Познавательная ценность философии кратко

Обновлено: 02.07.2024

Заключительная глава книги Бертрана Рассела "Проблемы философии" (1912 год), которая, наряду с "Историей западной философии" (1945), до сих пор считается в англосаксонских странах лучшим введением в философию.

Очень полезна для некоторых прозаиков с научными степенями по точным наукам вкупе с абсолютным непониманием сути философии, главная ценность которой заключается в том, что она освобождает человеческий разум из плена "предрассудков здравого смысла, привычных верований своего времени или своего народа, убеждений, возникших в его уме без критического их обдумывания", а также "устраняет самодовольный догматизм тех, кто никогда не устремлялся в область освобожденной мысли, и поддерживает в нас чувство удивления, когда знакомые вещи предстают в неожиданном ракурсе".

"Заканчивая наш краткий и весьма неполный обзор проблем философии, имеет смысл рассмотреть в заключение, в чем состоит ценность философии и почему ее следует изучать. На этом вопросе обязательно надо остановиться, поскольку многие люди, под влиянием науки или практических соображений, склонны полагать, что философия является не чем иным, как безвредной, но бесполезной тратой времени на размышление о сверхтонких различиях и противоречиях там, где знание невозможно.

Это взгляд на философию является результатом частично неверной концепции целей жизни, а частично неверной концепции блага, которого стремится достичь философия. Физическая наука через посредство изобретений полезна множеству людей, которые совершенно не знают физики. Поэтому изучение физики может быть рекомендовано не только из-за оказываемого ею воздействия на того, кто ее изучает, и даже главным образом не из-за этого, но скорее из-за ее воздействия на человечество в целом. Таким образом, полезность не свойственна философии. Если изучение философии вообще имеет хоть какую-то ценность, она должна быть непрямой, воздействуя на жизнь людей, изучающих философию. Стало быть, ценность философии следует искать именно на этом пути.

Однако далее, чтобы избежать неудачи в нашей попытке определить ценность философии, мы должны освободиться от предрассудков, которые ошибочно называются предрассудками "людей практики". Термин "человек практики" часто используется для обозначения человека, который осознает только материальные потребности, понимает, что люди должны иметь пищу материальную, но не обращает внимания на пищу духовную. Если бы даже все люди жили хорошо, если бы нищета и болезни были сведены до минимума, еще много бы оставалось такого, что нужно было бы сделать для достижения по-настоящему ценного общества. Но даже и в нынешнем мире духовные блага столь же важны, как и блага материальные. Ценность философии следует искать исключительно среди духовных благ, и только того, кто не безразличен к этим благам, можно убедить в том, что изучение философии не является пустой тратой времени.

Философия, подобно другим наукам, имеет целью получение знания. Знание, с которым имеет дело философия, это знание, которое придает единство и системность всему зданию науки, знание, возникающее в результате критического рассмотрения оснований наших убеждений, предрассудков и вер. Но нельзя утверждать, что философия сильно преуспела в попытках дать определенные ответы на такие вопросы. Если вы спросите математика, историка, зоолога и вообще любого исследователя, какого рода круг истин достигается его наукой, его ответ займет столько времени, сколько вы захотите его слушать. Но если вы зададите такой же вопрос философу, он, если будет искренним, должен признаться, что в своих исследованиях не достигает позитивных результатов, как это происходит в других науках. При этом надо учитывать, что, как только в отношении какого-либо предмета становится возможным знание, этот предмет перестает называться философией и становится отдельной наукой. Исследование небесных тел, которое сейчас принадлежит астрономии, когда-то было частью философии; величайшая работа Ньютона называлась "Математические начала натуральной философии". Аналогично исследование человеческого ума, которое было частью философии, сейчас отделилось от нее и стало наукой психологией. Таким образом, в значительной степени неопределенность философии больше кажущаяся, чем реальная: те вопросы, на которые уже можно дать ответ, относятся к наукам, а те, на которые в настоящий момент времени такого ответа нет, принадлежат остатку, называемому философией.

Однако это только часть истины относительно неопределенности философии. Существует много вопросов — и среди них вопросы, имеющие величайшее значение для нашей духовной жизни, — которые, как мы видели, останутся неразрешимыми для человеческого интеллекта до тех пор, пока он не приобретет гораздо большей силы по сравнению с нынешним состоянием. Имеет ли Вселенная некоторый единый план или цель, или же это случайное скопление атомов? Является ли сознание постоянной частью Вселенной, что дает надежду на бесконечный рост мудрости, или же это просто преходящее событие на небольшой планете, где через какое-то время жизнь должна исчезнуть? Являются ли добро и зло важными для Вселенной, или же они имеют значение только для человека? Такие вопросы задаются философией, и разные философы отвечают на них по-разному. Но кажется ясным, что независимо от того, будут ли найдены ответы на эти вопросы, те ответы, которые предлагаются философами, вряд ли будут выступать в качестве доказательных истин. И все же, как бы ни была мала надежда получить ответы на подобные вопросы, продолжение их рассмотрения является делом философии. Философия заставляет нас осознавать важность вопросов подобного рода, рассматривать все подходы к ним и поддерживать тот теоретический интерес ко Вселенной, который склонен умирать, если мы ограничиваем себя достоверно приобретенным знанием.

Ценность философии, на самом деле, заключается именно в ее неопределенности. Человек, не имеющий вкуса к философии, проходит по жизни пленником предрассудков здравого смысла, привычных верований своего времени или своего народа, убеждений, возникших в его уме без критического их обдумывания. Такому человеку мир кажется определенным, конечным, ясным; обыкновенные, общие вещи не вызывают вопросов, а незнакомые возможности отвергаются. Наоборот, как только мы начинаем философствовать, мы обнаруживаем, как мы видели в первых главах, что даже повседневные вещи служат источником вопросов, на которые могут быть даны только неполные ответы. Философия, будучи не в состоянии дать достоверные ответы на сомнения, ею же инициированные, все-таки способна предложить множество возможностей, которые обогащают нашу мысль и освобождают ее от тирании привычки.

Таким образом, уменьшая наше ощущение достоверности в отношении того, каковы вещи, философия увеличивает наше знание того, чем вещи могут быть. Она устраняет самодовольный догматизм тех, кто никогда не устремлялся в область освобожденной мысли, и поддерживает в нас чувство удивления, когда знакомые вещи предстают в неожиданном ракурсе. Кроме пользы, приносимой демонстрацией неожиданных возможностей, философия ценна — и, вероятно, в этом ее главная ценность — за счет величия предметов, над которыми она размышляет, и за счет освобождения от узости и личностных соображений при этом размышлении. Жизнь "инстинктивного" человека ограничена кругом его личных интересов: семья и друзья могут входить в этот круг, но внешний мир не принимается во внимание, за исключением тех случаев, когда он помогает или препятствует тому, что составляет круг инстинктивных желаний. В такой жизни присутствует нечто суетное и ограниченное по сравнению со спокойствием и свободой философской жизни. Личный мир инстинктивных интересов мал, это песчинка в море великого и могучего мира, который должен рано или поздно превратить наш личный мир в руины. До тех пор, пока мы не расширим круг наших интересов настолько, чтобы включить в него весь внешний мир, мы подобны осажденному гарнизону, осознающему, что враг не даст уйти и что сдача крепости неизбежна. В такой жизни нет мира, а есть лишь постоянная борьба между настойчивостью желаний и бессилием воли. И если наша жизнь должна быть более значимой и свободной, мы должны избегнуть этой тюрьмы и этой борьбы тем или иным путем.

Один из таких способов — это философское размышление. Философское размышление в своем широчайшем проявлении не делит Вселенную на два враждебных Лагеря — друзей и недругов, полезное и враждебное, добро и зло, его взгляд является полностью беспристрастным. Философское размышление в его чистом виде не имеет целью доказать, что остальная Вселенная сродни человеку. Всякое приобретение знания есть расширение Я, но это расширение достигается скорее, когда его не ищут прямо. Оно достигается, когда в человеке верх берет жажда знания, жажда такого исследования, при котором нет заранее желания, чтобы изучаемые объекты имели тот или иной характер, а есть приспособление Я к тем характеристикам, которые обнаруживаются в объектах. Такое расширение Я не достигается в тех случаях, когда мы берем Я, как оно есть, и пытаемся показать, что мир подобен Я в такой степени, что знание его возможно без всякого допущения того, что кажется чуждым. Такого рода желание есть форма самоутверждения, и, подобно всякому самоутверждению, оно является препятствием на пути к желаемому росту Я, к осознанию того, на что Я способно. Самоутверждение в философской спекуляции, как и везде, рассматривает мир как средство достижения своих целей и тем самым принижает мир по сравнению с Я, которое ограничивает величие благ мира. Напротив, в размышлении мы начинаем с не-Я, и через его величие расширяются границы Я. Через бесконечность Вселенной размышляющий ум приобретает бесконечный характер.

По этой причине величие души не поощряется теми философами, которые ассимилируют Вселенную к человеку. Знание есть форма союза Я и не-Я; подобно всякому союзу, в нем доминирует одна из сторон, и именно это происходит в случае попытки совместить Вселенную с тем, что мы находим в себе. Широко распространена философская тенденция считать человека мерой всех вещей, истину — сотворенной человеком, пространство, время и мир универсалий — свойствами ума. Кроме того, принято считать, что если бы что-либо не было сотворено умом, то оно было бы непознаваемым и необъяснимым. Этот взгляд, если правильны наши предыдущие рассуждения, неверен, но кроме того, что он неверен, он отнимает у философского размышления как раз то, что придает ему ценность, так как привязывает размышление к Я. То, что при этом называется знанием, не есть союз с не-Я, но есть множество предрассудков, обычаев, желаний, которые создают непроницаемый барьер между нами и внешним миром. Человек, который находит удовольствие в такой теории познания, подобен человеку, который никогда не выходил за пределы домашнего круга из-за боязни, что его слово не станет законом.

Истинное философское размышление, в противоположность этому, находит удовлетворение в каждом расширении не-Я, во всем, что увеличивает объект размышления, а тем самым и размышляющий субъект. Все личное или частное в размышлении, все зависящее от привычек, интересов, желаний искажает объект и поэтому нарушает союз, преследуемый интеллектом. Тем самым возводится барьер между субъектом и объектом и интеллект делается заложником личного и частного. Видение свободного интеллекта таково, каким оно могло бы быть у Бога, без здесь и сейчас, без надежд и страхов, без препятствий обыденных вер и традиционных предрассудков; он спокоен, бесстрастен, руководствуется исключительно страстью к знанию — знанию столь же безличностному, настолько чистому размышлению, какого только может достичь человек. Свободный интеллект будет больше ценить абстрактное и универсальное знание, которое не включает случайностей частной истории, нежели знание, основанное на чувствах, которое зависит, как это и должно быть, от исключительной и личной точки зрения, а также тела, чьи органы чувств столь же искажают, сколь и открывают.

Ум, привыкший к свободе и беспристрастности философского размышления, сохранит кое-что от этой свободы и беспристрастности и в мире действий и эмоций. Он будет рассматривать свои цели и желания как части целого, полагая, что, за исключением этих бесконечно малых фрагментов, весь остальной мир не подвержен воздействию человеческих деяний. Беспристрастность, которая в размышлении является незамутненным преследованием истины, — это как раз то свойство ума, которое в действии являет собой справедливость, а в эмоциях — всеобщую любовь, которая может быть дарована всем, а не только тем, кто признан полезным или достойным похвалы. Это размышление расширяет не только объекты нашей мысли, но также объекты наших действий и наших эмоций: оно делает нас гражданами Вселенной, а не только обнесенного стеной города, который воюет со всем своим окружением. В этом вселенском гражданстве и состоят истинная свобода человека и его освобождение от рабства мелочных надежд и страхов.

Напомним, что наука, как и философия, родилась в Древней Греции (математика, раннее научно-техническое знание, начала научной астрономии). Временем бурного развития естествознания, появления все новых наук о природе и обществе стала затем эпоха раннего капитализма (XVI—XVIII века), как и античность, отмеченная глубоким переворотом, расцветом культуры. В XVII веке статус зрелой научно-теоретической области получила механика, составившая затем базу всей классической физики. Дальнейшее развитие наук пошло нарастающими темпами. Наука стала важнейшим фактором научно-технического прогресса, цивилизации. Ее социальный престиж в современном мире очень высок. А что можно в этом отношении сказать о философии?

Сопоставление познавательных возможностей философии и конкретных наук, выяснение места философии в системе человеческих знаний имеет давние традиции в европейской культуре. Философия и наука выросли из одного корня, затем отделились друг от друга, приобрели самостоятельность, но не обособились. Обращение к истории познания позволяет установить их неразрывную диалектическую связь, взаимовлияние, конечно, также подверженное историческим изменениям. В соотношении философии и специального научного знания различают три основных исторических периода, а отчасти и типа, способа отношений:

— формирование теоретических разделов целого ряда наук, их постепенная интеграция, синтез.

Начавшийся в XIX веке третий период переходит затем в XX век. Это время, когда многие теоретические задачи, до сих пор решавшиеся лишь в умозрительной философской форме, наука уверенно взяла на себя. А попытки философов решать эти задачи прежними способами оказываются все более наивными, безуспешными. Все яснее сознается, что универсальную теоретическую картину мира философия должна строить не чисто умозрительно, не вместо науки, а вместе с наукой, на основе обобщения конкретно-научных знаний. Это остро ставит на повестку дня проблему научности самой философии.

Среди профессиональных философов различных стран такие взгляды сегодня уже не очень популярны. Но они еще бытуют среди специалистов конкретных областей знания и практики, выдвигающих в заслугу своей позиции примерно такие аргументы: у философии нет ни одной своей предметной области, все они со временем попали в ведение конкретных наук; у нее нет экспериментальных средств и вообще надежных опытных данных, фактов, нет четких способов отличить истинное от ложного, иначе споры не растягивались бы на века. Кроме того, в философии все расплывчато, неконкретно, наконец, не видно ее воздействия на решение практических задач. О какой же научности можно тут говорить?!

Ценность философии

Философия, с одной стороны открывает новые способы осуществления жизнедеятельности, с другой же стороны проявляет (или вносит?) в бытии человека новые смыслы. В первом случае имеет место быть чувственно-воспринимаемое изменение способа жизнедеятельности, во втором случае определённый образец (алгоритм, форма) интерпретации получаемого опыта. Одно и то же событие может иметь для разных людей различный смысл. Некоторые способны радоваться жизни, живя в трущобах, а другие, живя в роскоши, подумывают о самоубийстве. Истинной причиной этого является разница в интерпретации происходящих событий, но никак не в материальных условиях жизни, что свидетельствует о критически важном для человека способе понимания окружающей действительности. Богатый внутренний мир способен сгладить недостатки внешней неустроенности, но духовная бедность не может быть компенсирована внешним богатством. В связи с этим, следует заметить, что качество предлагаемых философией способов понимания действительности в большинстве своём достаточно высокое.

Идея о дифференциации толкований одного и того же события разными субъектами имеет продолжительную традицию в философии. Например, в соответствии с постулатами феноменологии Гуссерля, сознание кроме своего собственно предметного содержания обладает ещё способностью к смыслоформированию, которая тем сильнее, чем шире и богаче культурный (деятельностный) опыт человека. В связи с этим уместно вспомнить основные положения неокантианцев, утверждавших, что предмет познания не дан нам непосредственно в ощущениях, но последовательно создаётся с помощью актов категориального синтеза, осуществляемых согласно доопытным категориям мышления. То есть мы имеем дело не столько с чувственно-воспринимаемым миром, сколько с категориально мыслимым миром. Подобную мысль высказывает и антрополог Э. Кассирер, подчёркивавший, что отличительной чертой человека от животного является промежуточное (символическое) звено между системами рецепторов (получающих сигналы от внешнего мира) и эффекторов (реагирующих на эти сигналы): получая сигнал из внешней среды, человек не реагирует на него прямо и непосредственно (как это делает животное), но преобразует, обрабатывает и принимает решение (в процессе мышления), каким именно образом на него реагировать. Этот процесс мышления и является промежуточным звеном между системой рецепторов и эффекторов. Преобразование, обработка и принятие решения возможны только при наличии концептуальной сетки, ведь мышление оперирует знаками, но не означающим, символами, но не вещами, названиями предметов, но не самими предметами. А из этого уже следует важность самой концептуальной сети индивида, ведь необозначенными (символически) объектами и процессами невозможно оперировать, а, следовательно, и управлять ими. Нечёткое их обозначение в мыслительном процессе влечёт за собой и нечёткое управление ими в материальной действительности. Особенно возрастает вероятность неадекватного реагирования на внешние сигналы при возникновении нестандартной ситуации.

Наконец, философия выступает как совокупность методов освоения действительности. Она вырабатывает и предлагает подходы к осмыслению реальности, ознакомление с которыми дисциплинирует человеческую мысль, приучает к систематическому познанию рассматриваемого предмета, чем обеспечивает эффективность и результативность познавательного процесса. Роль философии в мышлении подобна роли технологии в сфере материального производства. И мышление, и материальное производство в принципе могут обойтись без специальных технологий, руководствуясь лишь стихийными инстинктивными побуждениями и здравым смыслом, однако эффективность мышления неграмотного сознания и присваивающего (собирательного) хозяйства значительно уступает эффективности мышления высокообразованного человека и индустриальной экономики. Более глубокое и всестороннее понимание мира способствуют развитию разума.

Отметим, что указанные здесь факторы не являются обособленными, но тесно взаимосвязаны между собой. Ими, разумеется, не исчерпывается список причин, сообщающих ценность философии, но они представляются достаточным обоснованием её полезности для развития человека.

ченная глубоким переворотом, расцветом культуры. В XVII веке
статус зрелой научно-теоретической области получила механика,
составившая затем базу всей классической физики. Дальнейшее
развитие наук пошло нарастающими темпами. Наука стала важ-
нейшим фактором научно-технического прогресса, цивилизации.
Ее социальный престиж в современном мире очень высок. А что
можно в этом отношении сказать о философии?

Сопоставление познавательных возможностей философии и
конкретных наук, выяснение места философии в системе челове-
ческих знаний имеет давние традиции в европейской культуре.
Философия и наука выросли из одного корня, затем отделились
друг от друга, приобрели самостоятельность, но не обособились.
Обращение к истории познания позволяет установить их неразрыв-
ную диалектическую связь, взаимовлияние, конечно, также под-
верженное историческим изменениям. В соотношении философии
и специального научного знания различают три основных истори-
ческих периода, а отчасти и типа, способа отношений:

— формирование теоретических разделов целого ряда наук,
их постепенная интеграция, синтез.

рода задачи в значительной мере падали на долю философии,
которая должна была умозрительно, нередко наугад строить
общую картину природы (натурфилософия), общества (филосо-
фия истории). Дело это, понятно, далеко не простое, потому не-
удивительно, что, как отмечал Ф. Энгельс, наряду с гениальными
догадками, было наговорено немало вздора, да иначе и быть не
могло. При всем том философская мысль выполняла важную
миссию формирования и развития общего миропонимания.

Начавшийся в XIX веке третий период переходит затем
в XX век. Это время, когда многие теоретические задачи, до сих
пор решавшиеся лишь в умозрительной философской форме,
наука уверенно взяла на себя. А попытки философов решать эти
задачи прежними способами оказываются все более наивными,
безуспешными. Все яснее сознается, что универсальную теорети-
ческую картину мира философия должна строить не чисто умозри-
тельно, не вместо науки, а вместе с наукой, на основе обобщения
конкретно-научных знаний. Это остро ставит на повестку дня
проблему научности самой философии.

Провозглашается, что зрелая наука — сама себе философия, что
именно ей посильно брать на себя и успешно решать запутанные
философские вопросы, мучившие умы в течение столетий.

Среди профессиональных философов различных стран такие
взгляды сегодня уже не очень популярны. Но они еще бытуют
среди специалистов конкретных областей знания и практики,
выдвигающих в заслугу своей позиции примерно такие аргументы:
у философии нет ни одной своей предметной области, все они со
временем попали в ведение конкретных наук; у нее нет экспери-
ментальных средств и вообще надежных опытных данных, фактов,
нет четких способов отличить истинное от ложного, иначе споры не
растягивались бы на века. Кроме того, в философии все расплыв-
чато, неконкретно, наконец, не видно ее воздействия на решение
практических задач. О какой же научности можно тут говорить?!

Читайте также: