Расстрел на марсовом поле кратко

Обновлено: 04.07.2024

Пока эти люди, исключительно политики, следя, каждый по своему разумению, за ходом революции, мужественно хотели остановить ее там, где останавливались их взгляды, революция продолжала свой путь. Ее идея была слишком велика, чтобы уместиться в голове одного публичного человека.

Независимо от национальных собраний, она создала себе два рычага, еще более могучих и страшных, предназначенных для того, чтобы шевелить и встряхивать этих политиков, если бы они вздумали остановиться, когда она хотела продолжать свой ход. Такими рычагами стали печать и клубы. Они относились к легальным собраниям как чистый воздух относится к спертому.

В течение полувека перед революцией печать оставалась громким и звучным эхом мысли мудрецов и реформаторов. Как только разразилась революция, печать сделалась бурным и циничным отголоском народных страстей. Книг более не издавалось, для этого не было времени; пресса выходила сначала в виде брошюр, а потом во множестве летучих листков, которые, распространяясь по низкой цене или даже бесплатно, призывали толпу к чтению и обсуждению.

Бриссо, Кондорсе, Карра, Лакло – все эти люди побуждали народ идти дальше пределов, которые Барнав ставил событию 21 июня. Статьи порождали предложения, за предложениями следовали петиции, за петициями – уличные волнения.

Народ, у которого вся политика состоит в чувстве, ничего не понимал в отвлеченных суждениях государственных людей Собрания, из уважения к королевскому сану навязывающих ему беглого короля. Умеренность Барнава и Ламетов в глазах народа стала сообщничеством. Во время всех народных сборищ слышались крики об измене. Декрет Собрания послужил сигналом возрастающего брожения, которое с 13 июля выразилось в проклятиях и угрозах. Массы рабочих, выйдя из мастерских, наполнили городские площади и требовали от муниципальных властей хлеба; чтобы их успокоить, община решила выдать им продовольственные и денежные субсидии. Байи, мэр Парижа, открыл для них временные работы, люди ненадолго отвлеклись, но очень скоро забросили работу, привлекаемые шумом и криками о голоде.

Следующий день был потерян для восстания в распрях между клубами относительно формы петиции. Между тем Собрание со вниманием, Байи с готовностью, а Лафайет с решимостью наблюдали за подавлением волнений. Шестнадцатого июля Собрание пригласило к себе муниципальные власти и министров, возложив на них ответственность за общественный порядок, затем составили текст обращения к французам, чтобы объединить их вокруг конституции. Вечером Байи распорядился опубликовать прокламацию против агитаторов. Якобинцы, находясь в нерешительности, сами постановили подчиниться распоряжениям Собрания.

Семнадцатого числа рано утром народ начал собираться на Марсовом поле и окружать Алтарь Отечества, воздвигнутый посреди площади Федерации. Странный случай открыл собой череду убийств, совершившихся в этот день. Когда толпа возбуждена, все служит ей поводом к преступлению. Молодой живописец, который раньше времени, назначенного Собранием, списывал патриотические надписи, сделанные на боках Алтаря, услышал под своими ногами легкий шум. Взглянув внимательнее, он с изумлением увидел острие бурава, которым люди, прятавшиеся под ступеньками Алтаря, пробивали доски пьедестала. Художник побежал к первому же военному посту. Солдаты последовали за ним. Приподняв одну из ступенек, нашли двух инвалидов, которые ночью забрались под Алтарь без всякого дурного намерения, как сами сознались, кроме детского и неуместного любопытства. Немедленно распространилась молва, что под Алтарь подведены мины, чтобы взорвать народ, а подле заговорщиков найден бочонок с порохом, что инвалиды, захваченные среди приготовлений к преступлению, – это наемники аристократии, что они сознались в своем роковом намерении и им обещали награду в случае успеха злодейства. Инвалидов допросили. Как только последние вышли из караульного помещения, толпа бросилась на них, отбила у конвоя – и через минуту оба были убиты, а их головы на концах пик понесли по окрестностям Пале-Рояля.

Известие об этом убийстве, распространившееся по городу, вызвало разнородные чувства, в зависимости от того, кто видел в этом деле преступление народа, а кто – преступление его врагов. Истина обнаружилась позже. Волнение увеличилось от негодования одних и от подозрений других. Байи послал на Марсово поле трех комиссаров с батальоном. Другие комиссары обходили кварталы столицы, читая народу прокламацию правительства и воззвание Национального собрания. Площадь Бастилии была занята национальной гвардией и патриотическими обществами.

Камилл Демулен оправдывал отсутствие на Марсовом поле Дантона, свое и Фрерона тем, что Дантон скрылся в доме своего тестя, в Фонтенуа, где был окружен шайкой шпионов Лафайета; Фрерон, проходя по Новому мосту, оказался сбит с ног и ранен четырнадцатью наемными бандитами; наконец, сам Камилл, обреченный на смерть от кинжала, избежал ее только по причине ошибочного описания его примет.

Между тем толпа начала прибывать на Марсово поле через все входы. Люди выглядели взволнованно, но не угрожающе. Национальная гвардия, все батальоны которой были поставлены на ноги Лафайетом, находилась под ружьем. Один из отрядов, прибывший утром на Марсово поле с пушками, удалился по набережным, потому что не хотели раздражать народ без надобности.

Эту петицию выложили на Алтарь Отечества, и листы покрылись четырьмя тысячами подписей.

Эта петиция, до сих пор находящаяся в архиве муниципалитета, хранит на себе отпечаток руки народа. В ней уже кое-где попадаются зловещие имена, которые в первый раз выходят из неизвестности и становятся знаками своего времени.

Муниципальное управление в два часа получило известие об убийствах, совершенных на Марсовом поле, и об оскорблениях, нанесенных национальной гвардии, которую послали рассеять сборище. Самого Лафайета задело несколькими камнями, брошенными из толпы. Носился даже слух, что человек в форме гвардейца выстрелил в него из пистолета, что этот человек, арестованный конвоем генерала и приведенный к нему, был им великодушно прощен: этот слух бросил геройский свет на Лафайета и воодушевил новым жаром преданную ему национальную гвардию.

Жан Сильвен Байи, мэр Парижа

Узнав об этом, Байи больше не колебался провозгласить военное положение и развернуть красное знамя – последний аргумент против восстания. Со своей стороны восставшие, встревоженные при виде красного знамени, которое развевается в окнах ратуши, послали в муниципалитет двенадцать депутатов. Эти депутаты добрались до приемного зала, пройдя через лес штыков и требуя освобождения и выдачи трех арестованных граждан. Их не слушали. Тогда приняли решение сражаться. Мэр и муниципальный совет со словами угроз сходят с лестницы ратуши. Вся площадь заполнена национальными гвардейцами и буржуазией. При виде Байи с красным знаменем впереди крик энтузиазма вырывается из множества глоток. Национальные гвардейцы внезапно поднимают свои ружья и начинают стучать прикладами о мостовую. Народная сила, возбужденная негодованием против клубов, выразилась в одном из тех нервных потрясений, которые охватывают как отдельных лиц, так и целые собрания. Общественное настроение было возбуждено. Удар мог прийти с любой стороны.

Лафайет, Байи, муниципальные власти пошли по улицам с красным знаменем впереди, в сопровождении 10 000 национальных гвардейцев; батальоны гренадеров составляли авангард этой армии. Громадная толпа народа, по естественному влечению, следовала за волнами штыков, которые медленно направлялись к Марсову полю. Во время этого шествия другая народная толпа, собравшись с утра около Алтаря Отечества, продолжала мирно подписывать петицию. Она знала, что войско будет собрано, но не верила в возможность насилия. Красное знамя в ее глазах стало только новым законом, к которому следует относиться с тем же презрением, что и к прежним.

Маркиз Лафайет. Портрет 1791

Марсово поле вмиг опустело; на нем остались только трупы женщин и детей да несколько храбрецов, которые, стоя на ступеньках Алтаря Отечества под пушечными выстрелами, собирали и делили между собой листы петиции, стараясь спасти эти драгоценные свидетельства воли народа, а возможно, и кровавый залог будущего народного мщения. Колонны национальной гвардии и кавалерия преследовали беглецов некоторое время и взяли в плен несколько сот человек. Со стороны национальной гвардии никто не погиб; истинное число жертв со стороны народа осталось неизвестным. В течение ночи площадь очистили от трупов; Сена унесла их в океан.

Вы здесь:
Альфонс Ламартин – История жирондистов, том 1
Расстрел на Марсовом поле 17 июля 1791

Прежде всего, естественно, "возбухнули" радикалы - Клуб кордельеров во главе с Дантоном и Пьером Гаспаром Шометтом (политическим экстремистом, стоявшим за "крайние меры революционного насилия"). Они требовали сделать Францию республикой, ибо монархия себя "дискредитировала" - смотрите, король хотел сбежать и возглавить эмигрантов для "крестового похода"!

Шометт

В другом революционном клубе, Якобинском, произошел раскол. Радикалы во главе с крупным ученым и ярым республиканцем Мари Жаном Антуаном Николя де КаритА де Кондорсе, а также Жаком-Пьером Бриссо, будущими вождями будущих "жирондистов", призывали к установлению республики. Умеренные, во главе с Антуаном Пьером Жозефом Мари Барнавом, Адриеном Жаном-Франсуа Дюпором и Александром Теодором ВиктОром де Ламетом, оставаясь приверженцами конституционной монархии, вообще вышли из клуба и основали свой ~~с преферансом и кокотками~~ - Клуб фейянов. На стороне последних оставались и представители официальной власти - мэр Парижа Жан Сильвен Байи и командующий Национальной гвардией Жильбер де Ля Файет.

Республиканцы решили "обратиться к народу" - 16 июля 1791 года "кордельеры" призвали "всех честных граждан" собраться на Марсовом поле и подписать петицию к Учредительному собранию с требованием упразднения монархии. "Якобинцы" сперва примкнули к этой инициативе, но потом, сославшись на то, что собрание уже обсуждает некий "декрет о бегстве короля", отозвали призыв к своим сторонникам идти на Марсово поле. Есть версия, что верхушка "якобинцев" знала о планах властей и попросту струсила.

Но 17 июля 1791 года и без них на Марсовом поле собралось большое количество народа - под петицией подписались около 6000 человек (но ни Дантон, ни Робеспьер, ни Бриссо, как и все прочие известные "якобинцы", своих автографов так и не оставили). Среди них, вкупе со "скриптумами" Эбера, Шометта и других "кордельеров", стояла и подпись Франсуа Анрио - доказательство того, что таможеник" участвовал в этом событии.

Расстрел на Марсовом поле

Закончилось всё сие довольно печально - по распоряжению Учредительного собрания на Марсово поле стянулись батальоны Национальной гвардии, мэр Байи отдал приказ стрелять (вывесил "красный флаг"), и "гвардейцы" во главе с Ля Файетом открыли огонь по толпе. 50 человек было убито, около 100 ранены, многие "левые" политики "подались в бега" или были арестованы - впрочем, ненадолго, ибо "события стремительно развивались". Происшествие получило "в анналах" название "Расстрел ("фузийяда") на Марсовом поле".

С Анрио же всё довольно интересно, но запутанно. Его подпись, вроде бы, говорит о том, что Франсуа был среди манифестантов. Но поскольку он состоял в батальоне Национальной гвардии секции Ботанического сада, то "есть вероятность" того, что он мог оказаться и "по ту сторону" - а подпись мог поставить накануне, когда петицию составляли в Клубе кордельеров.

Резня на Марсовом поле - событие 17 июля 1791 года в Париже, связанное с неудачным побегом Людовика XVI из Франции. Толпа противников монархии, во многом вдохновленная радикальными политическими клубами, особенно кордельерами , собралась на Марсовом поле, чтобы подписать антиславянскую петицию, в которой они были обстреляны войсками Национальной гвардии, ранее заброшенными камнями сборщиками.

Неудачный побег Людовика XVI из страны означал, что король потерял то, что осталось от доверия жителей Парижа, участвовавших в революции . Хотя Учредительное собрание пыталось защитить власть монарха, официально поддерживая версию о попытке похищения, санкюлоты и радикальные революционные клубы все более открыто провозглашали идею свержения королевского правления. 15 июля 1791 года Ходерлос де Лакло представил проект петиции против проведения Учредительного собрания в клубе кордельеров , которая не только формально не признавала бегство короля, но и не принимала против него никаких последствий в связи с этим. такое поведение. Текст Лакло де-факто осуждал повиновение правителя, хотя он по-прежнему находился на престоле. Клуб раскройщиков с энтузиазмом принял проект и решил как можно скорее приступить к сбору подписей. Якобинцы были настроены более скептически, но в итоге инициативу поддержали.

Резня прежде всего подорвала авторитет и популярность Лафайета и Байи; особенно последний с тех пор ассоциировался в общественном сознании главным образом с ответственностью за выстрелы в толпу и по этой причине был казнен в ноябре 1793 года. В отличие от инициаторов введения чрезвычайного положения, мероприятие еще больше увеличило популярность радикальные клубы и заставили многих санкюлотов поверить в необходимость решительных действий против жестокости оппонента. С другой стороны, многие активисты клубов, в том числе самые известные Максимилиан Робеспьер и Жорж Дантон , на некоторое время (от нескольких недель до нескольких месяцев) покинули Париж, опасаясь дальнейших репрессий, или скрылись.

Народные гулянья на Масленицу в 19 веке. Марсово поле

С Марсова поля открывается вид на собор Спас на крови.

. и на Михайловский замок

Парад 6 октября 1831 года на Царицыном лугу. Рис. Г.Г. Чернецов

Парад 6 октября 1831 года (фрагмент).
Русских классиков узнать легко - Пушкин, Крылов, Жуковский, Гнедич

Парад 6 октября 1831 года (фрагмент)

Говорили, что на этом месте бесследно пропадают люди. В те времена прохожие рассказывали, как ночами со стороны Марсова поля доносится могильный холод, трупный запах и странный необъяснимый шум. Появлялись истории, что всякий, кто подойдет ночью к Марсовому полю или сгинет без вести, или сойдет с ума.