоту, граничащую с глупостью.
Я думаю, женщина прекрасно читала в его словах неприкрытую лесть, однако приводит в пример ученицу, вызывает ее и отчитывает лишь для того, чтобы Дырявин рассмотрел девушку. Тот в свою очередь размышляет, как прекрасна юная особа, наслаждается каждой чертой ее лица, однако вслух продолжает настаивать на своем, чтобы добиться желаемого.
Чехов в образе этого учителя отражает поведение если не каждого, то многих подчиненных. Желая добиться прибавки или повышения, человек превращается в подхалима, порой готов переступить через принципы и отказаться от собственного мнения.
Черты педагога-консерватора А.П.Чехов сконцентрировал в сатирическом образе Беликова. Этот образ Чехов писал с учителей, преподававших ему в Таганрогской мужской классической гимназии.
Беликов изображен типичным консерватором: все новое вызывает у него неприязнь. Беликов опасался раздражителей действительности, жил в словно в коконе. Он не принимал никаких отступлений от правил. Его стремление беспрекословно исполнять все указания давало ему главенствующую позицию в педагогическом совете.
В противовес ему среди педагогического состава гимназии появляются независимые люди, такие как учитель географии и истории Коваленко и его сестра Варенька. Их образы являются противопоставлены образу Беликова.
В рассказах из жизни учителей гимназии общение с окружающим миром для героев оборачивается испытанием их нравственных сил. Тот факт, что Беликов, подчинивший себе весь город, оказывается поверженным, – закономерность, как и то, что Никитин в один прекрасный день поднимается над бытом и осознает, что жизнь его стала серой и однообразной.
В этих рассказах абсолютно разные судьбы, разное отношение героев к миру, но едина нравственная позиция автора. Чехов уверен, что любому человеку свойственно стремление к высокой цели и насилие над собственной природой обходится ему дорого.
Никитин, остановившийся перед новой жизненной дорогой, и Беликов, чей жизненный путь оборвался – оба не достигли старости. Но и многие другие герои Чехова, редко относятся и к старому поколению, может быть, потому, что сам Чехов прожил сравнительно недолго, всего 44 года.
Раздосадованный, он возвращается домой. По всей видимости, он старается отвлечься от болезни, с головой погружаясь в работу. Но диагноз врача неутешителен – жить осталось не больше недели.
Перед нами образ учителя, самозабвенно отдающегося своему делу, посвятившего преподаванию жизнь. Порой он слегка заносчив, но тем не менее, предан делу.
В конце жизни старый профессор стал остро ощущать большую неудовлетворенность своей деятельностью. Он почувствовал, что его научная жизнь не воодушевлялась "общей идеей"; ученый не смог выработать цельного философского мировоззрения, которое помогло бы ему осмыслить и свою научную деятельность, и свое отношение к окружающей жизни.
У профессора не было четких общественно-политических убеждений. Чехов пользуется для характеристики политического облика героя выразительным штрихом: в молодости Николай Степанович был другом Пирогова, Некрасова и Кавелина. Пирогов, по-видимому, был для него идеалом ученого-общественника; дружба с Некрасовым характеризовала демократические симпатии молодого ученого-"шестидесятника", но наряду с революционером-демократом Некрасовым в числе друзей Николая Степановича был и либерал Кавелин. Это свидетельствует об эклектичности и непоследовательности политического мировоззрения профессора. Но вместе с тем в этом сказалась также известная аполитичность самого автора, который недостаточно разбирался в политических оттенках мышления и деятельности отдельных ученых. Чехов говорил в своих письмах этого периода, что для него не представляют интереса консервативные или либеральные убеждения человека. Трагедия профессора заключалась в том, что он пренебрег традицией передовой русской науки - связью с демократическим движением в стране, - традицией, характерной для многих выдающихся русских ученых. Ему была чужда мысль о связи научной деятельности со служением народу; ближе академический аристократизм, отгородивший его от жизни и превративший его в представителя "чистой науки". А когда в конце жизни ученый убедился в ограниченности своей деятельности и неполноценности прожитой жизни, он уже ничего не мог изменить. [Громов Л.П. 'Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов']
Только в конце своей жизни Николай Степанович понял истинное значение для ученого "общей идеи": "В моем пристрастии к науке, в моем желании жить. в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно целое. А коли нет этого, то, значит, нет и ничего".
Важно отметить, что образ Николая Степановича показан Чеховым в развитии. В художественной ткани "Скучной истории" имеются конструктивные элементы, по которым можно восстановить биографию героя в ее главных этапах, с характерными для каждого этапа идеологическими и психологическими особенностями.
Первый период жизни героя – это молодые годы, когда он увлекается народной песней, с удовольствием слушает гармошку, когда он дружит с Пироговым и Некрасовым, – тот период, когда определились демократические симпатии ученого.
Второй этап – это годы творческой зрелости. Николай Степанович весь ушел в науку, сам себя изолировал от жизни; уже в первом периоде проявилась неустойчивость демократического сознания ученого – он выразил симпатии не только к революционеру-демократу Некрасову, но и к либералу Кавелину. Эта неустойчивость и привела к отрыву Николая Степановича от демократического движения в стране.
И, наконец, третий период – старость. В сознании героя произошел перелом, определивший неудовлетворенность прожитой жизнью. Чехов показал противоречивость сознания ученого в этот последний период его жизни, составляющий основное содержание повести. С одной стороны, мрачные мысли и пессимистические настроения, связанные с приближающейся смертью, а главное – с воспоминаниями о прожитой жизни. С другой - идейные искания, тоска по "общей идее", которые привели ученого к новой философии жизни, к новой линии поведения.
В течение длительного периода Николай Степанович был равнодушен к окружающей его жизни. В дневнике он так раскрывает свою пассивную философию жизни: "Я никогда не судил, был снисходительным, охотно прощал направо и налево. Где другие протестовали и возмущались, там я только советовал и убеждал". А в конце жизни, он пришел к убеждению о несостоятельности своей позиции созерцателя. В его рассуждениях появились новые нотки: "Говорят, что философы и истинные мудрецы равнодушны. Неправда, равнодушие – это паралич души, преждевременная смерть".
Николай Степанович кардинально изменил свою точку зрения. Для "живого" человека равнодушие противопоказано, оно - "паралич души", "преждевременная смерть".
Новая линия поведения стала проявляться у Николая Степановича в более активных реакциях на отдельные жизненные явления: "Я и ненавижу, и презираю, и негодую, и возмущаюсь, и боюсь".
Николай Степанович начинает осознавать, что "новые мысли и новые чувства произошли от перемены убеждений". Его идейные искания привели к более глубокому пониманию действительности. В то же время, с новыми мыслями сосуществуют и старые. Николай Степанович не может отказаться от пассивно-христианской философии. Христианские настроения героя сказываются, в частности, в его рассуждении о необходимости для каждого человека встречать смерть как подобает христианину.
Заключение
Каждый герой является либо собирательным образом учителей самого Антона Павловича, либо навеян впечатлениями и воспоминаниями его детства и нелегкой юности.
Антон Павлович Чехов много и страстно писал о проблемах образования. Кто может похвастаться такой галереей героев – учителей? Это разные люди – равнодушные и болеющие за своих учеников душой, талантливые и бездарные, старые и еще очень молодые. Каждый из них словно выхвачен писателем из гущи современной ему жизни, наделен своим характером, своей неповторимой индивидуальностью.
Задачей Чехова не было подробно и точно написать о том, как, каким образом учить русскому языку, как его преподавать. Он писал о том, каким должен быть учитель, а главное – каким он быть не должен.
Антон Павлович Чехов сказал очень и очень много. Чехов показывает разные образы учителей, указывает на недостатки одних, хвалит других, сопереживает близким ему героям. Образы порой комичны, но при более детальном изучении можно ужаснуться действительности.
Его произведения – не подробная инструкция для учителя, это наставление. Я полагаю, Чехов, повидавший разных педагогов, попытался донести мысль, с которой я начала свою работу: учитель играет одну из главнейших ролей в становлении личности.
Этот гениальный человек написал очень много ценного и о культуре обучения слову, поскольку всю свою сознательную творческую жизнь служил ему – великому русскому слову.
Список использованной литературы:
1. Антон Павлович Чехов. Рассказы. 1887
2. Биография Чехова (Краткий биографический словарь 2000)
3. Воинова Н.М., Журавлева А.И., Ивинский Д.П. и др. Великие русские писатели.
8. Кулешов В. И. Жизнь и творчество А. П. Чехова. – М.: Дет. лит., 1985
11. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов:/ А.П. Чудаков – М: Просвещение, 1987
13. Цетлин М.О. Современные записки. Париж. 1930. № 41. С. 486.
Экономика как подсистема общества: Может ли общество развиваться без экономики? Как побороть бедность и добиться.
Как оформить тьютора для ребенка законодательно: Условием успешного процесса адаптации ребенка может стать.
Образцы сочинений-рассуждений по русскому языку: Я думаю, что счастье – это чувство и состояние полного.
Для человека образованного незнание языков составляет большое неудобство. Воротов сильно почувствовал это, когда, выйдя из университета со степенью кандидата, занялся маленькой научной работкой.
– Это ужасно! – говорил он, задыхаясь (несмотря на свои 26 лет, он пухл, тяжел и страдает одышкой). – Это ужасно! Без языков я, как птица без крыльев. Просто хоть работу бросай.
И он решил во чтобы то ни стало побороть свою врожденную лень и изучить французский и немецкий языки, и стал искать учителей.
В один зимний полдень, когда Воротов сидел у себя в кабинете и работал, лакей доложил, что его спрашивает какая-то барышня.
– Проси, – сказал Воротов.
И в кабинет вошла молодая, по последней моде, изысканно одетая барышня. Она отрекомендовалась учительницей французского языка Алисой Осиповной Анкет и сказала, что ее прислал к Воротову один из его друзей.
– Очень приятно! Садитесь! – сказал Воротов, задыхаясь и прикрывая ладонью воротник своей ночной сорочки. (Чтобы легче дышалось, он всегда работает в ночной сорочке.) – Вас прислал ко мне Петр Сергеич? Да, да… я просил его… Очень рад!
Договариваясь с m-lle Анкет, он застенчиво и с любопытством поглядывал на нее. Это была настоящая, очень изящная француженка, еще очень молодая. По лицу, бледному и томному, по коротким кудрявым волосам и неестественно тонкой талии ей можно было дать не больше 18 лет; взглянув же на ее широкие, хорошо развитые плечи, на красивую спину и строгие глаза, Воротов подумал, что ей, наверное, не меньше 23 лет, быть может, даже все 25; но потом опять стало казаться, что ей только 18. Выражение лица у нее было холодное, деловое, как у человека, который пришел говорить о деньгах. Она ни разу не улыбнулась, не нахмурилась, и только раз на ее лице мелькнуло недоумение, когда она узнала, что ее пригласили учить не детей, а взрослого, толстого человека.
– Итак, Алиса Осиповна, – говорил ей Воротов, – мы будем заниматься ежедневно от семи до восьми вечера. Что же касается вашего желания – получать по рублю за урок, то я ничего не имею возразить против. По рублю – так по рублю…
И он еще спросил у нее, не хочет ли она чаю или кофе, хороша ли на дворе погода, и, добродушно улыбаясь, поглаживая ладонью сукно на столе, дружелюбно осведомился, кто она, где кончила курс и чем живет.
Алиса Осиповна с холодным, деловым выражением ответила ему, что она кончила курс в частном пансионе и имеет права домашней учительницы, что отец ее недавно умер от скарлатины, мать жива и делает цветы, что она, m-lle Анкет, до обеда занимается в частном пансионе, а после обеда, до самого вечера, ходит по хорошим домам и дает уроки.
Она ушла, оставив после себя легкий, очень нежный запах женского платья. Воротов долго потом не работал, а, сидя у стола, поглаживал ладонями зеленое сукно и размышлял.
Он, никогда не видавший добродетельных француженок, подумал также, что эта изящно одетая Алиса Осиповна, с хорошо развитыми плечами и с преувеличенно тонкой талией, по всей вероятности, кроме уроков, занимается еще чем-нибудь.
На другой день вечером, когда часы показывали без пяти минут семь, пришла Алиса Осиповна, розовая от холода; она раскрыла Margot, которого принесла с собой, и начала без всяких предисловий:
– Французская грамматика имеет 26 букв. Первая буква называется А, вторая В…
– Виноват, – перебил ее Воротов, улыбаясь. – Я должен предупредить вас, мадмуазель, что лично для меня вам придется несколько изменить ваш метод. Дело в том, что я хорошо знаю русский, латинский и греческий языки… изучал сравнительное языковедение, и, мне кажется, мы можем, минуя Margot, прямо приступить к чтению какого-нибудь автора.
И он объяснил француженке, как взрослые люди изучают языки.
– Один мой знакомый, – сказал он, – желая изучить новые языки, положил перед собой французское, немецкое и латинское евангелия, читал их параллельно, причем кропотливо разбирал каждое слово, и что ж? Он достиг своей цели меньше чем в один год. Сделаем и мы так. Возьмем какого-нибудь автора и будем читать.
Француженка с недоумением посмотрела на него. По-видимому, предложение Воротова показалось ей очень наивным и вздорным. Если бы это странное предложение было сделано малолетним, то, наверное, она рассердилась бы и крикнула, но так как тут был человек взрослый и очень толстый, на которого нельзя было кричать, то она только пожала плечами едва заметно и сказала:
Воротов порылся у себя в книжном шкапу и достал оттуда истрепанную французскую книгу.
– Это годится? – спросил он.
– В таком случае давайте начинать. Господи благослови. Начнем с заглавия… Memoires.
– Воспоминания… – перевела m-lle Анкет.
– Воспоминания… – повторил Воротов.
Добродушно улыбаясь и тяжело дыша, он четверть часа провозился со словом memoires и столько же со словом de, и это утомило Алису Осиповну. Она отвечала на вопросы вяло, путалась и, по-видимому, плохо понимала своего ученика и не старалась понять. Воротов предлагал ей вопросы, а сам между тем поглядывал на ее белокурую голову и думал:
В следующие за тем дни он убедился, что его учительница барышня милая, серьезная и аккуратная, но что она очень необразованна и учить взрослых не умеет; и он решил не тратить попусту времени, расстаться с ней и пригласить другого учителя. Когда она пришла в седьмой раз, он достал из кармана конверт с семью рублями и, держа его в руках, очень сконфузился и начал так:
– Извините, Алиса Осиповна, но я должен вам сказать… поставлен в тяжелую необходимость…
Взглянув на конверт, француженка догадалась, в чем дело, и в первый раз за всё время уроков ее лицо дрогнуло и холодное, деловое выражение исчезло. Она слегка зарумянилась и, опустив глаза, стала нервно перебирать пальцами свою тонкую золотую цепочку. И Воротов, глядя на ее смущение, понял, как для нее дорог был рубль и как ей тяжело было бы лишиться этого заработка.
– Я должен вам сказать… – пробормотал он, смущаясь еще больше, и в груди у него что-то екнуло; он торопливо сунул конверт в карман и продолжал: – Извините, я… я оставлю вас на десять минут…
И делая вид, что он вовсе не хотел отказывать ей, а только просил позволения оставить ее ненадолго, он вышел в другую комнату и высидел там десять минут. И потом вернулся еще более смущенный; он сообразил, что этот его уход на короткое время она может объяснить как-нибудь по-своему, и ему было неловко.
Уроки начались опять.
Воротов занимался уж без всякой охоты. Зная, что из занятий не выйдет никакого толку, он дал француженке полную волю, уж ни о чем не спрашивал ее и не перебивал. Она переводила как хотела, по десяти страниц в один урок, а он не слушал, тяжело дышал и от нечего делать рассматривал то кудрявую головку, то шею, то нежные белые руки, вдыхал запах ее платья…
Он ловил себя на нехороших мыслях, и ему становилось стыдно, или же он умилялся и тогда чувствовал огорчение и досаду оттого, что она держала себя с ним так холодно, деловито, как с учеником, не улыбаясь и точно боясь, как бы он не прикоснулся к ней нечаянно. Он всё думал: как бы так внушить ей доверие, познакомиться с нею покороче, потом помочь ей, дать ей понять, как дурно она преподает, бедняжка.
Алиса Осиповна явилась однажды на урок в нарядном розовом платье, с маленьким декольте, и от нее шел такой аромат, что казалось, будто она окутана облаком, будто стоит только дунуть на нее, как она полетит или рассеется, как дым. Она извинилась и сказала, что может заниматься только полчаса, так как с урока пойдет прямо на бал.
Он смотрел на ее шею и на спину, оголенную около шеи, и, казалось ему, понимал, отчего это француженки пользуются репутацией легкомысленных и легко падающих созданий; он тонул в этом облаке ароматов, красоты, наготы, а она, не зная его мыслей и, вероятно, нисколько не интересуясь ими, быстро перелистывала страницы и переводила на всех парах:
Memoires давно уже были кончены, и теперь Алиса переводила какую-то другую книгу. Раз она пришла на урок часом раньше, извиняясь тем, что в семь часов ей нужно ехать в Малый театр. Проводив ее после урока, Воротов оделся и тоже поехал в театр. Он поехал, как казалось ему, только затем, чтобы отдохнуть, развлечься, а об Алисе у него не было и мыслей. Он не мог допустить, чтобы человек серьезный, готовящийся к ученой карьере, тяжелый на подъем, бросил дело и поехал в театр только затем, чтобы встретиться там с малознакомой, не умной, малоинтеллигентной девушкой…
Но почему-то в антрактах у него билось сердце, он, сам того не замечая, как мальчик бегал по фойе и по коридорам, нетерпеливо отыскивая кого-то; и ему становилось скучно, когда антракт кончался; а когда он увидел знакомое розовое платье и красивые плечи под тюлем, сердце его сжалось, точно от предчувствия счастья, он радостно улыбнулся и первый раз в жизни испытал ревнивое чувство.
Алиса шла с какими-то двумя некрасивыми студентами и с офицером. Она хохотала, громко говорила, видимо, кокетничала; такою никогда не видел ее Воротов. Очевидно, она была счастлива, довольна, искренна, тепла. Отчего? Почему? Оттого, быть может, что эти люди были близки ей, из того же круга, что и она… И Воротов почувствовал страшную пропасть между собой и этим кругом. Он поклонился своей учительнице, но та холодно кивнула ему и быстро прошла мимо; ей, по-видимому, не хотелось, чтобы ее кавалеры знали, что у нее есть ученики и что она от нужды дает уроки.
Иногда среди урока он начинал мечтать, надеяться, строить планы, сочинял мысленно любовное объяснение, вспоминал, что француженки легкомысленны и податливы, но достаточно ему было взглянуть на лицо учительницы, чтобы мысли его мгновенно потухли, как потухает свеча, когда на даче во время ветра выносишь ее на террасу. Раз, он, опьянев, забывшись, как в бреду, не выдержал и, загораживая ей дорогу, когда она выходила после урока из кабинета в переднюю, задыхаясь и заикаясь, стал объясняться в любви:
– Вы мне дороги! Я… я люблю вас! Позвольте мне говорить!
А Алиса побледнела – вероятно от страха, соображая, что после этого объяснения ей уж нельзя будет ходить сюда и получать рубль за урок; она сделала испуганные глаза и громко зашептала:
– Ах, это нельзя! Не говорите, прошу вас! Нельзя!
И потом Воротов не спал всю ночь, мучился от стыда, бранил себя, напряженно думал. Ему казалось, что своим объяснением он оскорбил девушку, что она уже больше не придет к нему.
Он решил узнать утром в адресном столе ее адрес и написать ей извинительное письмо. Но Алиса пришла и без письма. Первую минуту она чувствовала себя неловко, но потом раскрыла книгу и стала переводить быстро и бойко, как всегда:
– О, молодой господин, не разрывайте эти цветы в моем саду, которые я хочу давать своей больной дочери…
Антон Чехов - Дорогие уроки краткое содержание
Дорогие уроки - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Антон Павлович Чехов
Для человека образованного незнание языков составляет большое неудобство. Воротов сильно почувствовал это, когда, выйдя из университета со степенью кандидата, занялся маленькой научной работкой.
– Это ужасно! – говорил он, задыхаясь (несмотря на свои 26 лет, он пухл, тяжел и страдает одышкой). – Это ужасно! Без языков я, как птица без крыльев. Просто хоть работу бросай.
И он решил во чтобы то ни стало побороть свою врожденную лень и изучить французский и немецкий языки, и стал искать учителей.
В один зимний полдень, когда Воротов сидел у себя в кабинете и работал, лакей доложил, что его спрашивает какая-то барышня.
– Проси, – сказал Воротов.
И в кабинет вошла молодая, по последней моде, изысканно одетая барышня. Она отрекомендовалась учительницей французского языка Алисой Осиповной Анкет и сказала, что ее прислал к Воротову один из его друзей.
– Очень приятно! Садитесь! – сказал Воротов, задыхаясь и прикрывая ладонью воротник своей ночной сорочки. (Чтобы легче дышалось, он всегда работает в ночной сорочке.) – Вас прислал ко мне Петр Сергеич? Да, да… я просил его… Очень рад!
Договариваясь с m-lle Анкет, он застенчиво и с любопытством поглядывал на нее. Это была настоящая, очень изящная француженка, еще очень молодая. По лицу, бледному и томному, по коротким кудрявым волосам и неестественно тонкой талии ей можно было дать не больше 18 лет; взглянув же на ее широкие, хорошо развитые плечи, на красивую спину и строгие глаза, Воротов подумал, что ей, наверное, не меньше 23 лет, быть может, даже все 25; но потом опять стало казаться, что ей только 18. Выражение лица у нее было холодное, деловое, как у человека, который пришел говорить о деньгах. Она ни разу не улыбнулась, не нахмурилась, и только раз на ее лице мелькнуло недоумение, когда она узнала, что ее пригласили учить не детей, а взрослого, толстого человека.
– Итак, Алиса Осиповна, – говорил ей Воротов, – мы будем заниматься ежедневно от семи до восьми вечера. Что же касается вашего желания – получать по рублю за урок, то я ничего не имею возразить против. По рублю – так по рублю…
И он еще спросил у нее, не хочет ли она чаю или кофе, хороша ли на дворе погода, и, добродушно улыбаясь, поглаживая ладонью сукно на столе, дружелюбно осведомился, кто она, где кончила курс и чем живет.
Алиса Осиповна с холодным, деловым выражением ответила ему, что она кончила курс в частном пансионе и имеет права домашней учительницы, что отец ее недавно умер от скарлатины, мать жива и делает цветы, что она, m-lle Анкет, до обеда занимается в частном пансионе, а после обеда, до самого вечера, ходит по хорошим домам и дает уроки.
Она ушла, оставив после себя легкий, очень нежный запах женского платья. Воротов долго потом не работал, а, сидя у стола, поглаживал ладонями зеленое сукно и размышлял.
Он, никогда не видавший добродетельных француженок, подумал также, что эта изящно одетая Алиса Осиповна, с хорошо развитыми плечами и с преувеличенно тонкой талией, по всей вероятности, кроме уроков, занимается еще чем-нибудь.
На другой день вечером, когда часы показывали без пяти минут семь, пришла Алиса Осиповна, розовая от холода; она раскрыла Margot, которого принесла с собой, и начала без всяких предисловий:
– Французская грамматика имеет 26 букв. Первая буква называется А, вторая В…
– Виноват, – перебил ее Воротов, улыбаясь. – Я должен предупредить вас, мадмуазель, что лично для меня вам придется несколько изменить ваш метод. Дело в том, что я хорошо знаю русский, латинский и греческий языки… изучал сравнительное языковедение, и, мне кажется, мы можем, минуя Margot, прямо приступить к чтению какого-нибудь автора.
И он объяснил француженке, как взрослые люди изучают языки.
– Один мой знакомый, – сказал он, – желая изучить новые языки, положил перед собой французское, немецкое и латинское евангелия, читал их параллельно, причем кропотливо разбирал каждое слово, и что ж? Он достиг своей цели меньше чем в один год. Сделаем и мы так. Возьмем какого-нибудь автора и будем читать.
Француженка с недоумением посмотрела на него. По-видимому, предложение Воротова показалось ей очень наивным и вздорным. Если бы это странное предложение было сделано малолетним, то, наверное, она рассердилась бы и крикнула, но так как тут был человек взрослый и очень толстый, на которого нельзя было кричать, то она только пожала плечами едва заметно и сказала:
Воротов порылся у себя в книжном шкапу и достал оттуда истрепанную французскую книгу.
– Это годится? – спросил он.
– В таком случае давайте начинать. Господи благослови. Начнем с заглавия… Memoires.
– Воспоминания… – перевела m-lle Анкет.
– Воспоминания… – повторил Воротов.
Добродушно улыбаясь и тяжело дыша, он четверть часа провозился со словом memoires и столько же со словом de, и это утомило Алису Осиповну. Она отвечала на вопросы вяло, путалась и, по-видимому, плохо понимала своего ученика и не старалась понять. Воротов предлагал ей вопросы, а сам между тем поглядывал на ее белокурую голову и думал:
В следующие за тем дни он убедился, что его учительница барышня милая, серьезная и аккуратная, но что она очень необразованна и учить взрослых не умеет; и он решил не тратить попусту времени, расстаться с ней и пригласить другого учителя. Когда она пришла в седьмой раз, он достал из кармана конверт с семью рублями и, держа его в руках, очень сконфузился и начал так:
– Извините, Алиса Осиповна, но я должен вам сказать… поставлен в тяжелую необходимость…
Взглянув на конверт, француженка догадалась, в чем дело, и в первый раз за всё время уроков ее лицо дрогнуло и холодное, деловое выражение исчезло. Она слегка зарумянилась и, опустив глаза, стала нервно перебирать пальцами свою тонкую золотую цепочку. И Воротов, глядя на ее смущение, понял, как для нее дорог был рубль и как ей тяжело было бы лишиться этого заработка.
– Я должен вам сказать… – пробормотал он, смущаясь еще больше, и в груди у него что-то екнуло; он торопливо сунул конверт в карман и продолжал: – Извините, я… я оставлю вас на десять минут…
Читайте также: