Отношение толстого к революции кратко

Обновлено: 02.07.2024

Оборона Царицына , фрагмен т панорамы , М .Греков

Писатель начал работу над ним в 1939 году.

Огромное количество документов разного рода, использованных в процессе работы над трилогией, грандиозная панорама исторических событий, громадное количество действующих лиц в книге — всё это придаёт повествованию широкий эпический характер.

Через всю эпопею Толстого проходят судьбы четырёх героев — сестёр Булавиных, Кати и Даши, Ивана Телегина и Вадима Рощина. В их жизни отразились многие из тех поисков, сомнений, колебаний, ошибок, которые пережила русская интеллигенция в то сложное и трудное время.

Поражение революции 1905 года вызвало глубокий духовный кризис в русской интеллигенции. Лишь немногие остались верны идеям свободы. Часть открыто перешла в лагерь реакции. Большинство же отошло от активной политической деятельности, впало в мистицизм и религию, увлеклось декадентством.

Герои Толстого по-разному реагируют на это. В салоне старшей из сестёр Булавиных, в богемной телегинской коммуне, на огромном петербургском заводе, в религиозно- философском обществе, на улицах, в армии — везде русские люди пытаются осмыслить происходящее, найти в нём своё место. Всем ясно, что страна гибнет.

В образе Бессонова Толстому удалось создать яркий тип поэта-декадента, далекого от реальных проблем русской жизни.

Символична нелепая гибель Бессонова — его задушил душевнобольной солдат. Бессоновы не нужны России — к такому справедливому выводу приходит писатель.

Выразителен у Толстого тип интеллигента-либерала Смоковникова. Он против самодержавия и развёртывает бурную деятельность, поддерживая партии, борющиеся против царского строя, после февральской революции становится на сторону Временного правительства. Смоковников бесконечно далёк от народа, от верного понимания процессов, происходящих в стране. Он был убит на солдатском митинге, когда выкрикивал лозунги Временного правительства о продолжении империалистической войны людям, увидевшим в революции путь к миру.

Екатерина Дмитриевна Булавина — жена Смоковникова — выросла в семье уездного интеллигента либерального толка. Поэтому деятельность мужа была ей привычна, не вызывала на первых порах никаких сомнений.

Она — красивая умная женщина — становится хозяйкой модного петербургского салона. Её цель — жить простой человеческой жизнью, честно, в любви и преданности. Но жить так в её среде было невозможно.

Кругом ложь, нравственная нечистоплотность, пустословие. Катя глубоко страдает от этого.

1917 год потребовал от героев романа ответа на главный вопрос — с кем они?

Путь Рощина значительно сложнее, более извилист. Тяжкое заблуждение приводит Рощина в лагерь врагов революции. Сражаясь в белой армии, он вначале искренне убеждён, что борется за восстановление великой России, что за ним — правда. Но Рощин был честным и справедливым человеком, и его ожидало неизбежное прозрение, горькое раскаяние.

Очень скоро он убеждается, что окружающее его белое офицерство руководствуется отнюдь не высокими соображениями спасения отечества, что в большинстве своем это озлобленные растленные люди, которые стреляют в красноармейцев, чтобы, вернуть отнятые имения, сделать карьеру и т. п.

Рощин видит, что грабежи и насилия, чинимые белыми офицерами, есть результат их глубокой аморальности и беспринципности.

Есть определённый художественный расчёт в том, что всё это увидено именно глазами Рощина: изображение белого воинства приобретает особую сатирическую силу. Естественно, что Рощин с каждым днём всё сильнее сомневается в правильности выбранного пути. Большое впечатление производит
на него случайная встреча с Телегиным на ростовском вокзале. Они раньше виделись в доме Булавиных и хорошо знали друг друга. То обстоятельство, что Телегин оказался у большевиков, особенно поражает Рощина и даёт ему пищу для размышлений. Тяжко, чрезвычайно тяжко идёт процесс ломки сложившихся представлений, горькие муки приходится переживать Рощину и другим героям романа.

В центре этой последней части трилогии — события гражданской войны 1919 года, картины русской жизни в тяжелейшее время:

Надолго запоминаются Иван Гора, простой и мужественный боец Красной Армии, его жена Агриппина, делившая с ним все тяготы походной жизни, юная комсомолка Маруся, погибшая при взятии Екатеринослава.

Хождения по мукам героев романа завершаются, когда они понимают, что, правда — в революционном народе, в борьбе за его счастье.

Трудны и запутанны были жизненные дороги героев трилогии. Но как естественно, органично привёл их писатель к исторически закономерному финалу! Искусство психологического анализа соединилось
в романе с глубинным знанием законов исторического развития.

Неслучайно именно Телегину доверил автор произнести слова, в которых выражена одна из самых дорогих ему мыслей:

Даша Булавина заканчивает свое хождение по мукам признанием правоты Телегина. Вместе с мужем она участвует в гражданской войне: ухаживает за ранеными, ведёт просветительную работу. На послевоенное время у неё большие трудовые планы.

Катя попадает в кулацкую семью Алексея Красильникова.
В тяжёлой борьбе ей приходится отстаивать своё человеческое и женское достоинство.

Оказалось, что Катя не так уж беспомощна, как считали
в салонах дореволюционного Петербурга. В конце концов Катя находит своё призвание в учительском труде.

После долгих мытарств она встречается с Рощиным, чтобы более с ним уже не расставаться.

Замечателен финал эпопеи. Все четыре главных героя в зале Большого театра слушают исторический доклад Г. М. Кржижановского об электрификации страны:

Нищая, голодная Россия начинала свой поход в коммунистическое завтра. Достойным итогом пережитого звучат прочувствованные слова Рощина:

Кадры и з к/ф - т р илог и и реж и ссёра Г . Рошаля "Хожден и е по мукам"
Полнос тью т р илог ию можно посмо т ре т ь здесь

Мучители и убийцы, доминирующие во властной элите самодержавно-полицейского государства Российского, сами ведут себя к революции, входя в конфликт с нравственностью лучших представителей народа (Там же. С. 320). Остальные же его представители, если получают возможность участвовать во власти (как на демократическом Западе), сами подпадают её развращающему влиянию (Там же. С. 322). А это лишь приближает катастрофу.

Россия, наряду с другими НЕзападными странами, выгодно отличается от Европы и Америки своим, ещё сохранившимся среди простых верующих людей, мудрым отношением к власти и государству. Русский народ стоит поэтому перед важнейшим в его истории выбором: следовать ли ему за западными народами по гибельному пути чреватой насилием борьбы людей с людьми за переустройство социального БЫТИЯ, или же выбрать СВОЙ путь (Там же. С. 320).

Итак, грядёт величайшая в человеческой истории революция – ненасильственное духовное высвобождение народов от повиновения земной, государственной власти (Там же. С. 355).

Борьба же была и есть вся в том, чтобы жить, не нуждаясь в правительственном насилии и не участвуя в нём (Там же. С. 272-273).

Мы видим, что толстовские публицистические сочинения о революции, как бы мы ни относились к ним теперь, содержат серьёзное предостережение человечеству.

О врагах истинной революции, которые ещё при жизни писателя насаждали и благословляли на русской почве западную буржуазность и капитализм, равно как и о тех архизаботниках о пролетариате, кому уже в 1917 году доведётся ухватиться за власть, Толстой, безошибочно разбиравшийся в подобных людях, отзывается так:

Этот религиозно-нравственный закон мудр и исполним уже тем одним, что он ни к чему не принуждает, ничего не предписывает, а требует лишь воздержания от некоторых поступков. Осуществление его в жизни было бы общим благом, но ему препятствует суеверие мнимой действенности изменений внешнего устройства жизни других людей, которому одинаково подпадают и консерваторы, и социалисты, и коммунисты, и анархисты (Там же. С. 427-428). И причина этого общего соблазна – безверие, которому вовсе не мешает формальная принадлежность большинства к господствующей церкви.

Уходя из известной плотскому человеку жизни в бессмертие, Лев Николаевич оставил ближним потомкам свой мудрый завет:

«Вам, молодым людям, людям 20 столетия, людям будущего, если вы точно хотите исполнить своё высшее человеческое назначение, надо прежде всего освободиться, во 1-х от суеверия о том, что вы знаете, в какую форму должно сложиться человеческое общество будущего, во 2-х от суеверия патриотизма, чешского или славянского, в 3-х от суеверия науки, то есть слепого доверия всему тому, что вам передают под фирмою научной истины, в том числе и разные экономические и социалистические теории, 4-х от главного суеверия, источника всех зол нашего времени, о том, что религия отжила своё время, а есть дело прошлого.

Прошедший век и в России, и в мире, несмотря на невиданный ранее прогресс цивилизации, в целом был проигран злому по причине интенсивнейшего противления ему насилием, в условиях торжества вышеназванных теорий, патриотического одурения и упадка веры. Так что завет яснополянского пророка не обветшал и не утратил своего значения в наступившем, 21-м, веке. Теперь только он адресован -- НАМ.

Памятуя этот завет Л.Н. Толстого и его учение о революционном освобождении, честным и просвещённым верой людям 21 столетия, людям общественного и гуманитарного знания, следует признать огромной важности задачей дальнейший объективный анализ толстовского публицистического наследия.

Главное же – необходимо сделать максимально доступной и пока малоизвестную страницу истории действительно ПЕРЕДОВОЙ общественной мысли России.

Лишь тогда можно быть уверенным, что массы трудящихся и эксплуатируемых в 21 веке найдут в себе мудрость и мужество для того чтобы подняться и объединиться для нанесения решающего удара по власти обманщиков, эксплуататоров и мучителей, вооружившись при этом всеми завоеваниями капитализма и буржуазной науки, сплотившись в общехристианское братство тружеников и борцов, которые мощью разума и жизнетворящей Христовой веры, спасённой для нас Львом-Учителем, задушат, уничтожат без насилия всякое социальное зло и приобретут себе Царствие Божие на земле – там, где ему и дОлжно быть!

Интерес Толстого к революции и революционерам возник довольно рано, и его характер на протяжении толстовского пути претерпевал заметные изменения. Еще в 60-е годы, в годы зарождения первой революционной ситуации, Толстой написал пьесу “Зараженное семейство”, посвященную “новым людям”, нигилистам. Эта комедия, по признанию самого Толстого, “вся написана в насмешку эмансипации женщин и так называемых нигилистов.

Революционеры изображены в комедии резко сатирически, некоторые персонажи из числа революционеров заметно окарикатурены.

В 80-е и 90-е годы все в этом отношении переменилось. Интерес Толстого к революционерам и революции (притом положительный интерес) возрастает по мере усиления революционного брожения, с приближением революционного взрыва. Теперь, в годы обострившегося революционного кризиса, Толстой говорит о революционерах как об “единственно верующих людях” своего времени.

В его произведениях последнего периода появляются в большом количестве герои из числа революционеров, и многие из них рисуются Толстым с сочувствием

и симпатией. Так это, например, в романе “Воскресение:). Революционерам в романе посвящена большая часть третьей, завершающей его части.

Здесь Толстой знакомит вас с различными типами революционеров, с различными человеческими характерами.

Одна из самых привлекательных политических заключенных, выведенных в романе, Мария Павловна Щетинина, женщина “с прекрасными выпуклыми глазами”, стала революционеркой потому, “что с детства чувствовала отвращение к господской жизни, а любила жизнь простых людей”. Легко заметить, что чувства, благодаря которым Щетинина сделалась революционеркой, очень близки Толстому.

Близок и симпатичен Толстому и бывший крестьянин Набатов, “деятельный, веселый п бодрый”. “Этот человек, кончив курс гимназии с золотой медалью, отказался от университета и решил пойти в народ, чтобы просвещать его”.

Когда-то героя последнего романа Толстого Нехлюдова отталкивала от революционеров “прежде всего жестокость и скрытность приемов, употребляемых ими в борьбе против правительства… но, узнав их ближе и все то, что они часто безвинно перестрадали от правительства, он увидел, что они не могли быть иными, чем такими, какими они были”.

Еще более веское в защиту и оправдание революционеров говорится Толстым через Маслову. “Она очень легко и без усилия поняла мотивы, руководившие этими людьми, и как человек из народа вполне сочувствовала им. Она поняла, что люди эти шли за народ против господ; и то, что люди эти сами были господа и жертвовали своими преимуществами, свободой и жизнью за народ, заставляло ее особенно ценить этих людей и восхищаться ими”.

В 60-е годы, в комедии “Зараженное семейство”, Толстой высмеивал революционеров, показывая их глазами человека из народа пяии Марьи Исаевны. В 90-е годы, в преддверии революции, в романе “Воскресение”, глядя па революционеров глазами Катюши Масловой – тоже человека из народа,- Толстой не только не высмеивает их, но выражает им свое понимание и сочувствие. Пришли другие времена. Изменились представления народа.

Изменились коренным образом взгляды Толстого.

В 1890-е и 1900-е годы революционеры и революция были несравненно ближе и понятнее Толстому, нежели в годы 1860-е. Революционеры стали ближе ему особенно в плане человеческом и психологическом. Но не вполне, не до конца близкими. В отношении к революционерам особенно заметны те кричащие противоречия, о которых говорил В. И. Ленин. “…При таких противоречиях Толстой не мог абсолютно понять ни рабочего движения и его роли в борьбе за социализм, ни русской революции…”

Революционеры и революция одновременно и близки Толстому, и очень далеки от него. “Мы часто обманываемся тем,- писал Толстой,- что, встречаясь с революционерами, думаем, что мы стоим близко рядом.- “Нет государства!”- “Нет государства”.- “Нет собственности!”- “Нет собственности”.-“Нет неравенства!”-“Нет неравенства”- и многое другое. Кажется, все одно и то же. Но разница есть большая и даже нет более далеких от нас людей.

Для христианина нет государства; для них нужно уничтожить государство. Для христианина нет собственности, а они хотят собственность сокрушить. Для христианина все равны, а они хотят уничтожить неравенство. Это как два конца несомкнутого кольца.

Концы рядом, но более отдалены друг от друга, чем все остальные части кольца”.

У Толстого были общими с революционерами основания недовольства существующим положением вещей и желание изменить это положение. Но пути решений у них разные. И принципиально разные.

Даже выражая сочувствие революционерам и защищая их от правительства, Толстой никогда не забывает о несогласии с ними.

1. Крах одной старой иллюзии.

Но именно народ, а не праздное меньшинство, движет историю. Толстой настаивает, что история человечества «есть всё большая и большая замена насилия разумным убеждением, которая осуществляется простыми людьми и являет собой путь к истинной свободе для всех (Там же. С. 152).

Вряд ли прибавил авторитета Толстому, даже и в консервативном лагере, следующий его вывод из событий начавшейся в России революции:

Таким образом, духовно-нравственный подъём всей России, усилия религиозной работы каждого над собой, Лев Николаевич признаёт более важным, истинно революционным делом, нежели политическая, парламентская, земская деятельность или даже вооружённое восстание.

В отличие от прежних революций в Европе, новая русская революция, по мысли публициста, должна уничтожить всякое повиновение государственной власти, устроить жизнь людей независимо от правительства (Там же. С. 256).

От антиправительственной оппозиции (к которой Толстой почему-то относит здесь интеллигенцию как таковую, забывая о массовой характеристической черте русского интеллигента: подлости, рептильности перед начальствами, властями. ), требуется ответственное, открытое и строгое отношение к себе, к своей жизни, которая одна в их власти (Там же. С. 309).

Запись Д.П. Маковицкого от 6 марта 1905г. свидетельствует о том, что Толстой в период подъёма революции стал непопулярен, а его научение добра и ненасилия – не актуально: если и читалось, то многими не понималось, а если понималось (и даже принималось!) - то не так, как хотел сам Толстой. Вот это наблюдение:

И лишь с приобретением страной горького и страшного революционного опыта, с разочарованием части крестьянства и мелкобуржуазной интеллигенции в насильственных методах борьбы, примерно с зимы 1907-1908гг., количество писем и посетителей, желанных в Ясной Поляне, вновь растёт (Тютюкин С.В. Л.Н. Толстой и первая российская революция // Исторические записки. М., 1986. Т. 113. С. 161).

3. О революции и о жизни грядущей.

4. Последние замечания и выводы.

Долго ждать ему не пришлось. Через год после женитьбы исключительно удачливый офицер и помещик Лев Толстой принялся писать роман века и за четыре года его доломал-таки.

Дальнейшее Господа не интересовало. Он думал получить русский роман, а получил русскую революцию. Он совершенно не подумал о том, что будет дальше с помещиком, который послужил только орудием. Кого заботит судьба лопаты, когда огород вскопан?

Помещик не забыл сильных ощущений, испытанных при акте творения. Он написал роман, еще, несколько исключительных по силе рассказов, после чего понял, что все главное осуществил. Чувство подступающей пустоты было невыносимо. А между тем он был по-прежнему здоров (Господь дал ему сил с избытком — лишь бы сочинял), желания его обуревали, в 49 лет он влюбился в кухарку Домну, страх смерти накатывал на него с ужасающей силой, поскольку именно такая обостренная чувствительность требовалась для большой литературы. Короче, все главное было сделано, и Господь сосредоточился на французской поэзии, которая у него за это время поотстала. Это для Толстого было мукой, он страшно ревновал ко всем, кому писалось, и ругал любых новаторов. Только что, сам новатор, он чувствовал себя инструментом в доброжелательной руке. Теперь его оставили в покое, как исписанный стержень. Биологический носитель Лев Николаевич Толстой никого не интересовал.

У него были вполне нормальные отношения с Богом, пока он писал свои титанические романы: ты творец, я творец, мы понимаем друг друга. Ему даже казалось — на той гигантской высоте, — что мир и вправду устроен разумно или по крайней мере гармонично. Примерно так отвечает Господь Иову: что ты там жалуешься, погляди, какие у меня горы, пустыни и магнитные бури! При виде этого звездного блеска и вихревого вращения человек поневоле игнорирует свои мелкие страдания вроде гибели всей семьи и выдыхает в совершенном восторге: так, Господи! На высоте и Толстому представлялось, что яснополянские крестьяне находятся на том месте и в том положении, которое им от природы определено. Но, сойдя со своего олимпа и став просто человеком, он принялся мучительно переживать крестьянскую нищету и ощутил себя непосредственным виновником ее.

Толстовский комплекс вины, который и погубил Россию, проистекал от двух причин: с одной стороны — благополучия и праздности, с другой — таланта и совести. Именно эти два источника были нужны, чтобы написать лучшие русские книги, и именно они угрохали страну после их написания. Толстой хотел опроститься и раздать имущество не потому, что от этого в России убыло бы нищих, но исключительно ради того, чтобы ослабить терзавшие его муки. Перейди он жить в избу, первая же зима заставила бы его забыть о нравственных муках и целиком отдаться переживанию физических, а повседневные заботы отняли бы время, необходимое для самоанализа. Таким образом он бы не возвысился, а оскотинился, но совесть его успокоилась бы — навеки.

Как бы то ни было, Лев Николаевич в результате духовного переворота принялся учить всю Россию каяться и опрощаться, но ему никогда не приходило в голову, что муки совести, сами по себе неплодотворные, тем менее плодотворны, чем более распространены. Никакое коллективное действие не ведет к благому результату, если это не есть совместная косьба или иное занятие по хозяйству. Сам Толстой своим рациональным и циничным умом понимал полную бесполезность любой проповеди: когда ему доложили, что где-то в провинции собрался новый клуб трезвенников, он рассмеялся — что ж собираться, чтобы не пить? Если соберутся, то сейчас выпьют! Самое интересное, что у Толстого практически не было социальной программы — во всяком случае позитивной. Он очень хорошо знал, чего НЕ НАДО делать, и об этом писал всем — от провинциального алкоголика до русского царя, которого в 1881 году умолял не казнить народовольцев.

Будь Чернышевский писателем такого таланта, дама в трауре поехала бы в Пассаж уже в 1864 году. Толстой умудрился-таки вызвать в России революцию, поскольку поднес к лицу своей Родины зеркало с очень высокой разрешающей способностью. Невозможно просто так жить, прочитавши описание похорон прачки, или умирающего от голода крестьянина, или избы, с крыши которой съели всю солому. Но если Толстой после всех этих наблюдений шел тачать, косить и пахать — менее продвинутая часть населения искала глазами топоры.

На самом деле, мне кажется, лучшая, умнейшая часть большевиков (как и умнейшая часть их противников) уже к 1918 году отлично понимала, что этак ничего не выйдет, что Россия по-прежнему будет вызывать у своих сколько-нибудь грамотных жителей жгучий стыд, и потому их бешеная энергия взаимного истребления, ничем другим не объяснимая, была направлена именно на то, чтобы эту мучительную страну уничтожить, стереть с лица земли, раз ничего другого с ней все равно сделать нельзя. Гражданская война была не чем иным, как вариантом коллективного самоубийства, когда страна дозрела до самосознания, увидела себя, ужаснулась увиденному и разочаровалась во всех рецептах спасения.

Многие толстовцы, как Россия во время гражданской войны, покончили с собой. Многие, однако, влились в ряды конструктивных борцов за осязаемое счастье, и вскоре Толстой, сам того не желая, поставил Ленину и его присным огромную армию добровольных помощников. Нехитрый лозунг о том, что дальше так невозможно, затронул и крестьянство, которое получило таким образом индульгенцию на все свои будущие зверства.

— А все равно непременно умрет!

Или при толстовце, распевавшем за общим столом, как хорошо ему стало после перехода на вегетарианство, — шепнуть Горькому, перегнувшись через стол, но так, чтобы все слышали:

— Все врет, шельмец, но это он для того, чтобы сделать мне приятное.

Муки совести, за которыми не следует никаких действий, — бесполезное мучительство себя и ближних, а муки совести, вынесенные на социальный уровень, — столь же напрасное и кровавое мучительство несравнимо большего числа людей.

В оформлении использованы фотооткрытки начала ХХ века из коллекции киноведа Марка Волоцкого

Читайте также: