Правила добра андреев кратко
Обновлено: 05.07.2024
Однажды черту по имени Носач надоело пакостить людям, и потянулся он к добру. Вот только в чем заключается это самое добро, и так ли уж просто жить по его законам — если они вообще существуют?
Доступность в электронном виде:
Necrov, 17 апреля 2021 г.
Вместе с тем чёрт не таков, он своим пытливым почти абсолютным умом пытается проникнуть в тайны добра, веры. Найти тот самый скрытый первоисточник. Но кроме противоречий ничего не может увидеть. Даже те правила, с которыми знакомит его священник, оборачиваются в исполнении чёрта во зло. Голый, бездушный интеллект не может различить ту тонкую грань, ту смутную точку пересечения противоречий, где и находится истинная вера, истинное добро. Возможно, все злоключения чёрта на этой тропе могли бы позазаться уморительно смешными, если бы не та драма, которая их сопровождает. Сложно представить, что должно чувствовать разумное существо, которое искренне жаждет добра, но каждый раз оказывается не в силах.
Ещё один пласт смыслов скрывается и в самом священнике. Он старый, беззубый, почти впавший в детство, и до краёв наполнен благодатью, добром и верой. Он совершенно искренне пытается помочь чёрту. (Хотя тут вполне можно увидеть, что, кроме жажды помощи ближнему своему, им в некоторой степени движет и гордыня. Как же! Смотрите все! Я даже чёрта обратил к добру и вере!) Но вот его беда в том, что, изначально добрый по своей природе, чувствующий, что такое добро, любовь, вера, попик совершенно не в состоянии выразить это. Не может облечь в слова, научить, помочь.
И всё-таки, даже несмотря на последнюю сцену рассказа, где чёрт в своём церковном пристанище застывает в бездействии, остаётся надежда на то, что когда-нибудь, он всё же сможет понять, что такое добро. Ведь несколько раз он прикасался к нему.
Zlata.24, 20 февраля 2020 г.
Жутко философская притча. Что есть Добро и как творить благодеяния?
Герой рассказа — старый черт, уставший от пакостей и решивший дарить людям добро. Только ему нужны строгие правила оказания благотворительности, за которыми черт обратился к старенькому попу. Но Евангелие и прочие умные книги черт сам знает назубок, и перечислением заповедей его не удивишь. Черту нужны Правила — когда и как применять эти заповеди, конкретное описание действий в каждом случае.
Вроде бы поучительная сказка, а оставила горькое послевкусие.
Pickman, 22 мая 2009 г.
Не помню, в какой истории это было, но впечатлила меня в свое время любопытная одна зверюшка. Как выглядела и что из себя представляла, память моя подсказать не может, но главное я не забыл: напрямую к зверушке той было не подкрасться, наскоком ее не взять, да и вообще изловить без малого невозможно. Слишком изменчива, слишком осторожна и непохожа сама на себя из минуты в минуту.
Так и добро (на пару со злом, разумеется). Все попытки определить его, припечатать буквой закона раз и навсегда — не более чем игра со словами. Выскользнет из рук, а потом и не узнаешь его.
И вот Андреев берет самого человечного из возможных героев — черта — и устраивает ему паломничество по не самым приятным местам нашего мироздания, пытаясь вместе с ним и его наставником хоть как-то, да подобраться к добру. И самое страшное — подбирается ведь, находит ответ, и не один даже. И оказывается тогда, что корни у добра тянутся из самого сердца зла — или наоборот?
Пожилой черт по имени Носач полюбил добро. Он решил найти правила, по которым это добро совершают. Но оказалось, что правила добра, в том числе и библейские, очень условны и неоднозначны.
За минуту
Черту известно все, что написано на эту тему в Евангелии, и заповедями его не удивишь. Он хочет понять, когда и как нужно применять ту или иную заповедь.
Черт совершает своего рода паломничество по разным местам, чтобы найти наставника и понять, по каким же правилам совершают добро. И понимает, что люди поступают не по правилам. Кто слушает свою совесть, кто внутренний голос, кто интуицию.
Диалектика добра и зла всегда была напрямую связана со спецификой морального общественного сознания различных эпох, вследствие чего понятия “добро” и “зло” наполнялись разным конкретным содержанием. “Представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому”, – писал Фридрих Энгельс. Добро – одно из наиболее общих понятий морального сознания и одна из важнейших категорий этики. Добро – это своего рода форма разграничения нравственного и безнравственного, имеющего отрицательные или положительные моральные значения, того, что отвечает требованиям нравственности, и того, что противоречит им. Известно, что религиозная этика истолковывает добро как выражение воли Бога или разума Бога. Происхождение добра чаще всего усматривалось в абстрактной внеисторической “природе человека”, в его стремлении к наслаждению, счастью (к примеру, теория гедонизма). Объективная закономерность исторического изменения и обогащения смысла, вкладываемого в это понятие, так и оставалась невыясненной.
Противоположная морально-этическая категория, по своему содержанию противопоставляемая добру, – зло. В моральном сознании общества понятие зла – наиболее обобщённое выражение представлений о безнравственном, противоречащем морали. Важно отметить, что этика разделяет зло на моральное и социальное. Проблема происхождения зла неоднократно поднималась в истории этической мысли. Чтобы устранить моральные пороки из жизни человека, следует уничтожить социальные условия, их порождающие – именно так решает вопрос о происхождении зла марксистско-ленинская теория. А в религиозно-этических теориях зло обычно считается фатальной неизбежностью человеческого существования. К примеру, в этике Канта зло – необходимое следствие чувственной природы человека. Зло и добро сохраняются как соотносительные моральные понятия, употребляемые для положительной и отрицательной оценки явлений действительности, для осознания возникающих в жизни противоречий и необходимости их преодоления. В этом смысле проблема зла – это вечная проблема человечества, которая интересовала многих писателей, в том числе и Андреева, пытавшегося не столько дать определение этим понятиям, сколько определить степень возможности взаимосуществования и смешения добра и зла. В этом отношении писатель продолжает традиции Ф.М.Достоевского, признававшего, что человек способен гореть одновременно и “идеалом мадонны”, и “идеалом содомским”, что “дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей…”
Творческий путь русского писателя Леонида Андреева был сложен и противоречив, это был путь мощнейшей духовной и идейной эволюции. Эволюции, недостаточно осмысленной и исследованной в современном литературоведении. Получивший мгновенную и оглушительную известность в конце XIX века, Леонид Андреев и сейчас остаётся одним из самых читаемых авторов. Своеобразие произведений писателя проявляется в особенной философской направленности, в парадоксальности исследуемых вечных вопросов. Проза Андреева не утратила своей актуальности в наше время, и прежде всего – актуальности морально-этической, актуальности мировоззренческой. Наша работа – попытка восполнить пробел в изучении и анализе андреевских произведений.
Испытавший влияние Шопенгауэра, Гартмана и Ницше, Андреев с ранних лет стал доискиваться ответа на вопрос о смысле жизни. “Много думаю о себе, о своей жизни… – писал Андреев Викентию Вересаеву. – Смысл, смысл жизни, где он? Бога я не приму, пока не одурею, да и скучно вертеться, чтобы снова вернуться на то же место. А ответа нет, всякий ответ – ложь. Остаётся бунтовать – пока бунтуется. ” И он бунтовал, писал, воплощая свои мысли в слова, расплывчатые фразы, которые, словно извилистые змеи, проникали в человека, заставляя разум мыслить, а душу волноваться. Постепенно выявляется двойственность мировоззрения писателя, тенью которой становится безверие.
Философские искания писателя ясно обозначаются уже в рассказах начала 1900-х гг. Развёрнутая метафора непонятости, непризнанности личности дана в рассказе “Смех” (1901): маска, надетая героем рассказа, вызывает у окружающих неудержимый смех, в то время как под маской скрывается одинокая, любящая и страдающая душа. Продолжая этические размышления, Андреев в рассказе “Бездна” приходит вместе с героями к мысли о том, что мораль и любовь не могут быть надёжной опорой человека: животная страсть, инстинкт оказываются сильнее. Доктор Керженцев в рассказе “Мысль” (1902) не может решить: он действительно сумасшедший, или он симулировал сумасшествие, убивая писателя Савелова. Керженцев приходит к страшному и парадоксальному выводу: доказать можно и то, и другое, ибо у мысли нет критериев для проверки собственных выводов [3, XX]. Вся жизнь, а следовательно, и её ценности есть только то, что мы о них думаем.
Андреев пробует обрисовать свою точку зрения по проблеме определения понятий добра и зла в рассказе “Правила добра” (1911). Андреев изображает происходящее саркастически: улыбку вызывает уже уведомление о том, что чёрт стал “внештатным работником” церкви и что во время службы даже подтягивал клиру: “Ora pro nobis”. Едва просьбе чёрта попик стал пытаться определять правила добра и праведной жизни, как сразу возникло множество трудноразрешимых вопросов. Основная проблема, как ни парадоксально это прозвучит, заключается в разрыве между, так сказать, теорией и практикой добра. Добро и зло однозначно могут быть истолкованы только в метафизическом плане, а в жизни при различных обстоятельствах добро может становиться злом и наоборот. Андреев откровенно подвергает критике и высмеиванию толстовское учение о непротивлении злу насилием: непротивление злу, совершающемуся на глазах чёрта, оборачивается ещё большим злом, в результате чего гибнут невинные женщина и младенец. В целом в рассказе формально разграничены два полюса: чёрт – воплощение зла и святой отец – соответственно – воплощение добра. Вполне разумно предположить, что должно произойти противостояние, в результате которого победит добро – но всё иначе и необходимо заметить, что позиция дьявола, по крайней мере, по мнению автора, оказывается более прочной и упорядоченной, нежели позиция священника.
Автор сознательно прибегает к непосредственному “уменьшению” образа священнослужителя, именуя его лаконично – “попик”, который вместо того, чтобы отогнать от себя чёрта, пытается ему всячески помочь. Получается, что воплощение добра оказывает помощь воплощению зла – а не эта ли помощь и есть подлинное добро? Но, к великому сожалению доброго попика, у чёрта добро делать не получается, несмотря на его рвение и все старания: и книги он читал, и в Библии сведущ; и одни противоречия чёрт находит в книгах, и каждый закон, по мнению героя, каждое напутствие должно иметь предлиннейшее толкование. Последней каплей в убеждении чёрта, что понять добро он не сможет, стало сожжение еретика, абсолютно противоречащее заповеди “Не убий”. С одной стороны, уничтожение инакомыслящих – добро для церкви, с другой, это убийство человека – зло и ослушание заповедей господних. Следовательно, люди, веря, что живут по христианским заповедям, даже не замечают, что живут, переступив через оные.
Таким образом, авторская позиция проявляется в рассуждениях старого Носача, который “мудрствует” и признаёт это своей бедой. Разумом феномен добра не понять. И не знает отчаявшийся чёрт, что правил добра нет, и исходит оно из души. Добро – это душевные порывы: когда “даже не спрашиваясь подхватил он (чёрт) на свои жилистые руки сухонькое тельце… и с величайшей осторожностью донёс до высокой площадки, где дух захватывало от высоты и сердце радовалось красоте города и божьего мира… И оба стали смотреть и радоваться” и когда (чёрт) думал: “Вот вверх я нёс живого, а вниз несу мёртвого! И великая скорбь овладела душой дьявола; метался он по комнате, и вопил, выл, как зверь, бился о стены, – не привык он к человеческому горю и не умел выражать его тихо”. В эти моменты чёрт совершил “непостижимое добро”, но он этого “так и не понял никогда!”. Андреев подчёркивает, что невозможно разумом понять добро и что в большинстве случаев оно индивидуально, а также вполне обоснованно доказывает, что в современном мире существование однозначного добра не возможно.
Постановка проблемы толкования добра и зла в творчестве Андреева не случайна. В основе многих произведений Андреева лежит критика христианства, известная со времён Иосифа Флавия, не признававшего Христа пророком и сыном господним и рассматривавшим его лишь как историческую личность. Иосиф Флавий был одним из первых, кто обратил внимание на многочисленные противоречия в христианском вероучении, касающиеся не только трактовки добра и зла. Один из ликов зла – предательство. В частности, древние историки задолго до Андреева пытались понять, почему, в сущности, трусливые, малодушные ученики Иисуса были провозглашены Им апостолами новой веры: ведь они все как один отрекаются от своего Учителя в самый тяжёлый час, опасаясь разделить Его участь. Достаточно вспомнить эпизод с троекратным отречением Петра от Иисуса.
Тема предательства Иудой Христа в повести “Иуда Искариот” (1907) коренным образом переосмыслена. Самый дискредитированный герой не только христианской мифологии, но и, пожалуй, всей литературы – Иуда – предстаёт перед читателями повести в совершенно неожиданном качестве. Иуда – единственный верный и последовательный ученик Христа, решающийся на предательство ради возвеличивания Учителя [1, 41]. Создавая “Иуду Искариота”, Андреев продолжил богоборческую линию своего творчества, особенно усилившуюся в середине 1900-х гг. Свидетельство тому – рассказы “Христиане” (1905) и “Елеазар” (1906), где уже намечены резкие расхождения с традиционными евангельскими сюжетами, в частности, с притчей о воскрешении Лазаря.
Известно, что Андреев решительно не принимал христианской веры в загробную жизнь и идеи смирения. Христианские идеалы добра и зла не отвергались им, но подвергались тщательному осмыслению. Предательство – один из ликов зла. Согласно азбучным христианским представлениям, Христос – это воплощение истины, добра и красоты, а предавший его Иуда – символ зла, коварства и подлости. Но только ли врождённая подлость вела Иуду к роковому – прежде всего для самого Искариота – поступку? Были ли нравственно чисты одиннадцать апостолов? В повести Христос знает о своём предназначении, а Иуда неосознанно предчувствует: “Но Иуда молчал, дышал тяжело и глазами жадно спрашивал о чём-то спокойно-глубокие глаза Иисуса…
- Я! Я буду возле Иисуса! – Иисус медленно опустил взоры”.
В этот момент будущий предатель вопрошает Христа: “Прав ли я?”. Тот лишь опускает взгляд – очевидно, в знак согласия. Ведь миссия предателя должна быть исполнена, и прав Иуда, считая, что он к Иисусу ближе всех, и он будет первым.
“ – Сухая смоковница, которую нужно прорубить секирой, - ведь это я, это обо мне он сказал. Почему же он не рубит? Он не смеет…” – Иуда прав, но он не знает, что ещё не пришло время “подвига”, и что не Христос, а время и судьба должны воспользоваться секирой.
Совершенно иначе, заметим, интерпретируется поступок Иуды в романе М.А.Булгакова “Мастер и Маргарита”. Жертва Иешуа предопределена, а поступок Иуды у Булгакова усугубляется тем, что предатель не только любит деньги, но и не способен на раскаяние. Если в Евангелии и в повести Андреева Иуда заканчивает жизнь самоубийством, то Булгаков не оставляет ему даже возможности позднего раскаяния. Иуду убивают по приказу Понтия Пилата, который пытается хотя бы таким образом сгладить собственную вину за осуждение на смерть невиновного Иешуа. В повести Андреева предательство соотносится не столько с Иудой, как привыкли думать многие, сколько с остальными учениками Иисуса: “И с этого вечера до самой смерти Иисуса не видел Иуда вблизи его ни одного из учеников; и среди всей этой толпы были только двое, неразлучные до самой смерти, дико связанные общностью страданий, – тот, кого предали на поруганье и муки, и тот, кто его предал. Из одного кубка страданий, как братья, пили они оба, преданный и предатель, и огненная влага одинаково опаляла чистые и нечистые уста”. – Иисус и Иуда неотделимы друг от друга, неразлучны как воплощения добра и зла, и существование их одинаково, так как добро и зло трудно, если вообще возможно, различить – так считает Андреев.
Во внешности Иуды господствует двойственность, особенно необычно его лицо, у которого “одна сторона его, с чёрным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мёртвенно-гладкая, плоская, застывшая…”. Кажется, будто добро – это та застывшая часть – окаменело, а зло – живая часть – властвует над телом и разумом Искариота. В повести Иуда не раз именуется “одноглазый бес”, “сатана”, “дьявол”. Итог же подводят слова учеников: “Оставьте! Оставьте его! В него вселился сатана!”. Иуда страдает от тяжести своей миссии, он молится злу, чтобы его отпустили страдания: “ – Что так болит у Иуды? …Он сына своего отдает собакам! Он дочь свою отдаёт разбойникам на поругание, невесту свою – на непотребство. Но разве не нежное сердце у Иуды?”. Слишком тяжела ноша, возложенная свыше на Искариота, но освободиться от неё ему не по силам, так как предатель избран, он должен предать: “ Он говорил:
– Ты знаешь, куда иду я, господи? Я иду предать тебя в руки твоих врагов.
И было долгое молчание…
– Ты молчишь, господи? Ты приказываешь мне идти?
И снова молчание…
Возможно предположить здесь наличие теодицеи, то есть оправдания Бога в отношении допускаемого им зла на земле. Одно не может существовать без другого: “И казалось, будто бы сохранил он в своей прозрачной глубине всё то, что кричалось и пелось в эти людьми, животными и птицами, – слёзы, плач и весёлую песню, молитву и проклятие…” здесь добро и зло рядом, соседствуют как никогда тесно, а он (ветер) – это время, запечатлевающее в своей памяти всё, дышащее глубиной воспоминаний, в которых добро и зло сливаются в единое целое.
“Евангелие наизнанку” – так назвал андреевскую повесть Максимилиан Волошин. Фактически повесть родилась из ряда “еретических вопросов”, которые Андреев задал самому себе. Новизна андреевской версии евангельских событий обнаруживается на уровне сюжетных подробностей. Общая канва повести соответствует схеме, данной в Новом Завете, но у Андреева эта схема модернизируется, т.к. писатель насыщает повествование многочисленными частностями и деталями [2, 61]. Например, описывается прошлое Иуды и Петра, включён вымышленный эпизод состязания апостолов в бросании камней. Поступки апостолов мотивируются личностными особенностями каждого из них. Своеобразен и стиль повести, в которой ясно обрисованы пространственные образы при предельной обобщённости образов временных. Стиль повести, по мнению Иннокентия Анненского, в полной мере соответствовал философскому замыслу Андреева – превратить прозу в “трагический театр человеческой мысли”.
Андреев – отнюдь не новоявленный автор нарочитых парадоксов и новых истин в области этики. Писатель вслед за Ф.М. Достоевским констатирует существование добра и зла не как полюсов этического сознания человека, но как двух неразделимых начал. И если, кроме Добра и Зла, третьего не дано, то между первым и вторым существует что-то промежуточное, среднее. По примеру диффузии в жидкостях, когда молекулы одного вещества начинают смешиваться с молекулами другого: видно и первое и второе вещества, но чёткую границу установить между ними невозможно.
В своих произведениях Андреев выступил как мыслитель экзистенциального плана, как оригинальный интерпретатор библейских сюжетов, как писатель, предложивший принципиально новую трактовку понятий добра и зла, заставивший иначе взглянуть на традиционный для русской литературы гуманизм. Следуя традиции Достоевского, заложенной им в “Преступлении и наказании” и “Братьях Карамазовых”, Андреев предлагает новый взгляд на добро и зло в их традиционном христианском понимании: вопрос о совместимости и сосуществовании главных категорий этики оказался отнюдь не риторическим. Диалектика в понимании этических вопросов – одно из важнейших достижений Андреева как писателя.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Правила добра: краткое содержание, описание и аннотация
Леонид Андреев: другие книги автора
Кто написал Правила добра? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Правила добра — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
version 1.1 — правка документа — Tibioka
Кто не любит добра?
Случилось так, что некий здоровенный пожилой черт, по тамошнему прозвищу Носач, вдруг возлюбил добро. В молодости своей, как и все черти, он увлекался пакостничеством, но с годами вступил в разум и почувствовал святое недовольство. Хотя по природе он был чертом крепкого здоровья, но излишества несколько пошатнули его, и пакостничать уж больше не хотелось; склонность же к порядку — добродетель, весьма распространенная среди чертей, — твердый, положительный, хотя несколько и туповатый ум, некая беспредметная тоска, особенно овладевавшая им по праздникам, и, наконец, неимение опоры в семье и детях, так как Носач остался холостяком, — постепенно поколебали его убеждение, будто ад и адские порядки есть окончательное воплощение разума в бессмертную жизнь. Он с жадностью искал работы, чтобы отвлечься от своих тяжелых сомнений, и перепробовал ряд профессий, прежде чем надолго и окончательно не устроился при одной маленькой католической церкви во Флоренции в качестве соблазнителя. Тут он, выражаясь его словами, отдохнул душою; и тут же, по времени, было положено начало его новой подвижнической жизни.
Церковь была маленькая, и работы Носачу представлялось немного. От мелких пакостей, на которые так склонны юные черти, как-то: задувание восковых свечей, подставление ножки псаломщику и нашептывание молящимся старухам беспричинных гадостей, он уклонялся, чувствуя скуку, серьезное же дело не навертывалось. Молящиеся все были люди скромные, тихие и дьявольским наветам поддавались туго: ни золотом, которого они не видали, ни огневой любовью, которой они не знали никогда, ни гордыми мечтаниями высокого честолюбия, совершенно чуждого их непритязательной жизни, не удавалось Носачу поколебать мир и тишину их неглубоких душ. Пустяковые же грехи они охотно творили сами, и не было у черта ни надобности, ни охоты даром тратить воображение на приискивание новых, тем более, что круг маленьких грехов весьма ограничен. Пытался он первоначально ввергнуть в бездну соблазна самого попа, но и тут потерпел естественную неудачу: поп был старенький, беззубый, наполовину впавший в детство — и, как дитя, невинный. Если черту и удавалось во время богослужения вышибить у попа из памяти необходимые слова и заменить их неподходящими и даже соблазнительными; если удавалось обкормить попика кашей или заставить проспать утреннюю мессу, — то и в этом был только внешний, формальный грех, а грех настоящий отсутствовал: разницу между тем и другим прекрасно чувствовал прирожденный черт. И мало-помалу в свои прямые обязанности соблазнителя он начал вносить равнодушие и холод формализма: наскоро расскажет старухе неприличный анекдот, плюнет раза два-три в угол, заставит попика каждый раз в одном и том же месте перепутать слова и поскорее усядется на свое излюбленное место в тени колонны — по украденному молитвеннику внимательно следить за службой.
Читайте также: