Логическая теория мышления с л рубинштейна кратко

Обновлено: 04.07.2024

Мышление является предметом изучения не только психологии, но также — и даже прежде всего — диалектической логики. Каждая из этих научных дисциплин, изучая мышление, имеет, однако, свою отличную проблематику или сферу исследования. Проблемой логики является вопрос об истине, о познавательном отношении мышления к бытию. Проблемой психологии является протекание мыслительного процесса, мыслительная деятельность индивида, в конкретной взаимосвязи мышления с другими сторонами сознания. Отличаясь, таким образом, друг от друга, психология мышления и логика, или теория познания, вместе с тем теснейшим образом связаны друг с другом. Различные стороны или аспекты мышления не могут быть оторваны друг от друга; мышление как предмет психологического исследования не может быть определено вне отношения мысли к бытию. Психология поэтому также берет мышление не в отрыве от бытия, но изучает как специальный предмет своего исследования не отношение мышления к бытию, а строение и закономерность протекания мыслительной деятельности индивида в специфическом отличии мышления от других форм психической деятельности и в его взаимосвязи с ними.

Основа для разрешения вопроса о соотношении логического и психологического, позволяющая вскрыть связи между ними, заложена уже в наших исходных положениях. Поскольку психическое, внутреннее определяется опосредованно через отношение свое к объективному, внешнему, логика вещей — объектов мысли—в силу этого входит в психику индивида заодно с их предметным содержанием и более или менее адекватно осознается в его мышлении. Поэтому логическое, никак не растворяясь в субъективно психологическом (в духе психологизма) и не противостоя извне всему психологическому (в духе антипсихологизма), входит определяющим началом в сознание индивида.

Психология мышления не может быть сведена, таким образом, к логике, но вместе с тем психологическая трактовка мышления не может быть и оторвана от определения объективной сущности мышления в логике. И действительно, психология мышления всегда исходит и неизбежно должна исходить из той или иной философской, логической, методологической концепции.

Эта связь психологии с логикой и теорией познания, с философией отчетливо проявляется в истории психологических учений о мышлении. Так, ассоциативная психология исходила из позиций английского эмпиризма, психология мышления вюрцбургской школы — из идеалистической философии гуссерлианства; трактовка психологии мышления в американской литературе у Дж. Дьюи определялась философией прагматизма. Наша, советская, психология мышления исходит из диалектической логики.

Рубинштейн считает, что психолог не должен вообще исследовать мыслительные операции, потому что они должны исследовать мыслительные процессы. Рубинштейн меняет терминологию. Операцию Рубинштейн относит к логическому анализу - сравнение, анализ, синтез. Основной мыслительный процесс ,выделяемый Рубинштейном, получает название - анализ через синтез (анализ условий задачи через синтез соотнесения с ее требованиями). Для Рубинштейна мыслительное действие и мыслительный процесс синонимы. В мыслительной деятельности нельзя выявить отдельных операций, они взаимосвязанные.

Рубинштейн повторяет на своем материале исследование Я. А. Пономарева и Ю.Б. Гиппенрейтер под руководством Леонтьева. В этом исследовании была основная и вспомогательная задача. Исследователи под руководством Леонтьева пытались определить условия в которых эффективна наводящая задача. Эффективность определялась по степени интереса к задаче, когда субъект уже исчерпал все используемые им методы. В этих исследованиях так же было установлено, что наводящая задача эффективна только тогда, когда она дается после основной.

Рубинштейн проводит свой эксперимент в критике данных исследований. Он пытается давать вспомогательную задачу до основной и хочет показать, что мыслительный процесс зависит не от внешних условий, а от внутренних. К внешним условиям относится исчерпанность способов, интерес к задаче, внутренняя подготовленность, временная динамика, а внутренним условием задачи является мыслительный процесс анализа через синтез.

Рубинштейн исследует, когда именно в мыслительном процессе эффективна наводящая подсказка по внутренним причинам. В качестве материала Рубинштейн использует типовые геометрические задачи, в качестве испытуемых - школьников. Задачей исследования было определить, на каком этапе решения испытуемый вспомнит, актуализирует подсказку.

Рубинштейн в процессе решения задачи выделяет ранние поздние этапы:

1. Ранние этапы - это анализ условий без их изменения;

2. Поздний этап характеризуется переформулировкой условий.

Рубинштейн показывает, что подсказка эффективна только на поздних этапах. Это существенный факт. Пока испытуемые не изменит условий задачи, он не может приступить к мыслительному процессу. Как только условия начинают субъективно меняться, испытуемый вспоминает, актуализирует свой прошлый опыт. Он соотносит условия данной задачи с требованиями задачи наводящей. Стадией решения задачи Рубинштейн считает ее переформулирование. Это похоже на процесс инсайта у Дункера, но там мыслительный процесс содержит качественный разрыв, а для Рубинштейна мыслительный процесс непрерывен. Все в мыслительном процесс объективно и детерминировано. Процесс детерминирован не только внешними , но и внутренними условиями.

Спор гештальтпсихологов, Леонтьева с одной стороны и Рубинштейна с другой - это спор не на единых основаниях, так как для доказательства использовались разные задачи. Дункер использовал задачи на нахождение результата, а Рубинштейн задачи на доказательство, где результат известен заранее и его надо логически обосновать.

Но Рубинштейн пошел дальше, он попробовал применить свою теорию анализа через синтез к головоломкам. Он давал задачку “шесть спичек” (сложить из шести спичек четыре треугольника) и пытался доказать, что его испытуемые решают данную головоломку логически. Т.е. Рубинштейн говорит, что можно творческую задачу решать логически. Логически эту задачу можно решить так : если четыре треугольника, значит двенадцать сторон, если двенадцать сторон, значит каждая спичка должна быть стороной двух треугольников. Испытуемые формулировали, что должна быть такая фигура, в которой каждая сторона является стороной двух треугольников. По мнению Рубинштейна сразу после этого испытуемый должен говорить, что это тетраэдр. Леонтьев возразил на это, что есть существенная разница между формулировкой “фигура в которой каждая из шести сторон является стороной двух треугольников” и "тетраэдр" (как раз при переходе от одного к другому и происходит инсайт). Рубинштейн полагал, что здесь нет разницы, нет "дара небес" (инсайта).

Психология мышления стала специально разрабатываться лишь в XX в. Господствовавшая до этого времени ассоциативная психология исходила из того положения, что все психические процессы протекают по законам ассоциации и все образования сознания состоят из элементарных чувственных представлений, объединённых посредством ассоциаций в более или менее сложные комплексы. Представители ассоциативной психологии не видели поэтому необходимости в специальном исследовании мышления: они по существу конструировали его из предпосылок своей теории. Понятие отожествлялось с представлением и трактовалось как ассоциативно связанная совокупность признаков: суждение как ассоциация представлений; умозаключение как ассоциация двух суждений, служащих его посылками, с третьим, которое выводится из него как вывод. Эта концепция идёт от Д. Юма. Ещё в конце XIX в. она была господствующей.

Ассоциативная теория сводит содержание мысли к чувственным элементам ощущений, а закономерности его протекания к ассоциативным законам. Оба эти положения несостоятельны. Мышление имеет своё качественно специфическое содержание и свои качественные специфические закономерности протекания. Специфическое содержание мышления выражается в понятиях; понятие же никак не может быть сведено к простой совокупности ассоциативно связанных ощущений или представлений.

Точно так же и закономерности протекания мыслительного процесса не сводимы к ассоциативным связям и законам, определяющим протекание ассоциативных процессов (законы ассоциации по смежности в пространстве и во времени).

Первое существеннейшее отличие мыслительного процесса от процесса ассоциативного заключается в том, что течение мыслительного процесса регулируется более или менее адекватно отражёнными в сознании связями своего предметного содержания; ассоциативный же процесс определяется сплошь и рядом неосознанными связями по смежности в пространстве и во времени между полученными данным субъектом более или менее случайными субъективными впечатлениями. У каждого субъекта они устанавливаются в зависимости от того, в каких соединениях данные впечатления были им восприняты, независимо от того, насколько существенны эти связи для самых предметов. Поэтому ассоциативные связи являются сравнительно ещё несовершенной ступенью познания. В них лишь в общем и целом отражаются существенные связи, в каждом же отдельном случае ассоциация может иметь случайный характер.

В ассоциативном процессе связи и отношения, объективно определяющие течение процесса, не осознаются самим субъектом как связи его предметного содержания. Поэтому содержание процесса субъективно в познавательном отношении, и вместе с тем его течение автоматично, независимо от субъекта; субъект не регулирует его течения. При ассоциативном процессе протекает ряд субъективных представлений, независимых от субъекта; ассоциативный процесс лишён целенаправленности. Каждое представление может по ассоциации вызвать любое из представлений, с которыми оно при своём появлении находилось в пространственной или временной смежности, а таких представлений обычно бывает множество. Каждое из могущих быть ассоциативно вызванных представлений в свою очередь является отправной точкой разбегающихся в разные стороны ассоциаций.

Таким образом, основанная на ассоциации связь между исходным представлением и последующим не однозначна: процесс лишён направленности, в нём нет регулирующей его организованности. Так, например, протекают у нас обрывки мыслей, случайно всплывая и разбегаясь сейчас же в разные стороны, когда, выключившись из мыслительной работы, требующей сосредоточенной направленности и собранности на одном предмете, на разрешаемой нами задаче, мы, утомлённые, предоставляем нашим "мыслям" блуждать и расплываться в случайных грёзах; но и в этих грёзах больше направленности, чем в простой цепи ассоциаций. В мыслительном же процессе действием этого механизма ассоциаций можно было бы скорее объяснить те случаи "рассеянности", когда в последовательный ход мыслительных операций вдруг врывается по случайной ассоциации всплывший образ, отклоняющий мысль от её пути, от нормального, упорядоченного течения мыслительных операций.

Таким образом, характер протекания элементарного ассоциативного процесса и высшего мыслительного процесса так существенно различны, что сведение второго к первому совершенно неправомерно.

Для того чтобы объяснить направленный характер мыслительного процесса, не отказываясь от исходных предпосылок ассоциативной теории, согласно которой все мыслительные процессы носят репродуктивный характер, воспроизводящий содержание чувственных данных, сторонники этой теории, наряду с ассоциацией, пытались использовать ещё "персеверацию" (Г. Э. Мюллер). Персеверация выражается в тенденции представлений удерживаться, каждый раз вновь проникая в течение наших представлений. Так, порой навязчиво преследует человека какой-либо мотив. Крайнюю патологическую форму персеверации представляют так называемые навязчивые идеи. Попытка использовать персеверативные тенденции для объяснения направленности мышления нашла себе яркое выражение в формуле Г. Эббингауза: "упорядоченное мышление это, можно сказать, нечто среднее между скачкой идей и навязчивыми представлениями". 114 Мышление, таким образом, представляется в виде равнодействующей двух патологических состояний яркое доказательство резкого несоответствия природы мышления предпосылкам этой теории, на основе которой приходится таким образом его объяснить.

114 Г. Эббингауз, Очерк психологии, СПб. 1911, стр. 153.

Сведению логического к чувственному, проводимому сенсуалистической ассоциативной психологией, вюрцбургская школа, сделавшая разработку психологии мышления своей основной задачей, противопоставила рационалистический, идеалистический отрыв логического от чувственного.

Представители вюрцбургской школы, положившие наряду с А. Бине во Франции начало систематическому изучению психологии мышления, прежде всего выдвинули в противовес сенсуализму ассоциативной психологии то положение, что мышление имеет своё специфическое содержание, не сводимое к наглядно-образному содержанию ощущений и восприятия. Но правильное положение о несводимости мышления к наглядному чувственному содержанию соединилось у них с ложным отрывом одного от другого: "чистой" чувственности было противопоставлено "чистое" мышление; между ними установлена только внешняя противоположность, без единства. В результате вюрцбургская школа пришла к неправильному пониманию соотношения мышления и чувственного созерцания.

В противовес субъективизму ассоциативной психологии, для которой мыслительный процесс сводится к простой ассоциации субъективных представлений, вюрцбургская школа, опираясь на идущее от Ф. Брентано и Э. Гуссерля понятие интенции, выдвинула положение о предметной направленности мысли и подчеркнула роль предмета в мыслительном процессе. Но в силу того, что в соответствии с той идеалистической философией, из которой исходила вюрцбургская школа, мышление было внешне противопоставлено всему чувственному содержанию действительности, направленность мышления на предмет (интенция) превратилась в чистый акт (своеобразный actus purus схоластической философии), в мистическую активность вне всякого содержания. Эта чистая мысль соотносится с идеальными объектами, само идейное содержание которых оказывается трансцендентным мышлению. Правильное положение о внутренней соотнесённости мышления с независимым от него предметом превратилось в ложную метафизическую концепцию о чистой бессодержательной активности, которой противостоят трансцендентные идеи.

В противовес механицизму ассоциативной теории, сводившей мыслительные процессы к внешнему механическому сцеплению представлений, представители вюрцбургской школы подчеркнули упорядоченный, направленный характер мышления и выявили значение задачи в мыслительном процессе. Но механистической трактовке мышления представителей ассоциативной психологии в вюрцбургской школе была противопоставлена явно телеологическая концепция детерминирующих тенденций (Н. Ах (Ach)), которые, исходя из подлежащей решению задачи, направляют ассоциативные процессы к надлежащей цели. Вместо того чтобы раскрыть существенные внутренние особенности мышления, которые делают его пригодным для решения задач, не разрешимых механическим ассоциативным процессом, задаче приписывают способность к самореализации.

Стремясь преодолеть этот телеологизм и дать действительное объяснение течению мыслительного процесса, О. Зельц в своём исследовании о мышлении выдвинул то правильное положение, что "продуктивное" мышление не состоит из констелляции отдельных представлений, движимых различными тенденциями репродуктивными и детерминирующими, а заключается в функционировании специфических операций, которые служат методами, направленными на разрешение определённых задач. Течение мыслительного процесса определяется соотношением между задачей или установкой на её разрешение и теми интеллектуальными операциями, которые она актуализирует. Однако в определении этого основного соотношения О. Зельц возвращается на чисто механистические позиции: установка на разрешение задачи признаётся раздражителем, который разряжает соответствующие операции как реакции. Мышление, таким образом, оказывается "системой рефлексоидальных соединений", которые по структуре сродни сложным рефлексам (цепным рефлексам). Показав сначала, что мыслительный акт это операция, несводимая к механическому сцеплению ассоциаций, Зельц сами операции сцепил совершенно неадекватными природе мышления рефлексоидальными отношениями, такими же внешними и механическими, как связи ассоциативные.

За время своего существования вюрцбургская школа проделала значительную эволюцию. Начав с утверждения о безОбразном характере мышления (О. Кюльпе, Х. Дж. Уатт, К. Бюлер в ранних своих работах), представители вюрцбургской школы (тот же К. Бюлер в позднейших своих работах, О. Зельц) затем очень рельефно выявили и даже специально подчеркнули роль наглядных компонентов в процессе мышления. Однако наглядность была при этом насквозь интеллектуализирована, наглядные представления превращены в лишённые самостоятельной чувственной основы совсем пластичные орудия мышления; таким образом, принцип интеллектуализации реализовался в новых формах. Аналогичная эволюция произошла и во взглядах вюрцбургской школы на взаимоотношение мышления и речи. Вначале (у О. Кюльпе например) мышление рассматривалось совершенно вне речи, как если бы в речи мышление не совершалось, а лишь выявлялось во вне, будучи уже готовым, независимым от неё. Затем мышление и образование понятий (Н. Ах) было превращено в результате введения формально понимаемого речевого знака в решение задачи. Эта последняя позиция, превращающая бессмысленный знак в демиурга мышления, была при всей её видимой противоположности по существу лишь оборотной стороной всё той же первоначальной позиции, разрывающей мышление и речь.

Оттолкнувшись от критики психологии мышления О. Зельца, К. Коффка попытался наметить теорию мышления с позиций гештальт-психологии. В противоположность представителям вюрцбургской школы, доказывавшим, что отношения составляют существенное содержание мышления, несводимое к наглядному содержанию тех членов, между которыми они устанавливаются (А. Грюнбаум), К. Коффка хочет безостаточно свести отношения к структурности наглядного содержания.

Основное положение его теории мышления заключается в том, что мышление это не оперирование отношениями, а преобразование структуры наглядных ситуаций. Исходная ситуация, в которой возникает проблема, это в своём наглядном содержании неуравновешенное феноменальное поле, в котором имеются как бы незаполненные места. Вследствие этого в проблемной ситуации создаётся напряжение, которое вызывает переход данной неустойчивой наглядной ситуации в другую. Посредством последовательного ряда таких переходов происходит преобразование (Umzentrierung, по М. Вертгеймеру), т. е. изменение структуры, исходного наглядного содержания, которое и приводит к решению задачи. Задача оказывается решённой попросту в результате того, что мы под конец по-иному, чем вначале, непосредственно видим содержание исходной ситуации.

В противовес психологии мышления вюрцбургской школы, которая оторвала мышление от чувственного созерцания, К. Коффка попытался, таким образом, осуществить на основе принципа структуры то же сведение мышления к наглядному содержанию, которое на основе учения об ассоциациях отстаивала ассоциативная психология. Эта попытка игнорирует специфику мышления. Коффка подчёркивает, что в противовес идеалистической теории вюрцбуржцев, согласно которой мышление состоит из операций субъекта, его теория целиком переносит весь процесс мышления из субъекта в "феноменальный объект". Это по существу механистическое поглощение субъекта объектом; оно носит вместе с тем и ярко субъективистический характер, поскольку объект, в который перенесён весь процесс мышления, это "феноменальный" объект, т. е. наглядное содержание сознания. Не учтена отнесённость этого содержания к независимому от него предмету. Так, Коффка считает неправильным истолковывать опыты А. Грюнбаума, показавшего, что можно воспринять две равные фигуры, не осознав их равенства (и осознать равенство двух фигур, не осознав в точности, какие это фигуры), таким образом, что мы сначала воспринимаем две фигуры без осознания их равенства, а затем сознаём равенство тех же фигур. С его точки зрения, попросту мы сначала восприняли две фигуры, а затем две равные фигуры; нам были даны не одни и те же предметы и отношения между ними, а сами предметы были в первом и во втором случае различны. Предмет в этом случае явно отожествляется с изменяющимся от случая к случаю наглядным содержанием сознания, которое само по себе безотносительно к его тожественной предметной отнесённости. Между тем тожество предметной отнесённости при различном наглядном содержании составляет существенную предпосылку мышления; без неё мышление невозможно. В самом деле, тот переход одного "феноменального поля", одной наглядной ситуации в другую, к которому Коффка хочет свести процесс мышления, никак не может привести к решению задачи, возникшей в первой ситуации; для этого не достаточно замены исходной ситуации конечной ситуацией. Для того чтобы последняя ситуация могла стать решением той задачи, которая возникла в первой ситуации, необходимо, чтобы содержание последней ситуации было соотнесено с первой и содержание обеих отнесено к одним и тем же предметам. Только при этих условиях, которые Коффка отверг, решение могло бы быть осознано как решение. О том же процессе перехода от одной наглядной ситуации к другой, о котором говорит Коффка, можно сказать, что мы, перейдя от исходной проблемной ситуации к последующей, в лучшем случае ушли от задачи и только избавились от неё, но никак не то, что мы её разрешили. Двойное сведение и предмета и операции субъекта к структуре непосредственно данного содержания сознания упраздняет основные предпосылки мыслительного акта. Мышление так же несводимо к преобразованию феноменальных структур, как и к ассоциации представлений.

За последние десятилетия в нашей психологии наиболее развернутая теория мышления содержится в работах С. Л. Рубинштейна (1889—1960), которые во многом продвинули решение ряда основных проблем, связанных с изучением этой сложной формы психической деятельности. Изложим основные положения этой теории.

Приведенная характеристика мышления как такового, по сути, совпадает с особенностями его наиболее развитого и специфического для современного человека уровня — с особенностями теоретического

Таким образом, С. Л. Рубинштейн подходит к мышлению прежде всего как к постигающей умственной деятельности. Такое понимание мышления свойственно современной теории познания и диалектической логике. Важно подчеркнуть, что именно в этом понимании общей природы мышления С. Л. Рубинштейн видел основу для последующегопсихологического его исследования.

На разных этапах познания единство анализа и синтеза приобретает качественно различные формы [278, стр. 136], что, в свою очередь, связано с разными путями обобщения. С. Л. Рубинштейн выделил три таких пути.

«Первый путь — элементарное эмпирическое обобщение, которое совершается в результате сравнения посредством выделения тех общих (схожих) свойств, в которых сходятся сравниваемые явления. Это локковское обобщение. Такой путь может быть практически использован и фактически используется на начальных стадиях познания, пока оно не поднимается до уровня теоретического знания. Такое обобщение есть лишь отбор из числа эмпирически, непосредственно,

Сравнение как конкретная форма взаимосвязи анализа и синтеза осуществляет эмпирическое обобщение и классификацию явлений. Оно может выделить общее как сходное, формально одинаковое, но не гарантирует выделения существенного (сходное является лишь внешним вероятным индикатором существенного).

Этот путь от частного к общему образует остов той индукции, которая возводилась сторонниками сенсуалистического эмпиризма в ранг якобы основного и единственного метода обобщения. На самом деле — это лишь элементарный способ обобщения, дающий эмпирическое обобщение низшего порядка [278, стр. 150] 1 .

Как отмечалось в предыдущем параграфе, Л. С. Выготский и ряд других психологов подчеркивали то обстоятельство, что в реальной мыслительной деятельности человек осуществляет одновременные встречные переходы от частного к общему и от общего к частному. Но, констатируя этот факт, они не определяли сколько-нибудь четко тот особый уровень мышления, на котором это становится возможным. Более того, они так или иначе пытались соотносить этот факт с мышлением, оперирующим эмпирическими понятиями на основе формального, внешнего общего свойства. Однако на этом уровне указанное встречное движение невозможно. Этот момент отчетливо выделил С. Л. Рубинштейн, раскрывая внутреннюю связь встречных переходов с процессом теоретического выведения конкретного, с процессом

доказательства, со своеобразной дедукцией, которая сама по себе не исключает движения от частного к общему (одновременно при движении от общего к частному).

Для С. Л. Рубинштейна мышление внутренне связано с обобщениями — оно совершается в них и ведет к обобщениям более высокого порядка [279, стр. 113]. Поэтому правомерно заключение о том, что разные уровни мышления определяются типами обобщения познавательного материала 1 . С. Л. Рубинштейн различал эмпирическое и теоретическое обобщение как основу разных уровней мышления (наглядного и отвлеченного, теоретического). Первое — результат сравнения и выделения сходного, внешне одинакового в вещах (оно, по его мнению, не дает даже абстракции в собственном смысле этого слова) 2 . Второе — продукт особого анализа и абстракции, связанных с преобразованием исходных чувственных данных с целью обнаружения и выделения их сущности.

Такое преобразование может осуществляться в плане либо предметном, либо внутреннем. Иными словами, выделение сущности как содержания теоретического обобщения и понятия возможно лишь посредством

В работе С. Л. Рубинштейна, к сожалению, нет достаточно развернутых специальных формулировок, характеризующих этот момент. Но многие его соображения, высказываемые в иных контекстах, позволяют полагать, что он именно так решал этот ключевой вопрос теории обобщения. Например, говоря о научной абстракции, С. Л. Рубинштейн пишет следующее: «Так как научная абстракция имеет. свое основание в природе самих вещей и явлений действительности, то и членение того, что абстрагируется из явлений и фиксируется в понятиях о них, и того, от чего при этом абстрагируются, т. е. внутреннего и внешнего, выражает структуру

Роль слова различна в духовной деятельности вообще (в том числе, например, в оперировании

Эмпирическое мышление может протекать в трех формах — предметно-действенной, наглядно-образной

и словесно-знаковой. Но и теоретическое мышление также имеет эти три генетически и функционально связанные формы (см. главу VII). Поэтому различение типов мышления должно происходить, на наш взгляд, не по внешним особенностям этих форм, а по характеру решаемых ими задач, по внутреннему содержанию соответствующей им деятельности, по ее способу (во всех формах эмпирическое мышление осуществляется путем сравнения и фиксации в общем представлении сходных свойств вещей; во всех формах теоретического мышления анализ выделяет сущность вещей и фиксирует ее в понятии).

Таким образом, в психологии, как и в современной теории познания, необходимо подразделять мышление на эмпирическое и теоретическое, не связывая внутренне каждое из них с какой-либо частной формой осуществления (лишь в этом случае

можно правильно понять взаимосвязь, своеобразие и специфические возможности этих форм в том или ином типе мышления).

Рассматривая и интерпретируя эти факты, С. Л. Рубинштейн отмечает, что за внешним актом переноса лежит обобщение решения, которое осуществляется

Таким образом, обобщение решения задач может происходить двумя путями: эмпирическим и теоретическим. Первый из них реализуется через развернутое сравнение решения двух (и более) задач. Второй — через анализ лишь одной задачи. «Обобщение первого рода, — указывает С. Л. Рубинштейн, — достигается посредством соотнесения и сравнения двух случаев,

Целесообразно в сжатой форме сопоставить особенности двух видов обобщения решения задач:

1) обобщение первого вида осуществляется путем развернутого сравнения ходов решения серии задач при этом каждая последующая задача решается как относительносамостоятельная и частная через пробы и ошибки; лишь постепенно в этих решениях находятся сходные моменты, что и приводит к обобщению;

На наш взгляд, такое понимание соотношения разных видов обобщения не соответствует фактическим данным, имеющимся в психологии, а кроме того, существенно искажает подлинное положение вещей. Действительно, ведь можно представить следующее: в с е испытуемые получили вспомогательную задачу на самом последнем этапе решения основной. По конечному

Особенности двух видов обобщения, выделенных С. Л. Рубинштейном, совпадают с описанием двух видов обобщения, имеющимся в работе В. А. Крутецкого и других психологов. Поэтому можно сделать вывод о том, что в этих работах, как и в исследованиях сотрудников С. Л. Рубинштейна, экспериментально констатировано различие эмпирического и теоретического обобщения в мыслительной деятельности школьников, различие путей и средств их реализации, а также их познавательной эффективности. Особенности каждого вида обобщения находят свое правильное объяснение в раскрытии их функции внутри двух разных типов мышления — эмпирического и теоретического.

Это обстоятельство особенно важно, поскольку в ином случае источники и возможности этих видов

Ведущее звено мыслительной деятельности составляет особая форма анализа через синтез. «. Эта, — пишет С. Л. Рубинштейн, — основная форма анализа, основной нерв процесса мышления заключается в следующем: объект в процессе мышления включается во все новые связи и в силу этого выступает во все новых качествах, которые фиксируются в

В ходе переформулирований одни положения заменяются другими, открывающими большие возможности для дальнейшего анализа, направленного на вычленение условия задачи в собственном смысле, т. е. тех положений, которые определяют процесс рассуждения, приводящий к решению. Анализ включает в себя также выделение того существенного условия, которое приводит к обобщенному решению.

Роль слова различна в духовной деятельности вообще (в том числе, например, в оперировании

Эмпирическое мышление может протекать в трех формах — предметно-действенной, наглядно-образной

Целесообразно в сжатой форме сопоставить особенности двух видов обобщения решения задач:

Это обстоятельство особенно важно, поскольку в ином случае источники и возможности этих видов

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций.

Читайте также: