Реализм в творчестве чехова кратко
Обновлено: 28.06.2024
Чехов — прозаик и драматург — реалист в особом, можно сказать, буквальном значении этого понятия, поскольку реализм в его трактовке означает художественное изображение реального человека в реальном же мире.
Художественная литература испокон века сознательно дистанцировалась от действительности, воспитывая и просвещая читателя, развлекая его плодами художественного вымысла и обосновывая тем самым свое право на существование.
Что же такое реальный мир? Представляется, что это известно каждому зрелому, здравомыслящему человеку. Ведь реальный мир для человека — тот, который хорошо знаком ему по его жизненному опыту. Реальный мир — это жизненная практика каждого человека, которую он непосредственно переживает и субъективно оценивает. Следовательно, действительность в произведениях Чехова должна предстать в кругозоре персонажа произведения — реального человека.
Напротив, чеховская новелла согласно поэтике этого жанра предполагала тщательное, иногда виртуозное художественное ее оформление. В чеховской новелле представлен, как правило, эпизод личного бытия персонажа, характерный ролевым его поведением.
Звезды сыпались с августовского неба, когда художник признался Жене в любви. Женю этот звездопад пугал, словно она предчувствовала несчастье, понимая, к чему могут привести разногласия художника с обожаемой ею старшей сестрой, которая словно бы восполняет место отсутствующего в доме мужчины, перед которым ближние должны отчитываться даже в делах сердечных. И пуант новеллы закономерен: дом с мезонином наутро после объяснения художника с Женей оказался каким-то безжизненным. В нем воцарился одинокий победитель, перед которым не будут стоять живым упреком обеспокоенная совсем не девичьей судьбой дочери ее мать и жизнерадостная сестра. Мечты художника развеялись в прах. Кто виноват?
Оригинальный художник охотно и широко использует эффект интертекстуальности в художественном творчестве. Для Чехова с его оригинальным персонажем этот эффект был жизненно необходимым. Разумеется, явление интертекстуальности может иметь место помимо сознательной установки автора произведения благодаря необъятному литературному контексту. Впрочем, не всегда можно с полной уверенностью утверждать, существует ли этот эффект эксплицитно или имплицитно, так сказать, без ведома автора.
Ольга Ивановна сама не понимает своего стремления знакомиться со знаменитыми людьми. В чем дело? Единичный человек, по Чехову, остро ощущает свою личностную несамодостаточность и стремится это ощущение минимизировать за счет причастности к людям незаурядным, к числу которых в известной мере относится и сама Ольга Ивановна. Но если Ольга Ивановна действительно Попрыгунья-Стрекоза, может быть, даже не совсем по своей воле, то доктор Осип Дымов, муж Ольги Ивановны, должен играть роль взыскательного Муравья. Что же побуждает его быть идеальным мужем, прощать своей жене самые предосудительные ее поступки? По-видимому, опасение потерять своего кумира. Человеку нужно к кому-то прислониться, человеку свойственно боготворить кумиров. И Ольга Ивановна обещает умирающему мужу, который жил в ином, чуждом ей мире, а потому не был опознан ею как кумир, быть верной женой, потому что, оказывается, он тоже был кумиром.
Жил Яков для тела, а не для души, безбожно путал плотское с духовным, и потому в его голове царил хаос: жизнь представлялась ему сплошь убыточной, потому что плотские интересы человека никогда не насыщают. Такова их сущность. Следовательно, безубыточна только смерть, примеры чему видел он постоянно, изготавливая гробы для равнодушных к земным благам мертвецов. И только когда большое тело Якова стало распадаться, душа получила свободу, заявила о себе в полный голос, излившись в пронзительной жалобе на свое долгое заточение. И эта мелодия, подаренная флейтисту Ротшильду Яковом Бронзой вместе со скрипкой, в исполнении Ротшильда, который умудрялся жалобно исполнять даже чуть ли не плясовые вещи, стала любимой у всех мещан и чиновников города. И понять их нетрудно: в каждом из них живет Яков Бронза.
Таким образом, драматический план в пьесах Чехова может быть квалифицирован как таковой только на основе речевой его формы. В пьесах Чехова он отражает лишь одну из сторон личного бытия человека — динамику его внутреннего мира. Он словно пародирует так называемые классические драмы, хотя таких намерений у Чехова не было. У Чехова драматический план подобен хору в античной драме, ведь человек не безучастен к событиям личного своего бытия, хотя над самим его процессом он не властен, и чеховские персонажи разрозненно и эмоционально комментируют поступательное его движение.
Реальный человек существует в реальном мире. Это — аксиома. Реальный человек в мире художественном — это уже теорема, которую Чехов-художник доказывал на протяжении своего творчества, обосновывая художественными средствами сам феномен реального человека.
Поступательное движение русского реализма требовало радикальной, новаторской смены художественной парадигмы, если учитывать авторитет классического реализма. Чехов кардинально раздвинул границы реализма в художественной литературе — за счет изображения реального человека в реальном мире, следовательно, исчерпал творческие, поступательные его возможности в этом направлении, о чем в свое время заявлял Максим Горький. Дальнейшее движение реализма могло осуществляться только за счет внутренних резервов творцов-художников. Творчество Чехова стало своеобразным, исторически обусловленным продолжением классического реализма, если понимать под классическим реализмом реалистический художественный дискурс. Своеобразным в том отношении, что Чехов упразднил в своем творчестве литературного человека. Автор — персонаж — читатель одинаково эквивалентны реальному человеку в той его трактовке, которую мы проследили на протяжении творчества этого писателя. Реализм Чехова — реализм постклассический.
ПОСЛЕДНИЙ РЕАЛИСТ
Несколько слов о статье Эдгарда Афанасьева
До XIX века литература редуцировала человека к его характеристическим свойствам. В XIX она смогла взять человека как целое. Это произошло потому, что социум оказался способен к рефлексии, то есть смог себя увидеть как целое, а человека и его деятельность — как момент этого целого. И литература предприняла попытку взять человека и социум во всей их сложности с минимальной редукцией к образцам.
Но фигура писателя все равно возвышалась над действительностью. Не потому что он был (или хотел быть) лучше и умнее своих современников — на это писатель уже не претендовал, а потому что именно дистанцированность литературы создавала зазор объективности, а это положение — над.
Эдгард Афанасьев полагает, что и в XIX веке писатель в русской классической литературе сохранил учительскую позицию и описывал человека в модусе долженствования, то есть оставлял за собой право так или иначе решать, кто прав, кто виноват, как надо, а как не должно. Всегда ли эта позиция была учительской? Я не уверен. Но вот дистанция обзора осталась, и у Гоголя, и у Толстого, и у Достоевского, по-разному с разными правами и последствиями, но осталась.
Афанасьев приводит много примеров чеховских произведений, где такой конфликт является главным. Я возьму примеры, которые автор статьи не рассматривает. Интересно проверить, как работает такая объяснительная схема.
Статья Афанасьева, несмотря на большой объем, написана сжато, даже тезисно. Афанасьев практически не цитирует Чехова. Если бы он подтверждал свои рассуждения подробными цитатами, размер статьи вырос бы по крайней мере вдвое. Сжатость изложения приводит к некоторой трудности чтения — читатель должен достаточно хорошо знать чеховское творчество. Но эта сжатость будит мысль и заставляет сосредотачиваться, разворачивать и интерпретировать авторскую концепцию.
Конфликт автоописания героя и его социального положения позволяет Чехову убрать дистанцию — писатель не снаружи, а изнутри героя, потому что герой — тоже писатель, писатель собственной жизни, такой, как она, с его точки зрения, должна быть. Но и читатель тоже оказывается внутри текста, поскольку и читатель тоже переживает подобный конфликт. Этот конфликт оказывается своего рода инвариантом, который сохраняется не только от рассказа к рассказу, не только от пьесы к пьесе, но дальше — уже за пределами чеховского текста и даже за пределами собственно реализма в литературе.
Чтобы реализм был возможен, необходимо единство представления о социуме и действительности и писателя, и читателя, и героя. Чехов был, может быть, последним, кто мог отталкиваться от такого единства. Уже в модернизме этого нет. В эпоху постмодерна нет не только единства представления о настоящем, но и о времени и истории. А чеховские пьесы остаются на многих и многих сценических площадках.
Человек — узел в социальной сети, но его это положение не устраивает. Если бы было не так, наступила бы полная стагнация. Самоповтор. Но этого не случится, потому что человек стремится к свободе, сталкиваясь с драматическими коллизиями, совершая нелепые поступки, выставляя себя на посмешище, падая и поднимаясь… А значит, Чехова будут читать и ставить. И будут новые интерпретации его творчества. Статья Эдгарда Афанасьева — замечательный тому пример.
Владимир Губайловский
[1] Подробнее об этой теме см.: Афанасьев Э. С. Переводы с художественного. Ярославль, Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского, 2015, стр. 160 — 236.
ЧЕХОВ КАК МАСТЕР РЕАЛИСТИЧЕСКОГО РАССКАЗА
В рассказах его изображается русская жизнь конца XIX в. Перед читателем проходят представители всех классов и общественных групп России - от нищего до богача-аристократа, всех профессий - от извозчика до архиерея.
И во всех случаях автор говорит только правду, которая нужна обществу.
КОМПОЗИЦИЯ РАССКАЗА
Перед Чеховым, автором рассказов, стояла труднейшая задача - немногими словами сказать о чеховского рассказа многом на нескольких страницах. Весь его писательский метод является блестящим примером разрешения этой литературной задачи.
Очень важную роль в рассказе Чехова играет диалог. Он, собственно, и движет действие.
При всей кажущейся безыскусственности сжатого рассказа Чехов умеет его сделать интересным и захватить внимание читателя. Он умеет подметить коварные случайности жизни. Поэтому часто рассказы его поражают своей неожиданной развязкой.
Все указанные особенности композиции рассказа Чехова были выражением его основного творческого принципа - принципа максимальной экономии художественных средств. Ту же задачу автор разрешал и в языке рассказа.
Степь
Антон Чехов 1888
Дуэль
Антон Чехов 1892
Студент
Антон Чехов 1894
Скрипка Ротшильда
Антон Чехов 1894
Дом с мезонином
Антон Чехов 1896
Мужики
Антон Чехов 1897
Лакей московской гостиницы заболевает и вынужден вернуться с семьёй в родную деревню Жуково — к большой, тёмной, неприветливой родне, в мир нищеты и пьянства; любовь и дружба так же далеки от быта жуковских крестьян, как и сама Москва. Несмотря на то что здесь показаны обыденные деревенские происшествия, слаженной системы типов в повести нет: в персонажах, в их отношениях, в деталях много случайного, хотя и не из ряда вон выходящего. Колебания этих случайностей дают новый, усиленный реалистический эффект. Повесть подверглась цензуре и вызвала горячие споры между теми, кто приветствовал её правдивость (и видел в ней критику народнического идеализма), и теми, кто считал её поклёпом на народ (в числе таких критиков был любивший Чехова Лев Толстой).
Ионыч
Антон Чехов 1898
Человек в футляре
Антон Чехов 1898
Крыжовник
Антон Чехов 1898
Дама с собачкой
Антон Чехов 1899
В просто устроенном рассказе о любви двух несвободных людей — он женат, она замужем — едва ли не выразительнее всего звучит та щемящая интонация, которая отличает многие поздние произведения Чехова. Ситуация несвободы неразрешима, хотя, кажется, разрешение вот-вот будет найдено. На ощущение безвыходности работает множество деталей, замедляющих действие.
В овраге
Антон Чехов 1900
Архиерей
Антон Чехов 1902
Заслоненный на время титаническими фигурами Достоевского и Льва Толстого, скромный Антон Павлович Чехов (1860-1904) сегодня снова приковывает к себе наше внимание. Нисколько не умаляя значения Толстого, Достоевского, Гончарова и Тургенева, заметим, что положение Чехова в нашей литературе поистине уникально. Ведь он пришел в нее после всех этих титанов и, в сущности, был одинок, как бы отделен от них, и даже от стоявшего рядом Толстого, неким пространством. Эта дистанция была для писателя весьма ощутимой реальностью. Потом это повторилось с Горьким, Буниным, Куприным, писателями-символистами. Никто не мог протянуть Чехову руку, понять, помочь в его уединенной литературной работе. Поэтому пришлось ему самому стать целой литературой, чтобы в новую историческую эпоху быть достойным наследником великих писателей — творцов русского классического реализма.
Рассказы Чехова вошли во все школьные программы и хрестоматии. Но их простота – кажущаяся, лишь медленное внимательное чтение и сопоставление этих немудреных и забавных, на первый взгляд, историй позволяют ощутить их скрытую глубину и тревожную правду.
И тут выясняется, что этот жалкий трус и фискал-доносчик – страшный тиран, он давит на других, передает им свой страх и мнительность, порождает в гимназии и городе атмосферу взаимного недоверия, слежки, наветов и сплетен. Беликов создает себе подобных, душит любую инициативу, смелую мысль, вольный поступок; поддавшихся его настойчивому нытью и запугиваниям людей постепенно опутывает тина провинциальных мелочей и фарисейских запретов. С ним вынуждено считаться и весьма ленивое, равнодушное к просвещению народа местное начальство.
И мечта, и ее воплощение, и само счастье чиновника мелки, самодовольны и уродливы в силу несовершенства общества и человека. И это низведение волшебной романтической мечты, чаемого счастья до грядок и кустов своего личного огорода особенно потрясает на фоне являющихся в начале чеховского рассказа картин русской природы, бескрайних просторов великой страны. Воплотив свою мечту в жизнь, человек стал не лучше, а хуже, он чудовищно глух, равнодушен к чужому несчастью, болезням, страданиям, нищете, ему достаточно есть, давясь, кислый жесткий крыжовник из своего сада. Извращено само понятие мечты и счастья. И к этому жалкому самодовольству чиновник шел десятилетиями, ждал, мечтал, обкрадывал себя и других – вместо того, чтобы просто и жадно жить, любить, страдать, творить добро. Потеряна, опошлена жизнь, загублена целая судьба, счастье слепо, мечта мелка.
Это обыкновенная история, произошла она в обыкновенном губернском городе с рядовым земским врачом Дмитрием Ионовичем Старцевым. И ничего необычного в этой истории нет, а между тем сквозь нее просвечивают грусть, ощущение неудавшейся жизни, несбывшихся надежд, жалость к постепенно опустившемуся, забывшему себя прежнего, свою молодость и любовь человеку. Сатира тут мало чем может помочь и выглядит не совсем уместной. Кому и кого за все это скучное действо бичевать? Ведь жизнь не удалась не только у Ионыча, но и у всего города, у его знакомых, больных, у семьи Туркиных и его кучера Пантелеймона.
Земский врач – это низшая, плохо оплачиваемая, рабочая должность в деревенской больнице, и важна чисто чеховская значимая деталь – в начале рассказа молодой доктор идет в город развлечься и за покупками пешком, у него нет еще лошадей. А повседневный труд его тяжел, и некогда даже прочесть новые книги и статьи по медицине. Старцев – единственный врач в своем округе, кроме него в маленькой бедной больнице только фельдшер да санитары, его все время вызывают к больным, он должен делать сам все операции. Но он идет весело в город за счастьем и культурой, поет романсы, он молод и полон надежд, ему кажется, что будущее принадлежит таким, как он, интеллигентным и честным труженикам.
В городе доктора ожидала встреча со всем известной талантливой семьей дворян Туркиных. Это богатые помещики, но в своей усадьбе они не живут, а держат в городском своем доме что-то вроде культурного местного салона. Так что они уже интеллигенция. Все Туркины обладают разнообразными, друг друга дополняющими талантами. Отец – душа общества, штатный городской остроумец и оратор. Мать усердно пишет большие романы. Дочь красива и энергично играет на рояле. Здесь молодой доктор Старцев и хочет обрести культурную опору, интеллигентную среду и даже любовь. Как сельский врач, он очень рассчитывает на город как культурный центр, на местную интеллигенцию, на клуб, библиотеку, концерты, гастроли театров.
Никакой морали, никаких поучений, указующей идеи и, тем более, осуждения Ионыча здесь нет, Чехов не сатирик, не идеолог и не учитель жизни. В его рассказе чувство неудачи, поражения развивается волнами (огонек вспыхнул, стал угасать, потом опять затеплился и, наконец, потух) и через личную судьбу доктора показывает общую картину русской жизни, выражает общее ее настроение. Здесь глубокие грусть и разочарование, крушение интеллигентских иллюзий неожиданно соединяются со скрытой в подтексте чеховского рассказа верой в человека, его лучшее будущее.
ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ
Повесть.
Рассказ.
Психологизм.
Юмор.
Комизм.
Лирическая проза.
Подтекст.
Сюжет.
Интрига.
ДОКЛАДЫ И РЕФЕРАТЫ
Читайте также: