Автономия морали по канту кратко

Обновлено: 02.07.2024

то получим специфически позитивный ее смысл. Автономия в том и состоит, что воля сама предписывает себе закон. Гетерономной будет та воля, которая позволяет по слабости делать это другим (людям, обстоятельствам). Автономия воли, подчеркивает Кант, единственный принцип любого морального закона и обязанностей с ним связанных: всякая гетерономия воли, напротив, не только не обосновывает обязательности, но и противоположна началу и моральности желания. Поэтому моральный закон не выражает ничего другого, кроме автономии чисто практического разума. Как видим, свобода, автономия и "формализм" неразрывно связаны в том смысле, что материя никогда не может быть мотивом или определяющим условием волевого действия. В противном случае из максимы нельзя сконструировать закон по причине ее ненадежности. Простая форма закона, заключает Кант, лимитируя материю, должна быть, в то же время, основанием допущения этой материи к волению, но не в качестве предпосылки. Все, что базируется на содержании, компрометирует автономию воли, завлекая ее в тенета гетерономии. Моральные концепции своих предшественников Кант группирует в виде следующей схемы с указанием гетерономных "погрешностей".

Практические материальные основания определения в принципе нравственности суть:

внешние внутренние внутренние внешние

(по Монтеню) чувства(по Эпи-(по Вольфу и Божьей

(по Мандевилю) чувства(по Хатченсону)

В частности, поясняет Кант, любая этика, занятая поисками счастья, всегда гетерономна, ибо вводит нечто материальное со всеми негативными последствиями. Заявка на счастье "загрязняет" волю, замутняя чистоту ее намерений, ибо фиксирует ее на определенных целях (на том, что, а не как следует делать). Отсюда гипотетические императивы, характерные для эвдемонистической

этики древних греков (eudaimonia = счастье), которую Кант с легкостью переворачивает. Евангельская мораль не гедонистична, ибо акцентирует чистоту помыслов, а значит, воли. Кант усиливает ее: мы должны действовать не в видах возможного счастья, а единственно из чистого долга. Ведомый долгом, человек становится достоин счастья. Посмотрим, какие следствия из этого можно получить.

3.7. "Моральное благо" и типология суждения

До Канта в этике привычным был ход мысли от определения "морального блага" и "морального зла" к моральному закону с его рекомендациями держаться блага и избегать зла. Кант все перевернул: понятие благого и порочного нельзя определить раньше морального закона, а только после него. Значит, моральный закон дает бытие моральному благу, но не наоборот. Теперь мы лицом к лицу с парадоксом: чистая воля делает благим то, к чему мы стремимся (нельзя оттолкнуться от содержания, материи желаний, без того, чтобы не взмутить чистый источник воли). Так как же, спрашивается, можно перейти от такого строгого формализма к конкретному действию, от императива к событию, частностям? Как согласуются чистота закона с нестерильностью поступка, неизбежной при контакте с "материей"? Заметим, что возникшее здесь осложнение аналогично проблеме "Критики чистого разума ", когда речь шла о необходимости найти мост между чистыми понятиями и чувственными данными. Напомним также, что Кант вышел из переплета по жердочке "трансцендентального схематизма". Здесь ситуация сложнее: нужно опосредовать сверхчувственное (каковы закон и моральное благо) и чувственно воспринимаемое действие. Используя как "схему" понятие природы, Кант предлагает принять его как "тип" морального закона. Теперь возьмем конкретное действие в максимальном градусе, как если бы оно могло стать необходимым законом (без исключений) некой "природы", в рамках которой мы были бы вынуждены жить. Вот такая схема мигом обнаружит меру объективности (=моральности) взятого под лупу поступка. Если мы сочтем себя удовлетворенными жизнью в таком воображаемом мире, где наша максима станет всеобщим законом, то он соответствует долженствованию, а если нет — нет. Поясним примером. Разумное существо лжет, допустим, чтобы уйти от беды. Выяснить смысл его поведения проще простого, приведя поступок к максиме — "Законна ложь с благой целью". Теперь спросим: кто захотел бы жить в мире, где все должны врать по необходимости? Или в "природе", где убивают друг друга по неизбежности; в обществе, где все воруют,




чтобы не пропасть, по "естественной необходимости",— возможна ли жизнь? Воззри на свои поступки в оптике универсума, и мера их моральности станет очевидна. Так комплекс рафинированных кантианских идей приводит нас к простейшей евангельской заповеди: "не сотвори другому того, чего себе не желаешь".

3.8. "Ригоризм" и кантианский гимн долгу

Поняв все это, нам ясно теперь, почему для Канта недостаточно, чтобы поступок был законосообразным. Надо еще, чтобы он был моральным, то есть, чтобы воля не через чувство, а напрямую была детерминирована формой закона. Вмешательство любых посторонних факторов ведет к фальши. Если я помогаю бедным из чистого долга, то это поступок моральный, если из сострадания или показывая свою щедрость, то это уже фальшь. Кант признает гражданское право в этике на основе одного лишь чувства уважения. Моральный закон, контрастируя со склонностями и страстями, будучи выше надменности и кротости, находит в "уважении" чувство "sui generis" (своего рода) рационального, априорного плана, дающее понятие необходимости. Человека, с точки зрения вещи, можно любить, ненавидеть, восхищаться, но уважение рождается только по отношению к человеку, воплощающему моральный закон. Фонте Нель говорил: "Пред сильным мира сего склоняюсь я, но не склоняется мой дух". Моральный закон, исключая влияние любого отклонения воли, выражает "практическое принуждение" и подчинение его закону в обязательном порядке. Другими словами, это закон святости, который для конечного существа — долг и уважение. Нет ничего, что поднимало бы человека над ним самим, кроме долга. Он ничто иное как личность, то есть свобода и независимость от природного механизма, способность подчиняться практическим законам, давая им обоснование. Не удивительно, что человек, принадлежа двум мирам сразу, видит свое предназначение жить в мире интеллигибельном, законы которого он принимает как свои, относясь к ним с максимальным уважением.

Если определять свободу как независимость воли от природных законов и от содержания морального закона, то мы получим ее негативный смысл. Если к этому добавим свойство воли самоопределяться,

то получим специфически позитивный ее смысл. Автономия в том и состоит, что воля сама предписывает себе закон. Гетерономной будет та воля, которая позволяет по слабости делать это другим (людям, обстоятельствам). Автономия воли, подчеркивает Кант, единственный принцип любого морального закона и обязанностей с ним связанных: всякая гетерономия воли, напротив, не только не обосновывает обязательности, но и противоположна началу и моральности желания. Поэтому моральный закон не выражает ничего другого, кроме автономии чисто практического разума. Как видим, свобода, автономия и "формализм" неразрывно связаны в том смысле, что материя никогда не может быть мотивом или определяющим условием волевого действия. В противном случае из максимы нельзя сконструировать закон по причине ее ненадежности. Простая форма закона, заключает Кант, лимитируя материю, должна быть, в то же время, основанием допущения этой материи к волению, но не в качестве предпосылки. Все, что базируется на содержании, компрометирует автономию воли, завлекая ее в тенета гетерономии. Моральные концепции своих предшественников Кант группирует в виде следующей схемы с указанием гетерономных "погрешностей".

Практические материальные основания определения в принципе нравственности суть:

внешние внутренние внутренние внешние

(по Монтеню) чувства(по Эпи-(по Вольфу и Божьей

(по Мандевилю) чувства(по Хатченсону)

В частности, поясняет Кант, любая этика, занятая поисками счастья, всегда гетерономна, ибо вводит нечто материальное со всеми негативными последствиями. Заявка на счастье "загрязняет" волю, замутняя чистоту ее намерений, ибо фиксирует ее на определенных целях (на том, что, а не как следует делать). Отсюда гипотетические императивы, характерные для эвдемонистической

этики древних греков (eudaimonia = счастье), которую Кант с легкостью переворачивает. Евангельская мораль не гедонистична, ибо акцентирует чистоту помыслов, а значит, воли. Кант усиливает ее: мы должны действовать не в видах возможного счастья, а единственно из чистого долга. Ведомый долгом, человек становится достоин счастья. Посмотрим, какие следствия из этого можно получить.

3.7. "Моральное благо" и типология суждения

До Канта в этике привычным был ход мысли от определения "морального блага" и "морального зла" к моральному закону с его рекомендациями держаться блага и избегать зла. Кант все перевернул: понятие благого и порочного нельзя определить раньше морального закона, а только после него. Значит, моральный закон дает бытие моральному благу, но не наоборот. Теперь мы лицом к лицу с парадоксом: чистая воля делает благим то, к чему мы стремимся (нельзя оттолкнуться от содержания, материи желаний, без того, чтобы не взмутить чистый источник воли). Так как же, спрашивается, можно перейти от такого строгого формализма к конкретному действию, от императива к событию, частностям? Как согласуются чистота закона с нестерильностью поступка, неизбежной при контакте с "материей"? Заметим, что возникшее здесь осложнение аналогично проблеме "Критики чистого разума ", когда речь шла о необходимости найти мост между чистыми понятиями и чувственными данными. Напомним также, что Кант вышел из переплета по жердочке "трансцендентального схематизма". Здесь ситуация сложнее: нужно опосредовать сверхчувственное (каковы закон и моральное благо) и чувственно воспринимаемое действие. Используя как "схему" понятие природы, Кант предлагает принять его как "тип" морального закона. Теперь возьмем конкретное действие в максимальном градусе, как если бы оно могло стать необходимым законом (без исключений) некой "природы", в рамках которой мы были бы вынуждены жить. Вот такая схема мигом обнаружит меру объективности (=моральности) взятого под лупу поступка. Если мы сочтем себя удовлетворенными жизнью в таком воображаемом мире, где наша максима станет всеобщим законом, то он соответствует долженствованию, а если нет — нет. Поясним примером. Разумное существо лжет, допустим, чтобы уйти от беды. Выяснить смысл его поведения проще простого, приведя поступок к максиме — "Законна ложь с благой целью". Теперь спросим: кто захотел бы жить в мире, где все должны врать по необходимости? Или в "природе", где убивают друг друга по неизбежности; в обществе, где все воруют,

чтобы не пропасть, по "естественной необходимости",— возможна ли жизнь? Воззри на свои поступки в оптике универсума, и мера их моральности станет очевидна. Так комплекс рафинированных кантианских идей приводит нас к простейшей евангельской заповеди: "не сотвори другому того, чего себе не желаешь".

3.8. "Ригоризм" и кантианский гимн долгу

Поняв все это, нам ясно теперь, почему для Канта недостаточно, чтобы поступок был законосообразным. Надо еще, чтобы он был моральным, то есть, чтобы воля не через чувство, а напрямую была детерминирована формой закона. Вмешательство любых посторонних факторов ведет к фальши. Если я помогаю бедным из чистого долга, то это поступок моральный, если из сострадания или показывая свою щедрость, то это уже фальшь. Кант признает гражданское право в этике на основе одного лишь чувства уважения. Моральный закон, контрастируя со склонностями и страстями, будучи выше надменности и кротости, находит в "уважении" чувство "sui generis" (своего рода) рационального, априорного плана, дающее понятие необходимости. Человека, с точки зрения вещи, можно любить, ненавидеть, восхищаться, но уважение рождается только по отношению к человеку, воплощающему моральный закон. Фонте Нель говорил: "Пред сильным мира сего склоняюсь я, но не склоняется мой дух". Моральный закон, исключая влияние любого отклонения воли, выражает "практическое принуждение" и подчинение его закону в обязательном порядке. Другими словами, это закон святости, который для конечного существа — долг и уважение. Нет ничего, что поднимало бы человека над ним самим, кроме долга. Он ничто иное как личность, то есть свобода и независимость от природного механизма, способность подчиняться практическим законам, давая им обоснование. Не удивительно, что человек, принадлежа двум мирам сразу, видит свое предназначение жить в мире интеллигибельном, законы которого он принимает как свои, относясь к ним с максимальным уважением.

АВТОНОМИЯ И ГЕТЕРОНОМИЯ

  • Описание
  • Алфавитный указатель
  • Арабская философия
  • Индийская философия
  • Китайская философия
  • Русская философия
  • Этика
  • Авторы
  • Приложения

В дальнейшем проект автономной этики практически не нашел развития в европейской мысли. Характерно, что как формы, в которых воспринимали идею автономии относившиеся к ней с одобрением (ранний В.С.Соловьев), так и формы, в которых отвергали ее критики, находились в русле все той же альтернативы метафизики и этики автономии, и речь шла либо о неприятии радикально-конструктивистских выводов метафизической теории автономии (самозаконодательства воли, действительно едва ли совместимого со свободой от всякого интереса), либо ограничении смысла автономии автономным принятием закона в максиму, автономным подчинением воли объективному или абсолютному добру. Такое ограничение вполне гармонирует с желанием кантианского разума остаться в своем качестве морального законодателя сугубо формальным, т.е. ограничиться только способом самоопределения воли к добру, не вдаваясь в содержание последнего и подозревая во всякой содержательной этике гетерономию; но если вполне последовательно провести мысль о формальном характере автономного воления и, напротив, о гетерономном характере всякого содержания воли, навязанного ей как закон, окажется, что и этика метафизического автономизма должна быть в решающем отношении признана гетерономной. Постигающие это критики (Ф.Баадер, в известном смысле Н.А.Бердяев) находят поэтому порок автономизма именно в его метафизической претензии: самозаконном творчестве особого Я именем всеобщего. Благосклонные к автономизму авторы также часто старались показать совместимость его с признанием абсолютной ценности в морали, с надличным законом совести: своеобразной попыткой примирения этики положительно-личной свободы с теономно-христианским миросозерцанием могут считаться философские проекты И.А.Ильина и Н.О.Лосского.

1. Кант И. Основоположение к метафизике нравов [II–III]. – Соч., т. 3. М., 1997;

2. Он же. Критика практического разума. – Там же;

3. Fichte J. G. Das System der Sittenlehre nach den Principien der Wissenschaftslehre. – Fichtes Werke, hg. V. I. H. Fichte, Bd. IV: Zur Rechts- und Sittenlehre II. (Reprint). В., 1971, S. 1–62;

4. Prauss G. Kant über Freiheit als Autonomie. Fr., 1974; Dorschel A. Die idealistische Kritik des Willens. Versuch über die Theorie der praktischen Subjektivität bei Kant und Hegel. Hamburg, 1992.

Это лишь краткий ответ на экзаменационный вопрос по философии (все вопросы).

Уже в этом высказывании отчетливо просвечивается основная этическая ориентация Канта, предполагающая восприятие морали как долженствования.

Установка на выявление специфики нравственности и фундаментального, общего для всех нравственного закона предопределила тезис об автономии морали. Смысл этого тезиса заключается в том, что мораль самодостаточна, содержит свою причину в себе и невыводима ни из чего. Кант не только стремится очистить мораль от всего эмпирического и "принадлежащего к антропологии", но и подчеркивает ее автономию по отношению к религии, более того, религиозная вера ставится в зависимость от морали. Такая автономная мораль (источник которой - не сущее, а абсолютно должное) противоречит реальному миру, возвышается над ним и призвана подчинить его себе. Такова основная антиномия кантовской этики, имеющая не только теоретический, но и практический смысл, актуализированный, кстати, в настоящее время.

В других формулировках категорического императива Кант подчеркивает нравственную самоценность личности (запрещение рассматривать ее в качестве средства), ее способность к нравственному творчеству, По сути дела, свобода, понимаемая как добровольность поведения, личное избрание его принципов, ориентированное на их общечеловеческую значимость, отождествляется Кантом с моральностью, отличаемой от легальности, которая стимулируется принуждением или личными интересами.

Нравственный закон существует для индивида как долженствование, определяющее возможность правильного выбора, т.е. предпочтения долга чувственным склонностям, преодоление эгоистических побуждений. Мораль и этика учат человека не тому, как стать счастливым, а тому, как стать достойным счастья. Исходя из этого, Кант подвергает критике эвдемонистическую этику, стремясь обосновать внепсихологическое понимание морали. По его мнению, нравственность не есть данное природы, напротив, она императивна и предписывает человеку преодоление эгоизма во имя должных идеалов.

Преодоление противоречия между идеалом и реальностью Кант видит в возвышении, одухотворении сущего, подчинении его принципам морали, выражающим главную родовую цель человеческого сообщества, однако анализ реалий бытия не дает ему оснований надеяться на то, что это возможно. Большинство людей одержимо эгоистическими склонностями и мало задумываются о судьбе добродетели. Таким образом, нравственный закон должен быть осуществлен, но осуществлен быть не может. Своеобразный выход из этой антиномии Кант находит в постулатах о свободе воли, бессмертии души, бытии Бога, что свидетельствует о его бессилии в отыскании источника морального долженствования, преодолении разрыва между должным и сущим, свободой и необходимостью.

В моральная автономия Это способность рационального человека принимать решения, применяя в себе закон объективной морали, но добровольно, сознательно, аутентично, независимо и без межличностных или внутриличностных влияний или вмешательств.

Эта концепция была довольно развита и обсуждалась среди философов, религий, теологов, политиков и психологов. Тема приобрела силу, особенно в эпоху Просвещения (18 век), благодаря значительному вкладу известного прусского философа Иммануила Канта.

Его теория морали утверждает, что столь же удовлетворительные результаты могут быть получены при применении тех же методов логико-интеллектуального рассуждения, традиционных для проблем моральной философии.

Согласно этим параметрам, только разум каждого человека достаточен, чтобы отличить хорошее от плохого и затем действовать ответственно в соответствии с этой моральной волей.

Что решает хорошее и плохое?

Моральная автономия полностью отрицает, что сверхъестественные агенты, такие как божества, определили некоторый набор норм о добре и зле и дали их людям, чтобы они имели моральную чувствительность и были их проводниками в жизни.

Теория критикует, что при поиске моральной истины в религии или в божественном нельзя получить одинаковый ответ для всех; это было переменно.

Чтобы отличить хорошее от плохого, нужно только использовать разум вместе с чувством внимания к другим людям.

Моральные обязательства проистекают из чистого разума. В этом смысле мораль определяется как константа, на которую, очевидно, есть один и тот же ответ для всех. То есть моральные принципы были универсальными и применимы к каждому человеку.

Что морально автономно, а что нет (по Канту)

Теория моральной автономии проводит различие между решениями или действиями, которые принимаются в результате морального суждения, от тех, которые принимаются по другим неморальным причинам, например, на основе желаний, интересов или эмоций.

Кант объяснил это существованием моральных императивов в жизни всех людей.

Императивы - это своего рода неявные повседневные команды людей, с которыми развивается рассуждение, чтобы решить, как действовать и почему действовать.

Гипотетические императивы

Это представление практической субъективной потребности (для себя или в обществе) или воли к определенному курсу действий в качестве средства для достижения цели.

Конечная цель мотивируется склонностями, желаниями или интересами, которые могут быть заряжены эмоциями.

Решение не будет морально автономным, потому что есть внешние по отношению к разуму агенты, которые вмешиваются или влияют на человека. Было бы гетерономия, противоположность автономии.

В эту категорию также входят действия, которые предпринимаются (или не предпринимаются) во избежание санкций или неприятных ситуаций, и действия, которые предпринимаются (или вынуждены предприниматься) под принуждением. Эти последние два движимы угрозой или страхом последствий.

Возьмем следующие примеры:

  • Соблюдайте законы или не совершайте противоправных действий, чтобы вас не поймала полиция.
  • Работай, чтобы стать миллионером

Проблема с гипотетическими императивами сводится к тому, что если человек не заботится о конце, то нет причин действовать таким образом. Итак, говорят, что эти императивы не имеют ничего общего с моралью.

Согласно предыдущим примерам, мы столкнемся со следующими моральными проблемами:

  • Если нет страха перед полицией или даже тюрьмой, не имеет значения решать грабить или убивать
  • Если вы не заинтересованы в том, чтобы быть миллионером (или деньгами), вы можете отказаться от работы.

Категорические императивы

Они представляют собой волю к выбору курса действий, основанного исключительно и исключительно на разуме. Это объективная потребность (действовать) сама по себе, полностью независимая от ее отношения к цели или связанных с ней целей, а также от желаний, интересов, эмоций и т. Д.

Для Канта действовать в соответствии с категорическими императивами - это то же самое, что быть морально автономным или иметь автономную волю; воля хорошей морали, чтобы творить добро само по себе, а не ради полученных хороших результатов.

Если взять те же примеры, категорические императивы будут выглядеть примерно так:

  • Само по себе воровство и убийство - это неправильно или морально неправильно, и именно поэтому это запрещено законом. Нарушать закон - неправильно.
  • Это моральное обязательство - вносить свой вклад в общество, в котором мы живем, трудом, поскольку труд является основой устойчивости общества, в котором мы все живем. Работа, приносит она деньги или нет, считается вкладом человека в общественный коллектив.

Нравственное развитие личности (Пиаже и Кольберг)

Теории когнитивного развития в эволюционной психологии внесли и другой важный вклад в моральную автономию.

Они подтверждают, что на стадиях детства человека рассуждение развивается гетерономным образом, они подчиняются нормам, потому что авторитет приказывает им без исключений. Если он не выполняется, то наказывается.

В процессе роста и созревания человека возможно развитие автономного мышления, когда правила несут в себе процесс интерпретации, принятия, интернализации и могут обсуждаться или аргументироваться.

Некоторые теории относят этот переход к подростковому возрасту (Пиаже), другие определяют стадии более подробно и добавляют, что не каждому человеку удается стать взрослым, будучи морально независимым в целом (Кольберг).

Эти этапы или стадионы Кольберга:

В до условного, где правила соблюдаются, чтобы избежать санкций (эгоцентрический) или получить вознаграждение (индивидуалистический). Дети занимают эти стадии.

В обычный, где уважение к нормам является функцией поддержания социальных условностей, либо для того, чтобы соответствовать обществу (стадность), либо для поддержания существующего социального порядка (коммунитарный). Большинство взрослых прибывают и остаются на этих стадиях.

В пост-условный, где правила следуют рассуждениям, основанным на моральных принципах и законах.

Нормы выполняются только до тех пор, пока соблюдаются универсальные ценности. В противном случае непослушание морально корректно (универсалист). Этой последней стадии достигают только 5% взрослых.

Читайте также: