Город и ненависть бодрийяр кратко
Обновлено: 04.07.2024
Критическое сознание, и, возможно, мышление вообще — подобны мессии у Кафки: они всегда приходят слишком поздно, уже после свершившегося, в сумерках, подобно сове Минервы. Критическое сознание — это не что иное, как ретроспективное пророчество, напоминающее о статуэтках Платона и их тенях на стене (стене событий) в пещере (в пещере истории). Как имел обыкновение говорить Аполлинер, когда люди говорят о времени, это означает, что оно ушло. История не оставляет на второй год. Только анализ делает это.
Есть ли тогда место для другого мышления, для парадоксальной мысли, которая, в отличие от сказанного Марксом, только ставит неразрешимые вопросы, в строгом виде неразрешимые проблемы? Есть ли мышление, материальных условий решения в котором нет и никогда не будет наличии? Кто заново проблематизирует все уже найденные объяснения и, таким образом, удержит мир в загадочной приостановке (suspense)? Никто не знает. Не слишком ли опасная судьба для мышления — стать, наконец, жертвой ее собственного пророчества, также, как судьба истории — попасть в свою собственную западню?
Город и ненависть
Лекция, прочитанная в Москве во Французском Университетском Колледже при МГУ им. М.В. Ломоносова.
Перевел с французского Б. П. Нарумов
Вам, наверное, известно, какой огромный успех принес недавно французской кинематографии фильм под названием “Ненависть”. В фильме показан ряд бурных событий, происходящих на окраинах городов и в пригородах; в качестве актеров (а, может быть, статистов?) в нем выступают группы молодых людей, в которых “сидит ненависть”. “Во мне сидит ненависть” — выражение почти безличное, оно означает не столько субъективную эмоцию или субъективное состояние, сколько объективную и беспричинную ярость, рождающуюся в городской пустыне, прежде всего в пригородах, превращенных в настоящую свалку. Тот факт, что окраинная “преступность” приобрела невиданный размах (ведь фильм, подобный “Ненависти”, можно снимать хоть каждый день), свидетельствует о том, что перед нами целостное общественное явление, в котором находит свое отражение определенный универсальный процесс — процесс концентрации населении и увеличения производства отходов. Речь идет о всемирной проблеме отбросов, ибо, если насилие порождается угнетением, то ненависть зарождается, когда человека отправляют на помойку.
Понятие отбросов следует модифицировать и расширить. Материальные, количественные отбросы, образующиеся вследствие концентрации промышленности и населения в больших городах — это всего лишь симптом качественных, человеческих, структурных отбросов, образующихся в результате предпринимаемой в глобальном масштабе попытки идеального программирования, искусственного моделирования мира, специализации и централизации функций (современная метрополия очевидным образом символизирует этот процесс) и распространения по всему миру этих искусственных построений.
Хуже всего не то, что мы завалены со всех сторон отбросами, а то, что мы сами становимся ими. Вся естественная среда превратилась в отбросы, т. е. в ненужную, всем мешающую субстанцию, от которой, как от трупа, никто не знает, как избавиться. По сравнению с этим горы органических промышленных отходов просто пустяк. Вся биосфера целиком в пределе грозит превратиться в некий архаический остаток, место которого — на помойке истории. Впрочем, сама история оказалась выброшенной на собственную помойку, где скапливаются не только пройденное нами и отошедшее в прошлое, но и все текущие события; не успев закончиться, они тут же лишаются всякого смысла в результате демпинга средств массовой информации, способных превратить их в субстанцию, непосредственно готовую для употребления, а затем и в отбросы. Помойка истории превратилась в информационную помойку.
Когда строят образцовые города, создают образцовые функции, образцовые искусственные ансамбли, все остальное превращается как бы в остатки, в отбросы, в бесполезное наследие прошлого. Строя автостраду, супермаркет, супергород, вы автоматически превращаете все, что их окружает, в пустыню. Создавая автономные сети сверхскоростного, программируемого передвижения, вы тут же превращаете обычное, традиционное пространство взаимообщения в пустынную зону. Именно так обстоит дело с транспортными артериями, рядом с которыми образуются пустующие территории. Именно так будет обстоять дело и в будущем, когда рядом с информационными артериями образуются информационные пустыни, возникнет своего рода информационный четвертый мир — убежище всех изгоев, всех тех, кого отвергли средства массовой информации. К нему добавится интеллектуальная пустыня, населенная мозгами, оставшимися без работы по причине предельной усложненности самих информационных сетей. Ее будут населять, но уже в неизмеримо большем количестве, потомки тех миллионов безработных, что ныне изгнаны из мира труда.
Пространства, как и люди, становятся безработными. Строятся целые кварталы жилых домов и офисов, но они обречены навеки оставаться пустыми из-за экономического кризиса или спекуляции. Они — отходы, всего лишь отходы и навсегда останутся таковыми, это не следы прошлого и не руины, которые все-таки представляют собой почтенные памятники старины. Эти дома — памятники бездушию предпринимательской деятельности человека. И тогда хочется спросить, как же может ненавидеть и презирать самое себя цивилизация, которая с самого начала производит себя, причем умышленно, в виде отбросов, трудится над своим собственным бесполезным построением, создавая города и метрополии, подобные огромным холостым механизмам, бесконечно себя воспроизводящим; эти фантомы — результат доведенных до абсурдных размеров капиталовложений, равно как и все большей их нехватки.
Ghost-towns, ghost-people:[1] сами человеческие существа бесконечно воспроизводит себя в виде отбросов или в виде обыкновенных статистов, удел которых — обслуживать этот холостой механизм, символизирующий порочный круг производства, когда, вопреки требованиям истории, уже не Труд воспроизводит Капитал, а Капитал бесконечно воспроизводит Труд. Горька участь этого разрастающегося персонала, которому суждено перейти в отходы; так у человека и после смерти продолжают расти ногти и волосы.
Итак, наша культура превратилась в производство отходов. Если другие культуры, в результате простого обменного цикла, производили некий излишек и порождали культуру излишка (в виде нежеланного и проклинаемого дитяти), то наша культура производит огромное количество отбросов, превратившихся в настоящую меновую стоимость. Люди становятся отбросами своих собственных отбросов — вот характерная черта общества, равнодушного к своим собственным ценностям, общества, которое самое себя толкает к безразличию и ненависти.
Наши мегаполисы, наши космополитические города — своего рода абсцессы, оттягивающие возникновение более крупных нарывов. Архитектура и градостроительство, повсюду запуская амбициозные щупальца, производят одних только монстров, не с эстетической точки зрения (хотя, увы, и такое часто бывает), а в том отношении, что эти монстры свидетельствуют об утере городом целостности и органичности, о его дезинтеграции и дезорганизации. Они уже не подчиняются ритму города, его взаимосвязям, а накладываются на него как нечто пришедшее со стороны, нечто alien.[2] Даже городские ансамбли, наделяемые символической значимостью (Бобур, Форум, Ля Дефанс, Ля Вильет), представляют из себя всего лишь псевдоцентры, вокруг которых образуется ложное движение. В действительности они свидетельствуют о сателлизации городского бытия. Их внешняя привлекательность словно создана для того, чтобы ошеломить туриста, а их функция подобна функции места всеобщей коммуникации (аэропорта, метро, огромного супермаркета), места, где люди лишаются своего гражданства, подданства, своей территории. Впрочем, именно сюда и перемещаются всякого рода маргиналы и представители субкультуры, бродящие в поисках опустошающего экстаза и находящие его в этом паразитарном образовании. Даже когда подобные ансамбли создаются с культурными целями, они превращаются не в центры радиации, а в центры поглощения и выделения; это всего лишь преобразователи потоков, механизмы со входом и выходом. Возникает впечатление, что это экспонаты, сбежавшие со всемирной выставки, а не новая часть города; они свидетельствуют о космополитическом и дезорганизованном характере развития нашего общества.
Уже не раз наш автор, Владан Клемент, поднимал вопрос о сущности города и его влиянии на человека. Город как среда обитания современного человека не может оставаться без внимания философов, поэтому наши коллеги из Concepture Club решили представить иную точку зрения на феномен города, содержащуюся в интерпретации Жана Бодрийяра, для которого исследование и аналитика тех или иных частей сложившегося культурного пространства были привычным делом.
В первую очередь, Бодрийяр обращает внимание на высокую централизацию города.
Ведь, в конечном счете, в каких финансовых кризисах ни находилось бы общество, в нём всегда находится место спекуляции, когда не труд становится причиной появления капитала, а наоборот. Капитал создает дочерние предприятия, диверсифицирует производство, расширяет штат и попросту создает рабочие места, на которых отдельно взятый человек оказывается статистом, обслуживающим мертворожденную структуру.
Подобное постоянное отчуждение старого выливается и в экологическую проблему скопления отбросов и мусора, производимых городом. По мнению Бодрийяра, это лишь качественное выражение процессов урбанизма, и захламленным человечество оказывается не только на материальном уровне.
Информационная сфера производит множество развлекательных, идеологический концептов моделирования и программирования мира, которые подобно мусору, оказываясь никому не нужными, растекаются к окраинам, одновременно становясь все более известными и все менее востребованные в передовом обществе.
Констатируется, что культура превратилась в производителя отходов, на свалках которых и возникает ненависть. В конце концов, и в центре, и на окраине города оказывается человек, испытывающий влияние всех вышеописанных процессов.
Одна из важнейших характеристик урбанизма - это функция повышения социальности. Способствует этому не только пространственная близость, но и структура, по которой функционируют города. Так или иначе, человек вступает в цепочку взаимоотношений: постоянных взаимодействий и взаимообмена.
И чем боле урбанизированным оказывается город, тем более концентрированной становится социальность. Мегаполисы становятся комплексом, где собираются все аспекты межчеловеческого взаимодействия. И всё это доходит до критической массы, которая обращает положительные стремления и высокие идеалы в безразличие, раздражение и подавленную агрессию.
Таким образом, высокая социализация приводит к гомогенизации общества, что действует угнетающе на индивида, не желающего прощаться со своей личностной значимостью.
Человек не возвращается к насилию, он не может этого себе позволить, ведь находится в условиях законодательных и менее явных ограничений, таких как благополучие и положение в обществе. В такой ситуации формой выражения недовольства становится ненависть, отличная от насилия своей беспредметностью.
Происходит виртуализация насилия, от которого остается только страсть, лишённая причин и объекта, на который она направлена. Бодрийяр отмечает, что, как город становится производителем отбросов, так и человек, находясь в условиях свалки, становится одержим имплицитными эмоциями. Одной из которых и является ненависть, в сущности, оказывающаяся полностью определенная бытием.
В ненависти Бодрийяр углядывает форму ответа на урбанистическую тенденцию потери инаковости, которую как раз и рассматривает как самое настоящее насилие.
Информационное влияние становится бесшумным орудием, невинным и этичным способом искоренения индивидуализма. Борясь с проявлениями однозначного зла и радикализма, человечество одновременно лишает себя права на конфликтность и негатив как на предтечи более серьезных проступков.
Бодрийяр считает такое решение проблемы искусственным. Поэтому не удивительно, что на него отвечают такой же синтетической и неправдоподобной эмоцией.
Ненависть оказывается способом воссоздания инаковости.
Как отмечает Бодрийяр, такие формы ненависти, как расизм – это не неприятие какого-то конкретного Другого, а попытка его воссоздать. То есть, это ненависть, в корне своем исходящая как раз из отсутствия различий и права на них.
Показательно, что наиболее активными оказались жители городов, не имеющее значительных экономических или социальных проблем, т.е., находящиеся в относительном комфорте. Окраины же яркостью своей ненависти похвастаться не могут, ведь они не проводили митингов и акций, а всего лишь избрали Трампа.
Наиболее интересна в этом процессе некоторая обоюдность. Происходит игра, диктуемая ненавистью Другого, который оказывается таковым только потому, что на него свою ненависть распространяет иной Другой.
Как ни странно, если долго клеймить кого-то расистом, то абстрактный образ воплотится наяву и возникнут альт-райты, манифест которых выражает идеи, подозрительно схожие с национал-социализмом.
И как ни странно, если сделать достаточное количество мемов, то и бойцы за социальную справедливость так же начинают дрейфовать в сторону образа, выраженного идеологическими оппонентами, выдавая перлы вроде воинствующего гуманизма или обвинений Вайнштейна в расизме за то, что он домогался только белых женщин.
Таким образом, ненавистники находятся в состоянии некоего диалектического единства, обоюдно воспроизводя хиазмы, которые и становятся хрупкой почвой для существования Другого.
То есть, если непримиримые враги попытаются отойти от стереотипов и ярлыков ненависти (попытаются быть менее радикальными), то они совсем скоро обнаружат, что являются частью одного механизма, плодящего на холостом ходу проблемы развитых стран.
Почему, дав однажды миру демократию, современный город делает все, чтобы упразднить политику? Как получилось, что увеличение плотности населения привело лишь к еще большей изоляции, а потеря резких культурных различий – к увеличению ненависти? Что представляет собой современный мегаполис с точки зрения провидца постмодерна, философа Жана Бодрийяра – в материале Concepture.
Бесконечная смерть
Для Бодрийяра мегаполис является практическим выражением современного состояния культуры, которая находится в процессе экстатической смерти. Она бесконечна и бесцельна, так как лишена какой-либо финальной точки. Современная культура представляет собой непрерывный информационный конвейер.
Также и город развивается по логике ракового распространения. Он бесконечно разрастается в ширину и ввысь, не брезгуя холостым строительством, единственной задачей которого является обязательное инвестирование капитала. Возникновение новой, технологичной и современной недвижимости в буквальном смысле обесценивает старую. Аналогично и с джентрификацией, которая просто сменяет направление устаревания и обесценивания.
Процессы создания и строительства набирают такие обороты, что в них теряется цель и смысл помимо процессуальности как таковой. При этом они обладают столь многослойной структурой, что их нельзя просто взять и свернуть. И это даже несмотря на то, что разрастание современного полиса неизбежно обладает чертами болезненности и отмирания – нередко даже буквального, в виде гетто, заброшенных зданий и замусоренных окраин. Но, что важнее: такого рода характеристики заложены уже в саму суть урбанизации.
Неслучайно одним из древнейших и отмеченных в культуре признаков развитого города была проституция. Так, столкнувшись с мегаполисом своего времени, переселенцы-иудеи обогатили свой фольклор историями о городах столь безбожных и развратных, что против них восстают божественные силы.
Выученная бесчувственность
Один из ключевых тезисов Бодрийяра заключается в том, что городская жизнь приводит к бесчувственности и гражданской изолированности. То, что для человека извне кажется безумием, для городского жителя является малозаметным элементом повседневного пейзажа. И проблема здесь не в том, что кто-то должен быть моралистом или наоборот, а в возникающем безразличии.
Бодрийяр здесь отсылает к проблеме накопления мусора. Призадумайтесь, а что вы вообще знаете о том, как обстоит дело с мусором именно в вашем городе?
По мнению Бодрийяра, не само незнание, а тотальное отсутствие интереса к такой, казалось бы, насущной проблеме является причиной того, почему любой современный город невозможно представить без разрастающейся на окраине свалки, которая в лучшем случае может быть только перенесена со старой окраины на новую.
В этом плане город подобен современной культуре, которая изначально ориентирована на производство того, что, с одной стороны, через 5 минут станет мусором, а с другой – само сделает мусором что-то другое. В конечном счете, ничего кроме мусора и не появляется, но что же происходит с человеком, которого окружили свалки культурные и буквальные?
Размышления Бодрийяра на тему, поднятую во французском фильме под названием “Ненависть”. В фильме показан ряд бурных событий, происходящих на окраинах городов и в пригородах; в качестве актеров (а, может быть, статистов?) в нем выступают группы молодых людей, в которых “сидит ненависть”.
Лучшая рецензия на книгу
26 января 2014 г. 23:46
Ну не любил Бодрийяр общество. Он даже не старается представить себе, что социум состоит из отдельных людей. Возможно, его предположение о том, что общество все сильнее обрастает человеческими отбросами и вскоре само себя сожрет (хотя, он не то, чтобы предполагает, а скорее, надеется на это) – вероятно, но пока это не произошло, вариантов развития великое множество. Любое событие может повернуть историю в другое русло. Бывали времена и похуже и более жестокие, но пока мы не едим наших соседей (вот тут, может, и зря), не барахтаемся в мусорке с криками, что нам надоело однообразие и шаблонность. А я пока не могу поверить, что общество развивается по шаблону и его развитие можно предсказать. Ну да, можно предсказать войны, можно предсказать некоторый научно-технический бум, который будет…
Читайте также: