Критика теории модернизации кратко

Обновлено: 02.07.2024

Содержание

Этапы развития теории

Идейные предшественники

Классические труды, описывающие модернизацию, принадлежат О. Конту, Г. Спенсеру, К. Марксу, М. Веберу, Э. Дюркгейму и Ф. Тённису.

В большинстве классических концепций модернизации акцент делается на формировании индустриального общества, модернизация рассматривается как процесс, протекающий параллельно индустриализации, как превращение традиционного аграрного общества в индустриальное. Она рассматривается с точки зрения трансформации системы хозяйства, технического вооружения и организации труда.

Последствия перехода от сельскохозяйственных обществ к индустриальным так сильно сказались на социальных нормах, что породили совершенно новую академическую дисциплину — социологию, которая стремится описать и понять эти изменения. Практически все великие социальные мыслители конца XIX века — включая Тённиса, Мейна, Вебера, Эмиля Дюркгейма, Георга Зиммеля — посвятили свои исследования выяснению природы этого перехода.

Социологи признают, что решающим фактором модернизации выступает преодоления и замена традиционных ценностей, препятствующих социальным изменениям и экономическому росту, на ценности, мотивирующие хозяйствующих субъектов, на инновационную деятельность — разработку, создание и распространение новых технологий и генерирование новых организационно-экономических отношений. Причём в большинстве западных обществ индустриализации предшествовали как изменения в общественном сознании, так и изменения в экономике, развитие мануфактурного производства и формирования национальных рынков.

Поэтому среди историков, социологов и философов уже в начале ХХ века распространились концепции, учитывающие влияние культурных и ментальных трансформаций. Они базируются на иной точке зрения, согласно которой процесс модернизации в её западном варианте начинается с трансформации тех или иных форм общественного сознания и культуры.

М. Вебер также проанализировал взаимосвязи между господствующей системой, государством, капиталистическим экономическим развитием и бюрократией и раскрыл роль бюрократии как фактора модернизации и рационализации, показал, как бюрократическая реформа играет роль средства обновления государства и политики [3] .

Вследствие модернизации меняется социальный тип личности — традиционная заменяется современной. В традиционном обществе, как показал Эмиль Дюркгейм, индивид ещё не является лицом. Он словно растворен в первоначальном сообществе, лишён автономности и индивидуальности. Это, отмечал ученый, является механической солидарностью, основанной на структурно-функциональной тождественности людей, одинаковости их действий, верований и образа жизни. В таком контексте модернизацию общественных отношений он толковал как переход к органической общности людей, которая основывается на их различии, дифференциации функций и связанных с ними деятельности и ценностными ориентациями. Вследствие модернизации происходит отход от всеобъемлющей недифференцированной принадлежности индивида к конкретному коллективу, замена непосредственных отношений опосредованными, родственных — нормальными и статуарным, отношений личной зависимости функциональным разделением труда и т. д. [4] .

Развитие теории модернизации

1-й этап

С середины ХХ века происходило переосмысление роли западных государств и стран третьего мира в модернизации. Распространенные в 40-60-е годы теории однозначно признавали эталонными для модернизации других стран наиболее развитые — западные. Под модернизацией понимался процесс вытеснения традиции современностью или восходящее развитие от традиционного общества к современному. При этом традиция, как правило, признавалась таковой, что тормозит социальный прогресс, и которую необходимо преодолеть и сломать. Развитие всех стран и народов рассматривался с универсалистских позиций — он должен происходить в одном направлении, иметь одни и те же стадии и закономерности. Признавалась наличие национальных особенностей модернизации, однако считалось, что они имеют второстепенное значение [5] .

2-й этап

Второй этап (конец 60-70-е годы) отметился критикой и переоценкой идей первого — акцент делался на научно-технической революции, признаётся, что современные общества могут включать немало традиционных элементов, признается, что модернизация способна усиливать традицию (С. Хантингтон, З. Бауман). Концепции модернизации были признаны как альтернатива коммунистическим теориям трансформации.

3-й этап

С конца 80-х годов — на третьем этапе развития теории модернизации признают возможность национальных проектов модернизации, осуществляемые на основе накопления технологически и социально передовых опытов и внедрения их в гармоничном сочетании с историческими традициями и традиционными ценностями незападных обществ (А. Турен, Ш. Эйзенштадт). При этом признается, что модернизации могут осуществляться без навязывания западного опыта, а нарушение равновесия между современностью и традиционностью приводит к острым общественным конфликтам и неудачам модернизации.

Суть преодоления традиций видится теперь не в том, что они принципиально отвергаются, а в том, что в некоторых ситуациях, которых со временем становится все больше, социальными регуляторами выступают не традиционные жесткие социальные нормы и модели поведения, обусловленные религией или общинными прецедентами, но вызванные нормами индивидуального выбора, а также личными ценностями и преимуществами. И эти ситуации в процессе модернизации все больше из сфер производства перемещаются в повседневную жизнь, чему способствует образованность, информированность и изменение ценностей в обществе.

Признается, что существуют отрицательные эффекты модернизации — уничтожение традиционных институтов и жизненных укладов, которое часто приводит к социальной дезорганизации, хаосу и аномии, росту девиантного поведения и преступности [7] . Кое-где это приводит к затяжному кризису социальной системы, в состоянии которой общество не может даже контролировать процесс накопления отклонений.

Бывшая советская модернизация известной мере признаётся альтернативной формой модернизации, и особые случаи Китая и исламского фундаментализма представляют собой современные формы альтернатив модернизации, демократическому и рыночной трансформации. Более того, происходят дискуссии о наличии особого азиатского пути модернизации, который не только равноценный западному, но и будет определять будущее века [8] .

Вследствие этого происходит постепенное преодоление европоцентризма, вестернизации, признание как самоценный незападных цивилизаций и учета самобытной культуры традиционных социумов. Поэтому признаются дискуссионными благоприятные пути модернизации как на Востоке, так и на Западе, в частности: какие нужно установить приоритеты, или предпочесть экономическом, или демократическому развитию, другими словами — экономическое развитие является предпосылкой для сегодняшних демократических процессов, или, наоборот, предпосылкой для экономического подъема является политическая демократизация [3] ?

Но такое внимание имеет и большие методологические последствия для концепции: сам процесс модернизации уже не рассматривается как линейный и детерминирован. Теперь признаётся, что поскольку национальные традиции определяют характер модернизационного процесса и выступают его стабилизирующими факторами, то может иметь место определенное количество вариантов модернизации, которая рассматривается как разветвлённый, вариативный процесс.

Подражание передовых стран уже не рассматривается как буквальное и признается лишь в достаточно широких формах — во-первых, через объективную невозможность перескочить странами модернизируются, определенные фазы исторического развития — например, первоначального накопления средств воздействия — капиталов, научных знаний и технологий, осуществления модернизационных рыночных реформ и т. д., во-вторых, ради экономии ресурсов — настолько, насколько ситуации в странах, модернизируются, походите с уже модернизированными. С другой стороны, как отмечал Р. Мертон, системное подражания не является обязательным и даже возможным. Собственно, любая страна, модернизируется, осуществляет трансформацию, заставляет новый элемент, который попал в её среде, действовать по собственным, только ей присущими, правилами и законами. Если этого не произойдет, то страна-реципиент вступает в полосу внутреннего напряжения, социальной аритмии; делает ошибки, испытывая структурных и функциональных потерь [5] .

Также изучается модернизация личности. На основании социологических исследований построено аналитическую модель современной личности, которая имеет такие качества:

открытость к экспериментированию, инновациям и изменениям;
готовность к плюрализму мнений и одобрения такого плюрализма;
ориентация на современность и будущее, а не на прошлое;
экономия времени, пунктуальность;
убежденность в способности организовать жизнь так, чтобы преодолевать создаваемые ею препятствия;
планирование будущих действий для достижения предполагаемых целей как в общественной, так и в личной жизни;
вера в урегулированность и предсказуемость социальной жизни и возможность рассчитывать действия благодаря известным экономическим законам, торговым правилам и правительственной политике;
чувство справедливости распределения — вознаграждение по возможности зависит от мастерства и вклада;
высокая ценность формального образования;
уважение достоинства других независимо от их статуса, объёма власти и т. д. [5]

Отмечается конвергенция социализма и капитализма: страны с рыночной экономикой все больше используют методы и средства государственного планирования и программирования, в то же время там, где социалистические режимы сохранились, наиболее устойчивые из них используют рыночные механизмы и каналы интеграции в мировой рынок.

Предложенные теории неомодернизации, когда модернизация рассматривается только как процесс узаконивания некоторых институтов и общечеловеческих ценностей, как то: демократии, рынка, образования, умного администрирования, самодисциплины, трудовой этики и некоторых других. Этим фактически снимается противопоставление модернизации и традиционализма — признается, что большинство традиций являются вариантами определенных общечеловеческих ценностей. Некоторые исследователи отрицают обязательность для модернизации даже демократии [9] .

Разрабатываются теории экологической модернизации — ускорение наравне с социальными процессами экологических [10] .

Наконец, современные процессы в социумах развитых стран часто обозначаются как постмодернизация — формирование нового типа общества, имеющего иную материальную базу и даже другие ментальные характеристики, чем современное. Такое общество называют постиндустриальным, информационным, технотронным, постмодерным. Постмодернизация развитых обществ предусматривает отказ от акцента на экономическую эффективность, бюрократические структуры власти, научный рационализм, которые были характерны для модернизации, и знаменует переход к более гуманному обществу, где большее пространство предоставляется самостоятельности, многообразию и самовыражению личности [11] . Э. Гидденс, в частности, считал современную эпоху все ещё модерном, но радикализован, и считал, что эпоха постмодерна ещё должно наступить.

М. Вебер исходил из представлений о том, что любой процесс изменения, совершающийся в обществе, конечном счете означает усиление рациональных начал.

На ранних этапах развития общество функционирует иррационально (например, широко использовалась магия), но по ходу эволюции общества иррациональных начал во всех сферах жизни становится меньше, зато возрастает рационализм. Поэтому каждое общество в определенный момент времени должно будет начать модернизироваться. Не существует никакого иного вектора развития. Не существует направления, по которому общество могло бы развиваться, не модернизируясь. Двигаясь по пути рационализации, модернизацию миновать нельзя.

Серьезную научную концепцию, объясняющую, каким образом в том или ном обществе под воздействием внешних факторов происходят качественные социальные изменения, разработал известный английский историк А.

С. Хантингтон в работе, вызвавшей значительный мировой резонанс «Столкновение цивилизаций и перестройка мирового порядка (1996), изучая взаимодействие цивилизаций, разделил два вида культурного взаимодействия: модернизацию и вестернизацию, первая из которых подразумевает культурный диалог с народами, а вторая - культурный монолог Запада и элит, получивших там образование.

Теория модернизации как в своей ранней, так и в более поздних и более изощренных формах, оказалась вершиной развития эволюционистской парадигмы в исследовании культуры. Если считать, что критерием успеха теории являются теоретический успех и практическое влияние, то можно сказать эволюционистская парадигма в середине ХХ столетия победила безоговорочно. Даже жесткая критика ранних теорий модернизации привела не к поражению, а к обновлению и усовершенствованию парадигмы. Неоэволюционисты 70-х годов ХХ века стали решать проблемы многообразия по-своему, по- эволюционистски отказавшись учитывать специфические черты культур и сосредоточившись на поиске и фиксировании наиболее общих черт - Эволюционных универсалий. Впрочем, без универсалий эволюционизм вообще немыслим.

Конкретные формы, которые приобретали теории модернизации под воздействием практических политических и экономических интересов западных держав, заинтересованных в распространении своего влияния в третьем мире, все более явно свидетельствовали об отказе от анализа культурных факторов в пользу факторов социальноэкономических.

Таким образом, в форме теорий модернизации эволюционистская парадигма в изучении культуры достигла своей вершины, а как форма культурного исследования практически утратила смысл. Не учитывалось, что в общественном развитии культура первична.

Однако К. Маркс, анализируя опыт практического развития капитализма, пришел к выводу, что людям не удается взглянуть на мир трезвыми глазами.

Из действительных или прокламируемых достижений в ходе осуществления модернистского проекта, видно, что каждое из них было и целью марксизма. В первую очередь это касается преобразований в социальной сфере - преодоления социального неравенства и достижения равенства, а также средств достижения такого состояния -

рациональной организации хозяйства и общественного существования в целом. Так что, можно сказать, К. Маркс был подлинным модернистом, наследником эпохи Просвещения. В марксистской и немарксистской социологии подход был нормативным, высшими ценностями считались равенство и справедливость, образ идеального состояния и конечные ценности следовали из одного и того же источника - духа Просвещения и Великой французской революции.

Сегодня произошли изменения западного и российского общества под влиянием модернистского проекта. Старые теории не пригодны для анализа. В России это совпало с разрушительными реформами и полным отказом от приобретенного ранее знания. Мы живем идеологией модерна тридцати-сорокалетней давности.

Односторонность и теоретические недостатки ранних концепций модернизации были осознаны довольно быстро. Критике подвергались принципиальные положения: 1.

Критики отмечали, что понятия традиция и современность - в сущности, ассиметричны и не могут составлять дихотомии. Современное общество - это идеал, а традиционные - дивергирующая и противоречивая реальность. Часто между обществами, считающимися традиционными, например, племя пигмеев, средневековый европейский город или русская крестьянская община различия больше, чем между каждым из них и идеальным современным обществом.

Кроме того, неверно представление о традиционных обществах как статичных и неподвижных. Традиция предполагает не только наследование, но и изменение. Эти общества развиваются, и насильственные модернизационные акции могут прийти в конфликт с этим органичным развитием. 2.

Был подвергнут критике тезис о том, что традиции и современность взаимно исключают друг друга. На самом деле любое общество представляет собой сплав традиционных и современных элементов. И традиции не обязательно препятствуют модернизации, а могут в чем-то и способствовать ей.

Это лишь некоторые критические замечания в адрес теории модернизации, распространившиеся в 60-е годы и начавшие серьезно препятствовать осуществлению реальных модернизационных проектов. Кроме этого, указывалось, что не все современное, то есть не всякий результат модернизации, - благо, что она не обязательно носит системный характер, что экономическая модернизация может осуществляться без политической, что модернизационные тенденции могут быть обращены вспять. Большинство этих критических соображений были сформулированы на основе наблюдения и анализа реального опыта модернизации.

Во-вторых, серьезные претензии вызвала деисторизация переходного периода, то есть процесса модернизации как такового.

Оказалось, что в нем отсутствует собственное содержание. Из теории было ясно, что такое традиционное общество и что такое современное, но непонятно, в чем состоит суть переходного периода. В этот период общество уже не традиционное, но еще не современное, а его позитивное определение отсутствует. Неспособность теории описать формы и динамику переходного периода превращало ее в пустую схоластическую игру с описанными выше моделями мотивации и структурными признаками. Эта схоластика имела к тому же сомнительный политический смысл, так как на первый план выдвигалась абстрактная эволюционная механика, а такие вещи, как войны и колониализм, империализм и международная политика, полностью выпадали из поля зрения.

В-третьих, была подвергнута мощной критике преимущественно экономическая направленность теорий модернизации и практики осуществления модернизационных проектов.

Таким образом, теория модернизации не может считаться завершенной, и нуждается в дальнейшем развитии. 12.4.

Односторонность и теоретические недостатки ранних концепций модернизации были
осознаны довольно быстро. Критике подверглись принципиальные положения.

Во-первых, критики отмечали, что понятия традиция и современность в сущности
асимметричны и не могут составлять дихотомию. Современное общество — это идеал, а

Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427

традиционные — дивергирующая и противоречивая реальность. Часто между
обществами, считающимися традиционными, какие представляют со-

бой, например, племя пигмеев, средневековый европейский город или русская
крестьянская община, различия больше, чем между каждым из них и идеальным
современным обществом. Кроме того, неверно представление о традиционных обществах
как статичных и неподвижных. Традиция предполагает не только наследование, но и
изменение. Эти общества развиваются, и насильственные модернизационные акции
могут прийти в конфликт с этим органичным развитием.

Во-вторых, были отмечены проблемы, связанные с идентификацией "современных"
обществ. Интуитивно было ясно, что этим термином обозначались современные
западные страны, то есть западноевропейские и североамериканские. Поэтому возник
вопрос, можно ли говорить о незападных современных странах, и что это должно
значить, чем должны или могут отличаться друг от друга современные западные и
современные незападные общества.

В-третьих, был подвергнут критике тезис о том, что традиции и современность
взаимно исключают друг друга. На самом деле любое общество представляет собой сплав
традиционных и современных элементов. И традиции не обязательно препятствуют
модернизации, а могут в чем-то и способствовать ей.

Мы привели только некоторые критические замечания в адрес теории модернизации,
распространившиеся в 1960-е гг. и начавшие серьезно препятствовать осуществлению
реальных модернизационных проектов. Кроме этого, указывалось, что не все
современное, т.е. не всякий результат модернизации — благо, что она не обязательно
носит системный характер, что экономическая модернизация может осуществиться без
политической, что, наконец, модернизационные тенденции могут быть обращены вспять.
Большинство этих критических соображений были сформулированы на основе
наблюдения и анализа реального опыта модернизации.

Начало 70-х гг. ХХ в. ознаменовал новый "тур" критики теорий модернизации. Во-
первых, они попали под огонь критики по причине их этноцентрического характера.
Поскольку роль реализованной земной утопии здесь играли Соединенные Штаты, то эти
теории были истолкованы как "попытка интеллектуальной элиты Америки осмыслить
послевоенную роль США как мировой сверхдержавы" [189, s. 11].

Во-вторых, серьезные претензии вызвала деисторизация переходного периода, т.е.
процесса модернизации как такового. Оказалось, что в нем отсутствует собственное
содержание. Из теории более или менее ясно, что такое традиционное общество и что
такое современное, но непонятно, в чем состоит суть переходного периода. В этот период
общество уже не традиционное, но еще не современное, а его позитивное определение
отсутствует. Неспособность теории описать формы и динамику переходного периода
превращало ее в пустую схоластическую игру с описанными выше (см. разд. 1.13)
моделями мотиваций и структурными признаками. Эта схоластика имела к тому же
сомнительный политический смысл, "поскольку в большинстве теорий модернизации на
передний план выдвигалась абстрактная эволюционная механика, такие вещи, как войны
и колониализм, империализм и международная политика, полностью выпадали из поля
зрения" [189, s. 18].

И наконец, в-третьих, была подвергнута мощной критике преимущественно
экономическая направленность теорий модернизации и практики осуществления
модернизационных проектов.

Теории модернизации как вершина эволюционистской

Парадигмы

На первый взгляд может показаться, что теории модернизации и связанная с ними
проблематика слабо соотносятся с проблемами истории культуры и наук о культуре.
Однако думать так было бы ошибкой. Теория модернизации как в своей ранней, так и в
более поздних и более изощренных формах оказалась вершиной развития
эволюционистской парадигмы в исследовании культуры.

Если считать, что критерием успеха теории, концепции, школы или парадигмы
являются теоретический успех и практическое влияние, то можно сказать:
эволюционистская парадигма в середине столетия победила безоговорочно. Забегая

Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427

несколько вперед, отмечу, что даже жесткая, можно сказать, сокрушительная критика
ранних теорий модернизации привела не к поражению, а к обновлению и
усовершенствованию парадигмы.

Правда, с позиции чисто культурного исследования успех эволюционизма в облике
теорий модернизации оказался сомнительным. Отмечу несколько моментов, по которым
проиграло исследование культуры. Во-первых, успех теорий модернизации в их
конкретных формах 1950-х—1960-х гг. автоматически исключал необходимость
рассмотрения проблемы многообразия культур, специфической сложной динамики
каждой из них, отнюдь не сводимой к напряжению взаимодействия традиции и модерна.
Даже критика теорий модернизации, обусловленная отсутствием внимания к
индивидуальной специфике модернизируемых обществ, не привела к переориентации
внимания и изменению угла зрения эволюционистов. Неоэволюционисты 1970-х гг. стали
решать проблему многообразия по-своему, по-эволюционистски отказавшись учитывать
специфические черты культур и сосредоточившись на поиске и фиксировании наиболее
общих черт — эволюционных универсалий. Впрочем, без универсалий эволюционизм
вообще немыслим.

Во-вторых, конкретные формы, которые приобретали теории модернизации под
воздействием практических политических и экономических интересов западных держав,
заинтересованных в распространении своего влияния в третьем мире, все более явно
свидетельствовали об отказе от анализа культурных факторов в пользу факторов
социально-экономических. Ранний эволюционизм носил чисто

культурантропологический характер, его представители занимались описанием характера
народов, его быта, нравов и т.д. Затем эти описания были дополнены социально-
экономическими измерениями, а соответствующие культурные формы и институты
рубрицировались как "социальная культура".

Парсонсовская теория социального действия, на основе которой были выведены
описанные выше (см. разд. 1.13) типы мотивационных переменных, имела
социокультурный характер, как и сложившаяся на ее основе "великая дихотомия"
традиции и современности. А теории модернизации, особенно в практических
приложениях, нередко сосредоточивались на проблемах экономического и частично
политического развития, совершенно не рассматривая культурное измерение.

Таким образом, в форме теорий модернизации эволюционистская парадигма в
изучении культуры достигла своей верши-

ны, но это была, если можно так выразиться, вершина ее падения; эволюционистская
парадигма как форма культурологического исследования практически утратила смысл.

Определения культуры

В 1952 г. американские антропологи А. Кребер и К. Клакхон опубликовали книгу, в
которой привели обзор известных к тому времени концепций и определений культуры.
Они проанализировали более 150 определений, каждое из которых отражало важную
сторону понятия культуры и, безусловно, имело право на существование. В 1963 г.
Кребер и Клакхон переиздали книгу, значительно расширив перечень определений
культуры за счет включения новых интерпретаций, которые появились за десятилетие,
прошедшее со времени выхода первого издания. Этот обзор определений и концепций
культуры был, пожалуй, наиболее полным из имевшихся в мировой литературе, но и он
все-таки имел некоторые пробелы, ибо Кребер и Клакхон сосредоточивались на
подходах, принятых в англо-американской литературе, и вне поля зрения исследователей
осталось многообразие определений и концепций, имевшихся в немецкоязычной и
франкоязычной традициях.

Тем не менее эта работа дает достаточно адекватное представление о типах и способах
определения понятия культуры. Кребер и Клакхон разделили все определения культуры
на шесть основных типов (от А до F), причем некоторые из них в свою очередь
разделяются на несколько групп.

А.Описательные определения, в которых упор делается на перечисление всего того,

Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427

что охватывает понятие культуры. Родоначальником такого типа определений культуры
является знаменитый антрополог Э. Тайлор. Согласно Тайлору, "культура, или ци-

вилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знаний,
верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других
способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества" [71, с. 18].

B.Исторические определения, в которых акцентируются процессы социального
наследования, традиция. Примером здесь может служить определение, данное известным
лингвистом Э. Сепиром: культура — это "социально унаследованный комплекс способов
деятельности и убеждений, составляющих ткань нашей жизни" [159, р. 221]. Недостаток
определений этого типа связан с предположением о стабильности и неизменности, в
результате чего из виду упускается активность человека в развитии и изменении
культуры.

C.Нормативные определения. Эти определения делятся на две группы. Первая из них
— определения, ориентирующиеся на идею образа жизни. По определению, данному
антропологом К. Уислером, "образ жизни, которому следует община или племя,
считается культурой. Культура племени есть совокупность стандартизованных
верований и практик, которым следует племя" [194, р. 15]. Вторая группа — определения,
ориентирующиеся на представления об идеалах и ценностях. Здесь можно процитировать
два определения: данное философом Т. Карвером, "культура — это выход избыточной
человеческой энергии в постоянной реализации высших способностей человека" [102, р.
283], и предложенное социологом У. Томасом, "культура . это материальные и
социальные ценности любой группы людей (институты, обычаи, установки,
поведенческие реакции) независимо от того, идет ли речь о дикарях или цивилизованных
людях" [180, р. 8].

D. Психологические определения, в которых упор делается либо на процесс адаптации
к среде (D-I), либо на процесс научения (D-II), либо на формирование привычек (D-III).
Индексом D-IV Кребер и Клакхон обозначают "чисто психологические определения".
Ниже приведены определения, наиболее характерные для каждой из этих четырех групп.

D-I. "Совокупность приспособлений человека к его жизненным условиям и есть
культура, или цивилизация. Эти приспособления обеспечиваются путем сочетания таких
приемов, как варьирование, селекция и передача по наследству" (социологи У. Самнер и
А. Келлер) [177, р. 46—47].

D-II. "Культура — это социологическое обозначение для наученного поведения, т.е.
поведения, которое не дано человеку от рождения, не предопределено в его зародышевых
клетках как у ос или социальных муравьев, а должно усваиваться каждым новым
поколением заново путем обучения у взрослых людей" (антрополог Р. Бенедикт) [91, р.
13].

D-III. Культура — это "формы привычного поведения, общие для группы, общности
или общества. Она состоит из материальных и нематериальных элементов" (социолог К.
Янг) [195, р. 592].

D-IV. "Под культурой мы будем понимать совокупность всех сублимаций, всех
подстановок или результирующих реакций, короче, все в обществе, что подавляет
импульсы или создает возможность их извращенной реализации" (психоаналитик Г. Ро-
хайм) [157, р. 216].

E.Структурные определения, в которых внимание акцентируется на структурной
организации культуры. Здесь характерны определения, данные антропологом Р.
Линтоном: а) "культуры — это в конечном счете не более чем организованные
повторяющиеся реакции членов общества"; б) "культура — это сочетание наученного
поведения и поведенческих результатов, компоненты которых разделяются и передаются
по наследству членами данного общества" [141, р. 5, 32].

F.Генетические определения, в которых культура определяется с позиции ее
происхождения. Эти определения разделяются на четыре группы: F-I, в которых культура
рассматривается как продукт или артефакт 18 ; F-II, в которых упор делается на идеях; F-
III, в которых подчеркивается роль символов; F-IV, в которых культура определяется как
нечто, происходящее из того, что не есть культура. Ниже приведены определения,
наиболее характерные для каждой группы.

F-I. "В самом широком смысле слова культура обозначает совокупность всего, что

Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427

создано или модифицировано сознательной или бессознательной деятельностью двух или
более индивидов, взаимодействующих друг, с другом или воздействующих на поведение
друг друга" (социолог П. Сорокин) [174, р. 3].

18 Артефакт (от лат. artefactum — искусственно сделанное) — процесс или
образование, не свойственное изучаемому объекту в норме и возникающее обычно в
ходе его исследования; в более широком смысле — искусственный продукт, нечто
сделанное, а не возникшее естественным образом.

F-II. "Культура — это относительно постоянное нематериальное содержание,
передаваемое в обществе посредством процессов обобществления" (социолог Г. Беккер)
[90, р. 251].

F-IV. "То, что отличает человека от животных, мы называем культурой"
(естествоиспытатель и философ В. Оствальд) [150, р. 510].

Каждое из этих многообразных определений сосредоточивается на какой-то одной
стороне, характеристике, одном качестве культуры. Как правило, они не являются
взаимоисключающими. Разумеется, зачастую из краткого определения понять ход
мыслей того или иного автора трудно или просто невозможно. Для понимания нужен
более широкий контекст. Однако можно приблизительно представить себе, в чем были
бы согласны авторы буквально всех приведенных выше определений. Без сомнения, они
были бы согласны с тем, что культура — это то, что отличает человека от животных,
культура — это характеристика человеческого общества. Кроме того, они, наверное,
согласились бы, что культура не наследуется биологически, но предполагает обучение.
Далее, они наверняка признали бы, что культура напрямую связана с идеями, которые
существуют и передаются в символической форме (посредством языка).

Это самые общие суждения о культуре, относительно которых возможно согласие
среди исследователей самых разных направлений в социальных и гуманитарных науках.
Дальнейшие уточнения, конечно, привели бы к разногласиям. На них мы здесь
сосредоточиваться не будем. Для нас важно, что этих, предполагающих консенсус
представлений о культуре достаточно для дальнейшего изложения.

Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427

Идея модернизации подверглась серьезной критике в конце 60-х и в 70-х годах как с эмпирической точки зрения, поскольку многие ее утверждения противоречили очевидным историческим фактам, так и в теоретическом плане. Отмечалось, что попытки модернизировать общество чаще всего не приводят к обещанным результатам. Нищету в отсталых странах преодолеть не удалось, более того, ее масштабы даже увеличились. Не только не исчезли, но и широко распространились авторитарные и диктаторские режимы, обычным явлением стали войны и народные волнения, возникли и новые формы религиозного фундаментализма, национализма, фракционализма (групповщины) и регионализма, продолжалось идеологическое давление.

Были признаны неприемлемыми и теоретические обоснования идеи модернизации. Прежде всего подчеркивалась возможность многолинейного развития, когда модернизация осуществляется разными путями в зависимости от стартовых позиций тех или иных обществ и проблем, с которыми они сталкиваются (104; 2).

Вследствие всей этой критики теория модернизации была отвергнута, по крайней мере на некоторое время.

Утверждая единственность или подлинность западного капитализма, Вебер отрицает наличие эндогенных факторов становления подобного в любой из известных ему цивилизаций, но потенциально допускает их приближение к капитализму западного типа посредством экзогенного воздействия западной модели развития. Вместе с тем, от соблазна догоняющего развития уберегало его и то, что культура представлялась ему не сферой общества, а ценностным содержанием всех имеющихся в нем сфер, а следовательно, модернизация должна была затронуть коренные культурные пласты всех сфер общества одновременно, чтобы осуществиться тотально, предстать как догоняющая.

Ведущаяся в научной литературе полемика о том, что же, в конечном счете, победило у Вебера - признание капитализма как универсальной формы развития или характеристика его неповторимости, убеждение, что весь мир приблизится к западному образцу капитализма, к современности (modernity), или что незападные общества сохранят свою специфику даже при частичной модернизации, представляется в свете сказанного несколько упрощающим веберовский подход. Западный капитализм мог быть назван универсальным при всей своей уникальности, поскольку он давал образец, модель модернизации и характеризовал самые передовые и новые достижения человечества. Незападный мир не мог придти в ходе естественной эволюции к подобного типа обществу. Однако, опираясь на западную модель, используя ее как внешний стимул, он мог приблизиться к ней, не порвав со своей специфичностью полностью. Таким образом, превратившая уникальность Запада в универсальный образец развития, модернизация не приводила к тождеству западные и незападные общества, а лишь сближала их в некоторых отношениях.

Классическая теория модернизации адекватно описала модернизационный опыт Запада и способствовала модернизации ряда незападных стран, которая осталась незавершенной. Она оказалась плохо применимой к Юго-Восточной Азии, к развитию новых индустриальных стран в этом регионе, не способствовала модернизации стран третьего мира и оставила вне зоны интереса страны четвертого мира. Попытка ее применения к посткоммунистическим странам осталась риторической, показав в очередной раз, что время классической модернизации и присущей ей стратегии догоняющего развития как универсальной тенденции пришел конец.

Сегодня классическая теория модернизации подвергается серьезной критике по ряду параметров. Прежде всего, эта теория воспринимается как симптом признания линейности и одновариантности развития, постоянной устремленности к развитию, которую называют девелопментализмом. Она обвиняется в излишне жесткой связи факторов, которые подлежат трансформации при переходе от традиционного общества к современному. Подчеркивается такая негативная ее сторона как излишний детерминизм, телеологичность, резкое противопоставление традиции и современности, отсутствие анализа рисков подобной трансформации и интереса к положению нижних слоев общества, которые могут оказаться ее жертвой. К списку недостатков классической модернизационной теории добавляется признание за историей непреложной логики и закономерности развития, лишающее общества возможностей выбора, отказ от плюрализма рациональностей и ориентация на рациональность Запада, требование рекультуризации, которое предъявляется незападным народам в процессе модернизации. В ходе западной модернизации произошло формирование наций. Поэтому сегодняшнее применение классической теории модернизации рассматривается как реанимация этноцентризма и источник этноконфликтов. Особой критике подвергается догоняющая модель развития, используемая незападными странами, и их попытка приблизиться к уровню развития западных стран.

Ныне указанные черты развития вызывают сомнение и неудовлетворенность, причем как в теоретическом, так и практически-политическом смысле. На модернизационную теорию возлагается ответственность за неудачи модернизаций в ряде стран, а также за то, что ни одна из осуществленных или осуществляемых модернизаций не удовлетворяет требованиям классической модернизационной теории, на которую они были ориентированы.

Особое неудовлетворение вызывает тезис о линейности хода истории и жестких требованиях девелопментализма, ориентирующего любое общество на позитивные изменения в соответствии с западной моделью развития. Нелинейность развития является сегодня признанным фактом, создающим возможности для изменения траектории развития как человечества в целом, так и каждого отдельного общества. Синергетика описала процессы, которые меняют направленность своего развития в точках бифуркации, изучены механизмы накопления предпосылок для подобных перемен, и вместе с тем вероятностный, непредзаданный характер их осуществления. Появились новые модели развития, которые учитывают фактор нелинейности и рассматривают неравномерность развития не как преходящий и преодолимый феномен, а как своего рода судьбу. Признавая, что классическая модернизационная теория, как и всякая другая классическая теория, со временем начинает встречаться с обстоятельствами, которые она не в состоянии объяснить и предвидеть, а значит превратить в факты в своих теоретических рамках, отметим, тем не менее, несогласие с приведенной критикой, которая отличается, с нашей точки зрения, рядом недостатков.

Дело в том, что классическая теория модернизации является именно теорией, а не идеологией, не парадигмой или исследовательской программой, тесно связанной с вненаучным знанием.

С повседневной точки зрения, исходя из обыденных представлений, не существует никакого противопоставления между традицией и инновацией: в любом обществе существуют как традиции, так и инновации. Поэтому нет качественного различия, исходя из этой установки, между традиционным и современным обществами. Если различие может быть установлено, то только количественное: в одних обществах больше традиций, в других — больше инноваций. Радикальность различий традиционного и современного общества на уровне повседневного сознания не прослеживается. Классическая модернизационная теория использует термины обыденного языка, но придает им понятийное значение. Традиционное и современное общество предстают в ней как идеальные типы. При работе с такими конструктами, представляющими наиболее существенные характеристики рассматриваемых обществ, невозможно онтологизировать идеальные типы, принимать их за реальность. Они выступают как методологические регулятивы, направленные на понимание различающихся по сущностным параметрам обществ, касающиеся логики перехода, драматизм которой очевиден именно из-за противоположности черт традиционных и современных обществ, а не из этических соображений.

Появившиеся сегодня постэволюционистские и постпрогрессистские теории реагируют на опыт неудачного применения классической модернизационной теории в случае постколониального и посткоммунистического развития, на теоретические изменения в видении развития — признании его нелинейности и негарантированности, в связи с появлением нового мегатренда — глобализации, которая перевела модернизацию на локальный уровень и лишила ее единого образца. Поэтому можно констатировать, что изменившиеся обстоятельства привели классическую модернизационную теорию к кризису. Ее коренное противоречие всегда состояло не в тех недостатках, которые ей сегодня в изобилии приписываются, а в невозможности совпадения идеального типа с результатом применения теории. Вина за неудачи применения этой теории лежит на радикальных либералах, которые были уверены в обратном: теорию можно в чистом виде воплотить в реальность, причем не считаясь с ценой.

Ясно, что классическое понимание модернизации является предельно жестким. Оно требует взаимной увязки всех параметров, меняющихся при переходе от традиционного общества к современному.

Модернизация была тем процессом, который требовал смены идентичности, изменения социальных структур в пользу создания структур цивилизованного капитализма. Она требовала слишком многого — рекультуризации, чтобы китаец или русский в своих оценках и поведении были похожи на американца.

По мнению С. Хантингтона существует нескольких путей развития.

Один путь – вестернизация без модернизации. Трудно представить себе вестернизацию без модернизации, равно как модернизацию без вестернизации. Между тем, эмпирически известно наличие подобного опыта. Вестернизация без модернизации характеризует внешнее, иногда операциональное усвоение западного опыта при отсутствии восприятия принципов и культурных особенностей западной жизни. Она связана с разрушением собственных культурных традиций общества без их хотя бы частичного заполнения заимствованными образцами. Такое общество называется разрушенным традиционным обществом, не перешедшим на следующую ступень развития. По такому пути пошли Египет, Филиппины.

Второй путь - это модернизация без вестернизации. Поскольку классические модернизации всегда сопровождаются вестернизацией, этот способ развития стал принципиально новым. Иногда его называют постмодернизацией. По этому пути пошли новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии. Они модернизировалась, не меняя своей идентичности

Третья форма развития, показывает Хантингтон, – догоняющее развитие, при котором пропорции модернизации и вестернизации примерно одинаковы. По этой модели развивались Россия и другие страны.

Догоняющее развитие осуществлялось при разных социальных системах. В России в эпохи

Петра I, Александра II проходили первые этапы догоняющей модернизации. Большевистский этап был следующим. Избрав догоняющую модель развития в посткоммунистический период, Россия столкнулась с коренным противоречием: необходимость политической и экономической модернизации, неосуществленной на предшествующем этапе, была очевидной, но индустриальная система была уже построена, а именно стремление к индустриальному развитию – суть догоняющей модели. Попытка применить модель, хорошо проявившую себя в индустриализации страны, для политической и экономической модернизации, была явно инерционной, подобной подготовке военных к предшествующей войне. Применение этой модели обернулось демодернизацией и деиндустриализацией для страны, не дав шанса на переход к постиндустриальному, информационному обществу, которое олицетворяет сегодняшний Запад.

Это означает, что изменение глобальной тенденции, как в плане институционализации, так и в ценностном отношении, не позволяет модернизирующимся странам, в частности, России, Восточной Европе только перенимать и имитировать существующие структуры западного общества, которые сами начинают подвергаться изменению. Весь мир не может жить как США. Такая интенсивность потребления природных и человеческих ресурсов была бы экологически и культурно опасной. От модернизирующихся стран поэтому требуются ныне иные направления развития, новые пути.

Наиболее адекватной формой развития обществ Хантингтону представляется локальная модель модернизации, возникающая на некотором уровне уже достигнутой вестернизации. Россия имеет достаточно высокий уровень вестернизации, но еще нуждается в повышении этого уровня при заимствовании инфраструктуры, демократических институтов, рыночных отношений Запада. Вестернизация в сегодняшней России – это перенятие экономических механизмов и некоторых форм политической жизни западных стран. Если мы хотим жить в демократическом обществе, то можем перенимать пока еще существующие, но имеющие тенденцию к изменениям западные институциональные структуры: демократические, управленческие, экономические, образова-тельные – все, что нам представляется ценным, мы можем брать, никто и ничто этого не запрещает, но мы не можем при этом сказать, что мы догоняем Запад или развиваемся по западной модели, потому что Запад сам трансформируется.

Чем же отличается сегодняшнее утверждение о многообразии модернизаций и переходе к национальным моделям модернизации от прежнего несовпадения требований классической модернизационной теории и результатов ее применения, имевших национальную специфику? Отличие в том, что классическая модернизационная теория рассматривала Запад как единственный образец для модернизации стран, а эмпирические несовпадения модернизирую-щихся стран со своим образцом трактовала как незавершенную или неуспешную модернизацию, создающую по-разному модернизированные страны. Новая концепция множества модернизаций считает различия в модернизации разных стран закономерными и отрицает единый образец.

Читайте также: