Литература киевской руси кратко
Обновлено: 07.07.2024
Литература Киевской Руси на первых же порах своего существования достигла высокой степени развития, что соответствовало высокому уровню общей культуры Киевского государства. Высота его культуры сказалась, помимо народно-поэтического и литературного творчества, и в памятниках церковного зодчества, большей частью сохранившихся до нашего времени (киевская София, София новгородская, Спас черниговский и др.), а также зодчества гражданского (княжий дворец, воздвигнутый в Киеве в X в., киевские Золотые ворота), и живописи (фрески киевской Софии, новгородской церкви Спаса Нередицы), и в музыкальном искусстве, и в блестящих достижениях древнерусского художественною ремесла.
Древнейшее летописание
На самой заре нашего письменного творчества у нас возникает летописание, которому суждено было стать в идейно-политическом отношении господствующим и ведущим явлением в русской литературе старого времени. Очень раннее возникновение летописного дела на Руси является лучшим показателем высоты культурного уровня, достигнутого древней Русью спустя небольшой промежуток, протекший со времени, когда русская народно-поэтическая культура стала стремительно обогащаться культурой книжной.
Возникновение русского летописания необходимо связывать с ранним проявлением на Руси народного самосознания. Приняв христианство в его византийской форме, Русь подвергалась опасности попасть в зависимость от византийской церковной иерархии и тем самым от византийской государственной власти, поскольку византийская иерархия являлась проводником политических домогательств Империи.
При Ярославе Мудром, в пору государственного и культурного усиления Руси, эта зависимость не могла не сознаваться как противоречившая государственным интересам русского народа. Ярослав для поднятия авторитета русской церкви добился учреждения в Киеве в 1039 г. высшей церковной организации — митрополии — сперва во главе с митрополитом греком, а потом, в 1051 г., даже во главе с митрополитом из русских — выдающимся проповедником Иларионом. С той же целью он добился у Византии канонизации двух своих братьев, Бориса и Глеба, убитых третьим его братом Святополком.
В качестве важного источника сведений, приводимых в Начальном, Втором Киево-Печерском своде, следует назвать родовые предания, которые сообщены были составителю свода новгородцем Яном Вышатичем, точно так же, как одним из таких источников для Первого Киево-Печерского свода послужили родовые предания, сообщённые его отцом Вышатой '.
Она, видимо, составлена была также в Выдубецком монастыре неизвестным редактором 3 .
Основная политическая тенденция, пронизывающая летопись, сводится к утверждению идеи единства Русской земли, осуществляемого князьями рюрикова дома.
Летописец прямо не выказывает своего отношения к восставшим киевлянам, но, судя по всему, он на их стороне прежде всего потому, что побудительной причиной восстания было стремление защитить Киевскую землю от степных врагов, причинивших первый серьёзный урон русским силам. Он очень сочувствует освобождению Всеслава из тюрьмы и тому, что тот сел на киевском столе: заключив в тюрьму Всеслава, Изяслав нарушил данное ему крестное целование, за что, по словам летописца, должен принять наказание и в нынешнем и в будущем веке. Говоря о расправе сына Изяслава с киевлянами, летописец также косвенно выражает осуждение по этому поводу, когда указывает на то, что Мстислав погубил иных невинных, даже без суда над ними.
Значительная часть повествовательного материала летописи в большей или меньшей степени отличается всеми признаками поэтического изложения, ведущего своё происхождение главным образом от фольклора. Порой художественные достоинства этого материала очень незаурядны. Возникнув в существеннейшей своей доле независимо от летописи, он был использован ею уже в готовом виде, подвергшись специальной обработке под рукой редакторов летописных сводов; но отдельно от летописной компиляции он до нас не дошёл, знакомимся мы с ним только по летописным сводам, и этим обусловливается большая ценность летописи с точки зрения специально историко-литературной.
Рассказав о пути апостола Андрея из Херсонеса в Рим через Русь, легенда как раз стремилась убедить в том, что ещё в апостольские времена Русь получила то зерно христианства, которое лишь позднее взращено было при помощи греков.
Видимо, наша легенда отразилась впоследствии в рассказе ливонского историка XVI—XVII вв. Фабриция о том, что монахи одного доминиканского монастыря, терпя нужду, обратились к папе с просьбой о вспомоществовании. Папа, прежде чем удовлетворить просьбу монахов, отправил к ним своего легата, чтобы тот посмотрел, как они подвизаются. Монахи напоили папского посла пивом, а затем повели его в баню, где он увидел приблизительно то же непривычное для южанина усердное парение, какое видел апостол Андрей в Новгороде. Посол заключил, что монахи умерщвляют свою плоть, о чём и сообщил папе, после чего доминиканские монахи получили от папы вспомоществование, о котором они перед ним ходатайствовали 1 .
Непосредственно вслед за легендой об апостоле Андрее рассказывается о трёх братьях — предводителях родов у полян — Кии, Щеке и Хориве и сестре их Лыбеди. Братья построили город, который по имени старшего брата назвали Киевом. Тут же опровергается слух, будто Кий был перевозчиком: если бы он был перевозчиком, он не ходил бы в Царьград и не был бы принят с честью царём; нет, Кий был не перевозчиком, он княжил в роде своём. В этом сказании даёт себя знать отзвук доваряжской версии о происхождении княжеской власти на Руси: эта власть связывается не с рюриковым домом, осевшим первоначально в Новгороде, а с княжеским родом, утвердившимся в Южной Руси, в племени полян. Одновременно сказание является отражением распространённого фольклорного мотива о трёх братьях — основателях городов, лежащего в основе, например, сербской песни об основании тремя братьями города Скадра. Осмысление географических названий через приурочение к ним живых персонажей, от которых идут эти названия,— обычное явление в области древних преданий. О радимичах и вятичах летописец рассказывает, что они происходят от двух братьев — Радима и Вятка; позже основание Харькова связывалось с именем мифического Харька.
Образцом для таких этнографических экскурсов летописи, помимо устных преданий, послужило описание нравов и быта различных народов, данное в Хронике Георгия Амартола и приводимое летописцем вслед за тем, как он рассказал об обычаях славянских племён.
Как указал в своё время ещё Костомаров, в подробностях этого рассказа очень сильно дают себя знать следы народно-поэтических преданий. Тут и обычное в героических песнопениях перечисление народов, отправляющихся с Олегом на Византию, и частью даже таких, которые ему не были подчинены, и огромное количество олеговых кораблей, на каждом из которых по 40 человек — цифра также обычная в устнопоэтических сказаниях, и находящее себе параллели в фольклоре установление кораблей на колёса, и отравленные пища и питьё, фигурирующие во многих народных сказаниях, и обильная дань с побеждённых, и символический знак одержанной победы — щит на вратах Царьграда. Наконец, в эпизоде с парусами, когда незадачливые новгородцы терпят неудачу,— отзвук того же иронически-насмешливого отношения киевлян к новгородцам, какое мы встретили и в легенде о посещении Русской земли апостолом Андреем и какое здесь, как и там, является отражением мотивов исторического фольклора.
Что касается основной темы легенды о смерти Олега от своего коНЯ — пророчества о смерти героя от животного или предмета, принадлежащего герою, то эта тема знакома фольклору многих народов, в том числе славянскому и скандинавскому.
Взяв от греков большую дань, также и за убитых и для родственников их, Святослав с великою славою возвратился в Переяславец. Сообразив, что у него осталось мало дружины, он сначала намеревается пойти на Русь, чтобы привести с собой больше дружины, а пока предлагает греческому царю мир, на который тот с радостью соглашается. Получив новые дары и вновь приняв в расчёт малочисленность своего войска, отдалённость Русской земли и угрозу ей со стороны печенегов, Святослав, посоветовавшись с дружиной, окончательно закрепляет мир с царём, решив, что, если царь не будет исправно платить ему дань, он, собрав больше войска, опять пойдёт на Царьград. Мир скрепляется торжественным договором.
Не прямо, а также косвенно выражен летописцем упрёк Святославу и за то, что он самонадеянно отверг предложение опытного воеводы Свенельда, советовавшего ему на конях обойти днепровские пороги, где засели печенеги, подстерегая русского князя, возвращавшегося из Греции с большой добычей. Святослав не послушался Свенельда, направился к порогам на лодках и поплатился жизнью за пренебрежение разумным советом.
Таков образ Святослава в летописном освещении. Монолитная фигура его выступает тут очень живо. Однако не только завоевание чужих земель воодушевляет его, но и достоинство Русской земли, которую он не хочет посрамить и за честь которой готов сложить голову. Честь и достоинство воина также дороги ему, и бегство с поля битвы для него — несмываемый позор, горше смерти. В своих потребностях он столь же непритязателен, как и любой его дружинник, с которым он связан чувством воинского братства. С дружиной он совещается о своих военных планах и мнением её дорожит настолько, что отказывает в просьбе матери принять христианство, опасаясь, как бы дружина не засмеяла его. И дружина кровно связана с ним, она готова сложить свою голову там, где ляжет голова князя. Заставляя трепетать перед собой окрестные страны, Святослав в то же время благородно предупреждает их о том, что он готовится идти на них. Заключив мир с побеждёнными греками, он обещает не только никогда не воевать с ними, но и защищать их, если они подвергнутся нападению с чьей-либо стороны.
Перед нами воин, во всём облике которого уже явственно сказываются те черты рыцарственности, какие в дальнейшем обнаружатся в поведении и образе мыслей ряда поколений русских князей. Нет сомнений в том, что летописное изображение Святослава — отголосок дружинных песен и преданий, сложившихся вокруг его личности.
Крестившись сам и приобщив к христианству Русскую землю, Владимир становится примерным христианином, нищелюбцем, радетелем о процветании Руси, не утратив, однако, характерных черт воина, тесными узами связанного со своей дружиной, с помощью которой он крепит военную мощь своей земли.
В рассказе о белгородском киселе подчёркивается глупость печенегов, как она ранее подчёркивалась в летописном же рассказе об осаде печенегами Киева при Святославе. На Белгород нападают печенеги. Владимир не может помочь ему, так как находится в Новгороде и имеет слишком мало воинов. Измученные белгородцы готовы сдаться печенегам, но один старик решил одурачить врагов. Он велит принести хотя бы по горсти овса, или пшеницы, или отрубей, из этих продуктов сделать кисель и, выкопав колодец, опустить туда кадку с киселём. В другой колодец он велит поставить кадку с мёдом, разбавленным водой, а затем зовёт печенегов посмотреть, что делается в осаждённом городе. Печенежских посланцев, пришедших в город, белгородцы уверили, что, сколько бы осада ни продолжалась, они её выдержат, потому что их кормит сама земля. Удивлённые посланцы отведали сами киселя и мёду, а затем отнесли того и другого в корчаге своим князьям, и печенеги, убедившись в неисчерпаемости съестных припасов у белго-родцев, ушли восвояси. В русском фольклоре очень распространены народные анекдоты о простаках, которых легко надувают смышлёные плуты и хитрецы.
Древнерусская летопись многократно с удовлетворением отмечает тех, кто хитростью и остроумием добивается успеха. Олег хитростью добывает себе Киев у Аскольда и Дира; он же, хитроумно поставив корабли на колёса, двигается со своим войском к Царь-граду. Ольга четырежды перехитрила простодушных и недальновидных древлян и дважды — самого византийского царя. Отрок Святослава, хитростью пробравшись сквозь печенежское войско, обложившее Киев, переплывает на другой берег Днепра и побуждает находившееся там русское войско прийти на помощь осаждённым киевлянам. Воевода Претич, стоящий во главе русского войска, сражающегося с печенегами, запугивает печенежского кня-Зя, говоря, что за Претичем идёт Святослав с многочисленными дойнами; тогда как на самом деле Святослав был тогда в Перея-славце Дунайском, и печенеги отступают. Сам Святослав, идя на Царьград, оповещает греков, чтобы запугать их, что у него 20 тысяч воинов, тогда как в действительности их было только 10 тысяч.
Насколько хитрость, проявляемая по отношению к противнику, получает у летописца одобрение, настолько же коварство в отношении к своим же вызывает у летописца резкое и гневное осуждение. Так, с негодованием говорит он о воеводе Блуде, предавшем в руки Владимира своего же князя Ярополка, о Святополке Владимировиче, обманом погубившем своих братьев Бориса и Глеба, о князьях Давиде Игоревиче и Святополке Святославиче, коварно ослепивших князя теребовльского Василька, вообще о князьях, нарушающих крестное целование.
Упоминание о походе на половцев и смерти князя Романа Святославича сопровождается ритмической припевкой в стиле бояновой песни:
И суть кости его и доселе тамо лежаща, сына Святославля, внука Ярославля.
Эти упоминания о плачах при погребении князей находятся в связи с народными лирико-эпическими плачами.
Читайте также: