Штюрмерский период в творчестве гете кратко

Обновлено: 04.07.2024

· литературная деятельность Гете в эпоху романтизма

Постоянные занятия искусством, в особенности классическим, приводят Гёте к изданию журналов, посвященных по преимуществу изобразительным искусствам.

69. Драматургия Гольдони.

Программа обновления, предложенная Гольдони, сводится в сущности к 1 положению: основой комедии должно быть изображение характеров, взятых из действительной жизни. Во всем следует придерживаться естественности, натуральности, правдоподобия и избегать эксцессов и преувеличений. Во времена Гольдони характеру, чтобы быть художественно убедительным, не нужно было быть реалистичным, достаточно было оставаться последовательным (мизантроп Мольера – последователен, но не выхвачен из действительной жизни).

Главный противник Гольдони – комедия дель арте, где вместо характера – маска, а вместо природы – комизм положений и трюков; есть сценарий, а не готовый текст, актеры импровизируют. Гольдони прибегает к приемам дель арте, к написанию сценариев, но перерабатывает этот материал.

Если для европейской гуманистической культуры, начиная по меньшей мере с XV в., подражание природе и подражание образцу — это два пути, идущие в одном направлении и приводящие к единому результату, то для Гольдони это пути разные во всех отношениях.

Гольдони создает настоящую драматическую энциклопедию итальянской, в основном венецианской

Позитивное и негативное четко разведены по социальной вертикали: место добродетели — в социальных низах, место порока— в социальных верхах (хотя маркиз, разумеется, приезжий: затрагивать собственную аристократию в Венеции не дозволялось). Это для Гольдони не догма, но правило. Не догма, потому что рядом с безукоризненной Беттиной имеется ее сестра со значительно

Мальчик розу увидал,

Розу в чистом поле,

К ней он близко подбежал,

Аромат ее впивал,

Роза, роза, алый цвет,

Роза в чистом поле!

…Когда он пил из кубка,

Он вспоминал голубку

И в смертный час тяжелый

Он роздал княжеств тьму

И все, вплоть до престола,

А кубок – никому.

Со свитой в полном сборе

Он у прибрежных скал

В своем дворце у моря

Прощальный пир давал.

И кубок свой червонный,

Осушенный до дна,

Он бросил вниз с балкона,

Где выла глубина.

В тот миг, когда пучиной

Был кубок поглощен,

Пришла ему кончина,

И больше не пил он.

(Перевод Б. Пастернака)

Я честно всю жизнь жила.

Я вам не скажу, кто возлюбленный мой,

Но знайте: он добр был и мил,

Сверкал ли цепью он золотой

Иль в шляпе дырявой ходил.

И поношения и позор

Приму на себя сейчас.

Я знаю его, он знает меня,

А Бог все знает про нас.

Послушай, священник, и ты, судья,

Вины никакой за мной нет.

Мое дитя – есть мое дитя!

Вот вам и весь мой ответ!

(Перевод Л. Гинзбурга)

В сознании и сердце влюбленного (между ним и поэтом – никакой дистанции, отсюда – предельная искренность чувств) соловьиный плач-томление вливается в его песнь любви, а возлюбленная – простая сельская девушка, естественная, как сама природа, сливается с образом Музы (Камены):

Vertreib die Nacht,

Die einer deiner Blicke

Der V?gel sanft Gefl?ster

Dass mein geliebt Geschwister

Ist dir dein Wort nicht heilig

Noch schlummerst du!

Horch, Philomelas Kummer

Schweigt heute still,

Weil dich der b?se Schlimmer

Nicht meiden will.

…Ich seh‘ dich schlummern, Sch?ne,

Mir eine s?sse Tr?ne

Und macht mir blind.

Wer kann es f?hllos sehen,

Wer wird nicht heiss,

Und w?r‘ er von der Zehen

Zum Kopf von Eis!

Проснись, восток белеет!

Твой взор, блеснув, развеет

Вот птицы зазвенели!

Ты слов не держишь, видно,

Проснись же, как не стыдно!

Чу, смолкла Филомела!

Всю ночь грустя,

Она смутить не смела

…Ты спишь! Иль нежной снится —

Кто здесь, бродя, томится

Краснеет и бледнеет,

Чья кровь то леденеет,

(Здесь и далее перевод В. Левика)

Die Nachtigall im Schlafe

Hast du vers?umt,

So h?re nun zur Strafe,

Was ich gereimt.

Schwer lag auf meinem

Busen Des Reimes Joch:

Die sch?nste meiner Musen,

Du – schliefst ja noch.

Ты проспала признанья,

Так слушай в наказанье,

Я вырвался из плена

Скоро встречу Рику снова,

Скоро, скоро обниму.

Песня вновь плясать готова,

Вторя сердцу моему.

…Мучусь скорбью бесконечной,

Если милой нет со мной,

И глубокий мрак сердечный

Не ложится в песен строй.

И цветочки и листочки

Сыплет легкою рукой,

С лентой рея в ветерочке,

Мне богов весенних рой.

Пусть, зефир, та лента мчится,

Ею душеньку обвей;

Вот уж в зеркало глядится

В милой резвости своей.

Видит: розы ей убором,

Всех юнее роз – она.

Жизнь моя! Обрадуй взором!

Наградишь меня сполна.

Сердце чувства не избудет.

Дай же руку взять рукой,

Связь меж нами да не будет

Слабой лентою цветной.

(Перевод С. Шервинского)

Es schlug mein Herz. Geschwind, zu Pferde!

Und fort, wild wie ein Held zur Schlacht.

Der Abend wiegte schon die Erde,

Und an den Bergen hing die Nacht.

Schon stund im Nebelkleid die Eiche

Wie ein getr?mter Riese da,

Wo Finsternis aus dem Gestr?uche

Mir hundert schwarzen Augen sah.

Der Mond von einem Wolkenh?gel

Sah schl?frig aus dem Duft hervor,

Die Winde schwangen leise Fl?gel,

Umsausten schauerlich mein Ohr.

Die Nacht schuf tausend Ungeheuer,

Doch tausendfacher war mein Mut,

Mein Geist war ein verzehrend Feuer,

Mein ganzes Herz zerfloss in Glut.

Душа в огне, нет силы боле,

Скорей в седло и на простор!

Уж вечер плыл, лаская поле,

Висела ночь у края гор.

Уже стоял, одетый мраком,

Огромный дуб, встречая нас;

И тьма, гнездясь по буеракам,

Смотрела сотней черных глаз.

Исполнен сладостной печали,

Светился в тучах лик луны,

Крылами ветры помавали,

Зловещих шорохов полны.

Толпою чудищ ночь глядела,

Но сердце пело, несся конь,

Какая жизнь во мне кипела,

Какой во мне пылал огонь!

(Здесь и далее перевод Н. Заболоцкого)

Никакие ночные ужасы не могут остановить влюбленного, наоборот – они стократно усиливают любовь:

В моих мечтах лишь ты носилась,

Твой взор так сладостно горел,

Что вся душа к тебе стремилась

И каждый вздох к тебе летел.

И вот конец моей дороги,

И ты, овеяна весной,

Опять со мной! Со мной! О боги!

Чем заслужил я рай земной?

Но – ах! – лишь утро засияло,

Угасли милые черты.

О, как меня ты целовала,

С какой тоской смотрела ты!

Я встал, душа рвалась на части,

И ты одна осталась вновь…

И все ж любить – какое счастье!

Какой восторг – твоя любовь!

Не молкнет в рощах

Как эту радость

В груди вместить! —

Смотреть! и слушать!

Твой щедрый пир!

Ты все даришь мне:

Скорее, друг мой,

О, как ты любишь!

Как я люблю!(Перевод А. Глобы)

Hinauf! Hinauf strebt’s.

Es schweben die Wolken

Abw?rts, die Wolken

Neigen sich der sehnenden Liebe.

In eurem Schosse

Aufw?rts An deinen Busen,

К вершине, к небу!

И вот облака мне

Навстречу плывут, облака

Спускаются к страстной

Все выше! К Твоей груди,

Ко мне слетайтесь, музы,

Это – сын текучих вод и суши,

Я по ним ступаю,

…Рдей! Рдей! Скрытый пламень,

(Перевод Н. Вильмонта)

Кто против буйственных титанов

От близкой смерти кто меня,

От рабства спас?

Ты не всё ли сам содеял,

Сердца жар святой.

И ты ж – за подвиг свой —

Хвалило детски, сердце,

Сонливца в небесах!

Мне тебя чтить? За что?

Боль улегчил ли когда

Ты страдальца болящего?

Слезы отер ли когда

В мужа меня отковали

Мощных два ковача —

Время и Рок изначальный,

Мои – и твои – владыки.

Мнил ты, быть может,

Что жизнь разлюблю я, с досады

Коль не все сны сердца

А я вот здесь сижу, людей ваяю,

По образу ваяю моему

Род, мне подобный, —

Усладу знать и радость,

О тебе ж и не думать,

(Перевод В. Иванова)

Финал гимна недвусмысленно свидетельствует о том, что образ античного Прометея преломлен Гёте через призму библейского текста, библейского представления о человеке, который сотворен по подобию Божьему и несет в себе неподвластный уничтожению образ Божий – образ высокой духовности.

Иоганн Вольфганг Гете (1749 — 1832) родился гражданином вольного имперского города Франкфурта-на-Майне, в котором семья его занимала высокое и почетное место. Мальчик получил хорошее домашнее образование; кроме обычного комплекса гуманитарных знаний, в него входили и естественные науки — обстоятельство, сыгравшее немаловажную роль в последующем развитии его научных интересов и самостоятельных изысканий.

Душа в огне, нет силы боле,

Скорей в седло и на простор,

Уж вечер плыл, лаская поле,

Висела ночь у края гор.

Мне тебя чтить? За что?

Разве смягчил ты мученья

Разве утишил ты слезы

Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.

"Страдания юного Вертера" вышли в свет в 1774 году, за пятнадцать лет до начала Французской буржуазной революции. Роман написан в эпистолярной форме. В основе этого романа, проникнутого глубоко личным, лирическим началом, лежит реальное биографическое переживание. Летом 1772 г. Гете проходил адвокатскую практику в канцелярии имперского суда в маленьком городке Вецларе, где он познакомился с секретарем Ганноверского посольства Кестнером и его невестой Шарлоттой Буфф. Уже после возвращения Гете во Франкфурт Кестнер сообщил ему о самоубийстве их общего знакомого, молодого чиновника Иерузалема, которое глубоко потрясло его. Причиной была несчастная любовь, неудовлетворенность своим общественным положением, чувство униженности и безысходности. Гете воспринял это событие как трагедию своего поколения.

Роман возник годом позже. Гете избрал эпистолярную форму, освященную авторитетами Ричардсона и Руссо. Она давала ему возможность сосредоточить внимание на внутреннем мире героя — единственного автора писем, показать его глазами окружающую жизнь, людей, их отношения. Постепенно эпистолярная форма перерастает в дневниковую. В конце романа письма героя обращены уже к самому себе — в этом отражается нарастающее чувство одиночества, ощущение замкнутого круга, которое завершается трагической развязкой.

Страдания юного Вертера. В мае 1772 Гете отправляется на юридическую практику в город Вецлар, где он намеревался изучать деятельность высшего апелляционного суда Священной Римской империи. В Вецларе Гете знакомится с невестой секретаря ганноверского посольства И.К. Кестнера Шарлоттой Буфф, в которую страстно влюбляется. После безнадежных любовных терзаний Гете принимает решение покинуть город. В сентябре он неожиданно для всех уезжает из Вецлара, отослав прощальное письмо Шарлотте. Вскоре Гете из письма к нему Кестнера узнает, что в Вецларе застрелился секретарь брауншвейгского посольства Ф. Иерузалем, который был влюблен в жену своего друга, В день самоубийства Иерузалем одолжил у Кестнера пистолеты.

Через Гердера Гёте познакомился также с "философией чувства и веры" И. Г. Гамана. Идеи "северного мага" (как называли Гамана, жившего в Кёнигсберге) о единстве вселенской жизни, органичной целостности универсума, который можно охватить не столько разумом, сколько интуитивным переживанием, а также мысли о первичности и первоначальности чувств, о том, что эмоционально-образное мышление, поэзия – "изначальный язык рода человеческого", оказали сильное влияние на мироощущение не только Гердера, но и Гёте. Гердер же привил своему младшему другу глубокий интерес и любовь к фольклору, и не только немецкому, а также к древним культурам и литературам Востока, к библейской поэзии.

Под влиянием Гердера и Гамана написана программная статья Гёте-штюрмера "О немецком зодчестве" ("Von deutscher Baukunst", 1771), опубликованная Гердером в сборнике "О немецком духе и искусстве" (1773), ставшем самым важным манифестом движения "Бури и натиска". Статья Гёте – восторженный гимн создателю Страсбургского собора Эрвину фон Штейнбаху, а на самом деле – гимн творческой фантазии гения, которая не может быть ограничена никакими правилами и канонами, которая есть проявление Духа Божьего через дух художника: "Чем больше искусство проникает в сущность духа, так что кажется, будто оно возникло вместе с ним и ничего больше ему и не нужно, и ничего другого он создать не может, тем счастливее художник, тем совершеннее его творения, тем ниже преклоняем мы колена перед ним, помазанником Божьим" (перевод Н. Ман) .

В Страсбурге Гёте становится одним из вождей "Бури и натиска". В штюрмерский период творчества им созданы многочисленные лирические стихотворения, драма "Гёц фон Берлихинген с железной рукой" ("Götz von Berlichingen mit eisernen Hand", 1771–1773), роман "Страдания юного [молодого] Вертера" ("Die Leiden des jungen Werthers", 1774). В эти же годы начинается упорная работа над сюжетом о Фаусте, и Гёте еще не знает, что она продлится до конца его жизни. Пока же то, что создано, – трагедия, написанная импульсивной штюрмерской прозой, – кажется завершенным. Впоследствии, однако, первый "Фауст" (исследователи назовут его "Urfaust" – "Прафауст") в переработанном виде (прежде всего переведенном в стихотворную форму) станет первой частью окончательного "Фауста".

Лирика штюрмерского периода

Одним из самых удивительных явлений немецкой и мировой поэзии стала лирика молодого Гёте, в которой впервые с необычайной непосредственностью и глубиной раскрылся духовный мир молодого человека, "бурного гения", исполненного неукротимых страстей и стремлений, выразились различные состояния его души, ощущение органичного единства с природой и мировым целым, тонкость чувств, мимолетных впечатлений и невероятная творческая мощь. В лирике Гёте штюрмерского периода отчетливо выделяются и одновременно переплетаются две тенденции, коррелирующие с двумя различными жанровыми формами. Первая из них, по сути, основанная Гердером и Гёте, связана с небольшим по размерам лирическим стихотворением, которое, подобно мгновенному фотоснимку, передает состояние души, тончайшие нюансы чувств и одновременно стремится к выразительной простоте, к песенному строю (к этому же разряду лирики примыкают и стихотворения-песни, стилизованные в жанре народной баллады и продолжающие традицию Г. А. Бюргера). Вторая тенденция является продолжением новаторских поисков Ф. Г. Клопштока и связана с жанром философского гимна в свободных ритмах (в форме верлибра). Однако и в том и в другом случае, и в кажущейся простоте и акварельной прозрачности песенной формы, и в сложнейшем прихотливом рисунке философского гимна лирический герой Гёте, его безусловное alter ego, предстает как "бурный гений", наделенный невероятной активностью, неукротимой жаждой жизни, страстным стремлением к неизведанному.

Именно Гёте первым осуществил мечту Гердера о создании поэзии, близкой по форме, духу, языку народной песне, первым в таких больших масштабах начал традицию тонкой стилизации фольклорных песен и баллад, написанных народным немецким дольником (акцентным тоническим стихом), и тем самым проторил дорогу немецким романтикам, особенно представителям гейдельбергской школы (прежде всего – Л. А. фон Арниму и К. Брентано с их "Волшебным рогом мальчика"). Недаром некоторые стихотворения молодого Гёте действительно стали народными песнями: "Дикая розочка" ("Heidenröslein", 1771), "Фиалка" ("Das Veilchen", 1773), "Фульский король" ("Der König von Thule", 1774), "Спасение" ("Rettung", 1774) и др. Они отличаются сочетанием необычайной легкости интонации и глубины чувств, мастерским использованием аллитераций и ассонансов, рефренов и ретрементов:

Мальчик розу увидал,
Розу в чистом поле,
К ней он близко подбежал,
Аромат ее впивал,
Любовался вволю.
Роза, роза, алый цвет,
Роза в чистом поле!

("Дикая роза". Перевод Д. Усова)

Даже в неплохом переводе не удалось вполне сохранить особую звукопись оригинала, особенно рефрена, где на фоне необычайно мягко и нежно звучащего уменьшительного суффикса – lein в слове Röslein ("розочка") шестикратно повторяется твердый звук [г]: "Röslein, Röslein, Röslein rot, // Röslein auf der Heiden" ("Розочка, розочка, розочка красная, // Розочка на пастбище [в поле]". – Подстрочный перевод наш. – Г. С.).

Прекрасную балладу о фульском короле ("Es war ein König in Thule…" – "Король жил в Фуле дальной…"), о его верности своей таинственной возлюбленной, в память о которой он хранил ее прощальный дар – золотой кубок, Гёте вложит позднее в уста своей Гретхен, через эту песенку выразив силу ее любви к Фаусту и надежду на взаимность этой любви:

…Когда он пил из кубка,
Оглядывая зал,
Он вспоминал голубку
И слезы утирал.

И в смертный час тяжелый
Он роздал княжеств тьму
И все, вплоть до престола,
А кубок – никому.

Со свитой в полном сборе
Он у прибрежных скал
В своем дворце у моря
Прощальный пир давал.

И кубок свой червонный,
Осушенный до дна,
Он бросил вниз с балкона,
Где выла глубина.

В тот миг, когда пучиной
Был кубок поглощен,
Пришла ему кончина,
И больше не пил он.

(Перевод Б. Пастернака )

В небольшой балладе "Перед судом" ("Vor Gericht", 1775), представляющей своего рода параллель – но с другим исходом – к истории Гретхен в "Фаусте", безымянная героиня, бедная девушка, родившая ребенка вне брака и заклейменная как "грязная шлюха", отстаивает свою честь и любовь и дает достойный ответ неправедному суду:

…А вот и не так:
Я честно всю жизнь жила.

Я вам не скажу, кто возлюбленный мой,
Но знайте: он добр был и мил,
Сверкал ли цепью он золотой
Иль в шляпе дырявой ходил.

И поношения и позор
Приму на себя сейчас.
Я знаю его, он знает меня,
А Бог все знает про нас.

Послушай, священник, и ты, судья,
Вины никакой за мной нет.
Мое дитя – есть мое дитя!
Вот вам и весь мой ответ!

(Перевод Л. Гинзбурга)

Одной из вершин немецкой поэзии стали "Зезенгеймские песни" ("Sesenheimer Lieder", 1770–1771), навеянные свежим и радостным чувством молодого Гёте к Фрид ерике (Рике) Брион (Friederike Brion), дочери пастора из деревушки Зезенгейм под Страсбургом. Эти стихотворения отличает столь личностный характер, что многие из них были опубликованы только после смерти поэта. В "Зезенгеймских песнях" с необычайной силой передана ликующая мощь любви, преображающая и самого влюбленного, и внешний мир, заставляющая его сверкать ослепительно яркими красками, как, например, в стихотворении "Проснись, Фридерика…" ("Erwache, Friederike…", 1771; в переводе В. В. Левика – "Фридерике Брион"), исполненном неудержимого порыва и властных императивов любви, нежных укоров возлюбленной, проспавшей свидание, и страстных признаний:

Erwache, Friederike,
Vertreib die Nacht,
Die einer deiner Blicke
Zum Tage macht.
Der Vögel sanft Geflüster
Ruft liebevoll,
Dass mein geliebt Geschwister
Erwachen soll.

Ist dir dein Wort nicht heilig
Und meine Ruh‘?
Erwache! Unverzeihlich -
Noch schlummerst du!
Horch, Philomelas Kummer
Schweigt heute still,
Weil dich der böse Schlimmer
Nicht meiden will.

…Ich seh‘ dich schlummern, Schöne,
Vom Auge rinnt
Mir eine süsse Träne
Und macht mir blind.
Wer kann es fühllos sehen,
Wer wird nicht heiss,
Und wär‘ er von der Zehen
Zum Kopf von Eis!

Проснись, восток белеет!
Как яркий день,
Твой взор, блеснув, развеет
Ночную тень.
Вот птицы зазвенели!
Будя сестер,
Поет: "Вставай с постели!"
Их звонкий хор.

Ты слов не держишь, видно,
Я встал давно.
Проснись же, как не стыдно!
Открой окно!
Чу, смолкла Филомела!
Всю ночь грустя,
Она смутить не смела
Твой сон, дитя.

…Ты спишь! Иль нежной снится -
О, счастье! – тот,
Кто здесь, бродя, томится
И муз клянет,
Краснеет и бледнеет,
Ночей не спит,
Чья кровь то леденеет,
То вновь кипит.

Читайте также: