Четвертая политическая теория кратко
Обновлено: 05.07.2024
Фото: ссылка
- В чём основная идея Четвёртой Политической Теории? Эта теория подходит ко всем народам или создана специально для русских?
- Четвёртая Политическая Теория конечно не только для русских. Основная идея состоит в деколонизации политического сознания и выход на новый уровень самосознания.
Мы мыслим политику в строго заданной системе координат. Эта система координат сложилась в Западной Европе в Новое время, в эпоху Модерна. Это как историческое и географическое пятно. Особенность этой политики состоит в отказе от вертикали – от платонизма и его трансцендентной идеи и от телеологии Аристотеля. Политика не обладает духовным измерением. Политика не имеет цели. Все делается не сверху вниз и не из центра к периферии. Все делается снизу вверх и от периферии к центру.
Такая политическая теология (по словам Карла Шмитта) отлична от европейского Средневековья и от неевропейских цивилизаций.
Вначале такое понимание политики сложилось в протестантских странах. Потом распространилось на все остальные народы. Вместе с колонизацией и вестернизацией этот политический материализм вышел за пределы Европы и распространился на все человечество.
В последние двести лет европейский политический Модерн приобрел три главные формы. Либерализм, социализм, национализм. Все они современные и все они европейские.
Россия стала жертвой этой колонизации под влиянием Запада. Это привело к большевистской революции. В тысяча девятьсот девяносто первом году Россия оказалась под властью либерализма.
Но Россия стремится выйти из-под влияния западной идеологической гегемонии. И ищет выход. Отсюда такой анализ политики. И вывод о необходимости Четвертой Политической Теории.
Однако это не только выбор России. Многие в мире и на Запада и на Востоке не согласны с либерализмом. Но это несогласие отбрасывает их снова в политический Модерн. Либо к коммунизму, либо к национализму. Так мы по прежнему остаемся в плену политического материализма.
Поэтому не только Россия должна искать Четвёртую Политическую Теорию, но все народы, государства и общества, которые стремятся бороться с либерализмом. Чтобы победить либерализм, надо выйти за пределы колонизации сознания.
Для Бразилии и шире Латинской Америки Четвёртая Политическая Теория в высшей степени актуальна.
- В чём состоит особенность Четвертой Политической Теории? Чем она больше всего отличается от других политических теорий и идеологий?
- Особенность Четвёртой Политической Теории состоит в том, что она выходит за рамки всего политического Модерна, а не просто критикует либерализм. Этого нет нигде. Такое преодоление колониального политического мышления возможно через традиционализм, возврат к Средневековью и Античности (отсюда проекты Новое Средневековье и Новая Античность). Но оно возможно и через шаг вперед – через радикализацию Постмодерна.
Такое сочетание архаического и сверхсовременного уникально.
- Почему вы, как мы знаем, так любите Бразилию? Что Вас привлекает в бразильской культуре? Что общего у Бразилии и России?
- Честно говоря, я не знаю, почему мне так нравится Бразилия. Меня очаровывает португальский язык, сама речь. Это как музыка. Бразильская музыка – босса-нова, MPB и другие жанры – на мой взгляд вершина музыкальной культуры.
Меня притягивает также имперское измерение бразильской истории – факт переноса столицы Португалии в Рио-де-Жанейру. Крайне интересны версии эсхатологической теории Пятой Империи применительно к Бразилии. Традиционалистское восстание Контестаду и Канудус.
Я вижу в Бразилии загадку, туманный знак парадоксального будущего. Судьба нового века и всей Латинской Америки как-то связаны с Бразилией. Но точнее я сказать не могу. Для того, чтобы говорить о бразильском Логосе необходим какой-то особый язык.
- Какова антропология Четвёртой Политической Теории? Признается ли в ней эссенциализм? Как Четвёртая Политическая Теория объясняет трансформации человека и его поведения в истории?
- Антропология Четвёртой Политической Теории основана на Хайдеггере и учении о Dasein. Это не эссенциализм. Человек это открытое существование, экзистенция, мыслящее территориальное присутствие. В центре человека находится бездна. Человек может стать кем угодно, так как он абсолютно свободен. Еще точнее, человек есть чистая свобода. Это и делает его тем, кто он есть. В каком-то смысле и всем, и ничем.
Антропология Четвёртой Политической Теории экзистенциальная, а не техническая. С нами те, кто разделяет наш подход. А главное в нашем подходе – абсолютная свобода.
- Как относится важнейшая категория Четвёртой Политической Теории Dasein и категория народа? Как понятие народа соотносится с этническим разнообразием, которое характерно для таких стран как Бразилия и Россия?
Либерализм и политический Модерн в целом это синоним неаутентичного существования. Все три политические идеологии Модерна тоталитарны. С коммунизмом и фашизмом и это очевидно. Но сегодня мы воочию видим, что либерализм – особенно глобалистский либерализм Демократической партии США – представляет собой чисто тоталитарную систему. Глобализм – это абсолютное отчуждение, дегуманизация, электронное кибер-рабство. Цель глобализма вообще упразднить Dasein. Это цель всего политического Модерна. Вот почему необходима именно Четвертая Политическая Теория – а не коммунизм или фашизм. Аутентичное существование народа возможно только за пределами любого догматизма – в том числе и даже прежде всего либерального.
- Какую роль играют идеи и теории такого традиционалистского автора как Юлиус Эвола? Как примерить Эволу с требованиями социальной справедливости?
Социальная справедливость не была приоритетом для Эволы. Но я вижу в социальной справедливости волю народа к отвержению материальной иерархии, спонтанный протест против капитализма и системы денег.
Социализм, однако, должен быть совмещен с духом, оторван от материализма. Поэтому нам необходим новый социализм – в духе Оскара Уайльда и его учителя Джона Раскина. Человека труда надо не просто освободить материально, его необходимо возвысить и облагородить. Нам нужен социализм духа.
- Как Четвёртая Политическая Теория рассматривает проблему техники? Можно ли подчинить технику себе или мы обречены на то, чтобы она подчинила нас? Можно ли изменить отношения с техникой? Каковы отношения человека с природой?
Проблема техники не является технической проблемой. Техника это отношения субъекта с объектом, и поэтому она суммирует эти отношения, становится их воплощением. Если мы утрачиваем глубинное измерение субъекта, обеспечивающее ему абсолютную свободу, мы создаем себе внешнего идола, которому поклоняемся. Этот идол – объект. И создаем мы его с помощью техники. Техника всегда была опосредованием между человеком и окружающим бытием. Но на этой промежуточной территории и встречается свобода и отчуждающий идол, рукотворный монстр – Левиафан. Если техника это искусство, поэзия, то она служит субъекту. Но если субъект слабнет, то она меняет свое значение и начинает служить идолу. Сингулярность и Искусственный Интеллект это триумф Радикального Объекта, который становится новым господином техники.
Поэтому преодоление техники состоит в ее возврате у чистому творчеству субъекта. Dasein существует как бытие-в-мире. Это и есть искусство существования, экзистенциальная техника. Но самобытный объект разрушает мир, расчленяет его. Дигитализация есть атомизация бытия и расчленение сознания. Отсюда шизо-анализ Делеза и Гваттари. Отсюда почитание техники у спекулятивных реалистов. Техника ведет к постгуманизму как пределу отчуждения человека от своего внутреннего зерна.
Задача истинной Революции уничтожить техническое отношение к технике и вернуть эту проблему туда, куда следует – в область метафизики и онтологии.
- Ноомахия это двадцать четыре тома. Рассказать об этом кратко трудно. Основная мысль состоит в том, что кроме аполлонического и дионисийского начала в культуре, цивилизации, философии, искусстве и жизни в целом существует третье начало – Логос Кибелы. Ранее оппозиция Аполлона и Диониса заставляла помещать всё хтоническое, материальное, земное в зону Диониса. Тем самым Аполлон противопоставлялся Дионису. Но введение Логоса Кибелы радикально меняет всю картину. Дионис также отличен от Кибелы, Логоса Великой Матери, как Аполлон от Диониса. Есть три корня, три Логоса, а не два. Эти Логосы ведут между собой непрекращающуюся войны. Эта война и есть история, культура, цивилизация.
В каждой цивилизации – и в архаической и в современной и сложной – есть всегда все три Логоса. Но их пропорции различны. И кроме того могут меняться – иногда очень медленно и незаметно, иногда почти мгновенно, резко. Поэтому каждую цивилизацию надо изучать как самостоятельную систему со своими смыслами. И уже в ней исследовать структуру Ноомахии, войны трех Логосов и их пропорции.
В Четвёртой Политической Теории Ноомахия не обязательна. Это разные уровни анализа.
Четвёртая Политическая Теория утверждает принцип множественности Dasein. Это значит, что у каждого народа, у каждой цивилизации и у каждой культуры есть своя совершенно автономная семантическая структура, своя парадигма. Ноомахия углубляет этот тезис, последовательно исследуя структуры всех цивилизаций. То есть Ноомахию можно считать теоретическим обоснованием тезиса о множественности Dasein. Этому и посвящены почти все тома Ноомахии – исследованию культур народов Европы, Азии, Евразии, Африки, Америки и Океании.
Ноомахия в Бразилии имеет свои особые характеристики.
В той мере, в какой Бразилия является современной западной страной с либеральной демократией, она находится под влиянием Логоса Кибелы – как весь Модерн. Однако бразильская культура – как латинская и католическая, так и индейская и африканская – совершенно самобытна. И этот конфликт между Модерном и Традицией определяет бразильскую Ноомахию. Мне представляется, что в Бразилии силен Логос Диониса – отсюда фантастически прекрасная босса-нова и карнавал, последний отголосок дионисийских процессий. Но свой Логос Бразилии еще только предстоит найти. Он должен правильно выражать бразильский Dasein.
И то, с чего мы начали – деколонизация политического сознания – является для этого совершенно необходимой предпосылкой.
Теги события:
философия политика модерн либерализм идеология бразилия четвёртая политическая теория общество эвола технологии ноомахия главная деколонизация латинская америка дазайн хайдеггер антропология Народ решение техника ноомахия
Многие внешние и внутренние проблемы, с которыми сталкивается Россия, являются следствиями, причина которых лежит в отсутствии внятной государственной идеологии. Той, в которой идея переходит в практику. Наши элиты в лучшем случае живут обрывками советской идеологии и симулякрами идеологии досоветской. В худшем - реципированными с Запада идеологемами.
Владимир Карпец основывает свой фундаментальный труд на работах важнейших русских мыслителей - Константина Леонтьева и Льва Тихомирова. При этом он развивает их идеи в рамках Четвертой политической теории, а также описывает метафизические, правовые и государственные аспекты, которые могут быть пригодны для политической практики нашего дня.
Если говорить об обществе, то речь идет о сословном обществе. При этом сословия поняты, как корпорации (профессиональные союзы). Речь может идти о военном, медицинском, рабочем, крестьянском (аграрном), научном, культурном, юридическом и других сословиях. При этом такая корпоративная сословность совершенно не означает полную зафиксированность гражданина от рождения, как, например, в индийских варнах. Напротив, любой достойный может занять часть корпорации к которой лежит его сердце по своим умениям. Недостойный - вылететь из нее. Тем не менее, основанное на династическом правлении царской семьи, формирование рабочих, военных, духовных и других семейных династий должно сугубо приветствоваться.
В качестве начального этапа перехода к социал-монархизму можно рассмотреть предложение Виталия Третьякова о “бескровной политической революции”, в виде замены политических партий народными, сословными представительствами, земскими соборами. При этом партии могут принимать участие в политической и экономической жизни только путем выдвижения своих членов в каждую из сословных представительств Земского собора, но уже исключительно по профессиональному признаку. Популярные актеры и спортсмены не должны заниматься вопросами экономики или права.
Представительства профессиональных союзов (корпораций) должны нести некоторые управленческие функции, связанные со своей деятельностью, с хозяйством, а также с регуляцией юридических и моральных норм внутри сословий. Система такого представительства должна заменить многопартийную систему, заимствованную у Запада. Такое прямое представительство намного лучше представляет интересы народа, чем партии с их случайно набранными людьми, редко соответствующими даже своим программным заявлениям.
Утверждая определенное неравенство иерархическое, без которого, впрочем, невозможно ни одно государство, мы выступаем противниками неравенства экономического, ведь при экономическом неравенстве развитие человека в обществе затруднено. Достоевский писал об этом так:
Государство должно выполнять социальную функцию. Владимир Игоревич Карпец говорит о двух социализмах: один - это социализм марксистских фанатиков, другой - социализм как категория экономики не выполняющая идеологической функции. Это инструмент, а не догма. При этом частное предпринимательство возможно при социальной ответственности предпринимателя.
Право, понятое в рамках Социал-монархизма должно быть также переосмыслено, чтобы соответствовать базовым ценностям нашей цивилизации. Обвинение не должно исходить от государства, право должно быть состязательным и им должно заниматься сословие правоведов. А государство, в лице своих представителей - назначаемых судей, выступает в роли арбитра.
Социал-монархизм культивирует любовь к своей стране, истории и традиции. Это, безусловно, возврат к нормам традиционного общества при сохранении свободы творчества и мысли.
Социал-монархическое общество не тоталитарно, но при этом ему присуще оборонное сознание и уважительное отношение к воинскому сословию, его ценностям и идеалам.
Немного коснемся вопросов сакрального и метафизического. Социал-монархизм предполагает свободу проповеди для всех традиционных конфессий России-Евразии, но при этом является противником насильственного обращения кого-либо: к вере можно прийти только добровольно. Православие является государствообразующей религией, но не государственной. Предполагается симфония властей. Это можно назвать византизмом по К. Леонтьеву.
Говоря о политической практике социал-монархизма, упомянем: предполагается эволюция государства, но не революция. Преобразования в государстве должны происходить в соответствии с нормами права и действующего законодательства: социал-монархисты не являются противниками существующей власти, выступая при этом против тех, кто предает наше государство. Начальный этап политической практики лежит в развитии идей и концептов.
Итак, первая политическая теория – воплощение абсолютного зла. Это аксиома для нас, и в рамках того, что этому противопоставить, возникла идея, что недостаточно синтеза первой и второй, необходимо выйти за всю эту модель. Тогда возникла идея точно выяснить, что нас не устраивает во второй и третьей политической теории.
Рассмотрим, что нас не устраивает во второй политической теории. Нас не устраивает материализм, нас не устраивает экономический детерминизм, нас не устраивает прогрессизм марксизма. Марксизм – прекрасная критика либерализма, но, когда речь идет об описании исторических процессов, там такие дикие натяжки, которые совершенно не соответствуют, по крайней мере, нашему представлению. Поэтому критика капитализма из марксизма берется, а вот ценностная составляющая, исторический материализм, детерминация социально-исторических процессов, прогресс, вся эта мифология, связанная с Модерном и вытекающая из Модерна, нас не устраивает.
Что нас не устраивает в третьей политической теории? Вначале нам казалось, что она просто проиграла, но ведь проиграла – это не аргумент. Когда мы стали внимательнее рассматривать эту проблему, то нашли несколько моментов, которые принципиально не устраивают нас в третьей политической теории. Первое – расизм, потому что расизм предполагает форму проекции западноевропейской теории общества и идёт вразрез с социокультурной антропологией, расизм – это и есть свойство западноевропейского универсализма, против которого боролись евразийцы. Расизм категорически неприемлем, а это неотъемлемая черта, по крайней мере, одного из направлений третьей политической теории. А второе – нас категорически не устраивает привязанность к государству-нации, которое является точно так же моделью третьей политической теории. Таким образом, ни этатизм, ни расизм, ни национализм (а это почти синоним третьей политической теории) нас не устраивают, ни в каких формах. В данном случае можно согласиться с Геллнером или с “Imagined Communities” Андерсона: нас не устраивает представление о достаточно нормативной форме гражданского общества, в виде государства-нации, на основании индивидуальной принадлежности.
Таким образом, это не просто оговорка для политкорректности, нас в политкорректности не упрекнешь, но, обнаружив, что в третьей политической теории все эти аспекты в той или иной степени обязательно присутствуют, как не существует левого по-настоящему движения, без материализма, прогрессизма и исторического материализма, так же не существует третьей политической теории без, по меньшей мере, национализма. И то, и другое нас категорически не устраивает, так что попытка сделать синтез из них всегда будет натыкаться на недовольство леваков, которые будут подозревать нас непонятно в чем, и недовольства наших, которые будут подозревать нас в том, что мы леваки.
Кто там сегодня у Зюганова сидит, я думаю, черт знает кто, на съездах, можно любых найти, а тут только за приглашение Алена де Бенуа выступить в клубе компартии Франции был такой вот наезд. То есть, система страшно испугалась при микроскопическом вызове. Вызов был и вправду микроскопический: горстка людей решила осуществить такое. Такое впечатление, что мы просто короткое замыкание в цепи произвели.
В чем отличие нас от консерваторов? Первое отличие, что консерваторов после той чистки, которая происходила после первых буржуазных революций, включая наше время, не могло остаться. Вместо этого могли остаться только симулякры. Потому что Модерн – это вещь-то не невинная, не нейтральная, это как серная кислота. Конечно, можно говорить: я буду жить вечно, но когда ты попадаешь в бассейн с серной кислотой, от тебя остается только пшик. Точно так же от консерваторов, от реакционеров, от православных, от носителей живой традиции за это время, за 500 лет серной кислоты остались… костей даже не осталось, пар. И если люди в XXI веке, как ни в чем ни бывало говорят: я консерватор, — то правомерен вопрос: ты откуда взялся, что у тебя папа, мама консерваторами были? Да нет, советские люди, или либералы. Кто-то, может быть, остался в Европе, представитель царского рода, уже выродившегося, княжеского, он еще может быть реальным консерватором, но это уже единицы.
Вторая политическая теория ‑ это класс. Здесь не важен индивидуум, принадлежность к классу решает все. Очень остроумная теория. Но класс нас не удовлетворяет потому, что, во-первых, он исчез при переходе к Постмодерну, и теперь работает не Солнце, как считал Чевенгур, но китайцы, корейцы, неизвестно кто. Может быть, они люди, но мы этого не знаем, по крайней мере, пролетариат как класс из рассмотрения исчез. Марксисты могут поспорить, сказать, что классовые границы просто сместились, но нас не интересует этот субъект.
Что осталось? Осталась третья политическая теория, в которой есть два субъекта: это раса и государство. Значит, раса – это гипотеза, с точки зрения антропологии несостоятельная. Это лишь представление о каком-то единстве социальном, основанное на формальном и некритически осмысленном обобщении относительно тех или иных фенотипических черт. Раса – это несерьезно, тем более, что западный мир и либерализм как раз в индоевропейской расе и возникли. Второй момент – государство. Здесь мы имеем дело с Джентиле и итальянской версией метафизического гегельянства. Вещь более интересная и более перспективная, государство понимается как воплощение духа, и для этого надо признавать гегелевскую подоплеку, либо быть материалистом в духе Моргентау или Карра, признавая, что государство является высшей формой социальности. Но государство стало субъектом истории в эпоху Модерна, безусловно, так же, как и индивидуум, так же, как и класс, и именно поэтому это нас тоже не интересует. Критика государства и нации как идей прекрасно даны у новых правых.
И вот возникла идея, если нас не устраивает ни то, ни другое, ни третье, и нет, например, какой-то комбинации этих субъектов – человека с классом (это будет социал-демократия), или государства с человеком (это будет такая праволиберальная демократия), или, например, государства и класса (сталинизм такой был – классовое государство, симбиоз). Такие мутанты или гибриды мы тоже рассмотрели и отложили.
И возникает вопрос: а что же будет на месте субъекта, мы же не можем политическую теорию строить на пустом месте? Если это человек, то нам скажет любой социальный антрополог, что у нас сколько обществ, столько и представлений о человеке. Разница в представлении о человеческом статусе у маори, например, или у племени пирахану, или у современных европейцев, эскимосов, русских и китайцев настолько велика, что мы на этой основе ничего не построим. Никакого человека, строго говоря, нет, уж не только западно-европейского индивидуума, который является субъектом либеральной теории, а вообще человека нет.
И дальше произошёл определенный, если угодно, прорыв. Ответом стала такая, может быть, экстравагантная модель, как хайдеггеровское понятие dasein, определенная как не-субъект, не-человек, не-класс, не-государство, а некое мыслящее присутствие, причем корневым образом предшествующее каким бы то ни было формализациям этого мышления. Это попытка строить вслед за Хайдеггером онтологию, то есть, такое представление о бытии, которое не отрывалось бы от dasein, этого мыслящего присутствия. Ее было предложено взять в качестве некоего ориентира для построения субъекта четвертой политической теории. Таким образом, четвёртая политическая теория стала приобретать характер политизированного хайдеггерианства.
Итак, на место субъекта ставится dasein, а на место кондиций dasein ставятся те экзистенциалы, которые Хайдеггер описывает в “Sein und Zeit”. Соответственно, мы создаем не только дазайн но и его экзистенциальную среду, и сразу возникает некий норматив такой политической теории, который сводится к требованию аутентичного экзистирования, то есть, бытия к смерти в качестве нормативного существования этого мыслящего присутствия. Дальше мы можем придать каждому из тех экзистенциалов, которыми Хайдеггер описывает дазайн, некий аналог императивно-политического выражения. Ну, и дальше, собственно говоря, можно строить четвёртую политическую теорию, соответственно ища, если это возможно, другие системы аналогов для нее. Причем речь идет именно о конструировании четвёртой политической теории на основе хайдеггерианской философии.
Ну и, собственно говоря, третий источник, третья позитивная инспирация – это философия хаоса. Которая предлагает рассмотреть не эксклюзивный логос, с которым мы знакомимся в истории, а некий альтернативный инклюзивный логос, который хаос в себе содержит, но содержит при этом в себе еще много чего другого. Вот эта философия хаоса, как та философия, которая не состоялась, философия, которая только могла быть и которая была отвергнута на пороге уже создания эллинской традиции, начиная с Фалеса и заканчивая сегодняшними постмодернистами, — все это со стороны логоса. Вся эта философия исключительного логоса, а может, стоит мыслить как-то совершено по-другому, к чему тоже призывал нас Хайдеггер. Поэтому философия хаоса, дазайн как субъект и новое обращение к теологии представляется тремя ориентирами для дальнейшей разработки четвертой политической теории. Эти три направления я хотел бы просто обозначить и на этом завершить свое выступление.
Ответы на вопросы
В.В. Аверьянов: Александр Гельевич, у меня будет много вопросов, поэтому я не буду их все подряд задавать, чтобы дать всем возможность тоже задать вопросы, я с самого начала один задам вопрос. Исходя из всего того, что вы сказали, напрашивается такой пытливый взгляд в корни Модерна, с чем он сочетается и как он вообще возник? Вы можете как-то афористично сформулировать, почему возник Модерн?
Английская презентация состоялась недавно, и я могу сказать, что она вызвала очень большой интерес. В чем актуальность четвертой политической теории? Четвертая политическая теория основывается на том принципе, что три классические идеологии, которые существовали в 19-м и 20-м веках: либерализм – первая политическая теория, марксизм (коммунизм) – вторая и так называемые идеологии третьего пути, к которым принято относить национализм, фашизм, национал-социализм и другие – все они в течение последних десятилетий 20-го века сошли на нет.
Что касается фашизма – понятно, он появился позже и после 1945 года был побежден. Хотя некоторые исследователи считают, что отголосками фашизма в третьем мире являются арабский национализм, Насер и его последователи. Все эти режимы даже в третьем мире, которые существовали еще несколько десятилетий вплоть до сегодняшнего дня среди арабских стран, исчезают. То есть третья политическая теория разрушена, исчезла с лица земли. Вторая политическая теория рухнула в 1991 году, когда пал Советский Союз, Восточный блок, и остатки ее, например, на Кубе, во Вьетнаме, в Северной Корее, тоже не представляют собой ее расцвета. И это даже не зародыш коммунизма и социализма, а, скорее, последние его отголоски, так же, как и режимы третьего пути.
И либерализм – последняя идеология, которая, казалось бы, побеждает, которая выдержала дуэль с фашизмом и коммунизмом, справилась и с одним, и с другим, победила. Сейчас она находится в глубочайшем кризисе. Потому что классическая демократия, представляющая власть большинства, уступила место новой демократии, которая означает власть меньшинства над большинством, защиту меньшинства перед лицом склонного к тоталитаризму, авторитаризму большинства.
Меняется сама семантика демократии, меняется само представление о либерализме: если раньше либерализм находился в рамках рациональной традиции, то есть считалось, что каждый индивидуум, который должен получить свободу, будет действовать ответственно и рационально, то сегодня, в постмодерне, либерализм подвергается эрозии, растворению. Утверждается, что сам разум, само общество является тоталитарным институтом, и поэтому человека нужно освободить полностью от всех рациональных стратегий поведения, рассудок сам по себе есть нечто фашистское, сталинское. Поэтому надо освободить органы от контроля мозга, каждая часть тела должна действовать самостоятельно, свободно и ни от кого не зависимо.
И, конечно, вместо человека, которого предполагалось освободить, сегодня освобождают уже отдельные органы от человека. Либерализм переходит в свою нигилистическую, постмодернистскую стадию. И, конечно, на уровне политической идеологии, которая могла бы по-настоящему мобилизовать мировое сообщество или даже отдельные страны, уже не может выступать в этой роли. Это кризис либерализма, об этом говорят все, в первую очередь, сами либералы.
И вот основная идея четвертой политической теории – в том, чтобы предложить новую модель за пределами либерализма, коммунизма и фашизма. Причем строго за их пределами. На самом деле, сразу никто не верит. Потому что считают, что что-то мы пытаемся сказать, либо протащить одно, либо другое, либо третье. А поскольку либерализм сегодня есть, а фашизма и коммунизма нет, естественно, первое, что приходит в голову, что это какие-то наследники второй и третьей политических теорий, которые специально напускают тумана, чтобы атаковать своего извечного врага – либерализм.
На самом деле, это не так. Четвертая политическая теория – это абсолютно искреннее предложение построить альтернативную политическую теорию не на принципах либерализма (и это понятно), коммунизма (это очень важно) или фашизма.
Все эти три идеологии, которые были противоположны друг другу в истории, объединяла принадлежность к модерну, к эпохе нового времени, к вере в прогресс. И вот все это, по сути дела, предлагается в четвертой политической теории преодолеть, сделав шаг в другом направлении, в другую парадигму понимания общества, истории, человека и т. д.
Взгляд
Сразу возникает вопрос: а кто же будет субъектом этой четвертой политической теории, к кому она обращается? Почему? Потому что в либерализме субъектом является индивидуум, в коммунизме – класс, в идеологиях третьего пути – либо государство, как в итальянском фашизме, либо раса, как в национал-социализме Гитлера.
Но дазайн – присутствие в мире – в разных культурах оформляется по-разному. Даже корни этого дазайна различны у разных культур. Соответственно, четвертая политическая теория обосновывает необходимость многополярного мира, диалога цивилизации, где каждый элемент из этого ансамбля, мозаики мира может развиваться самостоятельно, структурировать свои ценностные, социальные, политические, философские системы в рамках районирования философской географии, осуществляемой свободно, независимо и в постоянном контакте и согласии с этим экзистенциальным дном бытия, с тем, что лежит в основе человека.
Вот приблизительно каков контекст этой экзистенциальной политики. Конечно, тот интерес, который проявляется к четвертой политической теории в самых разнообразных спектрах уже далеко за пределами России, во всем мире, на мой взгляд, внушает большой оптимизм. Это пока лишь приглашение. Это никакая не догма, это никакое не окончательное решение, это не ответ. Это правильно поставленный вопрос. Ответы на него только приветствуются. И разные версии, и размышления в этом направлении.
И как приглашение была воспринята презентация этой книги, появление ее на английском языке. И я думаю, что на это приглашение – как я вижу – откликается все больше и больше людей из всех точек мира. На самом деле, проблема есть, естественно, не только у нас. Проблема в том, что Европа стремительно утрачивает свою идентичность, Америка утрачивает свою идентичность, не может найти свою идентичность и азиатский мир, который захвачен в тиски между модерном и традицией.
Все ищут выход, и четвертая политическая теория предлагает сделать это всем вместе.
Читайте также: