Психоанализ лакана кратко и понятно
Обновлено: 04.07.2024
Человеческую психику, по Лакану, составляют явления реального, воображаемого и символического порядка (по аналогии с триадой фрейдовской первой топики).
Воображаемое есть индивидуальный вариант восприятия символического порядка, субъективное представление человека о мире и прежде всего о самом себе. Это то, что, по мнению Лакана, роднит человеческую психику с психикой животных, поведение которых регулируется целостными образами (гештальтами).
Но субъект является пленником не только своего зеркального образа. Еще до своего рождения человек попадает под влияние речевого поля других людей, которые выражают свое отношение к его появлению на свет и чего-то от него ждут. Эта речь других людей (по лакановской терминологии – речь Другого) и формирует символическое субъекта. Исходя из этого, символическое есть априорный социальный порядок, система языка и вообще любая семиотическая система.
Для маленького ребенка знакомство с миром и с речью Другого начинается с фрустрации первичного нарциссизма (то есть с невозможности поддерживать адекватное внутриутробное единство с материнским телом из-за неизбежных упущений самой совершенной матери). Повинуясь социокультурным условностям, не позволяющим современной женщине постоянно держать ребенка рядом со своим телом, мать время от времени покидает ребенка, который не может понять, почему это происходит. Разлуки с матерью кажутся ребенку капризом или жестокостью с ее стороны, пока он, с точки зрения Лакана, не овладеет речью и не узнает об анатомической разнице полов.
По мере того как растущий ребенок попадает в речевое поле Другого, он переживает еще одну травму – открытие факта смертности всех живущих. Человек, который желает, чтобы его желали, неизбежно сталкивается с нарциссической травмой собственной нежелательности, что вынуждает его перекраивать себя по чужой мерке и, соперничая с другими, ожидать признания Другого. По мысли Лакана, эти переживания неизбежно ведут к зависти, злобе, агрессии и смертельной обиде на мир и на самого себя.
Лакан заимствовал у французского лингвиста Ф. Соссюра и впоследствии значительно изменил формулу знака, используемого в лингвистике, – отношение между означающим и означаемым, между материальным компонентом знака и компонентом, который только обозначен, выступает лишь как намек и может отсутствовать вообще. У Соссюра эта формула выглядела как:
где S – означающее, a s – означаемое.
Для Лакана эта формула соответствовала формуле вытеснения: черта, разделяющая две части знака, является выражением барьера вытеснения. Следовательно, означаемое уподобляется вытесненному, всегда отсутствующему, ускользающему от обычного сознания и выражаемому при помощи означающего, которое отражает структурированность языка. Таким образом, символическое объективно и представлено в формах языка, в означающем, которое главенствует над означаемым – психическими содержаниями субъекта, его опытом. Однако Лакан подчеркивал отсутствие постоянной, устойчивой связи означаемого с означающим, так что символическое в его концепции нельзя строго определить, равно как и найти его точный смысл.
В таком случае целью психотерапии (которая обратна цели воспитания) становится разделение правды истинных желаний субъекта и навязанных ему идеалов, освобождение пациента от культурного (символического) порядка при неврозе или построение этого порядка заново при психозе. Поэтому процесс психотерапии он уподобил игре четырех игроков в бридж. За двух игроков играет психотерапевт (сознательного аналитика, дающего интерпретации, и смерть, молчаливо пытающуюся втянуть в игру пациента) и за двух – пациент (сознательного пациента, предъявляющего запросы, и Другого, представляющего собой бессознательное).
философ, психолог, психоаналитик
Триумфальное восхождение Лакана к психоаналитическому олимпу в послевоенные годы ознаменовало собой подъем всего французского (читай больше: европейского) психоанализа, его смерть ознаменовала фактически конец золотой эпохи.
Вводное замечание
Откроем начало второго семинара. Лакан говорит:
Другими словами, Лакан указывает на то, что человек — не равно субъект; более того, сознание — тоже не равно субъекту.
Может быть интересно
Возникает вопрос: что же с ними не так, с потребностями? Глядя на современного субъекта, мы думаем, что пределу его потребностей нет: он хочет и комфорта, и безопасности, он нуждается и в благополучии, и саморазвитии, жаждет и здоровья, и уважения — этот перечень бесконечный, как будто не понимая, что для достижения одной половины этого списка ему стоит пожертвовать другой. Но нехватка нам важна еще и потому, что выступает не только как фундаментальный принцип отношения индивида к бытию, но и как то, что порождает Желание .
Объект маленькое а
Другой: большой и маленький. Проблема признания
Связь, о которой мы говорили, длится не месяцы и даже не год — собственно, продолжается она всю жизнь, и болезненная невозможность выжить без другого длится всегда. Оказывается, что человек тесно связан и обязан собой — в прямом и переносном смысле — некоему другому существу, чье признание для него является не просто ценностью, а настоящей потребностью. Вновь обратимся к источнику вдохновения лакановской мысли — работам Кожева. Философ отмечает:
Следует, однако, понимать, что мы говорим о копии без оригинала, ведь, в сущности, Другой — это только место в моем бессознательном.
Символическое и Воображаемое
Сложность жизни человека в ее непредопределенности. То, от чего человек страдает, — это невозможность занять место в собственном существовании, в собственной экзистенции. Человеку вечно не хватает места в собственной жизни, и именно поэтому психоанализ так хорошо подходит тем, кто ощутил это странное гнетущее чувство: на кушетке аналитика речь идет только о том, что касается бытия анализанта, и ничего более. Но всё же какое место занимает человек или, вернее сказать, посредством чего?
Однако, для того чтобы занять место в мире, человек будет входить в пространство Символического.
Но — вновь парадокс — язык, которым я говорю, мне дарован Другим, и он мне не принадлежит (выходит, что и мое бессознательное не до конца мое). Индивид худо-бедно справляется с речью, выучиваясь, когда надо, а когда не надо говорить, но источник слов — язык — ему не подчинен. А так выходит, что и смыслы этих слов, вопреки общему мнению, субъекту неподконтрольны. Взамен этого мы можем сказать, что смыслы символов, в том числе меня самого, определены нашим бессознательным.
Смысл симптома
Но если бессознательное структурировано языком, то и его продукты или оно само оказываются также неким языком, посланием, адресованным Другому (так как являются проявлением желания), и потому симптом носит двойную роль: с одной стороны, это послание, которое о чем-то говорит и которое противостоит толкованию (так как мешает сопротивление), с другой стороны, это самое послание есть не что иное, как способ субъекта получить некое удовлетворение, частичное и причиняющее боль, но всё же удовлетворение. Есть и третья функция симптома, наименее очевидная, но важная: посредством него субъект вписывает себя (и свое желание) в логику социального. Там, где нет невротического симптома, мы видим психоз.
Выходит, что симптом как частный случай Желания служит способом преодоления нехватки, своеобразным ответом на нее: субъект страстно страдает. Жак Аллен Миллер по этому поводу говорил:
То есть речь идет о том, что симптомы субъекта для него значительно менее болезненны, чем та самая нехватка — бытия, смысла бытия и т. д.
Какие же существуют способы преодоления нехватки? Все они так или иначе подразумевают то или иное обхождение с Символическим, вернее, с его отдельным элементом — означающим. Лакан в одиннадцатом семинаре говорит нам:
Речь идет о том моменте, когда человек обучается не просто быть в языке, но и верно пользоваться им, точнее — верно и правильно в нем присутствовать, быть, экзистировать… Речь, разумеется, идет об Эдипе. И если у кого-либо всё еще остались сомнения насчет фигуры, к которой сейчас будет приковано наше внимание, то дадим себе подсказку, цитату самого Лакана:
Эдип и функции Отца
В сущности, что для Фрейда, что для Лакана Эдип является ключевым моментом в истории субъекта, определяющим его будущее существование. Именно от него зависит, как именно будет функционировать психика индивида, именно от него будет зависеть, как именно субъект будет распоряжаться собственным Желанием и нехваткой.
Однако по-настоящему новое, что открыл Лакан в Эдипе, было понимание того, что Фрейд несколько недооценил роль матери. Действительно, фигура матери долгое время оставалась в тени фрейдовских текстов. Однако ее участие в истории субъекта полностью свести на нет, лишь к объекту влечения, не представляется возможным. Вспомним, например, мать маленького Ганса или одну из наставниц Человека-волка — внимательно читая тексты вслед за Лаканом, мы понимаем, какую важную роль сыграли матери в эдипальной ситуации.
Реальное, психоз
Реальное — это третий регистр лакановской системы; в максимально общих словах, он является тем, что лежит в основе Символического и противостоит Воображаемому.
Заключение
Таковы, в максимально общих словах, психоаналитические взгляды Лакана. Для их описания был нарочно выбран именно такой, конспективный стиль повествования, который должен помочь дать хотя бы общее представление о сущности языка, на котором написаны работы Лакана. Конечно же, для всех интересующихся творчеством французского аналитика этот текст не будет исчерпывающим или достаточно полным. Однако, опираясь на него, можно обозначить некий путь, пройдя по которому, изучить лакановскую мысль может стать несколько проще. Кроме того, этот очерк посвящен именно теории и оставил вопросы клиники за своими пределами.
Ж. Лакан начинал как врач-психиатр, и защищенная им диссертация "О параноическом психозе и его отношениях к личности" (1932) относилась к области медицины. Затем круг его научных интересов значительно расширяется: он основательно изучает труды 3. Фрейда, увлекается философией Гегеля, проявляет интерес к социологии и искусству, особенно к сюрреализму С. Дали. К началу 1950-х гг. Лакан завершает разработку своей собственной концепции, основные идеи которой он изложил в программном докладе "Функция и поле речи и языка в психоанализе", прочитанном на первом конгрессе Французского психоаналитического общества (1953).
Свою концепцию Ж. Лакан разрабатывал под влиянием М. Хайдеггера, Ф. де Соссюра и К. Леви-Строса. Первый привлек его внимание философской проблематикой субъекта, истины и бытия. У второго он позаимствовал структурную теорию языка, в особенности понятия знака и системы, означающего и означаемого, а также диалектику отношений языка и речи, языка и мышления.
Вслед за Соссюром, который подчинял мышление языку, Лакан признает приоритет языка по отношению к бессознательному, что находит отражение в формуле: бессознательное организовано как язык. Поэтому функционирование каждого элемента бессознательного подчиняется принципу системности. Вместе с тем в понимании знака Лакан расходится с Соссюром, разрывая означаемое (содержание) и означающее (форма) и абсолютизируя последнее. Роль означающего при этом принадлежит бессознательному, которое, будучи языком, является синхронической структурой. Означаемым выступает речевой, дискурсивный процесс, воплощающий диахронию.
Из работ Леви-Строса Лакан берет понятие символического, а также толкование запрета инцеста и эдипова комплекса, пропуская их через призму собственного подхода и понимания.
Что касается фрейдовского психоанализа, то свои исследования Лакан подчиняет цели "буквального возврата к текстам Фрейда", не претендуя на их развитие или новое истолкование, ограничиваясь "ортодоксальным" прочтением. Лакан действительно опирается на фундаментальные фрейдовские категории бессознательного, сексуальности, вытеснения, замещения, импульса и т. д. Он восстанавливает определяющую роль либидо (энергии полового влечения), воплощающего творческое начало в человеческой деятельности. В отличие от неофрейдизма, отдающего предпочтение проблематике Я, Лакан ставит в центр своей концепции и исследований бессознательное, Оно, как это было у самого Фрейда.
Вместе с тем Лакан существенно переосмысливает почти все фрейдовские категории. Он разрабатывает новые понятия - символическое, воображаемое, реальное, - добавляя к ним некоторые логико-математические понятия - отрицание, матема. Вместо фрейдовской триады "Оно - Я - Сверх-Я" Лакан вводит свою триаду "символическое - воображаемое - реальное", расходясь с Фрейдом в понимании входящих в нее терминов. У Лакана на месте Оно оказывается реальное, роль Я выполняет воображаемое, а функцию сверх-Я - символическое. Как и многие представители неофрейдизма, Лакан освобождает фрейдовский психоанализ от биологизма, подводя под него лингвистическую основу. Он усиливает рациональный подход в объяснении бессознательного, стремится сделать его структурно упорядоченным.
В отличие от Фрейда, который в своих исследованиях сознательно избегал философии, Лакан придает психоанализу философское измерение, делая это в основном в свете немецкой философской традиции. Он стремится превратить психоанализ в строгую социальную и гуманитарную науку, опирающуюся на лингвистические и логико-математические понятия. Следует отметить, что эта задача во многом осталась невыполненной. В своих исследованиях Лакан допускает нестрогое, метафорическое использование понятий и терминов лингвистики, математики и других наук, вследствие чего некоторые его положения и выводы выглядят не вполне обоснованными и убедительными, а его концепция в целом оказывается непоследовательной и противоречивой.
Research assistat at Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences.
101000, Russia, g. Moscow, ul. Volkhonka, 14, of. 423
научный сотрудник, Институт Философии РАН
Kulagina-Yartseva Valentina Seogeevna
research assistant at Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences
Дата направления статьи в редакцию:
Дата публикации:
Аннотация: Лакан работал в довольно необычном для психиатра стиле. Он с самого начала намеревался играть ту роль, какую в разговоре играет бессознательное. Он не донимал пациента вопросами. Но если Лакан все же задавал их, то не с целью поставить диагноз, -- это он делал очень редко, -- в основном вопросы касались лечения. Они были попыткой расшифровать речь пациента, но не раскрывать сам шифр. И если при ответе на вопрос Лакан случайно раскрывал его, эта расшифровка оставалась такой же таинственной, одна тайна эхом отзывалась в другой. Стиль Лакана шёл вразрез с традицией больницы, однако он продолжал с уважением относиться к классической форме представления пациентов аудитории.
Ключевые слова: психология, психоанализ, Лакан, стиль работы, психозы, бред, теория Фрейда, воображаемое, реальное, символическое
Abstract: Lacan had a quite unusual style of work for a psychiatrist. From the very beginning he intended to play the role of the unconscious in conversation. He did not bother a patient by his questions. But if Lacan did ask questions, he did not try to make a diagnosis by his questions. His questions were mostly related to the process of psychotherapy. Those questions were an attempt to recode a patient's speech but did not discover the code itself. Even if Lacan accidentally discovered the code, it still remained a mysterious code. Lacan's style cut across with the hospital traditions but Lacan still treated the classical style of psychotherapy with much respect.
psychology, psychoanalysis, Lacan, work style, psychotic disorders, delusion, Freud's theory, imaginary, real, symbolic
Лакан как психиатр
Осенью 1960 г. я поступил в интернатуру в отделении профессора Жана Делея в больнице Святой Анны в Париже. Меня поразил как этот человек, так и само место.
К тому времени я прошел двухлетний курс в современном психиатрическом центре в Монреале, где врачей было почти столько же , сколько пациентов, и где отношения с руководством были довольно дружеские. Но оказаться в больнице Святой Анны означало проникнуть в другой мир: с обширными территориями, старинными зданиями, великим прошлым и сложной иерархией, больница скорее напоминала укреплённый город. В то время как в Монреале трудно было отличить по одежде пациента от доктора, в Святой Анне ошибиться, приняв одного за другого, было невозможно. Приходя каждое утро на работу, я облачался в темно-синий редингот, который ясно говорил каждому о моих обязанностях и моем месте в иерархии. Разумеется, пациенты носили больничную одежду.
Почему бы психоаналитику, если действительно сохранять аналогию, не пройти цепь идентификаций с каждым из действующих лиц этой сцены, которые, в свою очередь, избегая любой из этих идентификаций, будут эмиссарами этого письма, становясь, не отказываясь от себя, отказом от того или другого, того и другого, насколько возможно совершить невозможное? Потому что у идентификации всегда есть цель, telos . Таким образом, путем идентификации психоаналитика с Дюпеном, семинар добивается того, что письмо По – его дешифровка – возвращается к Лакану, отметая слишком герменевтическую интерпретацию Мари Бонапарт, которую Лакан, тем не менее, частично принял.
Даже тогда Лакан работал в довольно необычном для психиатра стиле. Он с самого начала, очевидно, намеревался играть ту роль, какую в разговоре играет бессознательное. Он не донимал пациента вопросами, чтобы нарушить молчание, но всем своим видом показывал, что знает: пациент может подумать, что ему не разрешают говорить. Но если Лакан все же задавал вопросы, то не с целью поставить диагноз, -- это он делал очень редко, -- в основном вопросы касались лечения. Они были попыткой расшифровать речь пациента, но не раскрывать сам шифр. И если при ответе на вопрос Лакан случайно раскрывал его, эта расшифровка оставалась такой же таинственной, одна тайна эхом отзывалась в другой. Стиль Лакана шёл вразрез с традицией больницы, и меня всегда удивляло, почему он продолжал с уважением относиться к классической форме представления пациентов аудитории, ведь он явно интересовался только тем, чему можно у них научиться, не принимая во внимание их статус – некоторые бы сказали – их достоинство. Поступая так, поддерживал ли он сегрегационный дискурс причины безумия или имел намерение уничтожить этот дискурс изнутри?
Работа Лакана с психозами отличалась чрезвычайно строгим подходом. Этот подход не был отражен в диагнозе или в отнесении случая пациента к какой-либо заранее определённой категории, но не терялся в самоидентификации, где роли психиатра и пациента взаимозаменяемы. Каждый понимал, что этот конкретный дискурс – который велся от имени психиатра или пациента (или места, где он проходил), даже если он был организован ради чего-то одного, - был дискурсом, который наилучшим образом решал, по крайней мере, в конкретной ситуации, экзистенциальный конфликт, в котором трансформируется желание или реконструируется реальность.
Следует внимательнее присмотреться к психозу, носящему имя Лакана, названному во имя Лакана, и к тому, как его рассматривал сам Лакан-психиатр.
Карло Вигано
Случай телеэротомании
Первый психиатр сразу определил, что у него бред, и прописал нейролептики, но после двух визитов С. отправился к другому психиатру. Второй оказался более внимательным и предположил, что письма С., вероятно, обсуждались среди коллег Б., но всё дело в том, что С. нездоров; доктор порекомендовал пациенту седативные препараты, и потом они регулярно встречались на протяжении нескольких месяцев. Психиатр выслушивал его теоретические умозаключения и, в свою очередь, рассказывал о своих увлечениях искусством, литературой и т. д.
В результате, С. пришёл к заключению, что психиатр не вполне нормален (и в самом деле, известно, что он алкоголик).
Уже во время нашего второго разговора он согласился, что некоторые его записи прошлых лет были наивны и ошибочны. Так началось его рискованное путешествие в речь. Я не снабдил его знанием того, как быть моим проводником, только желанием пересечь порог уже открытой двери.
Можем ли мы предположить, что тема истины привела С. к подавлению наслаждения (jouissance ), которое временно подверглось контролю в результате его писательской деятельности? Вовлек ли С. меня в свой симптом, сделав объектом этой истины? Обращается ли он к психоаналитику, чувствуя необходимость поговорить и выпустить пар, потому что считает его более понимающим человеком, чем другие, или потому что он ожидает от психоаналитика расшифровки этого jouissance ?
Астма является неким переходом к действию (passage á l ’ acte ) в форме психосоматического явления: острая боль, которая не загрязняется бессознательным кодированием. (Психотический кризис его матери оставляет его в неведении относительно его собственного желания. В таком случае это переносится на бессознательный опыт покинутости, лишенный какой-либо возможности разделения). В настоящее время астма проявляется в двух различных формах: на медицинском уровне приступы астмы контролируются применением ингалятора, который всегда при нём; другая форма довольно часто проявлялась в течение первых лет лечения, но сейчас почти сошла на нет. Всякий раз, когда С. говорит о своей социальной репрезентации, о своих промахах, его голос ломается, черты лица выражают глубокие переживания, переходящие в слёзы.
Столкнувшись с фактом, что его идеал (признание его гением благодаря оригинальности его открытий) недостижим, С. демонстрирует озабоченность, оставаясь неспособным отбросить проблему. Он не может следовать совету, который дают ему психотерапевты и родственники, а именно, держать при себе свои мысли. Вместо этого он считает, что должен говорить о них, и просит меня не об одном, а о двух сеансах в неделю.
Неясность манеры изложения может быть объяснена логикой jouissance Другого; принимая это во внимание, С. не проявляет никакой воображаемой неуверенности: аналитик – это не адресат бреда, он занимает место этого бреда. С., например, рассказывает мне о своём убеждении, что я записываю наши беседы только день спустя, при этом он ясно видит обычно не работающий магнитофон, стоящий рядом с моим креслом. То же происходит и с тетрадями: единственные, которые не были скопированы взломщиками, забравшимися в его комнату, были те, что написаны во время аналитического сеанса, их он оставил мне для прочтения.
Чтобы проверить позицию психоаналитика в переносе С., мы можем посмотреть на то, какую роль предполагаемый предмет знания играет в его анализе: чувствуя загадочный характер некоторых его убеждений, С. просит меня быть его свидетелем и удостовериться в их истинности или ложности. При отсутствии любых ясных элементарных явлений (явления, такие как галлюцинации, связаны с возвращением знака в реальность), его требование поддерживается на символическом уровне и следует стратегии потребности любви. Эта потребность, однако, временно прекращается и колеблется, то проявляется, то прячется в переменном темпе, который контролирует любую диалектическую ясность выражения. Я бы сказал, что открытость и закрытость всегда случаются вне рамок аналитической работы между сеансами. Когда есть свободные ассоциации и чёткое хронометрирование, его разборка тщательна и подробно излагается мне во время сеансов, но эта разборка происходит в присутствии объекта, отделённого от присутствия психоаналитика. Я буду пытаться схематически выстраивать логику или топологию такого разрыва, потому, что важно выстроить гипотезу о возможности завершить этот процесс.
С того момента реконструкция осуществляется через воспоминания и сны. Сначала С. приписывает свою боязнь темноты в возрасте четырех лет тому, что его кровать перенесли из спальни родителей в спальню сестры. Там пришлось придвинуть его кровать к стене, потому что пустота, заполненная устрашающей реальностью, была для него источником глубоких страданий. Тогда, вспоминает он, что даже в спальне его родителей ему виделось что-то пугающее; рядом с его постелью было большое зеркало, раму которого вверху украшала страшная голова животного. Рама пугала его, я бы добавил, из-за обрамлённой пустоты, где он никогда не ощущал материнского взгляда.
Бредовая конструкция постепенно во многом потеряет свой вес, до следующего случая, произошедшего к концу второго года лечения. Я был в больнице Рождественским утром, когда получил экстренный вызов. Вся семья С. была там, потому что он грубо на них набросился. С. выглядел подавленным и смущённым. Он рассказал мне, что эти люди на самом деле не были его настоящими родителями и что посредством махинаций, чужие люди заменили ему родителей и сестру. Я предложил, чтобы он остался в больничной палате, и обдумал происшедшее. На следующее утро С. почувствовал себя лучше, и мы оба решили, что он может идти домой.
Несколько лет назад, С. находил сексуальную стимуляцию в ношении одежды матери. Потом он стал смотреть порнографические видеофильмы с участием трансвеститов. Иногда он мечтает о девушке, которая ему нравилась в средней школе. Ему постоянно снится обнадеживающий сон: С. в солдатском бараке и хочет пойти в газетный киоск, чтобы купить свой любимый порнографический журнал. Ему нравится военная жизнь и оружие.
Между тем, стиль его дискурса значительно изменился. Он теперь свободен от двусмысленных и иносказательных фраз. У него хорошее поведение, и на каждый сеанс он приходит с ясным видением тех проблем и размышлений, которые собирается изложить. Его астма часто возвращается. Он очень беспокоится о своей работе, так как заказов немного, а у него нет настроения их выполнять. Он также расстроен тем, что его семье дают низкую оценку, и он боится, что люди, с которыми встречается его сестра, о ней плохого мнения и смеются над ней.
Он мечтает сходить в бар с Б. и понимает, что надоест ей своими разговорами. Он чувствует, что Б. - это лишь временное решение проблемы его желания любви. Он выдвигает мысль, что вся реальность создана из четырёх измерений, но считает невозможным чётко выразить отношения между ними. Там, где он когда-то искал признания собственных способностей, сейчас он хочет открыть что-то новое.
С. ассоциирует эту огромную конструкцию со своей манией величия, а одноклассника – со своей завистью по поводу того, что он сам не закончил университет, но его попытка интерпретации скоро иссякает, так как она основана на последовательной классификации отдельных элементов, препятствующей любому процессу.
Собеседник-психоаналитик превращает организацию из деспотичной в полезную и безопасную, зная, что С. считает, что я не верю в неё. Это его особый стиль шифровки и дешифровки опыта: цепочка символов появляются большей частью через сны, но также в реальной обыденной жизни.
Недавно Б. ушла с телевидения и, хотя идея разделения доходит до него медленно, С. ощущает её отсутствие. Он, тем не менее, полностью осознаёт необходимость постепенно завязывать новые общественные контакты, чтобы найти любовные отношения в реальном мире. Какая замена Имени-Отца поможет ему в этом направлении? Мастерство, с которым он выполняет свою работу, конечно, может способствовать его стабильности. Но когда он чувствует, что переработал, или когда какой-нибудь заказчик недоволен, его охватывает приступ паники.
Только общение с психоаналитиком может ещё гарантировать ему, что Другой примет его несовершенство, не отыгрываясь на нем, то есть, не требуя от него снабжать этого Другого своим jouissance .
Читайте также: