Дюркгейм ценностные и реальные суждения кратко

Обновлено: 07.07.2024

Он выделял два основных типа идеально-типических конструкций: генетический идеальный тип, являющийся средством выявления генетических связей привязанных к конкретному месту и времени исторических явлений, и чистый идеальный тип, являющийся социологической конструкцией, идеальной формой действия или явления, независимо от условий места и времени (источник первого – историческая действительность, второй же выводится из сознания исследователя).

Наука только лишь указывает на то, что человек может и что он хочет что-то сделать.

Соц. наука оценивает лишь то, насколько рационально что-либо делается, указывает можно ли осуществить действие и как это надо делать.

Этот принцип позволяет социологии не утратить своей научности и не стать основой какой-либо идеологии или масштабного проекта, претендующего на воплощение.

Вебер четко связывал предмет социологии с изучением социального действия. Это понятие производно от действия вообще. Действие – это осмысленное человеком его собственное поведение. Социальным называется такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом смыслу соотнесено с действиями других людей и ориентировано на него.

Социальное действие у Вебера выступает в четырех типах:

А) Целерациональное действие – это действие, в основе которого лежит ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве условий или средств для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели, например: действия инженера, спекулянта. Во всех этих случаях целерациональное действие определяется тем, что его субъект ставит перед собой ясную цель и применяет соответствующие средства для ее достижения (рынок).

Б) Ценностно-рациональное действие основано на вере в безусловную – эстетическую, религиозную или любую другую – самодавлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему это приведет религия).

В) Аффективное действие – это действие, обусловленное аффектами или эмоциональным состоянием индивида.

Г) Традиционное действие – это действие, основанное на длительной привычке.

Доктрина интегрализма. П.А. Сорокин активно вводил в общественные науки идеи интегрализма или комплексного, синтетического, объединительного подхода к изучению общества и человека. Он предлагает изучать общество как с точки зрения объективных изменений социокультурных суперсистем, так и с точки зрения интегральной сущности человека.

Интеграция – совокупность механизмов, процессов и факторов, благодаря которым происходит соединение разнородных взаимод. элементов в одно целое.

Интеграция – совокупность макс. позитивных характеристик и мин. негативных каждого из интегр. элементов множества.

С точки зрения способов познания П.А. Сорокин различает:

  • эмпирический аспект действительности (постигаемый опытом);
  • рациональный (постигаемый разумом, то есть посредством логики и математики);
  • сверхчувственно– сверхрациональный (постигаемый творческим озарением и интуицией);

Наиболее полной является истина, полученная через все три эти аспекта, а не какой-либо один из них.

Сам человек — тоже интегральное существо. Он и познающий субъект, и рациональный мыслитель, и сверхчувственное и сверхрациональное существо, активный участник всей Вселенной. Человек не только сознательное творенье, но и сверхсознательный творец, создающий явления культуры, отличающиеся от явлений неживой природы и органического мира.

Важнейшей компонентой суперорганического мира является смысл. Высшей интегральной смысловой ценностью является единство Правды (Истины), Добра (неэгоистической любви) и Красоты (эстетических ценностей, произведений искусства). В основе стратегии достижения лежит альтруистическая любовь.

Таким образом, интегрализм П.А. Сорокина выступает не только как познавательная, но и морально-этическая доктрина.

10. Система социокультурных феноменов в социологии П.Сорокина. Культурные суперсистемы и их динамика.

Социальная действительность рассматривалась С. в духе социального реализма, постулировавшего существование сверхиндивидуальной социокультурной реальности, несводимой к материальной реальности и наделенной системой значений. Характеризуемая бесконечным многообразием, превосходящим любое отдельное ее проявление, социокультурная реальность охватывает истины чувств, рац. интеллекта и сверхрац. интуиции. Все эти способы познания должны быть использованы при систематическом исследовании социокультурных феноменов, однако высшим методом познания С. считал интуицию высокоодаренной личности, при помощи к-рой были, по его мн., совершены все великие открытия. С. различал системы социокультурных феноменов мн. уровней. Самый высокий из них образуют социокультурные системы, сфера действия к-рых распространяется на мн. об-ва (суперсистемы):

Им соответствуют три формы истины — чувственная, духовная (интуитивная) и рац.

В различ. периоды истории эти базовые предпосылки и соотв. им суперсистемы находятся в различ. фазах своего развития. В то же время в любой период истории сосуществуют пять осн., стремящихся к постоянству культурных систем низкого уровня: язык, этика, религия, иск-во, наука.

Описывая динамич. процессы социокультурной системы как состояние непрерывного перехода из идеальной (идеациональной) фазы в чувственную и наоборот, он показывает коренные отличия интегративного об-ва от отд. индивида. Принципиальное различие заключается, в частности, в том, что переход об-ва из одной фазы в др. чреват внутр. потрясениями и жесточайшими конфликтами.

Процесс флуктуации (колебание средних параметров) проходит ряд этапов: дезинтеграция-кризис- мобилизация сил-новый социокульт. порядок

Смена систем может продолжаться бесконечно

11. Концепция социальной стратификации и мобильности П.Сорокина.

Соц. стратификация – дифференциация опред. совокупности людей на классы и слои в иерархическом ранге, что выражается в неравномерном распред. прав и привилегий, власти и влияния.

  1. экономическая – имущественное неравенство
  2. политическая – неравенство в обладании властью
  3. профессиональная – разделение по роду деятельности

Соц. стратификация зависит от общества и его членов.

Соц. мобильность – изменение индивидом или соц. группой соц. статуса, занимаемого ими в соц. структуре общества.

  1. горизонтальная – переход индивида из одной соц. группы в другую, расположенную на таком же соц. уровне, при сохранении прежнего соц. статуса
  2. вертикальная – перемещение индивида из одного соц. уровня в другой (может быть восходящей или нисходящей)

Социальная мобильность характеризует степень открытости или закрытости или общества в целом, или отдельной общественной группы: открытое общество или группа характеризуется высокой социальной мобильностью, закрытое — низкой. Для количественной оценки этого явления был предложен показатель индекса мобильности / стабильности, который характеризует соотношение числа индивидов, занимающих мобильное и стабильное положение в конкретном обществе или группе.

Кризис нашего времени

Если индивид не обладает твердыми убеждениями по поводу того, что правильно, а что нет, не верит в абсолютн. моральные ценности, не питает уважения к своим обязанностям и для него главное – поиск удовольствия и чувственных ценностей, то человек теряет всякий моральный рациональный контроль.

Периоды перехода от одной культуры к другой неизбежно порождают борьбу особой интенсивности.

В ряде обществ она проявляется в виде войн.

Суть его в том, что люди реагируют на социальные и личные катастрофы в полярно противоположных направлениях (позитивная и негативная моральная поляризация). В случае позитивной моральной поляризации имеет место альтруистическое перевоплощение, в случае негативной — поиск гедонистического, ориентированного на себя, удовольствия, ожесточение, агрессия, или тупая покорность судьбе, или самоубийство.

Созидательный альтруизм, бескорыстную, созидательную любовь, П.А. Сорокин рассматривал как важнейшее средство преодоления бездуховности современной цивилизации. Он отмечал, что ни демократические преобразования, ни создание международных инструментов типа ООН сами по себе не могут привести к предотвращению войн и конфликтов. Демократия может быть так же агрессивна, как и автократия. Только значительное увеличение степени альтруизма отдельных личностей, институтов или культур способно установить прочный мир и гармонию между людьми. Альтруизм, альтруистическая любовь, как отмечает П.А. Сорокин, является огромной силой, но при условии, что мы знаем, как её производить, аккумулировать и использовать. Сорокин описывает три типа альтруистических личностей:

Когда индивидуальные сознания не остаются отделенными друг от друга, а вступают в тесные взаимоотношения, активно воздействуют друг на друга, из их синтеза рождается психическая жизнь нового рода. Она отличается от той жизни, которую ведет одинокий индивид, прежде всего своей особенной интенсивностью. Увлекаемый группой, индивид забывает о себе, о своих собственных интересах, целиком отдаваясь общим целям. Полюс его поведения смещается и переносится вовне его самого. В то же время возникающие таким образом силы, именно потому, что они носят теоретический характер, нелегко поддаются манипулированию, приспособлению к строго определенным целям. Они нуждаются в распространении ради распространения, без пользы и без цели, проявляясь то в деструктивном и глупом насилии, то в героическом безрассудстве. Это деятельность в каком‑то смысле чрезмерная, весьма избыточная. По всем этим причинам она противостоит нашему повседневному существованию, как высшее противостоит низшему, идеал – реальности. Именно в моменты эмоционального возбуждения такого рода во все времена создавались великие идеалы, на которых базируются цивилизации.

Существует, с одной стороны, то, что дано в ощущениях и восприятиях, с другой – то, что мыслится в форме идеалов. Конечно, эти идеалы быстро бы угасли, если бы они периодически не оживлялись. Вот для чего служат праздники, публичные церемонии, как религиозные, так и светские, всякого рода проповеди, как в церкви, так и в школе, драматические представления, художественно оформленные манифестации – словом, все, что помогает сближать людей и совместно участвовать в единой интеллектуальной и нравственной жизни. Это как бы частичное и слабое возрождение эмоционального возбуждения творческих эпох. Общество принижают, когда видят в нем лишь тело, созданное для осуществления определенных жизненных функций. В этом теле живет душа: это совокупность коллективных идеалов. Но идеалы эти – не абстракции, не холодные умственные представления, лишенные всякой действенности. Это главным образом двигатели, так как за ними существуют реальные и действующие силы. Это силы коллективные, естественные, следовательно, они, хотя и являются целиком нравственными, близки тем, которые действуют в остальной части вселенной. Сам идеал есть сила такого рода; следовательно, о нем может быть создана наука. Вот как получается, что идеальное может соединяться с реальным: оно исходит из последнего, в то же время выходя за его пределы. Элементы, из которых оно создано, заимствованы у реальности, но скомбинированы по‑новому.

Но идеал – это не только нечто недостающее и желаемое. Это не просто будущее, к которому стремятся. Он своеобразен и обладает собственной реальностью. Он воспринимается как безличный, парящий над отдельными волями, которые он приводит в движение. Если бы он был продуктом индивидуального разума, то откуда бы могла у него появиться эта безличность?

Ценность, конечно, проистекает из связи вещей с различными аспектами идеала, но идеал – это не воспарение к таинственным потусторонним сферам, он заключен в природе и происходит из нее. Ясное и четкое мышление властно над ним так же, как и над остальной частью физической или нравственной вселенной. Разумеется, оно никогда не сможет исчерпать его, так же как оно не исчерпывает никакую реальность, но оно может применяться к нему в надежде постепенно овладеть им, хотя и невозможно заранее установить никакого предела бесконечному развитию идеального. Эта точка зрения позволяет нам лучше понять, как ценность вещей может не зависеть от их природы. Коллективные идеалы могут формироваться и осознавать самих себя только при условии, что они фиксируются в вещах, которые можно всем увидеть, всем понять, всем представить, например, в рисованных изображениях, всякого рода эмблемах, писаных или произносимых формулах, одушевленных или неодушевленных существах.

Таким образом, коллективное мышление преобразует все, чего оно касается. Оно перемешивает сферы реальности, соединяет противоположности, переворачивает то, что можно считать естественной иерархией существ, нивелирует различия, дифференцирует подобия. Словом, оно заменяет мир, познаваемый нами с помощью органов чувств, совершенно иным миром, который есть не что иное, как тень, отбрасываемая создаваемыми коллективным мышлением идеалами.

Хотя всякое суждение приводит в действие идеалы, последние относятся к различным видам. Существуют такие идеалы, назначение которых только выражать реальности, к которым они прилагаются, выражать их такими, каковы они суть. Это понятия в собственном смысле. Существуют и другие, функция которых, наоборот, состоит в том, чтобы преображать реальности, к которым они относятся. Это ценностные идеалы. В первом случае идеал служит символом для вещи, способствуя ее усвоению мышлением. Во втором, наоборот, вещь служит символом для идеала и дает возможность представить ее себе разным людям. Естественно, суждения различаются согласно используемым ими идеалам. Первые ограничиваются анализом реальности и как можно более верным ее выражением. Вторые, наоборот, содержат высказывание о новом аспекте реальности, которым она обогатилась под действием идеала.

Позитивную социологию иногда упрекали в чем‑то вроде эмпиристского фетишизма в отношении факта и в упорном безразличии к идеалу. Мы видим, насколько необоснован этот упрек. Основные социальные явления: религия, мораль, право, экономика, эстетика – суть не что иное, как системы ценностей, следовательно, это идеалы. Социология, таким образом, изначально расположена в области идеала; она не приходит к нему постепенно, в результате своих исследований, а исходит из него. Идеал – это ее собственная сфера. Но она рассматривает идеал лишь для того, чтобы создать науку о нем . Она не стремится его конструировать; как раз наоборот, она берет его как данность, как объект изучения, и пытается его анализировать и объяснять. В способности к идеалу она видит естественную способность, причины и условия которой она ищет с целью по возможности помочь людям отрегулировать ее функционирование.

В конечном счете задача социолога должна состоять в том, чтобы вернуть идеал во всех его формах в природу, но оставив ему при этом все его отличительные признаки. И если подобная попытка не кажется ему безнадежной, то это потому, что общество соответствует всем условиям, необходимым для объяснения указанных противоположных признаков. Оно также происходит от природы, одновременно доминируя над ней. Причина в том, что все силы вселенной не просто завершаются в обществе, но, более того, они синтезированы в нем таким образом, что порождают результат, который по богатству, сложности и мощи воздействия превосходит все, что послужило его образованию. Словом, оно есть природа, но достигшая наивысшей точки своего развития и концентрирующая всю свою энергию с тем, чтобы в каком‑то смысле превзойти самое себя.

Социология. Ее предмет, метод и назначение

Предисловие ко второму изданию

Тем не менее, как бы ни был реален отмеченный прогресс, прошлые заблуждения и путаница еще не полностью рассеяны. Вот почему мы хотим воспользоваться этим вторым изданием, чтобы добавить несколько объяснений ко всем тем, что мы уже дали, ответить на некоторые критические замечания и внести по некоторым вопросам дополнительные уточнения.

Положение, согласно которому социальные факты должны рассматриваться как вещи, — положение, лежащее в самой основе нашего метода, — вызвало больше всего возражений. То, что мы уподобляем реальность социального мира реальностям мира внешнего, нашли парадоксальным и возмутительным. Это значит глубоко заблуждаться относительно смысла и значения данного уподобления, цель которого — не низвести высшие формы бытия до уровня низших форм, но, наоборот, востребовать для первых уровня реальности, по крайней мере равного тому, который все признают за вторыми. На самом деле мы не утверждаем, что социальные факты — это материальные вещи; это вещи того же ранга, что и материальные вещи, хотя и на свой лад.

Что такое в действительности вещь? Вещь противостоит идее, как то, что познается извне, тому, что познается изнутри. Вещь — это всякий объект познания, который сам по себе непроницаем для ума; это все, о чем мы не можем сформулировать себе адекватного понятия простым приемом мысленного анализа; это все, что ум может понять только при условии, выхода за пределы самого себя, путем наблюдений и экспериментов, последовательно переходя от наиболее внешних и непосредственно доступных признаков к менее видимым и более глубоким. Рассматривать факты определенного порядка как вещи — не значит зачислять их в ту или иную категорию реальности; это значит занимать по отношению к ним определенную мыслительную позицию. Это значит приступать к их изучению, исходя из принципа, что мы ничего не знаем о том, что они собой представляют, а их характерные свойства, как и неизвестные причины, от которых они зависят, не могут быть обнаружены даже самой внимательной интроспекцией.

Если определить термины таким образом, то наше утверждение, отнюдь не будучи парадоксом, могло бы считаться почти трюизмом, если бы оно еще слишком часто не отвергалось в науках о человеке, особенно в социологии. Действительно, в этом смысле можно сказать, что всякий объект науки есть вещь, за исключением, может быть, математических объектов. Что касается последних, то, поскольку мы сами конструируем их, от самых простых до самых сложных, нам, чтобы знать их, достаточно смотреть внутрь себя и внутри анализировать мыслительный процесс, из которого они проистекают. Но если речь идет о фактах в собственном смысле, то, когда мы приступаем к их научному исследованию, они обязательно являются для нас неизвестными, неведомыми вещами, так как представления о них, возникшие в жизни, сформированные без методического и критического анализа, лишены научной ценности и должны быть устранены. Даже факты, относящиеся к индивидуальной психологии, отличаются этим признаком и должны рассматриваться под этим же углом зрения. Действительно, хотя они, по определению, и внутренние для нас, наше сознание не обнаруживает нам ни их внутреннюю сущность, ни генезис. Оно позволяет нам знать их, но только до определенной степени, так же как ощущения дают нам знать о теплоте или свете, звуке или электричестве; оно дает нам о них смутные, мимолетные, субъективные впечатления, а не ясные, четкие, объясняющие понятия. Именно по этой причине в течение этого столетия сформировалась объективная психология, основное правило которой — исследовать факты сознания извне, т. е. как вещи. Тем более так должно быть с социальными фактами, так как сознание не может быть более компетентным в их познании, чем в познании своего собственного существования.[1]

Могут возразить, что поскольку они — дело наших рук, то нам достаточно осознать самих себя, чтобы узнать, что мы в них вложили и как мы их сформировали. Но, прежде всего, наибольшая часть социальных институтов передана нам в совершенно готовом виде предшествующими поколениями; мы не приняли никакого участия в их формировании, и, следовательно, обращаясь к себе, мы не сможем обнаружить породившие их причины. Кроме того, даже тогда, когда мы соучаствовали в их возникновении, мы едва сможем, смутно и чаще всего неточно, разглядеть подлинные причины, заставившие нас действовать, и природу наших действий. Даже тогда, когда речь идет просто о наших частных поступках, мы очень плохо представляем себе относительно простые мотивы, управляющие нами. Мы считаем себя бескорыстными, тогда как действуем как эгоисты; мы уверены, что подчиняемся ненависти, когда уступаем любви, разуму — когда являемся пленниками бессмысленных предрассудков, и т. д. Как же сможем мы яснее различать значительно более сложные причины, от которых зависят поступки группы? Ведь участие каждого в ней составляет лишь ничтожную часть; существует масса других членов группы, и то, что происходит в их сознаниях, ускользает от нас.

Существуют, однако, случаи, когда материал для социологических сравнений следует черпать не из истории, а из другой дисциплины. Бывает, что исследованию подвергается не то, как сформировались юридическая или моральная норма, религиозное верование, а то, благодаря чему они более или менее соблюдаются группами, в которых они существуют. Например, не исследуется вопрос о том, как возникла норма, запрещающая убийство человека, а ставится задача обнаружить различные причины, благодаря которым народы, всякого рода группы склонны в большей или меньшей степени нарушать эту норму. Или можно поставить перед собой задачу найти некоторые факторы, благодаря которым браки заключаются более или менее часто, более или менее рано, более или менее легко распадаются путем развода и т. д. Чтобы решать такого рода проблемы, следует обращаться главным образом к статистике. Таким образом можно будет исследовать, как число убийств, браков, разводов варьирует в зависимости от характерных особенностей обществ, вероисповеданий, профессий и т. д. Именно посредством этого метода следует изучать проблемы, относящиеся к различным условиям, от которых зависит нравственность народов[120].

С помощью того же приема в экономической социологии можно изучить, в функции каких причин варьируют заработная плата, уровень ренты, уровень процента, меновая стоимость денег и т. д.

Но к какой бы специальной технике ни прибегал социолог, он никогда не должен терять из виду одно правило: прежде чем приступить к исследованию определенной категории социальных явлений, ему нужно избавиться от тех понятий, которые у него сложились о них в течение жизни; ему нужно исходить из принципа, что он ничего не знает о них, об их характерных признаках и о причинах, от которых они зависят; короче, нужно, чтобы он вошел в такое же состояние сознания, в каком находятся физики, химики, физиологи, а теперь даже и психологи, когда они вступают в еще неизведанную область своей науки.

К сожалению, такой позиции, как бы она ни была необходима, нелегко придерживаться по отношению к социальной реальности: нас отвращают от этого застарелые привычки. Поскольку ежедневно мы применяем правила морали и права, поскольку мы покупаем, продаем, обмениваем стоимости и т. д., мы поневоле имеем какое-то представление об этих различных вещах; без этого мы не могли бы выполнять наши повседневные задачи. Отсюда совершенно естественная иллюзия: мы думаем, что вместе с подобными представлениями нам дано все существенное в вещах, к которым они относятся. Моралист не слишком задерживается на объяснении того, что такое семья, родство, отцовская власть, договор, право собственности; таково же отношение экономиста к стоимости, обмену, ренте и т. д. Многим кажется, что об этих вещах существует нечто вроде врожденной науки; в результате ограничиваются тем, что стремятся как можно более ясно осознать обыденное представление об этих сложных реальностях. Но подобные понятия, сформировавшиеся неметодическим образом для того, чтобы отвечать практическим требованиям, лишены всякой научной ценности; они выражают социальные явления не точнее, чем понятия обыденного сознания о физических телах и их свойствах, о свете, звуке, теплоте и т. п. Физик или химик абстрагируются от этих обыденных представлений, и реальность в том виде, в каком они знакомят нас с ней, в действительности оказывается в высшей степени отличной от той, которую непосредственно воспринимают наши органы чувств. Социолог должен действовать таким же образом; он должен вступать в прямой контакт с социальными фактами, забывая все, что, как ему представляется, он о них знает, как будто он вступает в контакт с чем-то совершенно неизвестным. Социология не должна быть иллюстрацией устоявшихся и очевидных истин, которые к тому же обманчивы; она должна работать над открытиями, которые иногда даже будут вступать в противоречие с общепринятыми представлениями. Мы ничего еще не знаем о социальных явлениях, среди которых живем; различным социальным наукам предстоит постепенно познакомить нас с ними.

Предлагая данную тему для обсуждения на Конгрессе, я поставил перед собой двойную цель: во-первых, показать на отдельном примере, как социология может способствовать решению философской проблемы, во-вторых, рассеять некоторые предрассудки, объектом которых часто бывает так называемая позитивная социология.

Цель других суждений — высказать не то, чем вещи являются сами по себе, но то, какую ценность они представляют по отношению к сознательному субъекту, назвать ту цену, которую последний им назначает. Их называют ценностными суждениями. Иногда это обозначение распространяют на любое суждение, выражающее какую бы то ни было оценку. Но такое широкое толкование может вызвать путаницу, которой необходимо избежать.

Совершено иначе обстоит дело, когда я говорю: этот человек имеет высокую нравственную ценность; эта картина имеет высокую эстетическую ценность; эта драгоценность стоит столько-то. Во всех подобных случаях я приписываю людям или вещам, о которых идет речь, объективно существующее свойство, совершенно независимое от того, как я воспринимаю его в то время, когда высказываюсь. Лично я могу не назначать никакой цены за драгоценности, тем не менее их ценность останется в рассматриваемый момент той же самой. Как человек я могу отличаться весьма сомнительными нравственными качествами, но это не может помешать мне признавать нравственную ценность там, где она есть. По своему темпераменту я могу быть равнодушен к радостям, доставляемым искусством, но это не значит, что я должен отрицать существование эстетических ценностей. Таким образом, все эти ценности существуют, в некотором смысле, вне меня. Поэтому, когда мы расходимся с другим относительно способа их восприятия и оценки, мы стараемся передать ему наши убеждения. Мы не довольствуемся их высказыванием, а стремимся доказать их, опираясь в наших высказываниях на доводы безличного характера. Следовательно, мы допускаем, что эти суждения соответствуют какой-то объективной реальности, на которой может и должно основываться согласие. Именно такую реальность sui generis образуют ценности, а ценностные суждения суть те, которые относятся к этой реальности.

Мы хотели бы выяснить, как возможны суждения такого рода. Постановка вопроса видна из предшествующего изложения. С одной стороны, всякая ценность предполагает оценку, осуществляемую субъектом в тесной связи с определенным состоянием чувств. То, что имеет ценность — хорошо в каком-то отношении; что хорошо — желаемо; всякое желание есть внутреннее состояние. И все же ценностям, о которых только что шла речь, присуща та же объективность, что и вещам. Как же эти два свойства, представляющиеся на первый взгляд противоречивыми, могут совмещаться? Как состояние чувства может не зависеть от испытывающего это чувство субъекта?

Не нужно смешивать мораль (la morale) и нравственность (la moralite). Нравственность равнозначна способу, которым применяется мораль. Тот же самый вопрос можно поставить относительно религии.

Читайте также: