Костров борис биография кратко
Обновлено: 08.07.2024
Борис Алексеевич Костров родился в 1912 году в Петербурге, в семье конторского служащего Путиловского завода. Учился в трудовой школе. Работал на фабрике имени Володарского, затем в числе других комсомольцев был направлен на работу в один из совхозов Ленинградской области.
24 июня 1941 года Костров добровольцем ушел на фронт, участвовал в боях на Волховском, Калининском фронтах, в Карелии. Был трижды ранен. В 1943 году был направлен в танковое училище, окончив его через год вновь участвовал в боях в составе войск Прибалтийского фронта.
11 марта 1945 года при штурме г. Крейцбурга (Восточная Пруссия) командир самоходки Б. Костров получил тяжелое ранение. Умер 14 марта 1945 года. Похоронен в братской могиле на центральной площади г. Крейцбурга (ныне поселок Енино Багратионовского района Калининградской области).
Лесные озера, долины,
Бугры и сосняк без конца.
К берлогам и норам звериным
Тропинки ведут от крыльца.
И слушай, как щелкают птицы,
Напейся воды ледяной,
И девушку вспомнив, лисицу
Погладь осторожно рукой.
Заросший земляничником курган.
Таскают хвою муравьи на спинах.
Растет и зреет ярая малина.
Клыкастый пень стоит как истукан.
Кроты пещеры под корнями роют,
И в тишине — до звезд вознесена —
О купол неба бьется головою,
Не в силах с места тронуться, сосна.
По ветру к солнцу медленно летит
Пернатых новоселов стая,
Но безучастно — с дерева — седая
Сова на мир полуденный глядит.
Шумят чуть слышно над обрывом ели,
Колышутся тенистые леса…
Мои надежды снова просветлели,
Как над безлюдным долом небеса.
Я полюблю какую-то из русых.
Но где она, в каком краю живет?
Не для нее ли на рябине бусы,
Не для нее ли яблоня цветет?
И не о ней ли птицы, улетая,
Вдруг загрустят, когда она им вслед,
На миг про всё на свете забывая,
Махнет платком багряным, как рассвет?
Шумят чуть слышно ели над обрывом,
Стучит пернатый труженик в дупле…
И я хочу любить и быть любимым
На светлой нашей, солнечной земле!
Над мхом зарастающим тыном
Всю ночь — от зари до зари —
Багряные гроздья рябины
Качаются, как снегири…
И в озере плещутся рыбы.
А дальше — долина, и в ней —
Камней седоватые глыбы
Похожи на груды костей.
Здесь ветер размашистый жестче,
Кричит коршунье на заре.
Что делать мне в пору такую,
Податься к кому и куда,
Коль друг мой мою дорогую
Увел от меня навсегда?
Мы все, видно, в жизни нежданно
Бываем отвергнуты вдруг…
Ну что же, прощай,
И коня вороного
Ко мне подведи от плетня,
Я скоро вернусь.
И у камня седого
В долине ты встретишь меня.
Никто, моя радость,
Тебя не осудит —
Ни добрый, ни злой человек,
Обнимемся, что ли,
Как близкие люди,
И будем друзьями навек.
Я скоро вернусь,
Но зачем ты прикрыла
Глаза голубые? Рассвет…
Ведь ты же сама
И коня напоила,
И в гриву вплела горицвет.
Только фара мелькнет в отдаленье
Или пуля дум-дум прожужжит —
И опять тишина и смятенье
Убегающих к югу ракит…
Но во тьме, тронув гребень затвора,
От души проклинает связист
Журавлиную песню мотора
И по ветру чуть слышимый свист.
Ну а я, прочитав Светлова,
Загасив в изголовье свечу,
Сплю в походной палатке и снова
Лучшей доли себе не хочу…
О чем, о чем ты думала в тот миг?
Какие мысли сердце полонили?
Окопы. Ночь. Я ко всему привык,
В разведку мы опять сейчас ходили.
Но как до счастья далеко! Река
Бежит на запад по долине смело,
А то, что шлем прострелен у виска,
Так это ведь обыденное дело.
138. Перед подъемом
А теперь сидим мы вот и курим,
Под рукой у каждого наган…
Помню, как-то в огненную бурю
Первая моих коснулась ран.
Ну, а дальше — белая палата
Да повязки тяжкие в крови,
В темной биографии солдата
Светлая страница о любви.
Да меня украдкой даришь взглядом,
Дым табачный гонишь от лица…
Так всю ночь. И всё за то, чтоб рядом
Быть со мною вечно. До конца.
Такой, как все, — в треухе, полушубке,
Не по годам заросший бородой, —
Шутил солдат. А дым валил из трубки,
И он его отмахивал рукой…
И говорил раздельно и негромко:
«Ну разве, други, в том моя вина,
Что русская беспечная девчонка
В меня под Омском где-то влюблена.
Спасенья нет от писем и открыток,
От самых веских в многоточьях строк…
У юности всегда большой избыток
Душевных чувств, догадок и тревог.
Спасенья нет! А началось все просто:
Пришла посылка… Экая беда!
Но если б я, примерно, был Матросов,
Тогда понять всё можно без труда.
Преодолев молчанье, выпив водки,
Он встал: пора! Снег падал с высоты.
Вздохнули все. И он пошёл по тропке
Ломать мостам железные хребты.
Солдатское солнышко — месяц,
Осенняя черная ночь…
Довольно. Подохнешь без песен,
Не нам воду в ступе толочь.
Любовь стала проще и строже,
И ненависть трижды сильней.
За тех, кто до этого дожил,
Как пили отцы наши, — пей!
Нелегок наш путь, не изведан,
Но кто, мне скажите, когда
Сказал, что приходит победа
В терновом венке без труда?
Нам жить — не тужить! Но без песен
Душа ни к чему не лежит.
Солдатское солнышко — месяц
Над нашей землянкой горит.
Лесные озера, долины,
Бугры и сосняк без конца.
К берлогам и норам звериным
Тропинки ведут от крыльца.
И слушай, как щелкают птицы,
Напейся воды ледяной,
И девушку вспомнив, лисицу
Погладь осторожно рукой.
Заросший земляничником курган.
Таскают хвою муравьи на спинах.
Растет и зреет ярая малина.
Клыкастый пень стоит как истукан.
Кроты пещеры под корнями роют,
И в тишине — до звезд вознесена —
О купол неба бьется головою,
Не в силах с места тронуться, сосна.
По ветру к солнцу медленно летит
Пернатых новоселов стая,
Но безучастно — с дерева — седая
Сова на мир полуденный глядит.
Шумят чуть слышно над обрывом ели,
Колышутся тенистые леса…
Мои надежды снова просветлели,
Как над безлюдным долом небеса.
Я полюблю какую-то из русых.
Но где она, в каком краю живет?
Не для нее ли на рябине бусы,
Не для нее ли яблоня цветет?
И не о ней ли птицы, улетая,
Вдруг загрустят, когда она им вслед,
На миг про всё на свете забывая,
Махнет платком багряным, как рассвет?
Шумят чуть слышно ели над обрывом,
Стучит пернатый труженик в дупле…
И я хочу любить и быть любимым
На светлой нашей, солнечной земле!
Над мхом зарастающим тыном
Всю ночь — от зари до зари —
Багряные гроздья рябины
Качаются, как снегири…
И в озере плещутся рыбы.
А дальше — долина, и в ней —
Камней седоватые глыбы
Похожи на груды костей.
Здесь ветер размашистый жестче,
Кричит коршунье на заре.
Что делать мне в пору такую,
Податься к кому и куда,
Коль друг мой мою дорогую
Увел от меня навсегда?
Мы все, видно, в жизни нежданно
Бываем отвергнуты вдруг…
Ну что же, прощай,
И коня вороного
Ко мне подведи от плетня,
Я скоро вернусь.
И у камня седого
В долине ты встретишь меня.
Никто, моя радость,
Тебя не осудит —
Ни добрый, ни злой человек,
Обнимемся, что ли,
Как близкие люди,
И будем друзьями навек.
Я скоро вернусь,
Но зачем ты прикрыла
Глаза голубые? Рассвет…
Ведь ты же сама
И коня напоила,
И в гриву вплела горицвет.
Только фара мелькнет в отдаленье
Или пуля дум-дум прожужжит —
И опять тишина и смятенье
Убегающих к югу ракит…
Но во тьме, тронув гребень затвора,
От души проклинает связист
Журавлиную песню мотора
И по ветру чуть слышимый свист.
Ну а я, прочитав Светлова,
Загасив в изголовье свечу,
Сплю в походной палатке и снова
Лучшей доли себе не хочу…
О чем, о чем ты думала в тот миг?
Какие мысли сердце полонили?
Окопы. Ночь. Я ко всему привык,
В разведку мы опять сейчас ходили.
Но как до счастья далеко! Река
Бежит на запад по долине смело,
А то, что шлем прострелен у виска,
Так это ведь обыденное дело.
138. Перед подъемом
А теперь сидим мы вот и курим,
Под рукой у каждого наган…
Помню, как-то в огненную бурю
Первая моих коснулась ран.
Ну, а дальше — белая палата
Да повязки тяжкие в крови,
В темной биографии солдата
Светлая страница о любви.
Да меня украдкой даришь взглядом,
Дым табачный гонишь от лица…
Так всю ночь. И всё за то, чтоб рядом
Быть со мною вечно. До конца.
Такой, как все, — в треухе, полушубке,
Не по годам заросший бородой, —
Шутил солдат. А дым валил из трубки,
И он его отмахивал рукой…
И говорил раздельно и негромко:
«Ну разве, други, в том моя вина,
Что русская беспечная девчонка
В меня под Омском где-то влюблена.
Спасенья нет от писем и открыток,
От самых веских в многоточьях строк…
У юности всегда большой избыток
Душевных чувств, догадок и тревог.
Спасенья нет! А началось все просто:
Пришла посылка… Экая беда!
Но если б я, примерно, был Матросов,
Тогда понять всё можно без труда.
Преодолев молчанье, выпив водки,
Он встал: пора! Снег падал с высоты.
Вздохнули все. И он пошёл по тропке
Ломать мостам железные хребты.
Солдатское солнышко — месяц,
Осенняя черная ночь…
Довольно. Подохнешь без песен,
Не нам воду в ступе толочь.
Любовь стала проще и строже,
И ненависть трижды сильней.
За тех, кто до этого дожил,
Как пили отцы наши, — пей!
Нелегок наш путь, не изведан,
Но кто, мне скажите, когда
Сказал, что приходит победа
В терновом венке без труда?
Нам жить — не тужить! Но без песен
Душа ни к чему не лежит.
Солдатское солнышко — месяц
Над нашей землянкой горит.
КОСТРÓВ Борис Алексеевич [1912, СПб. - 10.3.1945, Кройцбург (ныне пос. Славское Багратионовского р-на Калининградской обл.)] - поэт.
Родился в семье конторского служащего Путиловского з-да. Мать - К. Мария Николаевна. Получил среднее образование, учился в трудовой школе. Еще учась в школе, начал писать стихи, читал их на школьных вечерах. Работал на фабрике им. Володарского, затем был направлен комсомольской орг. на работу в один из совхозов Лен. обл.
При штурме г. Кройцбурга 10 марта 1945 был убит. Похоронен в братской могиле в центре г. Кройцбурга (ныне пос. Славское Багратионовского р-на Калининградской обл.). Посмертно награжден орденом Отеч. войны I степ.
Принят в члены СП СССР посмертно - 23 янв. 1964.
Имя К. занесено на мемориальную доску в лен. Доме писателей вместе с именами др. литераторов, погибших на фронтах Великой Отеч. войны.
Проживал в Л-де: Чернышевский переулок, д. 12, кв. 9.
Соч.: Заказник: Стихи. Л., 1941; Стихотворения. Л., 1949; Стихотворения. Л.: Сов. писатель, ЛО, 1957; Стихи // Прикоснись: Сб. / Сост. Я. Халецкий, И. Эрденко, Б. Эренгросс, Т. Маннина. Светоч, 2000; Сов. поэты, павшие на Великой Отеч. войне. М.: Академ. проект, 2005; Стихотворения / Ред.-сост. А. И. Белинский. СПб.: Дума, 2015.
Лит.: Русанов В. Борис Костров // За сов. Родину: Памяти лен. писателей, погибших во время Великой Отеч. войны. Л.: Лен. газ.-журн. и кн. изд-во, 1949; Борис Костров / Публ. М. Костровой // Лит. наследство. 1966. Т. 78; Писатели Л-да: Биобиблиогр. справочник. 1934–81 / Авт.-сост. В. Бахтин и А. Лурье. Л.: Лениздат, 1982; До последней минуты. Лен. писателям, павшим на фронтах Великой Отеч. войны 1941–45 гг. и во время блокады / Авт.-сост. З. Дичаров. Л.: Лениздат, 1983; Бенина М., Семёнова Е . Сов. поэты, павшие на Великой Отеч. войне. М.: Академ. проект, 2005; Памяти павших за Родину / Сост. А. И. Белинский. СПб.: Дума, 2011.
Сквозь десятилетия пробираются к нам поэты, погибшие в те военные годы. Они были разными по силе и природе своего поэтического дарования, по характеру, по привязанностям, по возрасту, но их навсегда объединила общность судьбы. Их строки, пробитые пулями, остались вечно живыми, остались памятью о войне, и то, что строки эти уже никогда не будут исправлены или дописаны, налагает на них особую печать – печать вечности. Борис Костров (1912–1945) – представитель этого геройского поколения.
Борис Алексеевич Костров родился в 1912 году в Петербурге, в семье конторского служащего Путиловского завода. Учился в трудовой школе. Работал на фабрике, затем в числе других комсомольцев был направлен на работу в один из совхозов Ленинградской области.
Борис Костров
11 марта 1945 года при штурме г. Крейцбурга (Восточная Пруссия) командир самоходки Б. Костров получил тяжелое ранение. Умер 14 марта 1945 года. Похоронен в братской могиле на центральной площади г. Крейцбурга (ныне поселок Енино Багратионовского района Калининградской области).
Отрывки из его писем родным (брату Алексею, маме), открывают его мысли, тревоги и мечты. Такие простые, а какие сильные слова. Настоящий герой, при полном отсутствии героического пафоса. Удивительно. Такие тяжелые времена, и ТАКИЕ люди.
Целую тебя крепко и сообщаю, что я вторично ранен 7 октября в икру левой ноги; будучи в разведке наскочил на мину. Ранение несерьезное. Дней через 15—20 — снова на фронт громить фашистскую сволочь. Первое же ранение я получил 22 сентября. Тогда шальной осколочек от мины царапнул и остался у меня под глазом. Я не покинул поля боя и до полного окончания атаки ползал под ураганным огнем противника с наскоро намотанной повязкой. Глаз, конечно, ни черта не видел, но он был цел, дело ограничилось опухолью, переходящей в ужасную синеву. В санчасть я так и не пошел. И правильно, конечно, поступил. Второе ранение серьезнее, но и от него скоро останется только метка величиной в 6 сантиметров. Снова мечтаю быть разведчиком. Стихи уходят в область предания. До скорой встречи. Твой брат Борис.
Дорогая мама! Посылаю тебе в двух письмах стихи. Сохрани их. Жаль, что я не успел переписать все. А я их за это время сочинил 70 стихотворений. Останусь живым, издам сборничек. А как, мама, жить хочется!
Дела мои боевые идут пока хорошо. Бью помаленьку врагов наших. Сегодня ночью предстоит атака. Сумел уже отличиться. Представлен к награде. Настроение приличное. Здоров. Надеюсь только на лучшее. Уж очень хочется жить. До скорой встречи.
Борис Алексеевич Костров родился в 1912 году в Петербурге, в семье конторского служащего Путиловского завода. Учился в трудовой школе. Работал на фабрике имени Володарского, затем в числе других комсомольцев был направлен на работу в один из совхозов Ленинградской области.
24 июня 1941 года Костров добровольцем ушел на фронт, участвовал в боях на Волховском, Калининском фронтах, в Карелии. Был трижды ранен. В 1943 году был направлен в танковое училище, окончив его через год вновь участвовал в боях в составе войск Прибалтийского фронта.
11 марта 1945 года при штурме г. Крейцбурга (Восточная Пруссия) командир самоходки Б. Костров получил тяжелое ранение. Умер 14 марта 1945 года. Похоронен в братской могиле на центральной площади г. Крейцбурга (ныне поселок Енино Багратионовского района Калининградской области).
Лесные озера, долины,
Бугры и сосняк без конца.
К берлогам и норам звериным
Тропинки ведут от крыльца.
И слушай, как щелкают птицы,
Напейся воды ледяной,
И девушку вспомнив, лисицу
Погладь осторожно рукой.
Заросший земляничником курган.
Таскают хвою муравьи на спинах.
Растет и зреет ярая малина.
Клыкастый пень стоит как истукан.
Кроты пещеры под корнями роют,
И в тишине — до звезд вознесена —
О купол неба бьется головою,
Не в силах с места тронуться, сосна.
По ветру к солнцу медленно летит
Пернатых новоселов стая,
Но безучастно — с дерева — седая
Сова на мир полуденный глядит.
Шумят чуть слышно над обрывом ели,
Колышутся тенистые леса…
Мои надежды снова просветлели,
Как над безлюдным долом небеса.
Я полюблю какую-то из русых.
Но где она, в каком краю живет?
Не для нее ли на рябине бусы,
Не для нее ли яблоня цветет?
И не о ней ли птицы, улетая,
Вдруг загрустят, когда она им вслед,
На миг про всё на свете забывая,
Махнет платком багряным, как рассвет?
Шумят чуть слышно ели над обрывом,
Стучит пернатый труженик в дупле…
И я хочу любить и быть любимым
На светлой нашей, солнечной земле!
Над мхом зарастающим тыном
Всю ночь — от зари до зари —
Багряные гроздья рябины
Качаются, как снегири…
И в озере плещутся рыбы.
А дальше — долина, и в ней —
Камней седоватые глыбы
Похожи на груды костей.
Здесь ветер размашистый жестче,
Кричит коршунье на заре.
Что делать мне в пору такую,
Податься к кому и куда,
Коль друг мой мою дорогую
Увел от меня навсегда?
Мы все, видно, в жизни нежданно
Бываем отвергнуты вдруг…
Ну что же, прощай,
И коня вороного
Ко мне подведи от плетня,
Я скоро вернусь.
И у камня седого
В долине ты встретишь меня.
Никто, моя радость,
Тебя не осудит —
Ни добрый, ни злой человек,
Обнимемся, что ли,
Как близкие люди,
И будем друзьями навек.
Я скоро вернусь,
Но зачем ты прикрыла
Глаза голубые? Рассвет…
Ведь ты же сама
И коня напоила,
И в гриву вплела горицвет.
Только фара мелькнет в отдаленье
Или пуля дум-дум прожужжит —
И опять тишина и смятенье
Убегающих к югу ракит…
Но во тьме, тронув гребень затвора,
От души проклинает связист
Журавлиную песню мотора
И по ветру чуть слышимый свист.
Ну а я, прочитав Светлова,
Загасив в изголовье свечу,
Сплю в походной палатке и снова
Лучшей доли себе не хочу…
О чем, о чем ты думала в тот миг?
Какие мысли сердце полонили?
Окопы. Ночь. Я ко всему привык,
В разведку мы опять сейчас ходили.
Но как до счастья далеко! Река
Бежит на запад по долине смело,
А то, что шлем прострелен у виска,
Так это ведь обыденное дело.
138. Перед подъемом
А теперь сидим мы вот и курим,
Под рукой у каждого наган…
Помню, как-то в огненную бурю
Первая моих коснулась ран.
Ну, а дальше — белая палата
Да повязки тяжкие в крови,
В темной биографии солдата
Светлая страница о любви.
Да меня украдкой даришь взглядом,
Дым табачный гонишь от лица…
Так всю ночь. И всё за то, чтоб рядом
Быть со мною вечно. До конца.
Такой, как все, — в треухе, полушубке,
Не по годам заросший бородой, —
Шутил солдат. А дым валил из трубки,
И он его отмахивал рукой…
И говорил раздельно и негромко:
«Ну разве, други, в том моя вина,
Что русская беспечная девчонка
В меня под Омском где-то влюблена.
Спасенья нет от писем и открыток,
От самых веских в многоточьях строк…
У юности всегда большой избыток
Душевных чувств, догадок и тревог.
Спасенья нет! А началось все просто:
Пришла посылка… Экая беда!
Но если б я, примерно, был Матросов,
Тогда понять всё можно без труда.
Преодолев молчанье, выпив водки,
Он встал: пора! Снег падал с высоты.
Вздохнули все. И он пошёл по тропке
Ломать мостам железные хребты.
Солдатское солнышко — месяц,
Осенняя черная ночь…
Довольно. Подохнешь без песен,
Не нам воду в ступе толочь.
Любовь стала проще и строже,
И ненависть трижды сильней.
За тех, кто до этого дожил,
Как пили отцы наши, — пей!
Нелегок наш путь, не изведан,
Но кто, мне скажите, когда
Сказал, что приходит победа
В терновом венке без труда?
Нам жить — не тужить! Но без песен
Душа ни к чему не лежит.
Солдатское солнышко — месяц
Над нашей землянкой горит.
Лесные озера, долины,
Бугры и сосняк без конца.
К берлогам и норам звериным
Тропинки ведут от крыльца.
И слушай, как щелкают птицы,
Напейся воды ледяной,
И девушку вспомнив, лисицу
Погладь осторожно рукой.
Заросший земляничником курган.
Таскают хвою муравьи на спинах.
Растет и зреет ярая малина.
Клыкастый пень стоит как истукан.
Кроты пещеры под корнями роют,
И в тишине — до звезд вознесена —
О купол неба бьется головою,
Не в силах с места тронуться, сосна.
По ветру к солнцу медленно летит
Пернатых новоселов стая,
Но безучастно — с дерева — седая
Сова на мир полуденный глядит.
Шумят чуть слышно над обрывом ели,
Колышутся тенистые леса…
Мои надежды снова просветлели,
Как над безлюдным долом небеса.
Я полюблю какую-то из русых.
Но где она, в каком краю живет?
Не для нее ли на рябине бусы,
Не для нее ли яблоня цветет?
И не о ней ли птицы, улетая,
Вдруг загрустят, когда она им вслед,
На миг про всё на свете забывая,
Махнет платком багряным, как рассвет?
Шумят чуть слышно ели над обрывом,
Стучит пернатый труженик в дупле…
И я хочу любить и быть любимым
На светлой нашей, солнечной земле!
Над мхом зарастающим тыном
Всю ночь — от зари до зари —
Багряные гроздья рябины
Качаются, как снегири…
И в озере плещутся рыбы.
А дальше — долина, и в ней —
Камней седоватые глыбы
Похожи на груды костей.
Здесь ветер размашистый жестче,
Кричит коршунье на заре.
Что делать мне в пору такую,
Податься к кому и куда,
Коль друг мой мою дорогую
Увел от меня навсегда?
Мы все, видно, в жизни нежданно
Бываем отвергнуты вдруг…
Ну что же, прощай,
И коня вороного
Ко мне подведи от плетня,
Я скоро вернусь.
И у камня седого
В долине ты встретишь меня.
Никто, моя радость,
Тебя не осудит —
Ни добрый, ни злой человек,
Обнимемся, что ли,
Как близкие люди,
И будем друзьями навек.
Я скоро вернусь,
Но зачем ты прикрыла
Глаза голубые? Рассвет…
Ведь ты же сама
И коня напоила,
И в гриву вплела горицвет.
Только фара мелькнет в отдаленье
Или пуля дум-дум прожужжит —
И опять тишина и смятенье
Убегающих к югу ракит…
Но во тьме, тронув гребень затвора,
От души проклинает связист
Журавлиную песню мотора
И по ветру чуть слышимый свист.
Ну а я, прочитав Светлова,
Загасив в изголовье свечу,
Сплю в походной палатке и снова
Лучшей доли себе не хочу…
О чем, о чем ты думала в тот миг?
Какие мысли сердце полонили?
Окопы. Ночь. Я ко всему привык,
В разведку мы опять сейчас ходили.
Но как до счастья далеко! Река
Бежит на запад по долине смело,
А то, что шлем прострелен у виска,
Так это ведь обыденное дело.
138. Перед подъемом
А теперь сидим мы вот и курим,
Под рукой у каждого наган…
Помню, как-то в огненную бурю
Первая моих коснулась ран.
Ну, а дальше — белая палата
Да повязки тяжкие в крови,
В темной биографии солдата
Светлая страница о любви.
Да меня украдкой даришь взглядом,
Дым табачный гонишь от лица…
Так всю ночь. И всё за то, чтоб рядом
Быть со мною вечно. До конца.
Такой, как все, — в треухе, полушубке,
Не по годам заросший бородой, —
Шутил солдат. А дым валил из трубки,
И он его отмахивал рукой…
И говорил раздельно и негромко:
«Ну разве, други, в том моя вина,
Что русская беспечная девчонка
В меня под Омском где-то влюблена.
Спасенья нет от писем и открыток,
От самых веских в многоточьях строк…
У юности всегда большой избыток
Душевных чувств, догадок и тревог.
Спасенья нет! А началось все просто:
Пришла посылка… Экая беда!
Но если б я, примерно, был Матросов,
Тогда понять всё можно без труда.
Преодолев молчанье, выпив водки,
Он встал: пора! Снег падал с высоты.
Вздохнули все. И он пошёл по тропке
Ломать мостам железные хребты.
Солдатское солнышко — месяц,
Осенняя черная ночь…
Довольно. Подохнешь без песен,
Не нам воду в ступе толочь.
Любовь стала проще и строже,
И ненависть трижды сильней.
За тех, кто до этого дожил,
Как пили отцы наши, — пей!
Нелегок наш путь, не изведан,
Но кто, мне скажите, когда
Сказал, что приходит победа
В терновом венке без труда?
Нам жить — не тужить! Но без песен
Душа ни к чему не лежит.
Солдатское солнышко — месяц
Над нашей землянкой горит.
Читайте также: