Отчаяние или мертвые бродят в песках кратко
Обновлено: 05.07.2024
Однако всем известно, что не бывает на свете людей, которым удается избежать своей участи. Смерть все-таки следовала за ним, как ни печально ей это было. Да, да — дело в том, что она очень жалела Коркута и всячески оттягивала это роковое мгновение, когда взмахнет она над ним своим крылом. Частенько Всевышний упрекал ангела смерти Азраила в излишней доброте к Коркуту, но ничего не мог поделать с собой Азраил — он следовал за Коркутом по пятам и наслаждался игрой его кобыза. Азраил часто возражал Всевышнему так: “Если забрать душу этого гения — что станет с его волшебной музыкой? Мне жаль Коркута до слез — такие вдохновенные музыканты рождаются на земле раз в тысячу лет”. — “Разве гений его не моих рук дело? Разве не я распоряжаюсь его жизнью?” — отвечал творец. “Но зачем же ты создал его отличным от других людей? Зачем же ты не отпустил ему два жизненных срока — разве гений не достоин 38 того?” — “Это правда, что Коркут гений. Но я не делаю исключения и для гениев. В конце концов он не бог, а всего лишь двуногое существо… Лети быстрее на землю и доставь сюда его душу!”
Коркут проснулся на своем ковре в холодном поту и понял, что разговор творца и ангела всего лишь приснился ему. Но не в таком он был уже возрасте, когда люди легко отмахиваются от снов. Впервые печально понял он, что и ему не избежать смерти. “Коркут-баба, — сказал он себе, — и твоя смерть ходит где-то рядом, встреть же ее с достоинством”.
Так сказал он себе, умылся морской водой, прочитал утреннюю молитву и взял в руки черный кобыз. И заплакал кобыз, едва пальцы Коркута коснулись его струн. И увлажнились было глаза музыканта, но усилием воли Коркут сдержал слезы, чтобы не увидел Азраил его слабости. Ата-балык плыла рядом, подталкивая красный ковер. Она спросила:
Ничего не ответил Коркут, лишь громче заиграл его кобыз. Кобыз пел о том, как слаб, немощен человек, но как безмерна, бесконечна жизнь, которую он оставляет. Коркут, не признававший ислама*, а до последнего своего часа поклонявшийся лишь огню, вдруг наяву увидел этот яркий свет. Но не сразу понял он, что за огонь зовет его к себе — не сразу догадался, что не огонь это, зажженный человеком, а лик солнца, поднимающегося из-за горизонта. И тогда вздрогнул он и подумал: “Сегодня, когда небесное светило на закате коснется линии воды, мое старое тело, на протяжении девяноста шести лет наслаждавшееся жизнью, станет хладным трупом”.
Но странное дело! Чем надрывнее плакал черный кобыз, тем светлее становилось лицо старца. Его сердце, казалось бы, бесчувственное, оттого что радость в нем часто сменялась печалью, все больше 39 и больше теплело, и мигом потеплевшая душа сама стала с нетерпением рваться к небу. Его сердце говорило: “Стыдись! Не унижай себя неблагодарной любовью к жизни — ведь жизнь так скоротечна! Разве ты не устал? Разве ты не хочешь отдохнуть? Не жалей о ней, ведь впереди у тебя вечное блаженство — ты теперь никогда не будешь думать о смерти, теперь ты будешь счастлив навеки. Время безжалостно здесь, на земле, — для него все равны. А там его просто не будет — разве это не блаженство: никогда не думать о времени! Торопи земную смерть, Коркут, — с ее наступлением ты будешь рожден заново для новой жизни . ”
В это самое время змея, посланная Азраилом, вползла ему на грудь, и яд ее мгновенно проник в кровь старца. Кобыз выпал из его рук, и Коркут умер.
И черный туман пал на море — черный морок пал на море. Море буйствовало, вздымая гигантские волны. Это заметалась Ата-балык в глубинах — тоска вдруг пронзила ее. Она металась по морю в поисках красного ковра, в поисках друга, но душа святого старца уже покоилась на небесах.
Когда б ты мог себя и львом средь львов считать. Захочет бог — звезда сорвется Вдруг с небес И рухнет, чтоб у ног осколками сверкать.
В романе "Отчаяние, или Мертвые бродят в песках" талантливого казахского писателя Роллана Сейсенбаева рассказывается о проблемах Аральского моря и о людях, живущих на его берегах. Немало горьких страниц посвящено также ядерному полигону в Семипалатинске. В этой книге отразилась боль и трагедия казахского народа за последние сорок лет.
Лучшая рецензия на книгу
Эксперт Лайвлиба Без ложной скромности
4 октября 2021 г. 09:52
4 О, казахи мои, мой бедный народ
Написанный в 1991 году роман современного классика казахской литературы Роллана Серсенбаева посвящен экологической катастрофе - гибели Аральского моря и трагедии людей, чья жизнь неразрывно связана с Аралом. Не только людей, но всей экосистемы. В фокусе внимания автора сменяют друг друга отдельные люди, семьи и кланы, нация в целом. С равным вниманием и эпическим размахом Серсенбаев повествует о рыбах, птицах, животных, которые гибнут, не умея приспособиться к меняющимся условиям.
Пересыхание Арала, о котором много говорили в середине девяностых, сегодня не в числе обсуждаемых тем. Отчасти потому, что говорить имеет смысл о том, что можно изменить, главным образом оттого, что исследования выявили куда большее влияние природных…
Перед человечеством сегодня стоят три глобальные задачи: это – защита мира, защита духовности и защита природы. Все они – главные условия нашего дальнейшего существования. Каждая из них неполна одна без другой. От этих трех начал зависит обеспечение грядущего не только Казахстана, но и всего мира.
Техническое развитие в мире шагнуло далеко вперед, благодаря чему человек стал расточителен в использовании природных ресурсов, созидательная энергия человека растрачивается попусту, и он утрачивает способность содержать богатейший океан культуры и мысли, накопленный предыдущими поколениями.
К сожалению, мы далеко не в полной мере осознаем это. Интеллектуальный и идеологический вакуум уводит людей в сторону от восприятия реальности, низвергает его в пучину разложения – морального, нравственного, духовного.
Третье тысячелетие требует от нас утверждения гармонии в нашем общем доме – ЗЕМЛЯ.
Книга – в своем первозданном, высоком и единственном, священном и одухотворенном, значении – является всесильным оружием человека в защите культуры и духовности.
Книга несет человечеству знания и просвещенность.
Книга хранит в себе тайны бытия рода человеческого.
Книга – плод человеческой мысли, наделенный дыханием времени и пространства.
Книге человечество доверило свои священные прозрения, откровения души. Только книга может научить, как двигаться вперед, как избежать катаклизмов и как взбираться на вершины человечности.
Книга – самый терпеливый учитель.
И только книга может научить нас безошибочно распознавать добро и зло, истину и ложь.
Для человека мыслящего нет ничего дороже книги!
Мы оставляем будущему своей страны – молодежи – единственное и наиболее полное завещание – Книгу.
Поддерживаю благородный поступок Клуба Абая.
Уверен, что истинные патриоты страны поддержат и помогут его стремлениям служить культуре и духовности Отчизны.
Желаю новому изданию внимательного и благодарного читателя.
Любите, берегите и будьте преданы книге.
Нурсултан Назарбаев
Президент Республики Казахстан
14 марта 2001 г.
Отчаяние Роллана Сейсенбаева
Как посрамить да посмотреть
Век нынешний и век минувший, —
Свежо предание, а верится с трудом.
И в самом деле, как раз век прошел с Абаевых времен:
Прошло сто лет – и что ж осталось
От сильных, гордых тех мужей,
Столь полных волею страстей.
– пусть и животных, и темных, но своих, присущих Казахству? И, можно сказать, по программе Абая пошла история: мощное влияние и срастание с Севером: надвинулся он на Казахстан и пришил к своей судьбе и понятиям в единой державе России-империи, а потом в Советском Союзе зажили казахи. И вот диагноз: каково им стало, можно прочитать, взяв в руки роман Сейсенбаева, кстати, потомка Абая, из его же рода, потомственного казахского интеллигента.
Но тут словно лишение своего разума совершилось у казахов. Вот и мечется страстный и динамичный ум Сейсенбаева в поисках причин, объяснений и кого винить судить в том, что жизнь его народа пошла как то наперекосяк: и быт, и природа гибнет, и нравы… Легче всего в отроческом рессантимане (горечи досаде) винить ум и волю Севера: из России ведь пришли и принцип оседлости, и земледелие, и власть железная, лишившая воли и простора, и все эти планы переделки природы: пастбища – в пашню, скотоводства – в рисоводство и хлопководство (для пороха и войны, а не столько для одежды: не одевать, но убивать раздевать людей, а если и одевать – то в саван…).
При таком подстегивании у казаха, как у иноходца, сбивался его мерный ритм, шаг и ход. Ведь казахская жизнь натуральная – медлительна, как жуют травы овцы и кони, так и аксакалы, не торопясь, обмысляют бытие: есть время думать, качаясь в седле, обдумывать основательно. А тут вдруг нахлынул истерический (для Казахстана) темпоритм города, машинной цивилизации и заставил соображать быстро быстро, что не возможно и не присуще ни им, ни, кстати, и земледельцам российским, мужикам. И дело пошло в стране в XX веке поперед разума: делание, обгоняя разумение. Об этом точно один из персонажей Андрея Платонова говорит: руки у нас поперед разума действовать, торопятся, оттого и все беды…, Да, такое ощущение от этого и от других произведений Сейсенбаева – что загнаны казахи, как подопытные кролики, в клетки чужой игры и эксперимента, и вот мечутся и расшибаются о прутья, задыхаются, сходят с ума, и верно: в такой фазе своего развития они оказались в стадии страдания от необходимой прививки (может, и не необходимой, но уже случившейся, и обратного хода нет: не переиграть свою историю) стиля жизни земледельческогородской цивилизации, агентом проводником чего явилась Россия, после чего наступить должна (и, кажется, ныне и наступает) новая фаза – прихода в себя, синтеза и своего прошлого, и совершившегося в XX веке, и на этой основе уже образование присущего себе, Казахству, и в то же время современного типа цивилизации.
С насмешкой горькою обманутого сына.
Над промотавшимся отцом.
Но ведь в трагедии Арала – в плане естественной на поверхности Земли смены климатов, периодов воды и суши, оледенений – ничего тут особенного не произошло! Пересыхание же происходило, шло своим чередом на этом пространстве. А проекты и действия человека, предложенные его частичным разумением планы каналов и переброски рек тут на правах сил Природы и ее агентов выступают.
И в романе Сейсенбаева этот исторический фон древности бросает успокоительный, укрощающий свет на ужасы и истерики современной текучки. Имея в виду такой широкий философский контекст, можно перейти и к более подробному рассмотрению того, что происходит в романе. А происходит – жизнь: в любых условиях, благоприятных или нет, а совершается у человека его единственная жизнь, и в ней он получает сполна, что ему положено: и радости, и страдания, любовь и красоту. Окружение и обстоятельства могут быть разными, но живут же люди везде – и в раю, и в полярном краю. Те же радости, страсти и горести имеют. И потому эта жизнь любима. Любима она и такая – в отчаянии и бесперспективности быта некогдашних кочевников, потом рыбаков, а теперь растерянных и никчемных, населяющих убегающие берега Аральского моря. И как: в этих, уже ггротивожизненных условиях, а все же жив человек! – особый интерес повествования Сейсенбаева.
Роман личности или народный эпос?
20. VІ.93. Вот уже превращается милая заброшенная деревенька моя Новоселки в садово-дачный поселок, где дети пенсионеров крутят во всю транзисторы, и рев рока вместо щебета птиц вторгается в слух. Что делать? Подойти ли к дому, где на всю катушку ревет звук, и попросить умалить – или потерпеть, – тем более что днем уеду сегодня, а на следующей неделе, может, и не будет такого? Ведь подойти значит вступить в общение, принять чужой образ и тон в себя, и даже если умалит звук, стану прислушиваться: достаточно ли приглушил? А если нет – снова идти, давить? В итоге себе же хуже: как раз привязан станешь к процессу освобождения от неприятности рабом неприятности этой станешь, тогда как коли сам научусь не обращать внимания (ну, уши заткни ватой) – просто аннигилирую присутствие сего мучения в моей жизни.
Задумался сегодня: а как с Эросом, с сексом у кочевников, у казахов? О, тут, наверное, стремительный точечный натиск – СТРЕМГЛАВ! – как и у животных их в случке: жеребец на кобылу набрасывается (или бык на корову) уже полный страсти, и ему незачем разогреваться в процессе долгом, и он рвется скорее освободиться, излиться. В кочевье соитие – орган Рода, а не наслаждение Личности. Главное – не сам процесс соития и его сласть, но результат: рождение детей (умножение стада), и прежде всего сына мечтают иметь от жены. И в романе Сейсенбаева лекарь Откельды несколько раз женится, пока нежная Марзия не родит ему трех сыновей.
Но я ушел от рассмотрения казахской специфики. А я ее вижу в характере образов символов, играющих тут роль моделей. Например, несколько раз, как образец жертвы за друга, проходит легенда об Иманбеке,
Как бы в отношении дополнительности эти два типа употребления слов и письмен: Мысль и Жизнь, Правила – и к чему их применять. Накат волн действительности на душу и ум человеческий, что теряется в многообразии сил, мотивов, аргументов и вроде бы обоснованных понятий и планов. Ведь и те, кто хотели, вынашивали планы переброски северных рек, и кто воды рек на поля хлопка устремлял, и кто ядерный полигон построил, желали блага стране, людям, тем же казахам. И как же из этих частных благих идей и дел возникает, как их сумма и интеграл, – погибель и ужас. И, может быть, нечего особо и ужасаться, ведь не всеобщая то погибель, но частичная, как частичным было добро – так и зло. Ну гибнет Арал и никчемны теперь рыбаки там, не убравшиеся оттуда вовремя, Но это ж – в порядке функционирования природы и труда: меняется климат, кончается жила угля – и не нужен здесь труд более. Переселяться надо, и добродетель кочевья как раз в этом: непривязанность к земле, но большая приверженность надземью, воздуху и ветру, Легкосъемные былинки, птички – вот кочевники. Не обременены лишним материальным, но избыток сил влагают в слова, в айтыс-спор поэтов, в песнь, в интриги и дипломатию и политику межлюдских, межклановых отношений – там страсти, хитрости, замыслы… Это же – как изделия в мире Психеи. Если земледелец или горожанин излишек ума и рук тратит на изготовление предметов – дом, домна, театр, – то кочевник более свободен от вещности, и время у него есть на думу в седле, на песнь, слушать долгие сказы, на хищность и похищения невест, стад, джигитовку, игру….
В романе Сейсенбаева счет к Северу и России: послушались мы вас и, предав свои принципы кочевья, перешли к оседлости – и что же? Пропадаем теперь! Зачем стали вкладывать в нас свой ум, а мы поверили? А им русские и советские могут ответить: а зачем слушались? Сами ведь поверили – вот и ваш Абай к нам вас звал!
Так что трагедия легковерия запечатлена в книге Сейсенбаева. А теперь обратно – подозрительность ко всему чужому у казахов:
Роллан Сейсенбаев.
Роман о том, как русские с севера пришли к кочевникам, принесли к ним свет научного знания, стабильность оседлой жизни, письменную литературу вместо фольклора, романную форму вместо поэзо-эпической, писателя вместо жырау — и со всем этим принесли в жизнь вольных сынов Поля, круглый год ходивших вслед за солнцем со своими стадами, много неисправимых бед. Северная русская цивилизация сшибла с исконного исторического предначертанного небом пути казахский народ номадов, конных всадников и привела их на край духовной погибели, а Степь и Синеморье (Арал) — к экологической катастрофе.
Роман убедительный, мощный, бесстрашный, беспощадный, отчаянный, бунтарский.
Отчаяние такое известно в исторической практике духовности Европы и обозначено как философия экзистенциализма. Оно, это отчаяние, пришло в душу и разум человеческий в результате того, что человек оказался в бесконечном одиночестве в своем существовании во Вселенной, куда был заброшен без всякого на то своего желания и в положении абсолютной беспомощности перед роковыми обстоятельствами своего бытия.
Казалось бы, великое благо исходит от знаний, науки, накопленного опыта человечества. Северная цивилизация России, восточная Китая, южная арабская цивилизация и западноевропейская, окружая Сары-Арку, бескрайние степи Казахии, могла поглотить неохватную страну кочевников и растворить в себе существование ее немногочисленного народа. И из всех тайфунов окружающих Сары-Арку цивилизаций самая ближняя, северная русская, смогла-таки поглотить Свободную Степь и распространить на нее свою имперскую власть.
И сам великий Гений казахского народа, его духовный лидер, поэт и эфенди Абай Кунанбаев, из рода Тобыкты, призывает обратиться к Северу за русскими науками и знанием, столь необходимыми для выживания и вживания в цивилизованный мир, намного более успешный, чем мир конных кочевников, не имеющий своих оседлых городов, библиотек, музеев и всесильной научной мысли.
Его далекий потомок из рода Тобыкты, Роллан Сейсенбаев, ищет причины бед и страданий народных не в его внутренних качествах и роковых пороках натуры, а в том, как устроилось его внешнее государственное национальное геополитическое устройство.
Экологическая катастрофа. Чья злая воля превратила в зону смерти Степь вблизи Семея, по-русски Семипалатинска? Полигон. Байконур. Слова, ставшие символом невозвратности Большого Кочевья казахской Сары-Арки.
Что-то до боли знакомое в этих словах, что-то из мирового контекста, из прожитого не так давно эпохального опыта…
Стоическая позиция перед абсолютно черной беспросветной бессмысленностью человеческого бытия. Борьба с мировым злом и злым началом в себе безо всякой надежды на победу.
И опора в своей жизненной позиции только на то, что по необъяснимой причине человек носит в себе Изначальную Совесть.
Итак, мировой экзистенциализм определился в Степи, в Казахии, вблизи тех мест, где был создан ядерный полигон под Семипалатинском. Это и явилось зловещим символом — подтверждением Философии Отчаяния.
Роман-катастрофа с темой гибели Аральского моря от людского вмешательства, с темой вырождения жизни в степи от радиации ядерных полигонов Семипалатинска, Байконура, и связанного со всеми этими признаками наступающего Армагеддона человечества: с постепенным вырождением, погибелью, исчезновением всего живого на земле. Мировая проблема, пришедшая и в Степь.
Слава богу, объявленный Иоанном Богословом Армагеддон ожидается уже 2 тысячи лет и все еще никак не завершится полной погибелью мира. И даже имеются все явные признаки того, что мир человеческий процветает, вооруженный достижениями науки и технической цивилизации. И мы живем, наслаждаясь благами, приносимыми этой цивилизацией.
Поняли мы, человечество, свой феномен, знаем ли мы, кто такие и куда мы идем?
И не ошибаемся ли мы, что все нам простится за наши грехи в прошлом и настоящем?
О том и книга выдающегося казахского писателя Роллана Сейсенбаева.
Читайте также: