Рациональность и вера кратко

Обновлено: 04.07.2024

Однако может ли собственно религиозная вера быть разумной в таком же смысле? Если да, то выдвинутое выше возражение — что вера в нашей ее трактовке слишком уж похожа на обыкновенный разум — вовсе не будет возражением. Сам вопрос, однако, остается трудным; ответ же отчасти зависит именно от того, что же это, по нашему мнению, означает — иметь разумные основания для религиозной веры?

Согласно некоторым философам, убеждение разумно лишь в том случае, если можно видеть, что сопоставление наличных данных явно свидетельствует в его пользу. Если это верно, то рациональность религиозного убеждения (как и любого другого) зависит в конечном счете от силы аргументов, которые мы можем представить для его обоснования. Если мы способны доказать (пусть не другим, а хотя бы самим себе), что наш собственный опыт или определенные факты, относящиеся к миру вне нас, очевидным образом подтверждают наши религиозные убеждения и, кроме того, что никакие доступные нам контрдоводы не могут перевесить имеющиеся у нас положительные свидетельства, то наше убеждение разумно. В противном случае — нет. Назовем эту позицию эвиденциализмом.

Другие философы, однако, с этим не соглашаются, полагая, что религиозные убеждения не зависят от нашей способности представить подтверждающие их доводы. Убеждение, говорят они, является разумным (в самом общем смысле) до тех пор, пока выполняются следующие два условия: (а) оно порождается надежными [reliable], правильно функционирующими познавательными способностями, и (б) лицо, которое придерживается данного убеждения, не считает или не имеет бесспорных причин считать это убеждение неразумным. Назовем эту позицию релиабилизмом [reliabilism]. Конечно, убеждения, возникшие при отсутствии каких–либо аргументов в их пользу, порой являются неосновательными либо свидетельствуют о расстройстве познавательных способностей. К примеру, психически нормальным присяжным заседателям требуются доказательства и факты, чтобы прийти к основательному убеждению о виновности или невиновности подсудимого в деле об убийстве, и человеческие существа с правильно функционирующими умственными способностями в силах это понять. А потому человек, склонный составлять в подобных случаях собственное мнение при отсутствии доводов в его пользу, в лучшем случае не заслуживает доверия, а в худшем — просто нездоров. И все же у нас нет очевидных причин думать, что убеждения, возникшие при отсутствии доводов в их пользу, никогда не следует принимать всерьез или что они всегда говорят о расстройстве чьих–то умственных способностей. Таким образом, позиция релиабилиста (в отличие от эвиденциалиста) позволяет ему не соглашаться с тезисом, что религиозные убеждения могут быть рациональными лишь тогда, когда они опираются на аргументы.

Так кто же прав в этом споре, эвиденциалист или релиабилист? На наш взгляд, релиабилист крепче стоит на ногах, и в оставшейся части данного раздела мы попытаемся объяснить, почему.

Начнем с анализа мотивов, способных склонить нас в пользу эвиденциализма. Предположим, у вас есть убеждение — какое угодно убеждение, не являющееся самоочевидным в том смысле, в каком являются самоочевидными логические истины, — для обоснования которого вы не находите никаких доказательств. В таком случае вы не способны — совершенно не способны — объяснить, почему было бы разумно держаться данного убеждения. Но если это верно, то чем же ваше убеждение отличается от (абсолютно недоказуемого и неопровержимого) мнения, что на расстоянии ровно ста световых лет от нас есть маленькая планета, полностью населенная гномами? Последнее мнение явным образом нелепо. Но разве не оказывается таковым и ваше убеждение? Во всяком случае, решительно себе не представляя, чем его можно подтвердить, вы уже не способны указать, чем же эти два убеждения отличаются в этом смысле друг от друга. Но если это так, то, с вашей же точки зрения, эти два убеждения должны быть в равном положении относительно своей обоснованности: одно является правомерным лишь в том случае, если правомерно другое. Ясно, однако, что верить в планету гномов у вас нет никаких оснований, а следовательно, и другое, ваше, убеждение также оказывается ничем не оправданным.

Мы уже отметили, что некоторых убеждений — например, убеждения в надежности ваших познавательных способностей — можно разумным образом держаться и при отсутствии каких–либо оснований (они не являются даже самоочевидными). А значит, эвиденциалисту придется модифицировать свою трактовку того, как наши убеждения становятся обоснованными, — либо согласившись с этим мнением, либо объяснив нам, почему оно кажется истинным, даже будучи ложным. Но что бы ни сказал нам эвиденциалист о фундаментальных убеждениях, вроде убеждения в нормальном функционировании наших познавательных способностей, это совершенно неприложимо к убеждениям религиозным, ведь никто всерьез не думает, что религиозные убеждения им подобны. Иначе говоря, никто не считает, что мы разумным образом придерживаемся религиозных убеждений при отсутствии каких–либо оснований (даже свидетельств опыта).

А значит, никто в действительности не думает, что нам совершенно нечего сказать о том, почему для нас может быть вполне разумным иметь наши религиозные убеждения. Однако, согласно эвиденциалистам, любые объяснения разумности наших религиозных убеждений будут попросту недостаточными, пока мы не подкрепим их доказательствами. Причина того проста: говорить, что мы не располагаем доказательствами в пользу наших религиозных убеждений — это все равно что сказать, что мы не можем обосновать их утверждениями. В таком случае мы либо вовсе не имеем решительно никаких оснований держаться этих убеждений (с чем не согласится даже релиабилист), либо располагаем лишь опытными свидетельствами в их пользу. Но какого рода опытные данные могли бы мы иметь? Существуют данные восприятия, но, пожалуй, никто в наше время не имеет ничего похожего на непосредственные чувственные свидетельства, подтверждающие его религиозные убеждения. С другой стороны, есть опыт мистический — видения или иного рода сильнейшие переживания, в которых видят акты опытного постижения Бога. Бывают также более обычные и земные разновидности религиозного опыта: чувство божественного всепрощения, таинственное ощущение присутствия Бога в мире, внутренняя убежденность в том, что та или иная священная книга является боговдохновенной. Очень трудно, однако, доказать, что мы способны ясно сознавать, что подобные виды опыта явным образом подтверждают наши религиозные убеждения, а если мы не можем ясно сознавать, что они явным образом подтверждают наши религиозные убеждения, то нелегко понять, на каком основании могли бы мы сделать их фундаментом наших религиозных убеждений.

А теперь вообразим, что Линус имеет некий опыт, склоняющий его к вере в Великую Тыкву. Возможно, он чувствует в глубине своей души, как Великая Тыква говорит с ним и таким образом открывается именно ему, Линусу. Или он просто обнаруживает в себе не нуждающееся в каких–либо аргументах непоколебимое убеждение в том, что Великая Тыква существует и великотыквизм в основе своей истинен. Поможет ли это делу? Большинство из нас ответит отрицательно. Пожалуй даже, большинство из нас, получив эти дополнительные сведения о Линусе, посчитает, что дело совсем плохо. Каждый год Линус отказывается праздновать Хэллоуин и сидит, жалкий и продрогший, на грядке с тыквами, в чаянии пришествия Великой Тыквы, а теперь мы узнаем: все это потому, что он имеет явным образом необоснованное, но совершенно непоколебимое убеждение в том, что ему было дано особое откровение о существовании Великой Тыквы и о ее замыслах! Какое прискорбное умопомешательство! Такое поведение можно, пожалуй, простить ребенку, но взрослого человека, поступающего подобным образом, следует, по меньшей мере, предостеречь от столь явного игнорирования суровой реальности.

Заметьте, однако, что безумие убеждений Линуса заключается не просто в том, что он держится их на основании опыта. В конце концов, те убеждения, которые связаны с чувственным восприятием, также опираются на опыт, и это вполне нормально. Так в чем же здесь проблема? Проблема, как мы склонны полагать, состоит именно в том, что никто (и даже сам Линус) не способен усмотреть какую–либо связь между его опытом и истинностью его убеждения. У нас просто нет причин думать, что данный опыт свидетельствует о возможной истинности данного убеждения, а значит, нет причин думать, что данный опыт служит обоснованием данного убеждения.

Подобная аргументация, похоже, и склоняет нас всего более в пользу эвиденциализма. И в той мере, в какой находим мы ее убедительной, мы можем видеть в ней основания для того, чтобы предпочесть эвиденциализм релиабилизму. Ибо релиабилист вынужден думать, что убеждение Линуса может быть оправданным, даже если нет никаких оснований полагать, что его квазирелигиозный опыт свидетельствует о возможной истинности этого убеждения. Решающим аргументом в его оправдании является именно то, что убеждение Линуса возникает благодаря надежным, правильно функционирующим познавательным способностям. Здесь неважно, действительно ли у Линуса есть основания считать, что его способности функционируют нормально и что им можно доверять. Но если мы это допустим, то разве не сможем мы тогда объявить оправданным любое безумное мнение, какое только придет нам в голову? Угодно ли вам считать вашими настоящими родителями Человека–Паука и Чудо–Женщину? Нет проблем: лишь заставьте себя твердо уверовать в истинность этого убеждения, а затем провозгласите во всеуслышание, что оно было порождено правильно функционирующими и вполне надежными познавательными способностями. Это, конечно, глупость, а значит, если релиабилист вынужден утверждать, что обоснование истинности может происходить подобным образом, то тем хуже для релиабилиста.

Мысль о том, что религиозные убеждения, подобно убеждениям перцептуальным, могут быть оправданны на основании опыта, можно выразить, просто заявив, что религиозные убеждения (или определенного рода религиозные убеждения) являются в собственном смысле базисными[16]. Убеждение можно назвать базисным, если оно не основывается на каких–либо других убеждениях. Так, например, если вы, опираясь на ваш собственный чувственный опыт, полагаете, что в комнате находится слон, то ваше убеждение в том, что в комнате находится слон, является базисным. Базисные в собственном смысле— это просто те убеждения, которых вы придерживаетесь как базисных правомерно, или на разумных основаниях. Большинство из нас считает, что, скажем, убеждения, связанные с восприятием или с памятью, являются базисными в собственном смысле. С другой стороны, большинство из нас думает, что убеждения, касающиеся виновности или невиновности подсудимого, таковыми не являются. Если вы считаете, что подсудимый, которого до сегодняшнего дня вы ни разу ни видели, виновен, и если у вас нет ни малейших логических доказательств его вины, то ваше убеждение лишено всяких оснований. Убеждение в его виновности отнюдь не является базисным в собственном смысле. Таким образом, тезис, что определенные виды религиозных убеждений являются базисными в собственном смысле, означает всего лишь то, что их можно обосновать опытным путем. А значит, предложенная Алстоном аналогия с чувственным восприятием призвана доказать, что вера в Бога является базисной в собственном смысле.

Заметьте также следующее: утверждая, что религиозный опыт может служить оправданием религиозных убеждений, мы отнюдь не обязаны по этой причине утверждать, что религиозные убеждения всегда (или когда–либо) являются оправданными. Точно так же мы не обязаны говорить, что доказательная сила религиозного опыта совершенно неопровержима. Мы лишь говорим — и в этом вся суть, — что существуют, по крайней мере, prima facie причины думать, что религиозный опыт может служить оправданием для религиозных убеждений в том самом смысле, в каком чувственный опыт служит обоснованием убеждений, связанных с чувственным восприятием. В случае с восприятием релиабилист скажет, что убеждения, возникшие из чувственного опыта, являются оправданными, если и только если а) их формирование совместимо с надежным и правильным функционированием познавательных способностей — что, как мы полагаем, и имеет место в случае с нормальными человеческими существами, и б) мы не думаем и не имеем причин думать, что возникновение этих убеждений неразумно — чего, как мы полагаем, и не происходит в случае с нормальными человеческими существами. То же самое релиабилист скажет и об опыте религиозном. А значит, его оппоненту, желающему доказать, что религиозный опыт не может служить обоснованием для религиозных убеждений, придется доказать, либо что религиозные убеждения, возникшие на основе религиозного опыта, ненадежны или свидетельствуют о расстройстве познавательных способностей, либо у нас есть какая–то другая причина думать, что возникающие подобным образом убеждения иррациональны.

Но сделать это ему будет совсем непросто, и вот почему. Во–первых, как показал Уильям Алстон, чрезвычайно трудно найти такие основания для недоверия к религиозному опыту, которые в то же самое время не опровергали бы опыт чувственный[17]. Во–вторых, как показал Алвин Плантинга, характер христианского учения таков, что если оно истинно, то у нас появляются чрезвычайно веские причины считать религиозный опыт и надежным, и совместимым с правильным функционированием познавательных способностей (а может быть, даже и признаком этой правильности). А значит, оппоненту, желающему продемонстрировать, что религиозный опыт не может служить обоснованием для религиозных убеждений, придется, среди прочего, доказать ложность христианства.

• В оправданно, только если В1 оправданно, где В1 = убеждение в том, что В подтверждается основаниями, но.

• В1 оправданно, только если В2 оправданно, где В2 = убеждение в том, что В1 подтверждается основаниями, но.

• В2 оправданно, только если ВЗ оправданно, где ВЗ = убеждение в том, что В2 подтверждается основаниями, и так далее.

Разбор только что выдвинутого нами возражения приводит к мысли, что эвиденциализм требует от нас слишком многого. Если мы действительно думаем, что оправданным наше убеждение может быть лишь тогда, когда мы можем ясно усмотреть, что баланс аргументов за и против его подтверждает, то в таком случае у нас останется очень мало оправданных убеждений (если таковые будут вообще). Ибо мы либо столкнемся с необходимостью регресса в бесконечность, который невозможен, либо вынуждены будем согласиться, что правомерность всех наших несамоочевидных убеждений зависит в конечном счете от какого–то убеждения (вероятно, похожего на В2 или ВЗ выше), подтвержденность которого основаниями мы не способны ясно усмотреть и которое по этой причине само является необоснованным (во всяком случае, в свете эвиденциализма). Но ведь огромное множество наших убеждений, несомненно, являются обоснованными. А значит, эвиденциализм не может быть истинным.

В общем, кажется сомнительным, что для доказательства правомерности религиозных убеждений нам нужно приводить какие–либо аргументы в их пользу. Правильным же решением была бы здесь, по–видимому, позиция близкая к релиабилизму. Но даже если это так, то едва ли отсюда следует, что религиозное убеждение является оправданным для каждого. Ведь может обнаружиться, что у нас нет веских аргументов в подтверждение религиозного убеждения и что любые имеющиеся у нас опытные свидетельства в поддержку наших религиозных убеждений опровергаются другими известными нам фактами. Конечно, с теистическими верованиями, как мы показали выше, дело обстоит далеко не так плохо, как с верой в Великую Тыкву. Но это еще не означает, что доказательная сила религиозного опыта не может быть опровергнута ничем. И действительно, есть одно потенциальное опровержение, которое до сих пор мы оставляли без внимания, а именно факт широкого распространения религиозных разногласий. Этой проблемой мы и займемся в следующем разделе.

Анализ соотношения религиозной веры и рациональности, которые, несомненно, с одной стороны, материалистической, лежащей в основе классического естествознания, несовместимы друг с другом, а с другой стороны, философски-идеалистической и религиозно-мистической, могут иметь общие точки пересечения, приводит к идее о том, что способом разрешения данного противоречия является признание религии особой формой иррационализма. При этом, такой иррационализм не означает полное отсутствие неразумности, скорее это особая, также разумная форма мировоззрения, но основанная на не только на разуме, но и на интуиции.

Когда рассматриваются способы постижения мира, к которым относится в том числе и религиозный, то говорят об:

ориентировочно-познавательном;
ориентировочно-оценочном;
эмоционально-практическом;
эмоционально-рефлективном;
рационально-рефлективном;
научно-практическом.

В начале истории цивилизации доминировали эмоционально-практический и эмоционально-рефлективный способы освоения действительности. Эмоционально-практическое освоение означает освоение зоны обитания, защищаемой от врагов, служащей гарантией выживания, обеспечения жизни общины. В нем непосредственно отражалась действительность как сложная и конкретная, накопленная в памяти эмпирического опыта практическая деятельность, арсенал способов и средств прямого удовлетворения физиологических потребностей человека в различных повседневных ситуациях. Эмоционально-рефлективное отношение к миру появляется с момента достижения человеком определенного уровня - формирования человеческого разума и осознания целостности мира и своего места в нем. Итогами такого скачка в духовном развитии стали религия и философия.

Если философия была изначально рационалистической, то религия скорее тяготеет к иррационализму. Так, приемы духовного освоения, действительности в ней, отличаются скорее рациональным характером, чем иррациональным. Иррациональное, в наиболее общем контексте, представляется находящимся за гранями рассудка, алогичным и неинтеллектуальное, несоизмеримое с рациональным мышлением или даже противоречащим ему.

Готовые работы на аналогичную тему

Иррациональность присуща не только религии, но и другим формам и разновидностям общественного сознания. К историческим типам иррациональности относят:

Особая разумность религии

Разумность, но не рационализм, религии проявляется в нее нравственно-гуманистическом потенциале. Так, оказать помощь человеку – разумно, сделать добро – разумно.

Также вы противовес сухости рационалистического материализма, в религии вполне разумно с точки зрения удовлетворения экзистенциальных потребностей человека признается бессмертность души.

Может быть, таким образом Творец указывает на неправедность жизни большинства из нас. Ведь смерть во все времена была напоминанием человеку и о краткости земной жизни по сравнению с жизнью Небесной, и о ее особом смысле, ее значимости. Смерть не дает человеку забыть ту непреложную истину, что жизненный путь, начатый на земле, продолжиться и на небе, и там сменить его будет нельзя.

Вера и разум существуют в той или иной степени конфликта или совместимости. Рациональность основан на причина или же факты. Вера вера в вдохновение, открытие, или же орган власти. Слово Вера иногда относится к убеждению, которое придерживается без оснований или доказательств, убеждению, которое придерживается вопреки или против причина или же свидетельство, или это может относиться к убеждению, основанному на определенной степени доказательств.

Хотя слова Вера и вера иногда ошибочно объединяются [ нужна цитата ] и используются как синонимы, Вера правильно относится к определенному типу (или подмножеству) вера как определено выше.

Вообще говоря, есть две категории взглядов на отношения между верой и рациональностью:

считает, что правда должен определяться причина и фактический анализ, а не вера, догма, традиции или религиозное учение. считает, что вера необходима, и что убеждения могут поддерживаться без каких-либо доказательств или причин и даже в противоречии с доказательствами и разумом.

Содержание

Связь веры и разума

По крайней мере, со времен греческих философов отношения между верой и разумом горячо обсуждались. Платон утверждал, что знание - это просто память о вечном. Аристотель установить правила, по которым знание может быть обнаружено разумом.

Рационалисты отмечают, что многие люди придерживаются иррациональных убеждений по многим причинам. У иррациональных убеждений могут быть эволюционные причины - иррациональные убеждения могут увеличить нашу способность выживать и воспроизводиться. Или, согласно Ставка Паскаля, может быть, нам выгодно иметь веру, потому что вера может сулить бесконечные награды, в то время как награды разума многие считают конечными. Еще одну причину иррациональных убеждений, возможно, можно объяснить оперантной обусловленностью. Например, в одном исследовании Б. Ф. Скиннер в 1948 году голуби получали зерно через определенные промежутки времени независимо от их поведения. В результате у каждого голубя выработалась собственная идиосинкразическая реакция, которая стала ассоциироваться с последствиями получения зерна. [1]

Верующие в веру - например, те, кто верит, что спасение возможно только через веру - часто предполагают, что каждый придерживается убеждений, достигнутых верой, а не разумом. [2] Вера в то, что Вселенная является разумным местом и что наш разум позволяет нам делать правильные выводы о ней, - это вера, которой мы придерживаемся через веру. Рационалисты утверждают, что это произошло потому, что они наблюдали, как мир является последовательным и разумным, а не потому, что они верят в него.

Убеждения, которых придерживается "вера", можно увидеть существующими во многих отношениях с рациональностью:

Виды Римско-католической церкви

Святой Фома Аквинский, самое важное доктор католической церкви, был первым, кто написал полную трактовку отношений, различий и сходств между верой - интеллектуальное согласие [4] - и причина, [5] преимущественно в его Summa Theologica, De Veritate, и Summa contra Gentiles. [6]

В Совет Трентас катехизис- Римский катехизис, написанные во время католической церкви Контрреформация сражаться Протестантизм и Мартин Лютерантиметафизические тенденции. [7] [8]

Dei Filius был догматическая конституция из Первый Ватиканский собор на Римский католик Вера. Он был единогласно принят 24 апреля 1870 года и находился под влиянием философских концепций Иоганн Баптист Франзелин, который много писал на тему веры и рациональности. [9]

Поскольку Римско-католическая церковь не унижает разум, а, скорее, утверждает его правдивость и полезность, было много Католические ученые на протяжении веков.

Двадцатый век Томист философ Этьен Жильсон писал о вере и разуме [10] в его книге 1922 года Le Thomisme. [11] Его современник Жак Маритен написал об этом в своем Степени знаний. [12]

Fides et Ratio - энциклика, опубликованная Папой Иоанном Павлом II 14 сентября 1998 года. В ней говорится о взаимоотношениях между верой и разумом.

Папа Бенедикт XVI12 сентября 2006 г. Регенсбургская лекция был о вере и разуме.

Лютеранская эпистемология

Реформатская эпистемология

Вера как основная рациональность

Мнение о том, что вера лежит в основе всякой рациональности, гласит, что рациональность зависит от веры в плане ее согласованности. С этой точки зрения нет возможности всесторонне доказывать что мы действительно видим то, что мы видим, что то, что мы помним, действительно произошло или что законы логики и математики действительно реальны. Вместо этого все убеждения зависят от их согласованности Вера в наших чувствах, памяти и разуме, потому что основы рационализма не могут быть подтверждены доказательствами или разумом. Рационально вы не можете доказать, что все, что вы видите, реально, но вы можете доказать, что вы сами реальны, и рационалистическая вера будет заключаться в том, что вы можете верить в то, что мир непротиворечив, пока что-то не продемонстрирует несоответствие. Это отличается от веры, основанной на вере, когда вы считаете, что ваше мировоззрение непротиворечиво, независимо от того, какие несоответствия мир имеет вашим убеждениям.

Рационалистическая точка зрения

С рационалистической точки зрения остается возможность множественных рациональных объяснений. Например, рассматривая библейскую историю о потопе Ноя, человек, делающий рациональные определения вероятности событий, делает это путем интерпретации современных свидетельств. Два наблюдателя за этой историей могут дать разные правдоподобные объяснения жизни растений, конструкции лодки, видам, живущим в то время, и миграции после наводнения. Некоторые считают, что это означает, что человек не обязан выбирать между верой и разумом.

Евангелические взгляды

Еврейская философия

Поэтому представляется полезным провести терминологическое разграничение, прежде чем приступить к изложению основных положений, разумеется, в самом общем и предварительном порядке. Давайте начнем с понятия рациональности. Под рациональностью мы понимаем набор правил, норм и стандартов разума, как теоретических, например, в познании, так и практических, которые стандартизированы и нормализованы путем формулирования и применения относительно стабильных правил и стандартов, разделяемых определенным сообществом людей, например, ученых. В зависимости от того, рассматривать ли эти нормы и правила как некое универсальное абстрактное внекультурное и внеисторическое свойство или, напротив, подчеркивать социально-историческую культурную детерминированность и, следовательно, относительность норм, стандартов и правил, мы имеем дело либо с так называемым классическим европейским рационализмом, возникшим в Новое время, либо с различными моделями неклассического рационализма или неорационализма. В данной работе мы будем иметь дело в основном с рациональностью, понимаемой в классических терминах, в частности, с научной рациональностью как ее высшим достижением, хотя, конечно, некоторые подходы и идеи, сформулированные в попытках переосмысления и обоснования классического рационализма, также будут рассмотрены.

Теперь несколько предварительных замечаний о понятии религиозной веры. Первый. Обратимся к выяснению природы религиозной веры как эпистемологического феномена. Все остальные аспекты этой проблемы, а именно догматико-богословский, психологический, будут затронуты частично, но обязательно бегло и неполно. Во-вторых.

Развиваемое в статье понимание религиозной веры как эпистемологического феномена отличается от традиционной трактовки веры в ряде отношений, в то же время оно пытается сохранить все положительное, что в ней содержится.

Вера и религия

Часто предполагается, что вера является неотъемлемой частью религии и что она обязательно присутствует везде, где мы занимаемся религией. На самом деле, это далеко не так.

Наиболее характерные черты эпистемологии классического рационализма обусловлены особенностями научной практики того времени, то есть возникновением экспериментального естествознания. Понимание этих особенностей основывалось на некоторых общих философских представлениях о природе, человеке и природе знания. В частности, предполагалось, что в основе самого познавательного отношения лежит определенная соразмерность, сходство природы и познавательной мысли, их глубокое родство, которое не только делает возможным само познание, но и обеспечивает достоверность его результатов. Субъектом познания был не живой человек со всеми его особенностями и наклонностями, а абсолютный разум. Естественно, что приписываемые ей механизмы восприятия и мышления трактовались как абсолютные, универсальные и общезначимые, а познавательное отношение субъекта к объекту рассматривалось созерцательно. Декарт, например, сравнивает познание с лучами света: Как солнцу безразлично, что освещают его лучи, так и уму одинаково доступны все сферы бытия. 6 В целом, это чисто механическая картина. Безрезультатно: ведь солнце освещает только поверхность и не может проникнуть в теневые сферы. Хотя Декарт отдавал предпочтение разуму даже перед сомнением, он не ответил на фундаментальный вопрос: можно ли всю Вселенную выразить в mode mathematico? И если человеческий разум является достаточным инструментом для познания внешнего мира, то достаточно ли он хорош для познания самого себя и человеческого мира? Существуют ли тени в мире и в человеке, или все ясно и прозрачно? Как мы знаем, последующий опыт показал, что посредством ясного и определенного мышления достигается только ментальная, абстрактная уверенность, но не экзистенциальная надежность.

Метафизика

Религиозное познание

Тем более, что акт религиозного познания выступает, по сути, как акт откровения. «Откровение, — поясняет Семен Франк, — это везде, где нечто существующее (очевидно, живое и сознательное) раскрывает себя своей собственной деятельностью, как бы само собой, другому своим воздействием на него… В составе нашей жизни есть содержания или моменты, которые мы осознаем не как свое собственное происхождение, а как нечто, что извне, из другой сферы бытия, чем мы сами, иногда насильно проникает в наши глубины.

Религиозная реальность

Это в свою очередь означает, что, в отличие от классической парадигмы, человек в его субъективности здесь в принципе не исключен из акта познания, не мыслим.

Читайте дополнительные лекции:

Образовательный сайт для студентов и школьников

Читайте также: