Капитализм в 21 веке кратко
Обновлено: 02.07.2024
Существуют такие странные секты, члены которых верят, что в этом году, 28 октября ровно в 4:05 на Землю явятся представители высшей расы и спасут человечество. Инопланетяне уже не раз обманывали ожидания (вспомним истерию вокруг 2012-го года), однако подобные секты не лишаются веры, а напротив, укрепляются в ней.
Если вы, как я полагаю, знакомы с такими сектами и только плечами пожимаете, позвольте задать вам вопрос.
Провалился ли капитализм как образ жизни? Или — дает ли он сбои прямо сейчас, на наших глазах? Позвольте прояснить вопрос. Я не предлагаю назвать капитализм бесполезным, бессмысленным и ужасным. Я вот о чем: не теряет ли он свои позиции как наилучший способ организовать работу, жизнь и досуг людей?
Одним словом, жизнь в Капиталстане становится короче, сложнее, неприятнее и несчастливее. Тем временем другие богатые народы, в особенности те, которые не предавались столь безоглядно культу невидимой руки, процветали.
Кажется, история Капиталстана чем-то напоминает историю Америки?
А теперь позвольте объясниться.
Возможно, уклад США — вовсе и не капитализм. Это какая-то токсичная смесь капитализма для бедных, которых безжалостно стирают в порошок в жестоких схватках за выживание сильнейшего, и социализма для богатых с неисчерпаемыми государственными ссудами, субсидиями и прочими привилегиями. Смертоносный коктейль круговой поруки для власть имущих и бессилия для бедных. Ни рыба ни мясо — химера.
Так как же именовать эту плохо работающую систему, если это не капитализм?
Растизм утверждает: рост нужен любой ценой. Когда отмечается рост, общество признается успешным, где роста нет, там и страна в упадке.
Итак, растизм — прямая противоположность демократии. В глазах растиста фундаментальные политические и человеческие права — лишь досадная помеха, причина неэффективности, которую следует устранить, стереть в порошок, уничтожить. Все эти права — источник социального напряжения, из-за них снижается эффективность работы, люди начинают сомневаться, задавать вопросы, агитировать, бросать вызов, отрицать, восставать, думать. Черт побери! Нам тут ни к чему гражданское общество. Нам рабочую силу подавай.
Растизм видит цель и смысл в росте: это альфа и омега, единственная цель всех усилий, а потому все ресурсы следует направлять к этой цели.
В этом и кроется величайшее заблуждение растизма. Рост — не самоцель, а средство. Средство, которое в лучшем случае помогает распространить эвдемонизмы, то есть возможность жить осмысленно и счастливо. А как минимум это средство расширить элементарную человеческую свободу.
Впрочем, дело не только в этом. Иногда некоторые обещания, особенно незадолго до даты голосования, выполняют. Главное в другом — в том, что всю борьбу с бедностью норовят свести к тем или иным подачкам населению. Выделить разово несколько тысяч рублей многодетным семьям, поднять на несколько процентов (едва покрывающих инфляцию) минимальную зарплату и тому подобное… Вопрос о причинах бедности не ставится, а если ставится, то очень узко. В лучшем случае говорится о слишком высоком уровне неравенства в распределении доходов. Но проблема гораздо глубже и масштабнее.
Я не побоюсь сказать прямо: пока господствует капитализм, бедность неизбежна. Сама суть этой системы состоит в том, что одни (меньшинство) в процессе конкуренции становятся собственниками капитала, другие (большинство) превращаются в наемных работников.
Причина очевидна: в России упрочился олигархически-бюрократический капитализм полупериферийного типа. Эта система все еще сохраняет некоторые достижения СССР, но они, повторю, обветшали. Их надо радикально обновлять и развивать.
Но даже самая замечательная система социальной защиты не решит проблему бедности, если низки и несправедливы первичные доходы. А они будут низки, если в стране низка производительность труда и сам труд примитивен, создает малую стоимость, плюс если за труд недоплачивают, т.е. если основная и все большая часть вновь созданной стоимости идет в карман хозяина и бюрократа.
В России налицо оба этих основания низких первичных доходов. У нас сложилась парадоксальная ситуация — кто работает, тот не ест: бедными являются те, кто работает. Напомню: половина работающих в России получает меньше 30 с небольшим тысяч рублей (медианная зарплата). А жизнь на 30 тысяч и меньше — это бедность. Это нехватка базовых жизненных средств: качественной еды, хороших медикаментов, нормального отдыха. А более 20 миллионов находятся в состоянии нищеты, получая меньше 12 000—15 000 руб. Существенно, что производительность труда на рабочем месте, исчисляемая в штуках, тоннах, часах, у российского станочника, водителя, продавца, механизатора примерно такая же, как в странах Европы, а зарплата во много раз меньше. Напомню, минимальная зарплата в Скандинавских странах составляет порядка 1000 евро, а у нас — едва ли 250, и то, если считать по паритету покупательной способности, а если по валютному курсу — и до 150 евро недотягивает. Причина? Неэффективность и несправедливость российского капитализма.
Сначала — о путях решения первой проблемы, повышения эффективности российской экономики. Это, во-первых, ликвидация феодально-бюрократических ограничений и барьеров и в политике, и в экономике. Во-вторых, развитие планирования и активной промышленной политики, осуществляемых дешевым и эффективным демократическим государством. В-третьих, дефеодализация и дебюрократизация и государственной, и частной собственности. В-четвертых, активное использование имеющихся и вновь высвобождаемых в результате дебюрократизации средств на развитие высокотехнологичного производства, науки, образования и здравоохранения, что повлечет за собой создание рабочих мест с высокой производительностью труда и потенциально высокими зарплатами. Чтобы эти зарплаты стали не только потенциально, но и реально высокими, необходимо, в-пятых, ограничить аппетиты собственников, для чего сделать реальностью соответствующие социальные нормативы (начиная с радикального повышения уровня МРОТ), плюс обеспечить бесплатное повышение квалификации для работников, высвобождаемых в процессе структурной перестройки экономики.
На этой основе станет возможно восстановление и серьезное обновление социальных форм современного капитализма. Восстанавливать в нашей стране необходимо качественное бесплатное здравоохранение и образование, прогрессивный налог на доходы и наследство. Изменять — систему социальных гарантий. Приведу только один пример такого обновления: безработным надо платить не пособие, а стипендию, но только при условии, что они учатся и осваивают новые востребованные в экономике профессии.
Если мы сможем добиться воплощения в жизнь этих реформистских требований, то капитализм предстанет перед нами не в брендовых джинсах с модными дырками для тех, кто наверху, и шмотках с базара для тех, кто внизу, а в красивом костюме для каждого.
Но при этом он все равно останется капитализмом, в котором будет фетишизация денег, потребительство, неравенство, эксплуатация, отчуждение человека от человека и от самого себя. Это все равно будет строй, которому давно пора уйти в прошлое. Но несколько прикрывший наготу своих противоречий и включающий, как свое дополнение, элементы социализма будущего.
И последнее: даже описанные выше реформы потребуют от нас — граждан России и других стран — активной конструктивной деятельности, социального творчества.
Сегодня мы наблюдаем конец одной экономической эпохи и начало другой. Эра неолиберализма, начавшаяся 40 лет назад при американском президенте Рональде Рейгане и британском премьере Маргарет Тэтчер, заканчивается. Ей на смену приходит капитализм нового формата, в котором важную роль играет государство.
Вместе с мировой экономикой и политикой кардинально меняются и рынки капиталов. Какие именно тренды будут управлять судьбой инвесторов в ближайшие годы? Об этом рассказывает Евгений Смушкович, глава региона Россия, Центральная и Восточная Европа Julius Baer.
Ослабление власти доллара
Для инвесторов было крайне важно понимать, как движется курс американской валюты. От этого зависел их успех на рынке. Однако сегодня доллар постепенно теряет свой привилегированный статус и значение для инвесторов. Все более важной силой в мировой торговле становится Китай, а значит, и юань. Меняется экономическая политика в США. В сторону освобождения от власти доллара движется и российская валюта, которая, вероятно, будет укрепляться по мере того, как набирает обороты российско-китайская торговля. Все эти факторы вместе приводят к тому, что роль доллара слабеет.
Ответственное инвестирование
До недавнего времени считалось, что чем больше компания выплачивает своим акционерам дивидендов, тем лучше. Сегодня положение дел меняется. На первый план выходят не интересы акционеров, а вопросы корпоративной ответственности: внимание бизнеса к изменениям климата, чуткое отношение к сотрудникам и социально значимым проблемам.
Тренд на инвестиции в компании, соответствующие ESG-критериям (ответственность в отношении экологии, общества, корпоративного управления), также растет с каждым днем. По данным Julius Baer, почти половина состоятельных клиентов в мире заявляют, что уже владеют ESG-активами. И самое большое внимание этим активам уделяют миллениалы, которые все более активно выходят на фондовый рынок как в России, так и за рубежом.
Мы рекомендуем инвесторам полагаться на стратегическое распределение активов, основанное на структурных тенденциях, а не пытаться поймать удачный момент для покупки или продажи активов
Политика сильнее рынка
Для инвесторов, которые тем не менее хотят управлять портфелем тактически, подход Julius Baer к инвестированию обеспечивает полезную основу: мы выделяем четыре рыночных режима, согласно которым, оставаясь полностью инвестированными большую часть времени (экономический рост), мы можем активно снижать риск портфеля, когда это необходимо (системный кризис, экономический спад). Политические факторы, такие как Brexit или китайско-американская торговая война, считаются внешним шоком (четвертым режимом), по определению непредсказуемым. В таких ситуациях мы ожидаем от инвесторов чрезмерной реакции и покупаем рискованные активы, когда премия за риск акций достигает высокого уровня.
Расцвет китайского рынка
Китай уже в следующем десятилетии может стать ведущей экономикой мира. Он лучше других стран переживает последствия кризиса, вызванного эпидемией коронавируса, и по итогам года, скорее всего, окажется единственной мировой экономикой, показавшей рост.
Китай в принципе становится все более сильной и привлекательной экономикой. Он все больше ориентируется на внутренний потребительский спрос, там растет уровень образования населения и поощряются инвестиции в научно-исследовательские разработки и технологии. Рынок Китая открыт инновационным технологиям и не зависит от движений на американском рынке. Все эти факторы делают китайские бумаги более значимыми для инвесторов.
Кроме того, остаются под вопросом отношения между США и Китаем. Мы вступаем в эпоху биполярного мира, в котором экономические и финансовые циклы США и Китая не коррелируют друг с другом. В этом контексте владение и американскими, и китайскими активами возрождает пошатнувшиеся из-за глобализации преимущества международной диверсификации.
Капитал в XXI веке. Томас Пикетти
Распределение богатств — один из самых насущных и обсуждаемых вопросов сегодня. Но что мы знаем на самом деле о его долгосрочной эволюции? Неизбежно ли динамика накопления частного капитала приводит ко все большей концентрации богатства и власти в руках немногих, как полагал Маркс в XIX веке? Или же уравновешивающие силы роста, конкуренции и технического прогресса спонтанно обеспечивают сокращение неравенства и гармоничную стабилизацию на высших стадиях развития, как считал Кузнец в двадцатом столетии? Что мы на самом деле знаем об эволюции распределения доходов и собственности начиная с XVIII века и какие уроки мы можем извлечь из нее для XXI века?
Таковы вопросы, на которые я попытаюсь ответить в этой книге. Отмечу сразу: предлагаемые ответы несовершенны и неполны. Однако они основаны на гораздо более обстоятельных исторических и сравнительных данных, чем все предшествующие работы, охватывают три столетия и более двадцати стран и исходят из обновленной теории, которая помогает лучше понять нынешние тенденции и механизмы. Экономический рост и распространение знаний позволили избежать марксистского апокалипсиса, но не изменили глубинной структуры капитала и неравенства — или, по крайней мере, изменили не настолько, как это можно было предполагать в исполненные оптимизма десятилетия, последовавшие за Второй мировой войной. Если уровень доходности капитала устойчиво превышает показатели роста производства и доходов, как это было в XIX веке и как, вполне вероятно, будет в веке двадцать первом, капитализм автоматически создает нетерпимое, произвольное неравенство и ставит тем самым под удар меритократические ценности, которые лежат в основе наших демократических обществ. Тем не менее есть средства, благодаря которым демократия и общественный интерес могут вновь установить контроль над капитализмом и частными интересами, не впадая при этом в националистические и протекционистские крайности. Эта книга предлагает возможные решения на основе исторического опыта, рассказ о котором является основным сюжетом данного труда.
Спор без источников?
В течение долгого времени интеллектуальные и политические споры о распределении богатства основывались на множестве предрассудков и на очень небольшом количестве фактов.
Конечно, неправильно недооценивать значение интуитивного знания о доходах и имуществе своей эпохи, которое каждый приобретает, не имея какой-либо теоретической основы и сколько-нибудь репрезентативных статистических данных. Мы увидим, что, например, кинематограф и литература, особенно романы XIX века, полны исключительно точной информации об уровне жизни и благосостоянии различных социальных групп и о структуре неравенства, его оправдании и влиянии на жизнь каждого человека. Так, романы Джейн Остин и Бальзака рисуют потрясающие картины распределения богатств в Великобритании и Франции в период с 1790 по 1830 год. Оба писателя были прекрасно осведомлены об иерархии наследства, царившей в их обществах. Они рассказывали о тайных границах иерархии, они знали о ее безжалостном воздействии на жизнь мужчин и женщин, об их брачных стратегиях, надеждах и невзгодах. Они повествовали о последствиях всего этого так правдиво и так выразительно, что с ними не может сравниться никакая статистика и никакой научный анализ.
Действительно, вопрос о распределении богатств слишком важен, чтобы оставлять его на усмотрение одних лишь экономистов, социологов, историков и прочих философов. Он интересен всем — тем лучше. Конкретная, живая реальность неравенства очевидна всем, кто испытывает его на себе, и, разумеется, порождает резкие и противоречивые политические суждения. Крестьянин или дворянин, рабочий или промышленник, поденщик или банкир — каждый с того наблюдательного пункта, который он занимает, видит важные события, затрагивающие жизненные условия разных людей и меняющие отношения власти и господства между различными социальными группами, и формулирует собственное понимание того, что справедливо, а что нет. Вопросу о распределении богатств всегда будет присуще это неизбежно субъективное и психологическое измерение, которое носит политический, конфликтный характер и которое никакой анализ, претендующий на научность, не сможет устранить. К счастью, на смену демократии никогда не придет государство экспертов.
Тем не менее вопрос о распределении заслуживает систематического, методичного изучения. В отсутствие четко определенных источников, методов и концепций можно говорить все что угодно. По мнению одних, неравенство все время растет, а значит, и мир становится все более и более несправедливым. Другие полагают, что неравенство естественным образом снижается или же спонтанно обретает гармоничные формы, вследствие чего не нужно делать ничего, что могло бы нарушить это счастливое равновесие. Пока ведется этот диалог глухих, в рамках которого каждый лагерь зачастую оправдывает собственную интеллектуальную лень точно такой же ленью своих противников, есть возможность заняться систематическим и методичным исследованием — пусть и не целиком научным. Научный анализ никогда не положит конец ожесточенным политическим конфликтам, вызванным неравенством. Исследования в области социальных наук невнятны и несовершенны и всегда такими будут. Они не претендуют на то, чтобы превратить экономику, социологию и историю в точные науки. Однако, постепенно устанавливая факты и закономерности, беспристрастно анализируя экономические, социальные и политические механизмы, которые могут помочь в решении этой задачи, данные исследования могут сделать демократические дебаты более обоснованными и сфокусировать их на правильных вопросах. Они могут способствовать постоянному обновлению рамок этих дебатов, изобличать надуманные утверждения и обман, заставлять пересматривать и ставить под сомнение всё и вся. Такова, на мой взгляд, роль, которую могут и должны играть интеллектуалы, в том числе специалисты в области социальных наук, являющиеся такими же гражданами, как и все остальные, но имеющие возможность посвящать исследованиям больше времени, чем остальные (да еще и получать за это деньги — серьезная привилегия).
Вместе с тем нельзя не отметить, что научные исследования, посвященные распределению богатства, основывались на относительно немногочисленных твердо установленных фактах и на множестве чисто теоретических рассуждений. Более подробную характеристику источников, на которые я опирался и которые попытался объединить в этой книге, я предварю кратким историческом очерком о тех, кто размышлял над этими вопросами.
Мальтус, Юнг и Французская революция
Когда в конце XVIII — начале XIX века в Великобритании и Франции зародилась классическая политическая экономия, вопрос о распределении богатства уже был в центре всех исследований. Всем было очевидно, что в обществе начались радикальные изменения: это и невиданный прежде устойчивый демографический рост, и исход сельского населения в города, и промышленная революция. Как эти потрясения могли повлиять на распределение богатств, социальную структуру и политическое равновесие европейских обществ?
В этом увлекательном рассказе далеко не все не соответствовало действительности. В те времена Франция с большим отрывом занимала первое место среди европейских стран по количеству населения и потому была идеальной площадкой для наблюдения. Около 1700 года французское королевство уже насчитывало более 20 миллионов человек, в то время как население Великобритания едва превышало 8 миллионов душ (а в Англии жило около 5 миллионов). Французское население устойчиво росло на протяжении всего XVIII века, с конца правления Людовика XIV до царствования Людовика XVI, и к 1780-м годам приблизилось к отметке в 30 миллионов. Все свидетельствует о том, что этот демографический динамизм, неведомый прежним эпохам, способствовал стагнации заработков в сельском хозяйстве и росту земельной ренты в десятилетия, предшествовавшие взрыву 1789 года. Этот процесс не было единственной причиной Французской революции, но кажется очевидным, что он еще больше увеличил непопулярность аристократии и существующего политического режима.
Однако рассказ Юнга, опубликованный в 1792 году, также пропитан националистическими предубеждениями и полон весьма приблизительных сравнений. Наш великий агроном был очень недоволен постоялыми дворами и внешним видом слуг, подававших ему еду, — их он описывает с отвращением. Из своих наблюдений, зачастую довольно банальных и анекдотичных, он пытался сделать выводы всемирно-исторического масштаба. Особенно его беспокоили политические неурядицы, к которым грозила привести нищета масс. Юнг был убежден, что лишь политическая система английского типа, с ее разделением на палату для аристократии и палату для третьего сословия и с предоставлением знати права вето, обеспечивает мирное и гармоничное развитие, направляемое ответственными людьми. Он был убежден, что Франция ступила на пагубный путь, позволив в 1789–1790 годах тем и другим заседать в одном парламенте. Не будет преувеличением сказать, что главным лейтмотивом его рассказа был страх перед Французской революцией. В рассуждениях о распределении богатства всегда присутствует политика, и предрассудки и классовые интересы часто трудно преодолеть.
Рикардо: принцип редкости
Конечно, задним числом легко смеяться над этими пророчествами грядущих несчастий. Но важно осознавать, что экономические и социальные перемены, происходившие в конце XVIII — начале XIX века, объективно производили сильное, даже гнетущее впечатление. На самом деле большинство наблюдателей той эпохи — не только Мальтус и Юнг — разделяли довольно мрачное и даже апокалиптическое отношение к долгосрочной эволюции распределения богатств и структуры общества. К их числу относились Давид Рикардо и Карл Маркс — бесспорно, два самых влиятельных экономиста XIX века, которые считали, что небольшая социальная группа — земельные собственники, по Рикардо, промышленные капиталисты, по Марксу, — будет неизбежно присваивать себе все возрастающую долю производства и дохода[3].
Читайте также: