Ирредента это кратко и понятно
Обновлено: 02.07.2024
Политическое общество в Италии, стремящееся к объединению всех итальянцев под скипетром итальянского короля, основ. Менотти Гарибальди в 1878 г.
Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка.- Чудинов А.Н. , 1910 .
, ирредентизм ( ит. irredenta (terra) неосвобожденная (земля)) националистическое движение в Италии в конце 19- нач.20 вв. за присоединение к Италии пограничных земель, частично населенных итальянцами и не вошедших в состав Италии при её воссоединении.
Новый словарь иностранных слов.- by EdwART, , 2009 .
[ ] – националистическое движение среди итальянцев в конце 19 в. и начале 20 в., стремившихся присоединить к Италии земли с частичным итальянским населением, не вошедшие в состав Италии при её объединении
Толковый словарь иностранных слов Л. П. Крысина.- М: Русский язык , 1998 .
1) Орфографическая запись слова: ирредента
2) Ударение в слове: ирред`ента
3) Деление слова на слоги (перенос слова): ирредента
4) Фонетическая транскрипция слова ирредента : [рид'`энт]
5) Характеристика всех звуков:
и и - гласный, безударный
р [р] - согласный, твердый, звонкий, непарный, сонорный
р []
е [и] - гласный, безударный
д [д'] - согласный, мягкий, звонкий, парный
е [`э] - гласный, ударный
н [н] - согласный, твердый, звонкий, непарный, сонорный
т [т] - согласный, твердый, глухой, парный
а а - гласный, безударный 9 букв, 6 звук
от ит. irredenta - неосвобожденная (движение в конце XIX нач. XX века за присоединение к Италии пограничных земель, частично населенных итальянцами и не вошедших в ее состав):
ஐ "Например, "Луна - суровая хозяйка", хотя и показывает довольно "реакционное" лунное общество в ее ирреденте и политической оторванности от Земли, это попросту интересный и живо написанный роман, историософию которого не то что не следует, но просто нельзя принимать всерьез". Фантастика и футурология
В настоящее время термином ирредента обозначают [1] часть этноса, составляющую меньшинство населения в пределах данного государства, но компактно проживающую в непосредственной близости к государству, в котором близкий или идентичный ей народ составляет большинство. Географическая близость и компактность проживания отличают ирреденту от диаспоры. Но, как и диаспоры, ирреденты пытаются создавать сеть социальных институтов для поддержания и развития как своей собственной общности, так и её связей с соседними большинством и/или другими ирредентами. При этом ирреденты обычно болезненно воспринимают любые посягательства правительства большинства на свои права, так как считают себя автохтонными жителями территории, которую они занимают. Если случаи дискриминации принимают систематический характер, в среде ирредент возникает течение за воссоединение с территорией этнического большинства — ирредентизм (понятие историческая родина по отношению к последней здесь не всегда применимо из-за перекройки границ, оккупаций, депортаций, ассимиляций и т. д.) Но не всегда ирреденты выступают за воссоединение своих земель с территорией большинства по экономическим и другим причинам.
Первоначально ирредентизмом именовалось националистическое [2] движение в Италии в конце XIX — начале XX века, направленное на присоединение к Италии приграничных территорий Австро-Венгрии с итальянским населением — Триеста, Трентино и других.
Американский исследователь Дж. Брейли считает ирредентизм частной формой национализма [3] .
Ирредентистские идеи часто появлялись у разных народов. Вот некоторые из них:
В настоящее время термином ирредента обозначают [4] [ неавторитетный источник? ] часть этноса, составляющую меньшинство населения в пределах данного государства, но компактно проживающую в непосредственной близости к государству, в котором близкий или идентичный ей народ составляет большинство. Географическая близость и компактность проживания отличают ирреденту от диаспоры [5] . Но, как и диаспоры, ирреденты пытаются создавать сеть социальных институтов для поддержания и развития как своей собственной общности, так и её связей с соседними большинством и/или другими ирредентами. При этом ирреденты обычно болезненно воспринимают любые посягательства правительства большинства на свои права, так как считают себя автохтонными жителями территории, которую они занимают. Если случаи дискриминации принимают систематический характер, в среде ирредент возникает течение за воссоединение с территорией этнического большинства — ирредентизм (понятие историческая родина по отношению к последней здесь не всегда применимо из-за перекройки границ, оккупаций, депортаций, ассимиляций и т. д.).
Ирредентизм может быть инициирован как политически активными членами самих ирредент, так и экспансионистски или реваншистски настроенными представителями титульной нации в государстве большинства. Методы борьбы за воссоединение могут носить различный характер и не всегда оканчиваются успешно. В случае поражения часть ирреденты может выбрать путь репатриации. Следует отметить, что далеко не все ирреденты склонны поддерживать идею воссоединения земли, на которой они проживают, с землёй их титульного государства по экономическим и другим причинам [ источник не указан 1982 дня ] .
Доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, член Общественного совета при Федеральном агентстве по делам национальностей, приглашенный профессор Центрально-Европейского университета (Будапешт).
ResearcherID: Z-1451-2019
Scopus AuthorID: 56321369000
– Одной из самых серьезных угроз международной безопасности сегодня многие – и вы в том числе – называют ирредентизм. В чем его опасность?
– Опасен не столько ирредентизм сам по себе, сколько его определенный извод, подразумевающий насильственный передел границ. Это опасность для всех – тот же русский ирредентизм может быть опасен и для России, и для окружающего мира. Не любой, правда, ирредентизм несет такую опасность.
– Разве не любое ирредентистское движение допускает возможность объединения соотечественников за счет присоединения чужих территорий?
Ирредентизм становится политической практикой, то есть общественным движением, подкрепленным определенной силой. Опорой этой силе служит государство – в Италии это Пьемонт, в Германии – Пруссия. И в нарративе, доминирующем после победы ирредентизма, это движение встречает поддержку всех других людей, которые должны стать частью этой будущей нации.
– Но эта поддержка не всеобъемлющая?
– Конечно. При ближайшем рассмотрении оказывается, что не все итальянцы хотели, чтобы их спасали. Но тогда они еще даже и не знали, что они итальянцы. Далеко не все немцы хотели, чтобы их спасала Пруссия. Это – один из источников потенциальных проблем, связанных с ирредентизмом.
– Какие еще политические проявления ирредентизма заслуживают внимания?
– Как у практически любой политической практики, у ирредентизма есть своя идеология, в основе которой – национализм. И ХХ век, и XXI-й предлагают достаточно примеров реализации такой идеологии. Некоторые – трагические, некоторые – достаточно цивилизованные. Скажем, идеология Третьего рейха была безусловно ирредентистской. Одно из ключевых ее положений – объединение всех немцев. Послевоенная Федеративная Республика Германия также была ирредентистской, потому что она не признавала разделение Германии на два государства и хотела, чтобы эти два государства стали одним. Это тоже ирредентизм.
Разница в том, что некоторые ирредентистские идеологии и движения, во-первых, полагаются преимущественно на военную силу, а во-вторых, претендуют на поглощение – или освобождение – не целых государств, а их частей.
Поэтому, если вопрос об объединении Западной и Восточной Германии, Китая и Тайваня, России и Белоруссии – это предмет для долгих переговоров, возможного соглашения, но необязательно casus belli. А если ирредентизм хочет отторгнуть Судеты у Чехословакии, Эльзас у Франции и так далее, то тут никакое соглашение невозможно.
– Хороший вопрос. На итальянцев не похоже. У итальянцев своего национального государства не было, но у них был Пьемонт. В этом смысле у курдов никакой опоры нет. Но, конечно, идеология движения курдов – ирредентистская. Представим, что курды в какой-то момент получат, скажем, в Сирии свою автономию. Это будет означать, что они сразу одну из ключевых задач своего новообретенного квазигосударства будут видеть в том, чтобы подготовить дальнейшее объединение курдов и получение ими полноценного национального государства.
В этом и состоит весь ужас ситуации для турок, которые понимают, что существование Турции в нынешних границах несовместимо с существованием сильного курдского ирредентизма. Это ситуация, в которой – увы – смешно ставить вопрос о том, как должно быть по справедливости, потому что в такой ситуации справедливого для обеих сторон решения быть не может.
– В этом, наверное, и заключается парадокс ирредентизма: один из его движителей – желание справедливости, но в рамках ирредентизма справедливости для всех не бывает?
Если освободиться от оптики ирредентизма, то действует иной критерий: во сколько человеческих жизней обойдется реализация того или иного сценария – чем меньше, тем он более справедлив, вне зависимости от того, получит или не получит это национальное стремление удовлетворение.
– Есть ли какие-то особенности у русского ирредентизма?
– При переносе на российскую почву получается так: когда мы говорим, что Белоруссия и Россия – это единое государство и что на самом деле это единый народ и так далее – это ирредентизм. Но этот ирредентизм не обязательно ведет (или даже вовсе не ведет) к насилию и к обострению ситуации, потому что это претензия на объединение двух государств. Или на поглощение одним большим государством другого, небольшого. При этом мы говорим о том, что такое возможно только в том случае, если граждане Белоруссии на референдуме захотят такого решения вопроса. И только в этом случае мы можем говорить об объединении.
Но если мы говорим, что у нас есть беззащитное русское меньшинство в Казахстане и поэтому Северный Казахстан нужно отделить от остального Казахстана и присоединить к России, это – casus belli. Ведь мы вряд ли можем рассчитывать на понимание такой позиции со стороны другого государства – будь то Казахстан или Украина.
– Можно ли рассматривать идею возвращения соотечественников без присоединения территорий как ирредентистскую?
– При желании можно. Но все-таки ирредентизм, как правило, связан с присоединением территорий. Можно сказать, что возвращение соотечественников без присоединения территорий – это своего рода альтернатива ирредентизму. Исходный посыл общий с ирредентизмом: мы – разделенная нация. А вот способ решения этой проблемы отличается – воссоединение достигается за счет приглашения, приема у себя всех тех, кому неуютно за пределами нашего отечества. Тем более что в России никому не придет в голову сказать, что у нас маловато земли и мы не можем разместить всех тех русских, которые оказались за рубежом. Такой была позиция Германии после Второй мировой войны: мы принимаем к себе всех немцев, которым неуютно за пределами Германии. И в этой части у немцев нам бы стоило поучиться.
– Но в чем же тогда угроза русского ирредентизма?
– В том, в частности, что мы ставим в центр русской идентичности понятие разделенной нации в сочетании с очень мощной идентичностью великой державы. А великая держава решает проблемы справедливости – так, как она ее понимает – в том числе (или даже зачастую) не пацифистским путем, но военной силой. Опасность запустить ирредентизм по немецким образцам 30-х годов ХХ века вполне реальна.
– То есть начать территориальную экспансию? Ведь именно этого – явно или неявно – опасаются в Европе (кто-то прямо артикулирует такие опасения, кто-то спекулирует на них, но они существуют).
– Территориальная экспансия может быть мотивирована не только ирредентизмом: нам нужно побольше черных колониальных подданных, потому что там у них хорошо растет кофе, они хорошо работают на плантациях, а мы любим кофе, а что сами не выпьем – другим продадим. Это же тоже своего рода идеология. Но это не ирредентизм.
– Происходит своего рода отрицательная синергия, когда один фактор подпитывает и подстегивает другой?
– Да, здесь вполне можно говорить об отрицательной синергии. Когда такие устремления становятся важной частью идеологии, несущим элементом конструкции идентичности, то в некий момент можно просто потерять контроль над ними.
Скорее всего, этот вопрос был согласован. Итак, у нас есть Киселев – заметная медийная фигура с определенным весом в обществе (через этот вопрос он, возможно, впоследствии стал еще более важным игроком в этой сфере); у нас есть первая персона, которая приняла этот вопрос, но ответила на него уклончиво. Не в том смысле, что перестаньте говорить глупости, такая постановка вопроса очень опасна и контрпродуктивна, а в том смысле, что не надо тут нагнетать, мы-то, конечно, понимаем, что да, разделенная, но не надо об этом громко говорить. То есть дан некий поощрительный сигнал.
И есть колоссальное количество людей, воспринявших это очень близко к сердцу. Иногда эти люди приходят к подобным идеям через очень болезненный личный опыт разделения – те, кто жил, допустим, в Средней Азии, вынуждены были переселяться в Россию, часто потеряв все, что имели, с которыми обходились далеко не лучшим образом, и которые не получили защиты от России.
– Едва ли не исключительно ирредентистскими…
– Какая-то из областей Казахстана?
– Да нет, просто казахи или киргизы. Это демократическое волеизъявление группы людей, которые захотели присоединиться к России. Вопрос – почему Россия откликнулась? Только ли потому, что она уважает демократическое волеизъявление определенной группы людей или потому, что она считает этих людей своими? Вот тут начинается ирредентизм. Но так или иначе очевидно, что присутствие ирредентизма и в публичной сфере, и в нашей политике очень заметно, очень серьезно. Хотя мы не можем сказать, что ирредентизм стал стержнем нашей идентификации. Это не так.
– У них, похоже, достаточно поводов так говорить.
– Получается, что акт личного почитания предка превращается в жест политический с очень широким контекстом…
– Кризис может быть творческим. Ирредентизм в Италии был реакцией на кризис – и реакцией довольно творческой. Но такое творчество имеет разные стороны. Где-то силой подавляется инакомыслие, где-то придумываются новые интересные символы и т.д.
Одна из проблем с нашей идентичностью состояла в том, что в центре коллективной исторической памяти находилась тема Великой Отечественной войны и победы в ней. При этом она была очень сильно окрашена в красные коммунистические цвета, что и было одной из составляющих кризисного конфликта. Страна и общество в целом очень творчески отреагировали на этот кризис. Первым очень интересным предложением была георгиевская ленточка, которая как раз убрала красный цвет. Не случайно, когда ее вводили, коммунисты очень злобствовали.
– Мы плавно подошли к вопросу о том, что может быть в ирредентизме хорошего. Получается, что ирредента, побуждающая нацию к творчеству – это, видимо, хорошая ирредента?
– Ну, эти проблемы не обязательно описывать исключительно через понятие ирреденты. Зададимся вопросом: есть ли самостоятельная ценность в союзе России и Белоруссии? Как его наполнить содержанием? Нужно ли? А если нужно, то – каким? И на каком основании? Отчасти это ирредентистская проблематика, но в целом эта проблематика шире. Это проблематика национализма, идентичности, отношения к прошлому, исторической памяти и еще много чего.
– Когда ставится задача такого масштаба, можно уже говорить о диалоге культур и цивилизаций.
– О таком диалоге можно говорить, когда речь с самого начала идет о сотрудничестве и взаимопонимании. Когда, вступая в диалог, вы хотите прежде всего открыться собеседнику и сделать так, чтобы он вас правильно понял. В расчете на то, что он сделает то же самое. А если вы вступаете в переговоры в условиях политического соперничества? Тогда выясняется, что главная ценность и главная привлекательная черта диалога – открытость – становится вашим слабым местом. То, что называют диалогом, на самом деле очень часто не диалог, а дискурсивная конфронтация. Мы вступаем в переговоры в надежде лучше узнать намерения оппонента, как можно меньше сообщив ему о своих. Вступаем в разговор не в поисках точек сближения, а для того, чтобы найти слабые точки конкурента. И по ним нанести удар. Вступаем якобы в диалог, а на самом деле пытаемся навязать наши ценности и нашу интерпретацию оппоненту, если он находится дискурсивно в более слабой позиции.
Очень важно понимать, что Украина, Белоруссия в течение веков были и пространством диалога, и пространством такого соперничества. И остаются сегодня.
– В такой ситуации заманчиво увидеть перспективу посредничества.
– В 1990-е гг. была очень популярна идея о том, чтобы стать мостом. Все хотели быть мостом. Россия хотела быть мостом между Западом и Востоком. Украина хотела быть мостом между Европой и Россией. Белоруссия тоже. Но постепенно стало понятно, что если отношения между большими объектами (или субъектами) развиваются хорошо, то им мост не нужен. Они входят в прямой контакт и прекрасно обходятся без него. Более того, они испытывают неудобства от того, что между ними лежит что-то с какими-то своими амбициями какого-то моста. Оказалось, что посредник здесь совершенно ни к чему.
И потом – как может претендовать на роль посредника тот, кто сам плохо понимает и ту и другую сторону? Россия плохо понимает Китай и плохо понимает Европу – каким образом она может служить посредником? Украина в своей националистической версии плохо понимает Россию и плохо понимает Европу – какой из нее будет мост? Это пространство, так называемый мост, как раз оказывается пространством соревнования и столкновения. И внешние силы борются за контроль над этим пространством. Причем очень часто, если продолжать аллегорию моста, сила, которая чувствует, что теряет контроль, – как учит всякая книга военного искусства – взрывает мост.
– Очень похоже на те стратагемы, которых давно и довольно успешно придерживается Китай: и не друг, и не враг, а – так…
– Да уж. Если уж мы сближаемся с Китаем, то учиться надо прежде всего этому.
– В чем же тогда состоит творческий потенциал русского ирредентизма? В нем есть вообще что-то позитивное?
Нам следует не просто декларировать, что люди, принадлежащие русской культуре, должны иметь право переселиться к нам, но надо задуматься – на что они будут жить? Они здесь должны получить поддержку как государства, так и общества. Граждане России должны иметь возможность направлять часть своих налогов на эти цели. Можно (и нужно) воспользоваться западным опытом – небольшую часть налогов гражданин имеет право перечислить на счет, допустим, той или иной конфессиональной общности, а та уже решает, на что эти средства использовать. Индивидуально это очень небольшой процент, но в сумме получается прилично.
Так же российский гражданин должен иметь возможность сказать, что свои 2% налогов он направляет в фонд, который занимается поддержкой переселения – оплачивает переселенцам съемное социальное жилье, например, на протяжении, допустим, первых трех лет пребывания. Платит за детский сад, чтобы взрослые могли работать. И так далее.
– Программу возвращения соотечественников у нас прикрывают…
Евреи, которые хотят переселиться в Израиль, не доказывают, что они нужны Израилю – они доказывают, что они евреи. Немцы, которые хотят переселиться в Германию, не доказывают, что они нужны Германии – они доказывают, что они немцы. И никто не говорит в Израиле: извиняемся, у нас тут земли и так мало – притом что у них земли и так мало. Поэтому для России с ее просторами, ее возможностями – и мы даже говорим не о Сибири…
– Да в той же средней полосе земли полно. Пусть приезжают село поднимать!
– А почему мы должны отправлять человека, который всю жизнь прожил в городе, в деревню? Туда, откуда уезжают наши люди, привыкшие вроде бы жить в деревне? Это что – эксперимент на выживаемость? Это идиотизм! У нас деревенское население сокращается – оно, кстати, везде сокращается – потому, что идет рост крупных городских агломераций. Если человек приезжает из города, то пусть он едет в город и там находит себе городскую работу. А если человек переезжает из сельской местности, он сам переселится в деревню – если захочет.
Читайте также: