Пример симметричного паттерна коммуникации миланская школа

Обновлено: 30.06.2024

Сегодня я буду рассказывать о нарушениях коммуникации в паре, и о том, как гештальт-подход и другие подходы (например, системный семейный подход) с этим работают.

Для начала нужно сказать, что коммуникация происходит всегда, даже когда люди молчат, и это тоже несет определенное послание. И дисфункция в коммуникации возникает, когда функция Self не выходит на границу контакта, и становится невозможным, чтобы какие-то потребности там реализовались. Попросту говоря, это та ситуация, когда люди о себе молчат. Поэтому поводу я вспоминаю цитату Роберта Резника. Это один из крупных мировых специалистов, гештальт-терапевт, он 50 лет работает с парами, вместе со своей супругой Ритой Резник.

Он сказал, что некоторые отношения лучше было бы не начинать, поскольку люди с самого начала солгали друг другу.

Можно сказать, что любая система стремится одновременно к гомеостазу (то есть к постоянству) и к изменениям. А при наступлении изменений нужен пересмотр правил. Если система ригидна и дисфункциональна, то пересмотр правил провести невозможно. То есть она застывает в таком цементированном виде, и люди начинают всяческим образом сопротивляться изменениям и ведут себя непривычным образом. Обычно люди, которые приходят в терапию, могут быть носителями этих изменений, агентами, и система этому сопротивляется.

И мы знаем о процессе триангуляции. То есть когда возникает напряжение в паре, она триангулирует кого-то еще. И чаще всего это терапевт, или популярные в советском и постсоветском пространстве любовник или любовница, которые оттягивают на себя напряжение, возникшее в паре. Хобби, работа, алкоголь, телевизор, который почти у каждого в доме стоит - и многие люди, приходя домой, сразу включают звук, для того, чтобы возможность говорения исчезла.

Но в действительности все происходит наоборот, вытеснены у них другие страхи.

Другой человек, который находится с другой стороны этой системы, организует близость руками партнёра. Поскольку он очень боится отвержения и не хочет этого даже слышать. И это уже показывает какой-то системный характер.

И сейчас я опишу признаки дисфункциональной коммуникации, которые упоминала Вирджиния Сатир. И буду их иллюстрировать некоторыми своими примерами.

Также сейчас я попрошу помнить о том, когда мы будем говорить об этих признаках, что они не значат, что кто-то один в паре является дисфункциональным.

Иногда люди общаются так, как Жан Пиаже говорил о четырёхлетних детях: когда ребенку кажется, что собеседник в курсе всех его событий. Взрослые иногда считают, что они, что-то говоря и не договаривая (например, они произносят каждое шестнадцатое слово из того, что они хотят сказать, только малую часть информации), говорят достаточно и понятно. Им кажется, что другой человек ознакомлен со всеми достижениями цивилизации по этому поводу и прекрасно их поймет.

Иногда люди говорят так, что они одновременно начинают пять фраз. Возможно, у вас есть такие знакомые, воспроизвести такое я не могу, это выше моих сил. Они выбирают по несколько слов из каждой фразы и не заканчивают ни одного фрагмента повествования. Они, возможно, очень возбуждены, и у них много энергии, они хотят поведать эту прекрасную историю, но мы их не понимаем. Если мы начнем уточнять, они могут обидеться и покинуть сферу коммуникации.

Нужно сказать также о стилях коммуникации, о которых писал Готтман.

Джон Готтман сказал, что есть четыре всадника апокалипсиса, которые порождают семейную дисфункцию.

Первый – критика.

Второй всадник - это стеб.

Третий – нападение.

Это контратака на то, что кто-то предъявляет свою потребность на границе контакта.

Четвертый – игнор.

Это тоже относится к спектру эмоционального насилия - когда кто-то имеет дело с образом своего партнера, пытается впихнуть его в свою фантазию, избыточно про него проецирует. Часто детям рассказывают про них неправду, не замечая у них талантов, способностей, живости, и пытаются эту живость погасить, для того чтобы сделать ребенка удобным, и таким образом обеспечить себе сухую, комфортную жизнь.

И в начале отношений, когда мы влюбляемся, мы очень много проецируем, и понятно со временем, что проекции рушатся. И когда выясняется, что партнер другой, чем нам казалось, мы начинаем его обвинять в том, что он нас обманул. Пытаясь втиснуть его в мифы о браке, о которых писали Эйдемиллер и Юстицикис – мифы, что существуют на постсоветском пространстве. Люди должны постоянно быть вместе в браке, интересы семьи должны быть выше интересов каждого. Но это невозможно, в общем-то, потому что каждый приходит в отношения со своей жизнью, со своим прошлым, имея собственные увлечения и друзей. По умолчанию люди требуют друг от друга быть единодушными. То есть согласие является признаком любви, а несогласие - предательство, означающим, что человек меня не любит. И кто-то один или оба начинают пытаться творить свою собственную реальность, то есть свое восприятие реальности натягивают на другого человека. До тех пор пока люди будут думать, что есть только одна правильная реальность, будут нездоровые конфликты и войны.

Также есть миф о самом прекрасном сексе в браке. О поисках виноватого - это как раз то, что инициирует привод идентифицированного пациента в терапию, и задача терапии - ярлык этот снять и вывести из под ярма этого человека, и показать системный характер проблемы.

Люди меряются очками - кто больше прав. Они не пытаются договориться о той точке, где они могут встретиться в реальности. Я вспоминаю ночь, когда горел Нотр-Дам. Я читала Фейсбук. Часть людей его (Собор) похоронила, говоря, что ему конец, и люди выпивали за это, другая часть говорила, что нет, Собор не сгорел. До тех пор пока не объявили, что будут реставрировать собор. Единственная точка, где люди могли договориться - это то, что он действительно горел, и мы все это видели. Но люди пытались друг друга переубедить, обращались к инженерам. Расщеплением сопровождается почти каждое событие, и попытка другого впихнуть нас в свои рамки - это попытка, которая ведет к войнам.

Я хочу опять вернуться к В. Сатир. Она описывала пять коммуникативных типов. Первые четыре из них не берут на себя ответственность за происходящее.

Первый тип - это заискивающее говорение.

Второй тип - это обвиняющий.

Это случай, когда вина всегда перепихивается на другого. Например, сидит женщина, выливает случайно компот на стол, все вокруг начинают ликвидировать последствия, и она начинает кричать на рядом сидящего, что он виноват, так как отвлек ее. Поскольку у нее раньше в родительской семье было принято назначать кого-то одного (но не себя) ответственным за все, что происходит. Часто это один и тот же человек, но если он выходит из системы, на его место тут же становится другой.

Третий тип - это расчетливый.

Четвертый тип - отстраненный.

В основном слушает и не говорит.

Пятый тип - уравновешенный

У него есть единственный недостаток - он говорит правду. А правду часто не готовы слышать.

Но дальше может развернуться жесткая полемика, она может его объявить некультурным человеком. Даже если он в итоге согласится (а он ведь может и отказаться) идти в это кино. И вовсе не потому, что он некультурный человек, а потому что он не хочет, чтобы за него кто-то решал. И хотя бы в этих отношениях он хочет решать за себя сам. И смысл этих полемик не в том, что кто-то хочет мороженое, а кто-то пиццу, а в том, что, может, кому-то все время рассказывал, что делать, кто-то другой - какая-нибудь историческая фигура говорила, что ему делать, что есть и так далее. Кто-то другой определял его реальность и его потребности подменял своими.

На второй фазе Маргерита Спаньоло Лобб рекомендует спрашивать у людей, что они ещё могут делать хорошего вместе, для того чтобы понять, зачем они вообще пришли. Иногда они приходят разводиться, и это тоже хороший запрос.

Раньше семейные терапевты были очарованы парой, говорили, какие они хорошие ребята, вот бы им остаться вместе!А мы не можем знать, что нужно системе.

Система гораздо больше, чем любой из ее элементов. И гораздо больше нас, а мы вообще не там.

И мы видим только то, что они нам приносят, и если они смогут на наших глазах поговорить о том, что их привело, будет уже очень здорово. Да, они могут прийти с запросом, который несет в себе двойное послание, и начинающий терапевт иногда туда впрягается. Например - один готов разводиться (и хочет), а второй говорит, что хочет сохранить брак, и терапевт рьяно берётся за работу, которую невозможно выполнить. Поэтому нужно показать им это двойное послание и ориентироваться на себя – что и является выходом из ситуации двойного зажима. Можно объяснить, что это невозможно, что терапевт бессилен, и можно только научить их говорить. И говорить о своих компетенциях, чтобы клиенты понимали, что терапевт не всемогущ. Если терапевты работают в паре, это очень здорово, потому что, опираясь друг на друга, терапевты могут научить супругов говорить, понимать, что можно иметь разные мнения и друг друга не убивать, что можно экологично высказывать разные мнения. И тогда они увидят, что это возможно. Каждый может оставаться в своей концепции, но двигаться с партнером вместе.

Нотр-Дам сгорел? Нет. Но он горел.

На третьей фазе предлагается научить людей переводить обвинения в просьбы, в инструкции по обращению с собой. То есть наши привычные постоянные обвинения, которые мы годами слышали в родительских семьях, можно перевести в послания. Но чтобы застывший паттерн растворился, нужно примерно полтора года повторений. Понятно, что люди будут попадать в привычные им способы, и люди, которые обучаются гештальту, понимают, что мы все равно срываемся туда. Когда приходит, например, выпивший муж в два часа ночи, и жена начинает атаковать его. Но в действительности она может сказать, что она боится его потерять, что ей страшно за детей, когда он приходит пьяным, что она боится, что с ним что-то случилось, когда он не берет трубку. Она так выражает свою просьбу. И мы в терапии учим людей говорить о себе, а не о партнёре.

Иногда один из супругов более продвинут, чем другой, и часто представители терапевтического сообщества притаскивают за собой своего мужа или жену, и пытаются высечь из него (преждевременно) говорение, к которому они привыкли на группах. Тогда нужно отправлять человека на личную терапию. И терапевт не должен по- отдельности брать мужа и жену. Иногда это делают, я слышала об этом часто на супервизиях.

Терапевт говорит, что работает с мужчиной, который иногда ходит на сессии с женой, иногда один, а иногда - с девушкой (альтернативной). Это нельзя делать ни в коем случае, поскольку вы становитесь склепом и хранилищем тайн. Нужно пресекать любые подобные попытки клиентов. Например, между сессиями кто-то один может вам написать, позвонить, и вы обязаны проговорить, что все о чем мы говорим, будет достоянием всех троих, на следующей сессии. И лучше об этом сразу предупреждать.

На четвертой фазе нужно научить людей понимать что партнер не для того чтобы латать их дыры и дефициты, а для того чтобы в совместном поиске, развитии, встречаться иногда, а иногда - расставаться и быть довольными жизнью.

Потому что признаки счастливого брака - это когда оба партнера удовлетворены и каждый своей жизнью отдельно, и своей совместной жизнью.

Потому что, чтобы контакт происходил, нужно присутствие двух разных людей. И основной вопрос тут в том, как они справляются с различиями, а не в том, в чем различия состоят.

Если мы говорим о том, вторник сегодня или среда, то мы говорим не об этом, а о том, кто и что об этом представляет. И вопрос в том, чье восприятие в итоге будет определять реальность. Потому что если мое восприятие реальность другого не определяет, то я буду на него обижаться и пытаться впихнуть его в какие-то свои рамки. И опять мы возвращаемся к тому, с чем пары приходят в терапию. Нужно сказать, что слияние - это неплохо, потому что любой способ прерывания контакта полезен. Так, например, интроекты могут спасти нам жизнь, мы не пойдем на красный свет и не будем совать руку в розетку, нам сказали, что этого делать не нужно. Или мы видели, что происходит с людьми, которые так сделали.

Слияние прекрасно, когда оно про секс, когда мы поем хором… Но оно не может длиться вечно. И хорошо бы расходиться и создавать дистанцию. А во многих случаях люди жертвуют собой. И я говорю не только о браках и романтических отношениях, но и о дружбе и коллегиальных отношениях. Любая пара может таким образом организоваться. Поскольку существует основная дилемма любого человека (аналитики называют ее шизоидной). Это потребность быть принадлежным и отдельным одновременно. И вот как с этой шизоидной дилеммой быть, когда у нас принят слиянческий брак?

Вместо этого Резники предлагают модель сотрудничества. Это когда людей обучают говорить друг с другом прямо, то есть они конфронтируют со старой моделью брака. Людям, конечно, это не нравится, потому что они привыкли, чтобы их слушались, поэтому они могут разочарованно уйти из терапии, а иногда терапию блокирует кто-то один из супругов. И тогда мы ничего не можем с этим сделать - только вежливо попрощаться. С одним человеком мы прекращаем работать, мы не можем работать, если их нет всех.

Питер Филиппсон рекомендует паре не расставаться в течении первых полугода терапии. Он прекрасно понимает, что люди могут этого не соблюсти. Но этот срок он предлагает именно для того, чтобы люди имели достаточно времени, чтобы быть в курсе дел друг друга и познакомиться. И таким образом понять, подходит или не подходит партнер, готовы ли они пребывать (или не готовы) в этих отношениях.

Я сейчас вспоминаю описанные Зинкером пять моделей семьи (по способу прерывания контакта). Тот, кто знаком с гештальтом, наверняка их знает.

2. Конфлюентный.

Это - слияние. Та семья, у которой нет границ. Там иногда непонятно даже, где и чья комната, кто и где будет ночевать. Я встречала такие случаи, и только у одного человека (который, собственно, был идентифицированным пациентом), есть комната, в которую он врезал замок, потому что туда без стука все входили.

3. Проективный.

4. Ретрофлексивный.

Там нет телесного контакта, эмоции невозможно прочитать, дети вырастают иногда очень чувствительными. Там не принято говорить ни о себе, ни о других, очень много тайн. Есть возможность выливать это в дневники или творчество. Люди в такой семье могут запить, потому что так им теплее, могут быть и химические зависимости, или психозы. То есть энергиями они не обмениваются, и чувства ретрофлексируются. То, что предназначено для других и в мир, в итоге направляется на себя, и часто это - агрессия.

5. Дефлексивный.

Это семья, которую Дж. Зинкер описывал, как присущую его родителям (и себе тоже). Люди уклоняются от темы, от обсуждения чего угодно. То есть любая тема, которая может вызывать потенциальную тревогу, сразу парируется, и это иногда происходит мгновенно. Та тема, которая может вызвать негативные последствия, сразу переводится на другую тему. Например, Зинкер описывал, как он приехал домой и уже два года не видел родителей, а его мама до этого была в больнице. Он сказал, что соскучился, и начал спрашивать маму, как та себя чувствует. На что она спросила его про прическу, а не его вопрос не ответила. То есть узнать о другом человеке невозможно. И мы как раз учим клиентов говорению о себе. Это и будет хорошим результатом семейной терапии - когда люди перестанут врать.

Я сейчас вспоминаю Стивена Кинга, горячо любимого мной, который говорил, что только враги говорят правду, а друзья и возлюбленные лгут друг другу, пойманные в паутину долга.

Чтобы это долженствование исчезло, люди должны разграничиться и научиться говорить о себе, и иногда говорить о себе и семейному терапевту. При хорошем результате работы приятно наблюдать, когда молодые и не очень люди могут говорить без него (терапевта) друг с другом. И им очень сложно было этому научиться. И тогда терапевт может отдохнуть (метафорически говоря) и просто смотреть на них с радостью и печалью, переживая их моменты. И тогда терапевт может их покинуть.

И можно будет посчитать, что это - очень хороший результат, и задача выполнена.

Еще одним кирпичиком в фундаменте современной семейной терапии является теория коммуникации. Сегодня теория коммуникации – это самостоятельное направление исследований. Изучение семьи – лишь узкая её область наряду с исследованием больших социальных систем, коммуникаций в животном мире и системах искусственного интеллекта.

Мы рассмотрим только те идеи теории коммуникации, которые прямо или косвенно связаны с практикой семейной терапии. Основные идеи теории коммуникации были сформулированы в рамках исследовательского проекта в Пало Альто в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Руководил этим проектом Грегори Бейтсон.

Рассмотрим положения теории коммуникации, наиболее важные для семейной терапии. Все поведенческие проявления людей могут рассматриваться как коммуникация. В житейском представлении коммуникация между людьми – это целенаправленная передача информации вербальным или невербальным способом. Теория коммуникации расширяет это представление. Любое действие или бездействие является коммуникативным посланием, имеет смысл. Не вступать в коммуникацию невозможно. Слово, жест, взгляд, выражение лица, телефонный звонок или его отсутствие определенным образом интерпретируются другими людьми. Другой вопрос – правильна ли эта интерпретация или ошибочна, но об этом мы поговорим позже. Главное, что любому событию люди приписывают определенный смысл.

Существует два типа коммуникации: симметричные и комплементарные.

В ситуации симметричного взаимодействия гнев будет порождать еще больший гнев, а проявление заботы и любви будет вызывать такие же проявления со стороны партнера. В ситуации комплементарного взаимодействия раздражение может вызвать у партнера стремление устраниться или общаться подчеркнуто мягко.

В процессе коммуникации сталкиваются различные реальности участвующих во взаимодействии людей. Конфликт (непонимание) вызван несовпадением реальностей.

Восприятие людей всегда субъективно. Поэтому в процессе коммуникации люди создают субъективную картину реальности. Это выражается в частности в том, что люди видят причиной, а что следствием своих действий (слов). Важным оказывается пунктуация (упорядоченность) событий.

Существует два типа передачи информации: цифровой и аналоговый.

Аналоговая коммуникация не поддается однозначному толкованию. Восприятие информации при аналоговой коммуникации зависит от множества дополнительных факторов. Большая часть невербальной коммуникации несёт аналоговую нагрузку.

Поскольку, кроме слов, все реакции человека (поведение, мимика, жесты, тон голоса и т. д.) являются коммуникативными посланиями, мы сталкиваемся с дилеммой: цифровая коммуникация (более четкая и однозначная) ограничена недостатком слов в сфере передачи информации (особенно в сфере отношений между людьми, эмоций), а аналоговый способ неточен и приблизителен.

Отношения между людьми базируются либо на равенстве, либо на отличии. В первом случае партнеры стараются скопировать поведение друг друга, поэтому их отношения можно назвать симметрическими. Коммуникация в таком случае имеет единый вектор направленности. Например, два хвастуна, общаясь друг с другом и всё больше преувеличивая свои достижения, потенцируют друг друга в одном направлении. Во втором случае поведение одного партнера дополняет поведение другого, такой тип взаимодействия называется комплиментарным. Например, чем больше один из собеседников доминирует в общении, тем больше второй занимает подчиненную позицию и, тем самым, в свою очередь потенцирует еще большее доминирование первого и т.д. Симметричные отношения, таким образом, характеризуются равенством и минимизацией различий, в то время как особенностью комплиментарного взаимодействия является доведение различий до максимума.

В здоровых симметричных взаимоотношениях партнеры способны уважительно относиться друг к другу, что ведет к появлению доверия и уважения со стороны другого. Когда симметричные отношения нарушаются, можно наблюдать скорее отвержение, а не игнорирование личности другого. В свою очередь патологические изменения комплиментарных взаимоотношений проявляются в игнорировании, а не отвержении личности другого (например, мать, которая продолжает обращаться со своим взрослым сыном, как с ребенком).

Немного теории чтобы было понятно.

Вычурно, множественно, неоднозначно. Как в самой болезни. В такой семье всегда существует так называемая метакоммуникация, в которой невозможно вычленить единственный контекст. Это, наверное, главный признак – невозможность вычленения одного контекста. Требования всех членов семьи по отношению к другим невыполнимы. И все это знают и продолжают требовать. Потому что задача - создать невыполнимые требования. Постоянная игра на поражение, но без поражения, потому что если поражение наступит тогда игра прекратиться. А игра – главное. В игре смысл семьи. Роли чаще всего неизменные, но могут и поменяться, если что-то или кто-то угрожает игре. Ну и играли бы себе на здоровье, да нет - все в той или иной мере несчастны. А непосредственный носитель симптома (так называемый идентифицированный пациент) вообще платит своим душевным здоровьем, задержкой в естественном протекании жизни, возможным отсутствием секса, семьи, потомства и прочими ужасами. Но продолжает играть, потому что по-другому нельзя. Все что написано Эриксоном о шизофрениках подходит и для их семей. Все четыре выделенных Эриксоном пункта.

Почему контрпарадокс? Потому, что лечить такую семью можно только присоединившись к их игре и противопоставить им свою метакоммуникацию, причем такую, из которой они не могли бы выбраться никуда кроме как в изменения. Но делать это нужно по особым законам, главный из которых - позитивная коннотация. Переопределение поведения таким образом, чтобы оно казалось очень важным, служащим для повышения чувства самоуважения всех членов семьи. И тогда предписывается для повышения чувства самоуважения усилить патологическое поведение, если оно делает такие важные вещи. Но нужно быть очень точным в предписании. Нужно точно увидеть, что на самом деле происходит и зачем нужен симптом. Чуть ошибся - и семья понимает, что ты с ней играешь, и начинает свою контригру. А в этой игре они собаку съели, и вероятность проигрыша терапевтической сессии, как одной из партий в шахматах, очень велика. Но и цена победы велика. Вот и играла команда терапевтов против команды шизофреников по шизофреническим законам. И часто выигрывала.

Сначала пример шизофренической семьи

1) обозначение контекста как терапевтического;

2) провоцирование ответной реакции семьи, обозначающей согласие и желание включиться в терапию;

3) ограничение поля наблюдения;

4) задание структуры следующего сеанса.

Это совершенно необходимо, ибо шизофреническая семья играет до полной победы. Сам я это неоднократно наблюдал. И терапевту нужно определить и создать мишенное поле. Иначе терапия дискредитируется и, естественно, проваливается. А теперь длинная цитата.

Опыт научил нас, что любая интерпретация этой позиции семьи вызывает в ответ изумление, отрицание и дисквалификацию. Более того, попытавшись обсудить это поведение, мы неизбежно наткнулись бы на критические и моралистические разглагольствования. Напротив, простое и хорошо продуманное предписание, сформированное на основе навязчивых повторов, наблюдавшихся в течение сеанса, позволяет нам, с одной стороны, избежать критических и моралистических разглагольствований, а с другой — переопределить возникшие отношения как терапевтические.

При работе с некоторыми разговорчивыми семьями существует опасность, что второй сеанс будет точным

повторением первого, как если бы семья уже сказала все важное и может лишь повторяться. Получив предписание, члены семьи на следующем сеансе вынуждены каким-то образом о нем упоминать.

В качестве примера мы можем привести случай семьи из трех человек — родителей и 10-летней дочери с психотическим поведением, начавшимся на четвертом году жизни. Хотя девочка в течение трех лет регулярно посещала специальную школу, ее до сих пор не приняли в первый класс обычной школы. На первом сеансе терапевты наблюдали повторяющийся феномен: как только они задавали девочке вопрос, мать тут же отвечала вместо нее. Без всяких комментариев терапевтов по этому поводу родители спонтанно объяснили: их дочь не может отвечать на вопросы, потому что она не в состоянии составлять предложения, а способна произносить лишь отдельные слова. В конце сеанса терапевты дали каждому из родителей блокнот с предписанием: в течение недели очень тщательно и подробно записывать (каждому в своем блокноте) все высказывания ребенка. Им было сказано, что важно ничего не упустить: даже единственный пропуск поставит терапию под угрозу.

Это предписание преследовало следующие цели:

1) убедиться в готовности родителей выполнять предписания;

2) дать маленькой девочке новый опыт в ситуации, когда ее выслушивают и дают возможность закончить предложение (родители, стремящиеся записать каждое ее слово, не станут ее перебивать);

3) собрать для терапевтов важный материал;

4) построить следующий сеанс на чтении блокнотов, исключив тем самым бессмысленную повторяющуюся болтовню.

Вот так это и происходит. И еще одна длинная цитата. Очень длинная, но зато все объясняющая.

Когда, семья приходит к нам в состоянии кризиса, по собственной воле, а не по настоянию своего врача, мы ощущаем себя в совершенно иной ситуации. В этих случаях нередко уже на первом сеансе становится возможным прописать симптом идентифицированному пациенту и получить поразительные результаты, если только мы уделили достаточно внимания позитивному осмыслению симптома в рамках системного подхода, взяв себе в союзники гомеостатическую тенденцию семьи.

Пример такого рода — лечение семьи Лауро. Первый сеанс был назначен относительно срочно (через четыре недели после первого телефонного контакта) как из-за характера самого случая, так и из-за настойчивых телефонных звонков отца, который, судя по всему, был в полном отчаянии и на грани безумия.

По рассказу родителей, странное поведение появилось у Эрнесто внезапно около трех месяцев назад, вслед за кратким визитом тети. После ее отъезда Эрнесто замкнулся в себе, часто разражался слезами без видимых причин и то и дело угрожающе сжимал кулаки, словно перед ним был какой-то невидимый враг.

Мы выяснили, что супружеская пара прежде жила с семьей жены, включавшей ее отца и трех старших братьев (ее мать умерла много лет назад). Джулия, мать Эрнесто, должна была заботиться обо всей семье и очень уставала. Когда двое из братьев наконец женились, семья Лауро переехала в собственный дом вместе с отцом Джулии. Он жил с ними четыре года до своей смерти, случившейся, когда Эрнесто было шесть лет. После этого семья снова переехала.

По словам родителей, Эрнесто тяжело переживал смерть деда, к которому был очень привязан. Он всегда был сообразителен не по возрасту и при этом жизнерадостен и общителен. После смерти дедушки он перестал играть с приятелями и постоянно сидел дома. Время после школы проводил в своей комнате, делая уроки и читая энциклопедии. Родители не имели ничего против такого времяпрепровождения, от которого учеба только выигрывала.

Этот комментарий был тщательно подготовлен, внимание было уделено не только вербальным, но и невербальным его аспектам, так как терапевты сочли необходимым не упоминать мать и отца и предполагаемое различие их позиций в семье. Предположения команды подтвердились тотчас же, как терапевты вернулись к семье: положение стула Эрнесто изменилось, он придвинулся ближе к отцу и немного вперед, почти закрыв отца от взгляда терапевтов.

Сначала терапевты объявили свое заключение о необходимости продолжения семейной терапии, которая должна состоять из десяти сеансов через месячные интервалы.

Отец (дисквалифицировал все, спросив совета по тривиальному вопросу).

Уже непосредственная реакция членов семьи на это первое вмешательство показала его правильность. На втором сеансе нам удалось заметить и перемены. Эрнесто оставил свою стариковскую манеру поведения, хотя по-прежнему выражался в литературном архаическом стиле. В последние две недели его школьная успеваемость улучшилась, и он перестал говорить о бородатом мужчине, преследующем его отца. Эти изменения позволили нам получить дополнительную информацию и благодаря ей разработать новые вмешательства, приведшие в свою очередь к новым изменениям и давшим новую информацию. Таким образом, мы провели десять сеансов, вызвавших значительные перемены в супружеской паре и, естественно, в Эрнесто.

Читайте также: