Против выборов рейбрук реферат

Обновлено: 02.07.2024

Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее

Объем: 190 стр. 14 иллюстраций
Жанр:з арубежная образовательная литература, п олитология, с овременное политическое положение
Теги:в ыборы, д емократия, п олитические деятели, п олитические системыРедактировать

David Van Reybrouck

Tegen verkiezingen

1. Симптомы

Воодушевление и недоверие: парадокс демократии

С демократией происходит нечто странное: кажется, что все к ней стремятся, но никто в нее уже не верит. Данные международной статистики говорят, что в мире растет число людей, считающих себя сторонниками демократии. Крупный всемирный исследовательский проект WVS [1] несколько лет назад опросил более 73 тысяч человек из 57 стран, представлявших около 85 % мирового населения. Положительный ответ на вопрос, является ли демократия хорошим методом управления страной, дали целых 91,6 % опрошенных . Еще никогда в истории число людей, положительно настроенных к концепции демократии, не было таким высоким.

Такое воодушевление по поводу демократии тем более удивительно, что еще 70 лет назад позиции демократии были невероятно слабы. Параллельно с существовавшими в то время фашистским, коммунистическим и колониальными режимами к концу Второй мировой войны в мире насчитывалось всего 12 полноценных демократий . Затем их количество стало медленно увеличиваться, и в 1972 году было 44 свободные страны . В 1993-м их уже было 72. Сейчас из общего количества стран (195) выборных демократий 117. Из них 90 считаются свободными и на практике. Никогда еще не было столько стран с демократическим устройством, никогда еще у демократии не было столько последователей .

Частично это снижение популярности связано с молодыми демократиями. Спустя 20 лет после падения Берлинской стены особенно сильное разочарование имеет место в странах бывшего Восточного блока. Арабская весна, судя по всему, тоже далеко не везде заканчивается демократическим летом. Даже в тех странах, где прошли выборы (Тунис, Египет), для многих открывается теневая сторона нового строя. Для тех, кто впервые знакомится с демократией, горькая истина заключается в том, что на практике она не настолько прекрасна, как радужные мечты о ней, особенно если демократизация страны проходит на фоне насилия, коррупции и экономического спада.

Впрочем, это недоверие взаимно. Нидерландский политик Петер Канне предоставил в 2011 году интересные цифры касательно того, как политики в Гааге относятся к голландскому обществу. Из правительственной элиты Нидерландов 87 % считают себя свободолюбивыми, открытыми миру людьми с новаторскими идеями. При этом 89 % считают свой народ традиционным, консервативным и националистическим . То есть среди политиков распространено мнение, что они придерживаются ценностей более высокого порядка, чем простые жители. В других странах Европы ситуация вряд ли отличается.

То есть волны апатии не наблюдается. Можно ли на этом успокоиться? Это большой вопрос. Ситуация, когда интерес к политике растет, а доверие к политике падает, всегда чревата последствиями. Ведь между тем, что гражданин почитает необходимым, и тем, что на его глазах делает политик, между тем, что кажется ему важным, и тем, что государство совершенно игнорирует, пролегает пропасть. И в результате – горькое разочарование. Как может отразиться на стабильности страны то, что все больше граждан внимательно следят за whereabouts [2] власть имущих, испытывая к ним все меньше доверия? Сколько насмешек вынесет система, не потеряв прочности? И уместно ли еще говорить о каких-то там насмешках, когда о своих убеждениях любой теперь может заявить во всеуслышание?

Кризис легитимности: сокращение группы поддержки

Демократия, аристократия, олигархия, диктатура, деспотизм, тоталитаризм, абсолютизм, анархия – любое политическое устройство должно найти равновесие между двумя фундаментальными критериями: эффективностью и легитимностью. Эффективность измеряется тем, насколько быстро правительство находит удачные решения возникающих проблем. Легитимность измеряется тем, насколько сами жители включены в принятие этих решений. Насколько незыблем авторитет правительства? Для эффективности главное – решимость, для легитимности – народное одобрение. При этом оба критерия обратно пропорциональны друг другу: диктатура – несомненно, самая эффективная форма правления (один человек решает, и всё тут), вот только устойчивой легитимностью она сопровождается редко. Обратный пример, когда страна бесконечно обсуждает любое нововведение со всеми жителями, показывает высочайший уровень поддержки, но точно не способность к решительным действиям.

В дальнейшем я буду рассматривать правительства разных стран. Само собой разумеется, что помимо них существуют локальные, региональные и наднациональные структуры. Но именно на национальном уровне будет удобнее всего рассмотреть состояние представительной демократии.

Кризис легитимности проявляется в трех непременных симптомах. Во-первых, все меньше людей ходит на выборы. В шестидесятых годах в Европе явка была более 85 %. В девяностых годах – меньше 79 %. В первом десятилетии XXI века эта цифра опустилась ниже 77 %, что стало самым низким показателем со времен Второй мировой войны .

Если говорить об абсолютных величинах, то не желают ходить на выборы миллионы европейцев. Скоро таковых будет четверть от всего населения, имеющего право голоса. В США эта тенденция проявляется еще ярче: на президентских выборах voter turnout [3] составляет меньше 60 %, на midterm [4] выборах – всего около 40 %. Электоральный абсентеизм становится на Западе главным политическим течением, но об этом никто не говорит. В Бельгии, конечно же, неявка на выборы гораздо ниже в связи с обязанностью ходить на выборы (за последние 10 лет неявка составила в среднем около 10 %), но и эта цифра растет: с 4,91 % в 1971 году до 10,78 % в 2010-м . Явка на муниципальные выборы 2012 года в Бельгии, информация о которых постоянно муссировалась в прессе, вообще стала самой низкой за последние 40 лет, а в таких городах, как Антверпен и Остенде, абсентеизм вырос до 15 % . Особенно удручает именно та цифра, которая касается Антверпена: на протяжении нескольких месяцев борьба за кресло бургомистра оставалась главной темой в бельгийской прессе. В Нидерландах на парламентские выборы в сентябре 2012 года не явилось 26 % избирателей . В 1977 году неявившихся было всего 12 % . У демократии серьезные проблемы с легитимностью, если граждане больше не желают участвовать в ее важнейшей процедуре – голосовании. Можно ли тогда говорить о том, что парламент представляет народ? Может, стоит на четыре года оставить четверть кресел пустыми?

Что говорит о легитимности демократического устройства тот факт, что все меньше людей стремится присоединиться к важнейшим игрокам внутри этого устройства? Насколько плохо, что политические партии вошли в число институтов, пользующихся в Европе наименьшим доверием? И почему лидеры этих партий так редко по этому поводу переживают?

Кризис эффективности: решимость пробуксовывает

Бессилие – вот кодовое слово нашего времени: бессилие гражданина перед лицом правительства, бессилие правительства перед лицом Европы и бессилие Европы перед лицом остального мира. Насмотревшись на бардак у своих ног, каждый бросает взгляд вверх, но в этом взгляде нет ни надежды, ни доверия, а есть отчаяние и гнев. Власть сегодня – это лестница, на которой каждый присутствующий клянет остальных.

2. Eric Hobsbawm, 1995: Age of Extremes: The Short Twentieth Century, 1914–1991. London, 112. Хобсбаум Эрик. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914–1991). М.: Независимая газета, 2004.

3. Freedom House, 2013: Freedom in the World 2013: Democratic Breakthroughs in the Balance. London, 28–29.

9. Koen Abts, Marc Swyngedouw & Dirk Jacobs, 2011: Politieke betrokkenheid en institutioneel wantrouwen. De spiraal vanhet wantrouwen doorbroken? // Koen Abts et al., Nieuwe tijden, nieuwe mensen: Belgen over arbeid, gezin, ethiek, religie en politiek, Leuven, 173–214.

11. Michael Gallagher, Michael Laver & Peter Mair, 2011: Representative Government in Europe. Maidenhead, 306.

13. Koenraad De Ceuninck et al., 2013: Politiek is een kaartspel: de bolletjeskermis van 14 oktober 2012. Sampol 1, 53.

16. Michael Gallagher, Michael Laver & Peter Mair, 2011: Representative Government in Europe. Maidenhead, 311.

18. Ingrid Van Biezen, Peter Mair & Thomas Poguntke, 2012: ‘Going, going, … gone? The decline of party membership in contemporary Europe’. European Journal of Political Research 51, 33, 38.

21. Tweede Kamer der Staten-Generaal, 2008–2009: Vertrouwen en zelfvertrouwen. Parlementaire zelfreflectie 2007–2009. 31 845, nrs 2–3, 38–39.

22. Tweede Kamer der Staten-Generaal, 2008–2009: Vertrouwen en zelfvertrouwen. Parlementaire zelfreflectie 2007–2009. 31 845, nrs 2–3, 34.

23. Hansje Galesloot, 2005: Vinden en vasthouden. Werving van politiek en bestuurlijk talent. Amsterdam.

Эта книга, русский перевод которой подготовило издательство AdMarginem, прежде всего, суммирует новейший опыт развития демократических институтов. Ван Рейбрук разбирает демократию по косточкам: чем она была раньше, чем она является сейчас и чем ей стоит стать в будущем. Он оперирует медицинскими терминами и выстраивает своё рассуждение по аналогии с описанием болезни: вот патогенез, вот симптомы, вот программа лечения.

Вот лишь некоторые из симптомов болезни демократии: люди теряют интерес к выборам, меньше доверяют политикам. Если в демократиях прошлого люди протестовали против определённых решений власти или отдельных политиков, то сегодня всё чаще люди возмущаются политической системой в целом.

Например, одно из крупнейших протестных движений на Западе в XXI веке — Occupy Wall Street, было выражением недовольства самой идеей представительной демократии. Человек эпохи соцсетей воспринимает любое событие через призму своего непосредственного участия. Всё то, в чём такой человек не может поучаствовать лично, он отрицает и критикует.

Гражданин XXI века гораздо более образован, меньше верит авторитетам и мыслит сам, поэтому должен иметь больше пространства для выражения собственного мнения. А власть должна предоставить ему возможность непосредственно влиять на политику.

Но этого не происходит: политики расширяют возможности для гражданского участия, но делают это ровно настолько, насколько возможно это сделать, не ограничивая своей собственной власти. Новые, более справедливые избирательные системы, институт омбудсменов, частые референдумы всё равно не заменяют политика простым гражданином.

Политическая система тоже деградирует: в эпоху доминирования коммерческих СМИ, парламентская политика превращается в ток-шоу, полное показухи и лживости. Сегодня судьба политика зависит не от того, как он исполняет свои обязанности, а от того, что и как он говорит на камеру, как он ведёт себя и с кем дружит. При этом политика мельчает: всё реже создаются, например, крупные инфраструктурные проекты.

Политика всегда была искусством достижения возможных целей, а сейчас она стала искусством достижения микроскопических целей.

Ван Рейбрук считает, что корень зла сокрыт в избирательно-представительной формуле демократии. Она сегодня — догма, усомниться в которой может позволить себе лишь самый смелый. Эта догматичность уже показала свою вредоносность, но продолжает сохраняться.

Простой пример: мировое сообщество спешит построить парламент и наштамповать партий в любой стране, где устраняется деспотический режим. Даже если народ имеет глубокие демократические традиции (а их имеет в той или иной мере каждый народ), они игнорируются.

Либеральная парламентская демократия хоть как-то подходит только западным сообществам. Попытки внедрить её в неготовых странах, которые только избавились от диктатуры, могут выливаться, например, в трайбализм — ситуацию, когда политические партии превращаются в инструмент представительства отдельных племён или этносов. Иногда из-за такого грубого подхода начинаются новые кровавые конфликты.

Если обращаться с ответственным гражданином как с голосующим быдлом, он и будет вести себя как голосующее быдло, а если обращаться с ним как со взрослым, то и он поведёт себя как взрослый.

Ван Рейбрук предлагает рецепт выхода из кризиса, или, во всяком случае, продуктивное направление, которое вполне способно освежить демократию и повернуть её лицом к людям. Это забытый древний механизм демократического участия — жеребьёвка. Представитель народа, который делает политику, не выбирается, а назначается случайным образом из всех граждан.

Преимущество этой схемы очевидно: так не будет формироваться некий политический класс со своими интересами, а политику будут создавать обычные люди. При этом такие сформированные из простых людей органы будут действовать по правилам делиберативной демократии (основанной не на передаче власти представителям, а на общественных дискуссиях).

Жеребьёвка имела место в демократических полисах Греции, прежде всего в Афинах Перикла, и в торговых республиках Италии. По словам Рейбрука, эта система была очень эффективной. Она отсекала коррупцию и не позволяла тем или иным сословиям, аристократическим группам интересов и просто теоретическим тиранам прийти к власти.

Погружаясь глубже в историю демократии, Рейбрук вытаскивает на свет поразительный факт: за 3000 лет существования демократии только последние два века она ассоциируется с выборами. Большинство авторитетов теории демократии, от Аристотеля до Монтескьё, считали основным инструментом демократии именно жеребьёвку, а не выборы.

Вплоть до начала XIX века жеребьёвка — это значит демократическое правление, а выборы — аристократическое. Демократия, как её видели почти все классические политические философы, несовместима с выборами.

Мы, электоральные фундаменталисты, уже десятилетиями цепляемся за избирательную урну, как за Священный Грааль демократии, а теперь сознаём, что не к тому привязались, — не к Граалю, а к кубку с ядом, к методу, который был разработан как определенно антидемократический.

Ван Рейбрук предлагает вернуть демократию, основанную на жеребьёвке, совместить её с избирательно-представительной формулой. Он рассказывает как об уже опробованных в политической практике, так и пока еще теоретических моделях внедрения жеребьёвки в политическую реальность.

Помимо суммирования опыта, Ван Рейбрук приводит и собственные размышления о том, как стоит организовать жеребьёвку. В итоге рождается вполне стройная, теоретически обоснованная и логичная теория новой демократии.

Его рассуждения одновременно тревожат и обнадёживают. Есть огромная проблема, с которой нельзя не считаться, есть безнадежно устаревшая, дурная система, и есть новый человек с иным сознанием, который в этой системе жить не захочет. Но есть и рецепт выхода из этой ситуации, сложный, но гибкий и опробованный.

Без коренных перемен этому строю не суждено просуществовать долго. Времени осталось немного.

Ван Рейбрук не один: огромное количество современных политологов разными путями пришли к похожим выводам. Ещё в 1970 году американский профессор Роберт Даль писал о необходимости повернуть демократию к простым гражданам.

Это две идеи, которые дополняют друг друга: теория жребия говорит о том, как формировать институты, а теория делиберации — о том, как они должны действовать.

Сегодня обе концепции очень популярны в политологии демократии, ежегодно выходит множество работ, посвященных этим темам. Все эти ученые обращаются напрямую к политикам. Они никого не обвиняют, но предупреждают. И они должны быть услышаны. Если это случится, то, возможно, когда-нибудь труды Манена, Фишкина и Ван Рейбрука будут стоять в одном ряду с произведениями Токвиля, Монтескье и Руссо.

2 марта 2018, 19:00
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.

Что происходит с демократией?

Автор начинает с неутешительных симптомов. По всему миру растут симпатии к сильным лидерам, в то время как поддержка таких традиционных демократических институтов, как партии и парламенты — падает. В Европе только треть граждан на данный момент поддерживает проект Европейского Союза, а парламенты и правительства собственных стран и того меньше — только четверть. Недоверие растёт и к другим традиционным структурам: здравоохранению, почте, СМИ и даже к железным дорогам.

Такое недоверие взаимно. Люди, находящиеся у власти, не горят желанием допускать свой народ к принятию судьбоносных решений. Давид Ван Рейбрук приводит в пример исследование одного политика из Голландии. Опрос нидерландских элит показал, что 90% из них считают себя людьми свободолюбивыми, открытыми и с новаторскими идеями, в то время как свой народ — людьми консервативными, традиционными и националистически настроенными.

В чём может крыться причина такого раскола? Дело в том, что любое политическое устройство должно найти баланс между двумя фундаментальными критериями: эффективностью и легитимностью.

Диагностика и лечение

Всё больше в политике можно видеть представителей депутатских династий, которые превращаются в новую аристократию. Для автора же народное представительство – это не профессиональная карьера, а лишь временная работа, бремя служения обществу, участвовать в котором должно как можно большее количество граждан из разных слоёв общества.

Элиты хотят, чтобы бизнес процветал, а простые граждане предпочитают отдавать власть тем, кто её жаждет и разбирается в политике. Так почему бы и нет? Тем более что, парламенты в развитых странах становятся всё менее эффективными, а власть всё больше уходит в руки бюрократии наднационального уровня, к таким международным организациям, как МВФ и МБРР. Но как только технократы берутся за оптимизацию социальных программ, тут же падает их популярность – и они проигрывают выборы. Или применяют к своим оппонентам совсем недемократические меры.

Власть технократов – это власть узкой социальной прослойки, она всегда антидемократична. Но даже если большинство может ошибаться, то это ещё не значит, что меньшинство всегда право.

Протестующие не согласны с технократами в том, что демократию нужно отменить. Напротив, они хотели бы её улучшить. Но не новым переливанием крови, как это предлагают популисты. А заменой вертикальной выборной системы на горизонтальную. Парламенты и партии уже давно стали частью системы, представляющей интересы только правящих слоёв и крупного бизнеса. Они не могут представлять интересы большинства. Такова позиция сторонников прямой демократии.

Могли ли банкир из Нью-Йорка и юрист из Бостона, собравшись вместе, проявить столько же сочувствия к нуждам и обидам жены сельского пекаря из Массачусетса или докера из Нью-Джерси, как к нуждам и обидам друг друга?

Воля народа должна быть основой для власти правительства; эта воля должна находить себе выражение в периодических и нефальсифицированных выборах, которые должны проводиться при всеобщем и равном избирательном праве…

Электоральный фундаментализм – это несгибаемая вера в то, что демократия немыслима без выборов, что выборы являются необходимым, богом данным условием существования демократии. Электоральные фундаменталисты отказываются видеть в выборах инструмент принятия решения, считая выборы самоцелью, священным принципом, к которому неприменимы человеческие мерки.

Выборы – это таинство новой веры, ритуал, где форма важнее содержания и последствий.

Отдельно нужно сказать о государственном финансировании партий.

Сегодня не только в Европе, но и в России политические партии получают финансирование, прежде всего, из рук государства. Проходя определённый электоральный барьер, каждая партия получает финансовые ресурсы от государства. Тем самым, партийная бюрократия становится всё больше зависима от государственных вливаний и всё меньше от партийных взносов и пожертвований.

В своё время это серьёзно ударило по массовым левым партиям, которые почти столетие существовали исключительно за счёт партийных взносов своих членов, состоявших из наёмных работников. Такие партии сегодня всё больше становятся центристскими.

Но почему мы фокусируемся именно на выборах? Человечество более трёх тысяч лет экспериментирует с демократией, и только последние двести с небольшим лет активно использует выборы. Может, дело в привычке? Давид Ван Рейбрук соглашается с этим тезисом, добавляя, что большую часть предыдущих двухсот лет истории выборы справлялись со своей задачей сохранения баланса между легитимностью и эффективностью. Однако выборы, возникшие четверть тысячелетия назад на американском континенте, сегодня действуют уже совсем в других условиях.

Колыбель европейской демократии

Некоторые древние средиземноморские государства такие, например, как Афины и Карфаген, в период своего расцвета имели демократическую форму правления. Так вот, афинская демократия имела ряд отличительных признаков:

Прямое участие граждан;
Принятие решений большим количеством человек;
Жеребьёвка как основной метод назначения на должности.

Остановимся на жеребьёвке, которая использовалась при избрании исполнительной и законодательной власти. У жеребьёвки есть некоторые преимущества по сравнению с выборами.

Она позволяла противодействовать коррупции и нейтрализовала личное влияние.
Взятки и подкуп становились невозможны (ведь должностное лицо выбрано волею случая).

Здесь, правда, возникает проблема некомпетентности избранников. Что делать, если в какой-то области жизненно необходим профессионализм? Как, например, в военной сфере? Для этого как раз проводились выборы. Афинская демократия успешно использовала оба метода избрания.

Кроме того, люди тогда не могли часто переизбираться на ряд должностей, что приводило к хорошей ротации государственного руководства и значительно снижало вероятность появление класса бюрократии. Таким образом достигалось широкое участие: от 50 до 70% граждан старше 30 лет за свою жизнь успевали поработать в высших органах власти.

Подмена понятий

Жребий никогда всерьёз не рассматривался отцами-основателями нового мира — творцами американской и французской революций. И главная проблема не в технических трудностях, многие из которых были и в более ранние времена. Проблема в желании. Революционеры не то, чтобы не могли, но они не хотели вводить жеребьёвку для отбора в законодательные органы. Она представлялась им нежелательной.

В университетах учат, что современная демократия зародилась именно в гуще американской и французской революций, но всё было немного не так. И здесь нужно вернуться к Монтескье, который выделял три формы правления: монархию, деспотию и республику. Так вот республику он именовал демократией, только если в ней правил народ. Если только часть народа – то это была уже аристократия.

Буржуазия, выхватившая власть из рук наследственной аристократии и духовенства, боролась прежде всего за республиканскую форму правления, но не за демократию. Конечно, она постоянно ссылалась на народ, подчёркивая эгалитарность. Но взгляды буржуазии оставались вполне элитарными. Отцы основатели (первые президенты и авторы конституции) подчёркивали, что демократия — оплот хаоса, зрелище беспорядка и споров. Похожая ситуация была и во Франции, где под демократией подразумевались волнения в случае прихода к власти бедноты.

Так выборы стали важнее жеребьёвки. Получается, что если для греков различия между управляемыми и управляющими должны были быть минимальными, то для основателей США напротив, была важна разница между людьми.

В течение трех лет законодательная инициатива перешла от народа к народным представителям, от участия – к представительству.

Избирательным же правом, в итоге, оказались наделён только каждый шестой француз. Таким образом, руководители и продолжатели великих революций, покончили с демократией и жеребьёвкой. Выбор был сделан в пользу выборов. Наследственная аристократия оказалась изгнанной, а на её место пришла выборная аристократия. Революционер Марат яростно критиковал такую аристократизацию народного восстания:

Чего мы добьемся, если сначала уничтожаем аристократию знати, чтобы потом заменить ее аристократией богачей?

Совещательная демократия

Возвращение к идеям жеребьёвки началось в конце ХХ века. В 1988 году некий Джеймс Фишкин, анализируя предвыборные баталии между Бушем-старшим и Майклом Дукакисом, а также объёмы финансирования обоих кандидатов, пришёл к выводу, что спор между ними уже заранее предрешён. Фишкин задался вопросом – насколько это демократично?

По результатам эксперимента стало очевидно, что подобная форма вполне осуществима. Собравшиеся люди демонстрировали преданность делу, хорошее чувство юмора и терпимость к чужим взглядам. По окончанию процесса обсуждения, многие участники отмечали, что стали значительно компетентнее в тех вопросах, в которых ранее ничего не смыслили. Позже Фишкин организует множество других подобных форумов, в самых разных странах мира по самым различным вопросам. И везде будет получен тот же результат: люди через обсуждение друг с другом в состоянии вырабатывать практические решения. Подобные поиски новых моделей гражданского участия шли в Германии, Дании, Франции, Британии, Бразилии и Китае. Их решения зачастую учитывались властями при принятии решений.

Но самые интересные эксперименты с совещательной демократией прошли чуть позже, в период с 2004 по 2013 г.г. Всего таких экспериментов было пять – два в Канадских провинциях, в Нидерландах, а также в Исландии и в Ирландии. Все они касались достаточно важных вопросов: реформирования избирательной системы или даже конституции. В книге автор подробно описывает этапы этих экспериментов.

В ряде случаев была проделана колоссальная и интересная работа. Сначала из реестра избирателей составлялась случайная выборка, по почте граждане получали приглашение. Далее проходил процесс самовыдвижения. Уже из этих кандидатов по жребию выбиралась финальная команда. Переговоры во всех случаях продолжались до года. Эксперты знакомили всех участников с сутью проблемы, повышая их компетентность в том или ином вопросе. Затем проходили совещания между участниками. По итогам они формулировали свои предложения. Интересно, что итоги отличались между собой даже между относительно близкими регионами. В некоторых случаях выводы народных собраний выносили на референдум.

Впрочем, так произошло не везде. Многие референдумы не набрали необходимого числа голосов поддержки.

Выводы и работа над ошибками

Автор выделяет причины поражения совещательных проектов в результате референдумов.

Подобные гражданские группы обязаны громко и публично заявлять о результатах своей работы и о результатах обсуждения. Но они неизбежно получают политические партии и коммерческие СМИ в качестве оппонентов.

Пресса и политики привыкли служить блюстителями общественного мнения и неохотно выпускают из рук эту привилегию. Они представляют старую систему выборной демократии и не хотят от неё отказываться, иначе рискуют потерять власть. Другой фактор – партии боятся своих избирателей. Они изначально скептически настроены к тому, что люди могут участвовать и что-то решать в политике без их посредничества.

Коммерческие медиа не устраивает медлительность процесса, отсутствие скандалов, конфликтов, медийных лиц. Разговоры за круглым столом не вызывают нужного интереса зрителей. А парламентаризм – это как американский реслинг! Когда одну из гражданских ассамблей Фишкина пытались показывать на одном из британских каналов, её сняли с эфира после нескольких выпусков. Несмотря на спонсорскую поддержку, рейтинг канала стал сильно падать из-за трансляции скучных заседаний.

Иначе всё было в Исландии и Ирландии. Там учли неудачный опыт предшественников. В Исландии после жеребьёвки, были проведены выборы, на которых было необходимо отобрать 25 человек. Далее экспертам и политикам поручили составить черновой вариант новой Конституции. Позже, к обсуждению этого проекта пригласили всех граждан Исландии, которые могли любым способом оставлять свои комментарии. Каждую неделю в сети выкладывали предварительную редакцию конституции, в которую опять же простые граждане вносили изменения и предложения. Всего проект насчитал более 4000 комментариев из народа. Решающим фактором стала прозрачность. По итогу, спустя 4 месяца работы, на референдум была представлена новая Конституция, которая была поддержана 2/3 голосов исландцев.

В Ирландии решили включить в процесс политиков, чтобы убрать взаимное недоверие. Но всех граждан отбирали исключительно по жребию, никакого голосования. В итоге комиссия из 33 политиков и 66 граждан из Республики Ирландия и Северной Ирландии приступила к рассмотрению изменений в Конституцию. Совещания проходили в течение года. Даже по таким щекотливым вопросам, как однополые браки, права женщин или богохульство, дискуссии проходили вполне сдержанно, что стало серьёзным новшеством для общества, веками раздираемого политическими и религиозными конфликтами. Итогом работы совещания стало принятие изменений в Конституцию большинством голосов на референдуме.

Вместо заключения

В книге автор достаточно подробно останавливается на экспериментах по проведению жеребьёвки, как инструмента отбора народных представителей. Эти эксперименты являются уникальным социальным опытом современности, который имеет важное прикладное значение.

Интересно, на наш взгляд, было бы ознакомиться и с теоретической моделью Террилла Бурисиуса, которая тоже описывается в книге.

И не важно каких вы придерживаетесь взглядов. Если вас интересуют возможные перспективы эгалитарного развития общества, то с этой книгой стоит ознакомиться.

Не хотите идти на выборы? Бельгийский историк Давид Ван Рейбрук знает почему

Воодушевление и недоверие: парадокс демократии

С демократией происходит нечто странное: кажется, что все к ней стремятся, но никто в нее уже не верит. Данные международной статистики говорят, что в мире растет число людей, считающих себя сторонниками демократии. Крупный всемирный исследовательский проект WVS (World Values Survey — Всемирный обзор ценностей, проект, изучающий ценности и убеждения людей) несколько лет назад опросил более 73 тысяч человек из 57 стран, представлявших около 85% мирового населения. Положительный ответ на вопрос, является ли демократия хорошим методом управления страной, дали целых 91,6% опрошенных. Еще никогда в истории число людей, положительно настроенных к концепции демократии, не было таким высоким.

Такое воодушевление по поводу демократии тем более удивительно, что еще 70 лет назад позиции демократии были невероятно слабы. Параллельно с существовавшими в то время фашистским, коммунистическим и колониальными режимами к концу Второй мировой войны в мире насчитывалось всего 12 полноценных демократий. Затем их количество стало медленно увеличиваться, и в 1972 году были 44 свободные страны. В 1993-м их уже было 72. Сейчас из общего количества стран (195) выборных демократий 117. Из них 90 считаются свободными и на практике. Никогда еще не было столько стран с демократическим устройством, никогда еще у демократии не было столько последователей.

Судя по последним данным, это недоверие охватывает всю Европу. Оно не ограничивается только формальными политическими институциями, а распространяется также на сферу общественных услуг, таких, как почта, здравоохранение и железные дороги. Доверие к политике — лишь одна из граней общего мировоззрения. Но если обратиться к демократическим институтам, то наибольшее недоверие вызывают политические партии (в среднем 3,9 из 10 баллов, по оценке жителей Евросоюза), за ними следуют парламент (4 из 10), правительство (4,2 из 10) и пресса (4,3 из 10). Впрочем, это недоверие взаимно. Нидерландский политик Петер Канне представил в 2011 году интересные цифры касательно того, как политики в Гааге относятся к голландскому обществу. Из правительственной элиты Нидерландов 87% считают себя свободолюбивыми, открытыми миру людьми с новаторскими идеями. При этом 89% считают свой народ традиционным, консервативным и националистическим. То есть среди политиков распространено мнение, что они придерживаются ценностей более высокого порядка, чем простые жители. В других странах Европы ситуация вряд ли отличается.

Мир, в котором мы живем, прямо противоположен миру шестидесятых. Тогда простая фермерша могла быть совершенно равнодушна к политике и одновременно с этим полностью доверять политикам. Социологические опросы подтверждают, что фермерша спокойно принимала все, что происходило в политике, и такая вера в политику была широко распространена в Западной Европе. Девиз того времени звучал так: апатия и доверие. Сегодня он звучит иначе: воодушевление и недоверие.

Неспокойные нынче времена.

Кризис легитимности: сокращение группы поддержки

Демократия, аристократия, олигархия, диктатура, деспотизм, тоталитаризм, абсолютизм, анархия — любое политическое устройство должно найти равновесие между двумя фундаментальными критериями: эффективностью и легитимностью. Эффективность измеряется тем, насколько быстро правительство находит удачные решения возникающих проблем. Легитимность измеряется тем, насколько сами жители включены в принятие этих решений. Насколько незыблем авторитет правительства? Для эффективности главное — решимость, для легитимности — народное одобрение. При этом оба критерия обратно пропорциональны друг другу: диктатура — несомненно, самая эффективная форма правления (один человек решает, и всё тут), вот только устойчивой легитимностью она сопровождается редко. Обратный пример, когда страна бесконечно обсуждает любое нововведение со всеми жителями, показывает высочайший уровень поддержки, но точно не способность к решительным действиям.

Кризис легитимности проявляется в трех непременных симптомах. Во-первых, все меньше людей ходит на выборы. В шестидесятых годах в Европе явка была более 85%. В девяностых годах — меньше 79%. В первом десятилетии XXI века эта цифра опустилась ниже 77%, что стало самым низким показателем со времен Второй мировой войны.

Если говорить об абсолютных величинах, то не желают ходить на выборы миллионы европейцев. Скоро таковых будет четверть от всего населения, имеющего право голоса. В США эта тенденция проявляется еще ярче: на президентских выборах voter turnout (явка избирателей) составляет меньше 60%, на midterm (промежуточных) выборах — всего около 40%. Электоральный абсентеизм становится на Западе главным политическим течением, но об этом никто не говорит. В Бельгии, конечно же, неявка на выборы гораздо ниже в связи с обязанностью ходить на выборы (за последние 10 лет неявка составила в среднем около 10%), но и эта цифра растет: с 4,91% в 1971 году до 10,78% в 2010-м. Явка на муниципальные выборы 2012 года в Бельгии, информация о которых постоянно муссировалась в прессе, вообще стала самой низкой за последние 40 лет, а в таких городах, как Антверпен и Остенде, абсентеизм вырос до 15%. Особенно удручает именно та цифра, которая касается Антверпена: на протяжении нескольких месяцев борьба за кресло бургомистра оставалась главной темой в бельгийской прессе. В Нидерландах на парламентские выборы в сентябре 2012 года не явились 26% избирателей. В 1977 году неявившихся было всего 12%. У демократии серьезные проблемы с легитимностью, если граждане больше не желают участвовать в ее важнейшей процедуре — голосовании. Можно ли тогда говорить о том, что парламент представляет народ? Может, стоит на четыре года оставить четверть кресел пустыми?

Кризис эффективности: решимость пробуксовывает

Давайте подробно разберем три симптома.

Во-первых, переговоры по созданию коалиций длятся все дольше, особенно в странах, где для этого требуются сложные политические комбинации. И это касается не только Бельгии, которая начиная с июня 2010 года побила все рекорды и полтора года просидела без правительства, но также Испании, Италии и Греции, где после последних выборов формирование кабинетов шло с большим трудом. Даже в Нидерландах процесс приобретает все более неприятные черты. В послевоенное время из девяти коалиций, переговоры о создании которых длились более 80 дней, пять относятся к периоду после 1994 года. Причины разные. Несомненно, одна из них заключается в том, что тексты соглашений становятся все объемнее и включают в себя все больше деталей.

Эта эволюция тем более примечательна, что времена нынче непредсказуемые и требуется как никогда гибко реагировать на внезапно возникающие насущные проблемы. Однако, судя по всему, недоверие между участниками коалиции настолько сильно и настолько велик страх перед возможным будущим наказанием со стороны избирателей, что политический курс теперь приходится прописывать до мельчайших деталей, а от согласованного текста потом нельзя отступать ни на йоту. Каждая партия стремится добиться наилучшей сделки, все должно быть заранее высечено в граните, важно обезопасить свою программу, сохранив ее в максимально первозданном виде. В результате мы имеем длительные переговоры.

Бессилие — вот кодовое слово нашего времени: бессилие гражданина перед лицом правительства, бессилие правительства перед лицом Европы и бессилие Европы перед лицом остального мира. Насмотревшись на бардак у своих ног, каждый бросает взгляд вверх, но в этом взгляде нет ни надежды, ни доверия, а есть отчаяние и гнев. Власть сегодня — это лестница, на которой каждый присутствующий клянет остальных.

Политика всегда была искусством достижения возможных целей, а сейчас она стала искусством достижения микроскопических целей.

И в этом вся суть кризиса эффективности: демократия теряет зубы, но, удивительное дело, производит все больше шума. Вместо того чтобы, осознавая свои слабость и ограниченный радиус действия, стыдливо сидеть в уголке и говорить вполголоса, политик может (да что там — должен) кричать со всех крыш о своих достоинствах — выборы и СМИ не оставляют ему другого варианта, и желательно при этом сжимать кулаки и стоять на своем, вздернув подбородок: ведь это красиво и создает впечатление активных действий. Так ему кажется. Вместо того чтобы смиренно признать, что устройство власти эволюционирует, и искать новые формы управления, которые имели бы смысл, политик продолжает играть в выборно-медийные игры, часто против собственной воли и против воли гражданина, которому все это начинает надоедать: такая высосанная из пальца, наигранная истерика не способствует возврату доверия. Кризис эффективности только усиливает кризис легитимности.

Результаты соответствующие. Симптомы, которыми страдает западная демократия, столь же многочисленны, сколь и расплывчаты, но если собрать их все в одном месте (неявка на выборы, размытость избирательных предпочтений, сокращение численности партий, административное бессилие, политический паралич, боязнь оттолкнуть электорат, недобор рекрутов, компульсивный поиск одобрения, хроническая предвыборная лихорадка, изнуряющий медийный стресс, подозрительность, безразличие и прочие недомогания), то перед нами возникают очертания синдрома демократической усталости — болезни, еще не описанной, но тем не менее явно присущей многочисленным западным демократиям. Давайте посмотрим на уже существующие диагнозы.

Редактор: Александр Дунаев
Перевод: Ирина Бассина, Екатерина Торицына

Демократия, основанная на процедуре выборов, тяжело больна. Граждане охвачены апатией, явка избирателей падает, политические партии, подстегиваемые коммерческими СМИ, больше думают об электоральных баталиях, чем о решении насущных проблем общества. Как получилось, что процедура, считающаяся фундаментом демократии, обернулась против нее? Можно ли спасти демократию, или она вот-вот падет под натиском популистов и технократов? Давид Ван Рейбрук (род. 1971), бельгийский историк и писатель, считает, что в действительности деятели Американской и Французской революций, в ходе которых были заложены основы нынешних западных политических систем, рассматривали выборы как инструмент ограничения демократии. Обрисовав клиническую картину того состояния, к которому привело демократию применение выборной процедуры, автор предлагает искать средства для лечения в ее древнегреческих истоках. И в период Античности, и в Средние века встречаются примеры успешного применения процедуры жеребьевки, которая некогда обеспечивала длительную политическую стабильность, но в наши дни она используется только при назначении суда присяжных заседателей. Давид Ван Рейбрук показывает, как жеребьевка может оздоровить демократию и повысить ее легитимность и эффективность.

То есть волны апатии не наблюдается. Можно ли на этом успокоиться? Это большой вопрос. Ситуация, когда интерес к политике растет, а доверие к политике падает, всегда чревата последствиями. Ведь между тем, что гражданин почитает необходимым, и тем, что на его глазах делает политик, между тем, что кажется ему важным, и тем, что государство совершенно игнорирует, пролегает пропасть. И в результате — горькое разочарование. Как может отразиться на стабильности страны то, что все больше граждан внимательно следят за whereabouts [2] власть имущих, испытывая к ним все меньше доверия? Сколько насмешек вынесет система, не потеряв прочности? И уместно ли еще говорить о каких-то там насмешках, когда о своих убеждениях любой теперь может заявить во всеуслышание?

Кризис легитимности: сокращение группы поддержки

Кризис легитимности проявляется в трех непременных симптомах. Во-первых, все меньше людей ходит на выборы. В шестидесятых годах в Европе явка была более 85 %. В девяностых годах — меньше 79 %. В первом десятилетии XXI века эта цифра опустилась ниже 77 %, что стало самым низким показателем со времен Второй мировой войны .

Если говорить об абсолютных величинах, то не желают ходить на выборы миллионы европейцев. Скоро таковых будет четверть от всего населения, имеющего право голоса. В США эта тенденция проявляется еще ярче: на президентских выборах voter turnout [3] составляет меньше 60 %, на midterm [4] выборах — всего около 40 %. Электоральный абсентеизм становится на Западе главным политическим течением, но об этом никто не говорит. В Бельгии, конечно же, неявка на выборы гораздо ниже в связи с обязанностью ходить на выборы (за последние 10 лет неявка составила в среднем около 10 %), но и эта цифра растет: с 4,91 % в 1971 году до 10,78 % в 2010-м . Явка на муниципальные выборы 2012 года в Бельгии, информация о которых постоянно муссировалась в прессе, вообще стала самой низкой за последние 40 лет, а в таких городах, как Антверпен и Остенде, абсентеизм вырос до 15 % . Особенно удручает именно та цифра, которая касается Антверпена: на протяжении нескольких месяцев борьба за кресло бургомистра оставалась главной темой в бельгийской прессе. В Нидерландах на парламентские выборы в сентябре 2012 года не явилось 26 % избирателей . В 1977 году неявившихся было всего 12 % . У демократии серьезные проблемы с легитимностью, если граждане больше не желают участвовать в ее важнейшей процедуре — голосовании. Можно ли тогда говорить о том, что парламент представляет народ? Может, стоит на четыре года оставить четверть кресел пустыми?

Кризис эффективности: решимость пробуксовывает

И в этом вся суть кризиса эффективности: демократия теряет зубы, но, удивительное дело, производит все больше шума. Вместо того чтобы, осознавая свои слабость и ограниченный радиус действия, стыдливо сидеть в уголке и говорить вполголоса, политик может, да что там — должен кричать со всех крыш о своих достоинствах, — выборы и СМИ не оставляют ему другого варианта, — и желательно при этом сжимать кулаки и стоять на своем, вздернув подбородок: ведь это красиво и создает впечатление активных действий. Так ему кажется. Вместо того чтобы смиренно признать, что устройство власти эволюционирует, и искать новые формы управления, которые имели бы смысл, политик продолжает играть в выборно-медийные игры, часто против собственной воли и против воли гражданина, которому всё это начинает надоедать: такая высосанная из пальца, наигранная истерика не способствует возврату доверия. Кризис эффективности только усиливает кризис легитимности.

Результаты соответствующие. Симптомы, которыми страдает западная демократия, столь же многочисленны, сколь расплывчаты, но если собрать их все в одном месте: неявка на выборы, размытость избирательных предпочтений, сокращение численности партий, административное бессилие, политический паралич, боязнь оттолкнуть электорат, недобор рекрутов, компульсивный поиск одобрения, хроническая предвыборная лихорадка, изнуряющий медийный стресс, подозрительность, безразличие и прочие недомогания, — то перед нами возникают очертания синдрома демократической усталости, — болезни еще не описанной, но тем не менее явно присущей многочисленным западным демократиям. Давайте посмотрим на уже существующие диагнозы.

Читайте также:

Против выборов рейбрук реферат

1. Симптомы

Воодушевление и недоверие: парадокс демократии

Кризис легитимности: сокращение группы поддержки

Кризис эффективности: решимость пробуксовывает

Что происходит с демократией?

Диагностика и лечение

Колыбель европейской демократии

Подмена понятий

Совещательная демократия

Выводы и работа над ошибками

Вместо заключения

Не хотите идти на выборы? Бельгийский историк Давид Ван Рейбрук знает почему

Воодушевление и недоверие: парадокс демократии

Кризис легитимности: сокращение группы поддержки

Кризис эффективности: решимость пробуксовывает

Оглавление