Мишель фуко социология кратко

Обновлено: 05.07.2024

ФУКО, МИШЕЛЬ (Foucault, Michel) (1926–1984), французский философ и историк культуры, книги которого о безумии, социальных науках, медицине, тюрьмах и сексуальности сделали его одним из самых влиятельных мыслителей в современной французской литературе. Фуко родился в Пуатье 15 октября 1926 в семье врача. Получив образование в Сорбонне, преподавал в университете Клермон-Феррана в 1960–1968, а затем в новом университете в Венсене. В 1970 занял кафедру истории систем мышления в Коллеж де Франс.Умер Фуко в Париже 25 июня 1984.

Исследование тюрьмы, Надзирать и наказывать (Surveillir et punir, 1975), во многом сходно с предыдущими работами Фуко, однако содержит, кроме того, описание новых установлений во властной структуре общества. Его история сексуальности (1-й том – Воля знать, La Volonté de savoir, 1976; 2-й том – Употребление удовольствий, L'Usage des plaisirs, 1984; 3-й том – Забота о себе, Le Souci de soi, 1984) начинается с типично иконоборческого наблюдения, что викторианская эпоха была одержима сексом. Но допускались лишь определенные формы соответствующего дискурса. Фуко полагает, что это способ контроля общества над самим собой, осуществляемый не с помощью явных мер, но через более глубокие структурные принципы, определяющие, какие слова можно говорить, а какие нельзя.

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977
Фуко М. Воля к истине. М., 1996
Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб, 1997
Фуко М. Забота о себе: История сексуальности-III. Киев – М., 1998
Фуко М. Рождение клиники. М., 1998
Делёз Ж. Фуко. М., 1998
Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. М., 1999
Фуко М. Это не трубка. М., 1999


Фуко (FoucaultFoucault) Мишель Поль (15.10.1926, Пуатье-25.06.1984, Париж) - франц. философ, социолог, историк науки. Преподавал в университетах Парижа, Клермон-Ферранса, Варшавы, Уппсалы, Гамбурга и др., с 1970 г.- на кафедре истории систем мысли в Коллеж де Франс. Главные концептуальные влияния - Фрейд, Ницше, Ж. Ипполит, Ж. Кангийем, Г. Башляр. В творчестве Фуко ясно различимы три периода: период так называемой "археологии знания" (60-е гг.), период исследования "генеалогии власти" (70-е гг.), период преимущественного внимания к "эстетике существования" (80-е гг.).

В социологическом плане наибольшее значение имеют работы "генеалогического" цикла, и прежде всего "Надзор и наказание" (1975), "Воля к знанию" (1-й том "Истории сексуальности", 1976). Задача "генеалогии власти" - вычленение и анализ специфических комплексов власти-знания, стратегий власти и дискурсивных практик (Дискурс), характер взаимодействия которых определяет те или иные познавательные подходы к человеку в различные исторические периоды. Власть (Власть политическая), по Фуко, никогда не имеет чисто негативного характера (подавление, исключение и проч.): различные типы власти порождают и саму реальность, и объекты познания, и "ритуалы" их постижения. Типы соотношений власти-знания исторически различны. Совр. "диспозиция" власти-знания возникла на рубеже Просвещения и 19 в.: власть здесь не есть привилегия одного лица (как в монархиях), не имеет центра, не является привилегией государства и государственный аппарата, это власть, основа модальности которой - "всеподнадзорность" ("паноптизм"), дисциплинированно и нормирование. Она предполагает определенные стратегии управления индивидами (Физика социальная), надзора за ними (социальная оптика), процедуры их изоляции, перегруппировок (социальная механика), наказания или терапии социальных недугов (Физиология социальная). Наиболее яркое выражение всех этих процедур - тюрьма как социальный институт. Однако отношения власти пронизывают всю обществ, структуру и могут быть обнаружены в лицее и казарме, кабинете врача и семье. Современный индивид, его душа и тело, изучающие его гуманитарные науки - это порождение одновременно действующих механизмов социального нормирования и индивидуализации (чем анонимное власть, тем "индивидуализированнее" ее объект - он предстает как ребенок, больной, заключенный и проч.,- тем доступнее он эмпирическому контролю и изучению).

Концепция "генеалогии власти" оказала большое влияние на "новую философию" во Франции, на младшее поколение сторонников Франкфуртской школы, на современные конкретно-социологические и политологические разработки в ряде европейских стран. В работах 80-х гг. "Пользование наслаждениями" и "Забота о себе" (обе-1984, 2-й и 3-й тома "Истории сексуальности") намечается определенный "индивидуализирующий" поворот в исследовании темы социальной детерминации поведения человека и его познания, поднятой уже в работах первой половины 60-х гг. ("История безумия в классический век", 1961; "Рождение клиники", 1963). Перенос внимания с Нового времени на античность и период перехода к эллинизму позволяет здесь изучать поведение "морального субъекта" не только в его подчинении кодам, правилам, стереотипам социальным, но и в аспекте более свободного практического выбора собственного отношения к самому себе, своему телу, к окружающим, к обществ, долгу и проч.

Социально-практическая позиция Фуко выражена, в частности, в организации им "Группы информации о тюрьмах" (1971-1973), задачами которой были информирование общественности о положении заключенных как маргинальной группы, расширение их социальных прав, и прежде всего - права голоса. Творчество Фуко интерпретируется как в плане леворадикальных, так и в духе правых идейных ориентации, однако трезвость и критичность обеспечивают социальной и интеллектуальной позиции Фуко определенную независимость по отношению к этим истолкованиям.

Соч.: 1) Surveiller et punir. P., 1975. 2) La volonte du savour. P., 1976.

То время, которое ребенок проводит в детском саду, является для каждого ребенка и родителя очень важным и запоминающимся

Именно с этого мне, очевидно, следовало начать, потому что на этом принципе основываются соображения, которые я хочу здесь высказать. Я постараюсь показать, в чем, с моей точки зрения, апелляция к творчеству Мишеля Фуко может помочь в выработ­ке определенной концепции социологии — такого типа прочтения современной социальной реальности, который кажется мне в высшей степени плодотворным, хотя речь при этом не идет о том,

Начну с предварительного замечания. Насколько мне извест­но, вопрос об отношениях между творчеством Фуко и современ­ной социологией никогда всерьез не обсуждался, по крайней мере во Франции. Во всяком случае, налицо явственный контраст с тем, что происходило и продолжает происходить с творчеством Фуко в отношении исторической науки. Дискуссия между Фуко и историками была в свое время ярким общественным явлением, даже если иногда она основывалась на недоразумениях. И мне кажется, что после паузы в несколько лет эта дискуссия снова на­бирает силу. Во всяком случае, в целом ряде стран в последние го­ды были организованы многочисленные встречи и конференции, тематика которых во многом тяготела в вопросу об отношениях Фуко и истории. В социологии дело обстоит иначе. Здесь, естест­венно, нет возможности подробно анализировать причины такой ситуации; я ограничусь двумя гипотезами.

Отношения между творчеством Фуко и социологией развива­лись главным образом в очень сильно политизированном контек­сте. Работы Фуко, посвященные психиатрии, системе уголовных наказаний, исследованию механизмов власти, часто использова-




Эти замечания позволяют понять, что Фуко не мог стать источ­ником новых идей для исследовательских направлений, имеющих, с одной стороны, объективистский, позитивистский, а с другой стороны, локальный и количественный и зачастую формальный характер; такие подходы во многом противоположны фукианскому типу анализа. Фукианский подход не может, очевидно, затронуть всю совокупность социологии. Но есть вполне определенный тип социологии — и к нему я лично себя отношу — который можно охарактеризовать и, более того, развивать, опираясь на М. Фуко.

Ниже я попытаюсь кратко обозначить некоторые основные предпосылки и предпочтения этого типа социологии, который, повторяю, не является единственно возможным.

Во-первых, настоящее (le présent) не есть только современное (le contemporain). Конечно, социология — это не история, она по сути своей имеет дело с настоящим, она пытается понять, что про­исходит в обществе сегодня. Но настоящее — это не только то, что появляется в современном. Безусловно, мы постоянно сталкива­емся с инновациями, с новшествами, но часть того, что мы видим

перед собой, есть результат наследования, присутствие прошлого, которое никуда не ушло, и настоящее может рассматриваться как определенное сочетание, как соединение нового и фактов или структур, унаследованных из прошлого.

В-третьих, как я сказал, эти проблематичные конфигурации не свалились с неба. Они есть предшествующее по отношению к настоящему, поскольку их существование началось в прошлом и они трансформировались в ходе истории. Они содержат то, что можно было бы назвать дифференциалом нового (différentiel de nouveauté) по отношению к прошлому, приращение, которое мо­жет быть понято и оценено в сопоставлении с предыдущими со­стояниями того или иного вопроса. Отсюда возникает проблема: каков дифференциал нового в сегодняшних проблематичных конфигурациях по отношению к прошлым конфигурациям?

Я хотел бы теперь указать на то, что позволяет такой концеп­ции социологии связывать себя с именем М. Фуко. Я вынужден быть кратким и опускать подробности — тем более что вы, оче­видно, хорошо знакомы с творчеством Фуко, и кое-кто, полагаю, гораздо лучше меня.

подхода с историей историков (см.: Foucault and the Writing of History today / Ed. by J. Goldstein. Cambridge: Blackwell, 1994). Можно было бы также — в более социологической перспективе — вернуться к тому, каким образом сам Фуко разрабатывал или на­мечал подходы к тем или иным современным проблематичным конфигурациям, и в частности к тем трем конфигурациям, о кото­рых я уже упоминал: отношение к безумию в современной клини­ческой психиатрии, осуществление власти в системе наказаний, основанной на институте тюрьмы, вопрос сексуальности.

того чтобы относиться к ним как к представителям той или иной ортодоксии, которую необходимо принять или отвергнуть как не­кое монолитное целое.

Между тем возникла, как мне кажется, настоятельная необхо­димость поставить эти вопросы в фундаментально обновленной форме в связи с появлением и развитием в последние двадцать лет новой фигуры современных индивидов, которых можно было бы определить как индивиды по недостатку (individus par défaut).

Я буду отталкиваться от того факта (или гипотезы), что быть индивидом позитивно можно, только обладая необходимыми для

жизни средствами поддержки (supports). Идея в определенном смысле достаточно банальная. Индивид не есть субстанция, он не спустился на землю с небес, будучи наделенным изначальной свободой и автономией. Степень его автономии, способность к от­носительной независимости зависят от ресурсов, от средств под­держки, которыми он располагает в тот или иной момент, и если он не располагает такими средствами, то не является индивидом позитивно. Например, бродяга в доиндустриальных обществах является индивидом. Он обладает подвижностью, он ничем не связан — в определенном смысле, можно сказать, свободен; в до­индустриальных обществах бродяги относились к тем достаточно немногочисленным социальным субъектам, которых можно было бы квалифицировать как индивиды. Они не были охвачены сетью территориальных переписей и не зависели от ранговой и статус­ной системы. Но их свобода означала полное отсутствие какой бы то ни было социальной защиты и даже вообще отсутствие места в обществе — до такой степени, что социальные практики по отно­шению к бродягам сводились в большинстве своем к политике искоренения. Их пытались уничтожить, иногда просто вешали, часто отправляли на галеры или приговаривали к принудитель­ному труду; их преследовали и заключали в соответствующие при­юты. Бродяги, таким образом, очень дорого платили за право быть индивидами. Они могут служить иллюстрацией сформули­рованного выше утверждения, которое оказывается не столь три­виальным, как кажется на первый взгляд: недостаточно просто быть индивидом, чтобы быть индивидом позитивно; необходимо, кроме того, иметь, как я сказал, ресурсы и средства поддержки. Вторая гипотеза, дополняющая первую: средства, необходи­мые для того, чтобы быть индивидом позитивно, не остаются не­изменными и не даются раз и навсегда. Они менялись на протя­жении истории, и можно осуществить проблематизацию транс­формации этих средств. Если быть предельно кратким (мне приходится смириться с тем, что мое изложение может показать­ся несколько карикатурным): можно было бы показать, что в на­чале периода современности (modernité) в момент ослабления то­го рангово-статусного общества, о котором я только что упоми­нал, основным средством поддержки, необходимым, чтобы позитивно быть индивидом, является частная собственность. Это тот исторический момент, который очень хорошо выразил Джон Локк, и традиция мысли, которую Макферсон назвал «облада-

которое от века было уделом подавляющего большинства несоб­ственников.

современного индивида есть незащищенность после социальных гарантий и в обществе, где такие гарантии еще существуют. Она не есть результат отсутствия гарантий, как это было в XIX в., но следствие выпадения из системы социальных гарантий, создан­ной государством всеобщего благосостояния.

Но это я хочу предложить для обсуждения и прошу вас изви­нить меня за схематичность изложения, связанную с неизбежны­ми ограничениями, которые налагает формат выступления на конференции. Для тех, кто хотел бы более глубоко обсудить пред­лагаемый подход, я могу лишь добавить, что дал гораздо более об­стоятельные разъяснения по этому поводу (пятьсот страниц!), попытавшись осуществить проблематизацию современного отно­шения к труду (см.: Les métamorphoses de la question social. Paris: Fayard, 1995).

Именно с этого мне, очевидно, следовало начать, потому что на этом принципе основываются соображения, которые я хочу здесь высказать. Я постараюсь показать, в чем, с моей точки зрения, апелляция к творчеству Мишеля Фуко может помочь в выработ­ке определенной концепции социологии — такого типа прочтения современной социальной реальности, который кажется мне в высшей степени плодотворным, хотя речь при этом не идет о том,

Начну с предварительного замечания. Насколько мне извест­но, вопрос об отношениях между творчеством Фуко и современ­ной социологией никогда всерьез не обсуждался, по крайней мере во Франции. Во всяком случае, налицо явственный контраст с тем, что происходило и продолжает происходить с творчеством Фуко в отношении исторической науки. Дискуссия между Фуко и историками была в свое время ярким общественным явлением, даже если иногда она основывалась на недоразумениях. И мне кажется, что после паузы в несколько лет эта дискуссия снова на­бирает силу. Во всяком случае, в целом ряде стран в последние го­ды были организованы многочисленные встречи и конференции, тематика которых во многом тяготела в вопросу об отношениях Фуко и истории. В социологии дело обстоит иначе. Здесь, естест­венно, нет возможности подробно анализировать причины такой ситуации; я ограничусь двумя гипотезами.

Отношения между творчеством Фуко и социологией развива­лись главным образом в очень сильно политизированном контек­сте. Работы Фуко, посвященные психиатрии, системе уголовных наказаний, исследованию механизмов власти, часто использова-

Эти замечания позволяют понять, что Фуко не мог стать источ­ником новых идей для исследовательских направлений, имеющих, с одной стороны, объективистский, позитивистский, а с другой стороны, локальный и количественный и зачастую формальный характер; такие подходы во многом противоположны фукианскому типу анализа. Фукианский подход не может, очевидно, затронуть всю совокупность социологии. Но есть вполне определенный тип социологии — и к нему я лично себя отношу — который можно охарактеризовать и, более того, развивать, опираясь на М. Фуко.

Ниже я попытаюсь кратко обозначить некоторые основные предпосылки и предпочтения этого типа социологии, который, повторяю, не является единственно возможным.

Во-первых, настоящее (le présent) не есть только современное (le contemporain). Конечно, социология — это не история, она по сути своей имеет дело с настоящим, она пытается понять, что про­исходит в обществе сегодня. Но настоящее — это не только то, что появляется в современном. Безусловно, мы постоянно сталкива­емся с инновациями, с новшествами, но часть того, что мы видим

перед собой, есть результат наследования, присутствие прошлого, которое никуда не ушло, и настоящее может рассматриваться как определенное сочетание, как соединение нового и фактов или структур, унаследованных из прошлого.

В-третьих, как я сказал, эти проблематичные конфигурации не свалились с неба. Они есть предшествующее по отношению к настоящему, поскольку их существование началось в прошлом и они трансформировались в ходе истории. Они содержат то, что можно было бы назвать дифференциалом нового (différentiel de nouveauté) по отношению к прошлому, приращение, которое мо­жет быть понято и оценено в сопоставлении с предыдущими со­стояниями того или иного вопроса. Отсюда возникает проблема: каков дифференциал нового в сегодняшних проблематичных конфигурациях по отношению к прошлым конфигурациям?

Я хотел бы теперь указать на то, что позволяет такой концеп­ции социологии связывать себя с именем М. Фуко. Я вынужден быть кратким и опускать подробности — тем более что вы, оче­видно, хорошо знакомы с творчеством Фуко, и кое-кто, полагаю, гораздо лучше меня.

подхода с историей историков (см.: Foucault and the Writing of History today / Ed. by J. Goldstein. Cambridge: Blackwell, 1994). Можно было бы также — в более социологической перспективе — вернуться к тому, каким образом сам Фуко разрабатывал или на­мечал подходы к тем или иным современным проблематичным конфигурациям, и в частности к тем трем конфигурациям, о кото­рых я уже упоминал: отношение к безумию в современной клини­ческой психиатрии, осуществление власти в системе наказаний, основанной на институте тюрьмы, вопрос сексуальности.

того чтобы относиться к ним как к представителям той или иной ортодоксии, которую необходимо принять или отвергнуть как не­кое монолитное целое.

Между тем возникла, как мне кажется, настоятельная необхо­димость поставить эти вопросы в фундаментально обновленной форме в связи с появлением и развитием в последние двадцать лет новой фигуры современных индивидов, которых можно было бы определить как индивиды по недостатку (individus par défaut).

Я буду отталкиваться от того факта (или гипотезы), что быть индивидом позитивно можно, только обладая необходимыми для

жизни средствами поддержки (supports). Идея в определенном смысле достаточно банальная. Индивид не есть субстанция, он не спустился на землю с небес, будучи наделенным изначальной свободой и автономией. Степень его автономии, способность к от­носительной независимости зависят от ресурсов, от средств под­держки, которыми он располагает в тот или иной момент, и если он не располагает такими средствами, то не является индивидом позитивно. Например, бродяга в доиндустриальных обществах является индивидом. Он обладает подвижностью, он ничем не связан — в определенном смысле, можно сказать, свободен; в до­индустриальных обществах бродяги относились к тем достаточно немногочисленным социальным субъектам, которых можно было бы квалифицировать как индивиды. Они не были охвачены сетью территориальных переписей и не зависели от ранговой и статус­ной системы. Но их свобода означала полное отсутствие какой бы то ни было социальной защиты и даже вообще отсутствие места в обществе — до такой степени, что социальные практики по отно­шению к бродягам сводились в большинстве своем к политике искоренения. Их пытались уничтожить, иногда просто вешали, часто отправляли на галеры или приговаривали к принудитель­ному труду; их преследовали и заключали в соответствующие при­юты. Бродяги, таким образом, очень дорого платили за право быть индивидами. Они могут служить иллюстрацией сформули­рованного выше утверждения, которое оказывается не столь три­виальным, как кажется на первый взгляд: недостаточно просто быть индивидом, чтобы быть индивидом позитивно; необходимо, кроме того, иметь, как я сказал, ресурсы и средства поддержки. Вторая гипотеза, дополняющая первую: средства, необходи­мые для того, чтобы быть индивидом позитивно, не остаются не­изменными и не даются раз и навсегда. Они менялись на протя­жении истории, и можно осуществить проблематизацию транс­формации этих средств. Если быть предельно кратким (мне приходится смириться с тем, что мое изложение может показать­ся несколько карикатурным): можно было бы показать, что в на­чале периода современности (modernité) в момент ослабления то­го рангово-статусного общества, о котором я только что упоми­нал, основным средством поддержки, необходимым, чтобы позитивно быть индивидом, является частная собственность. Это тот исторический момент, который очень хорошо выразил Джон Локк, и традиция мысли, которую Макферсон назвал «облада-

которое от века было уделом подавляющего большинства несоб­ственников.

современного индивида есть незащищенность после социальных гарантий и в обществе, где такие гарантии еще существуют. Она не есть результат отсутствия гарантий, как это было в XIX в., но следствие выпадения из системы социальных гарантий, создан­ной государством всеобщего благосостояния.

Но это я хочу предложить для обсуждения и прошу вас изви­нить меня за схематичность изложения, связанную с неизбежны­ми ограничениями, которые налагает формат выступления на конференции. Для тех, кто хотел бы более глубоко обсудить пред­лагаемый подход, я могу лишь добавить, что дал гораздо более об­стоятельные разъяснения по этому поводу (пятьсот страниц!), попытавшись осуществить проблематизацию современного отно­шения к труду (см.: Les métamorphoses de la question social. Paris: Fayard, 1995).

Читайте также: