Изложение на тему о милосердии гранин

Обновлено: 05.07.2024

Милосердие и сострадание. Что означают эти слова для человека? Заслуживает ли падший человек прощения и помощи?
Над этими вопросами задумывались многие философы и писатели. Один из них - Д.Гранин. Именно проблему милосердия и милости к падшим он поднимает в одной из своих статей.
Безусловно, данная проблема была и остаётся 'вечной' на протяжении всей истории человечества. Поэтому автор хочет привлечь к ней разум и душу читателя.
Д.Гранин сильно взволнован 'отказом' общества от такого фундаментального нравственного понятия, как милосердие. По его мнению, люди считают это понятие устаревшим, что проявляется во многом: от пометок в словарях до запрета соответствующих тем в литературе. Причина этому - тяжелые периоды раскулачивания и репрессий, заставившие многих забыть о милосердии. Чтобы показать насколько этот 'отказ' ощибочен , автор вспоминает произведения величайших русских писателей, чьи произведения во многом пронизаны милосердием и милостью к падшим.
Д.Гранин считает, что милосердие - это то, в чём общество нуждается больше всего, а главная роль литературы - пробудить в людях сострадание и милость к падшим. 'К теме милосердия надо призывать и призывать, чтобы растревожить совесть, чтобы лечить глухоту души, чтобы человек перестал проживать отпущенную ему жизнь, ни

Вы видите только 35% текста. Оплатите один раз,
чтобы читать целиком более 6000 сочинений сразу по всем предметам.

Доступ будет предоставлен бессрочно, навсегда. Оплата через Apple Pay, GPay

Даниил Гранин поднимает интересную тему милосердия. Он рассказывает о сплоченности народа в войну и разобщенности людей в наше время. Милосердие проявляют те, кто сам был в беде и страдал.

За минуту

Писатель Даниил Гранин шел по улице и споткнулся. Он упал лицом вниз, сломал нос и был весь в крови. Люди, проходящие мимо, не помогли ему. Этот случай заставил писателя вернуться на годы назад – в фронтовую жизнь. Тогда люди не проходили мимо и рисковали жизнью ради других. Даже после войны все были сплоченными, а сейчас никто не поможет тебе. В наше же мирное время человек может умереть на улице беспомощным.

Писатель начинает размышлять о милосердии и раскрывает это качество со всех сторон. Он приводит примеры милосердия на фронте, в Чернобыле, в больницах и на улицах. Писатель отмечает, что все люди милосердны во время войны или беды, но когда у людей все хорошо, никого не волнуют чужие страдания. В военные годы в бедственном положении были все, поэтому сочувствовали друг другу. Сейчас люди черствые, потому что они ничего не видели в этой жизни, и она не была омрачена бедами и страданиями.

В прошлом году со мной приключилась беда. Шел по улице, поскользнулся и упал… Упал неудачно, хуже и некуда: сломал себе нос, рука выскочила в плече, повисла плетью.

Было это примерно в семь часов вечера. В центре города, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где живу.

С большим трудом поднялся, забрел в ближайший подъезд, пытался платком унять кровь. Куда там, я чувствовал, что держусь шоковым состоянием, боль накатывает все сильнее и надо быстро что-то сделать. И говорить-то не могу – рот разбит.

Решил повернуть назад, домой.

шел по улице, думаю, что не шатаясь. Хорошо помню этот путь метров примерно четыреста. Народу на улице было много. Навстречу прошли женщина с девочкой, какая-то парочка, пожилая женщина, мужчина, молодые ребята, все они вначале с любопытством взглядывали на меня, а потом отводили глаза, отворачивались.

Хоть бы кто на этом пути подошел ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь. Я запомнил лица многих людей, – видимо, безотчетным нниманием, обостренным ожиданием помощи…

Боль путала сознание, но я понимал, что, если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. Надо

Позже я раздумывал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде бы нет, вряд ли и производил такое впечатление.

Но даже если и принимали за пьяного – они же видели, что я весь в кро-пи, что-то случилось – упал, ударили, – почему же не помогли, не спросили хотя бы, в чем дело? Значит, пройти мимо, не ввязываться, не тратить времени, сил, – меня это не касается” стало чувством привычным?

С горечью вспоминая этих людей, поначалу злился, обвинял, недоумевал, потом стал вспоминать самого себя. Нечто подобное – желание отойти, уклониться, не ввязываться – и ее? мной было. Уличая себя, понимал, насколько в нагоей жизни привычно стало это чувство, как оно пригрелось, незаметно укоренилось.

Я не собираюсь оглашать очередные жалобы на порчу нравов. Уровень снижения нашей отзывчивости заставил, однако” призадуматься. Персонально виноватых нет. Кого винить?

Оглянулся – и причин видимых не нашел.

Раздумывая, вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной вахней жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. Из твоей части, из другой – было невозможно, чтобы кто-то отвернулся, сделал вид, что не заметил. Помогали, тащили на себе, перевязывали, подвозили… Кое-кто, может, и нарушал этот заой фронтовой жизни, так ведь были и дезертиры, и самострелы.

Но не о них речь, мы сейчас – о главных ясизненных правилах той поры.

Я не знаю рецептов для проявления необходимого всем нам взаимопонимания, но уверен, что только из общего нашего понимания проблемы могут возникнуть какие-то конкретные выходы. Один человек – я, например, – монсет только бить в этот колокол тревоги и просить всех проникнуться ею и подумать, что же сделать, чтобы милосердие согревало нашу жизнь.

(1)В прошлом году со мной приключилась беда. (2)Шёл я по улице, поскользнулся и упал. (3)Упал неудачно, хуже некуда: сломал переносицу, всё лицо разбил, рука выскочила в плече. (4)Было это примерно в семь часов вечера. (5)В центре города, недалеко от дома, где я живу.

(6)С большим трудом поднялся. (7)Лицо залито кровью, рука повисла плетью. (8)3абрёл в ближайший подъезд, пытался унять платком кровь. (9)Куда там — она продолжала хлестать, и я чувствовал, что держусь шоковым состоянием, боль накатывает всё сильнее и надо быстро что-то сделать. (10)И говорить-то не могу — рот разбит.

(11)Решил повернуть назад, домой.

(12)Я шёл по улице, думаю, не шатаясь. (13)Шёл, держа у лица окровавленный платок, пальто уже блестело от крови. (14)Хорошо помню этот путь — метров примерно триста. (15)Народу на улице было много. (16)Навстречу прошли женщина с девочкой, какая-то парочка, пожилая женщина, мужчина, молодые ребята. (17)Все они вначале с любопытством взглядывали на меня, а потом отводили глаза, отворачивались. (18)Хоть бы кто на этом пути подошёл ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь. (19)Я запомнил лица многих людей — видимо, безотчётным вниманием, обострённым ожиданием помощи.

(20)Боль путала сознание, но я понимал, что, если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. (21)Надо добираться до дома.

(28)Раздумывая, с горечью вспоминал этих людей; поначалу я злился, обвинял, недоумевал, негодовал, а вот потом стал вспоминать самого себя. (29)И нечто подобное отыскивал и в своём поведении. (30)Легко упрекать других, когда находишься в положении бедственном, но обязательно надо вспомнить и самого себя. (31)Не могу сказать, что при мне был точно такой случай, но нечто подобное обнаруживал и в собственном поведении: желание отойти, уклониться, не ввязываться. (32)И, уличив себя, начал понимать, каким привычным стало это стремление, как оно пригрелось, незаметно укоренилось.

(33)Раздумывая, я вспоминал и другое. (34)Вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной нашей жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. (35)Из твоей части, из другой — было невозможно, чтобы кто-то отвернулся, сделал вид, что не заметил. (36)Помогали, тащили на себе, перевязывали, подвозили. (37)Кое-кто, может, и нарушал этот закон фронтовой жизни, так ведь были и дезертиры, и самострелы. (38)Но не о них речь, мы сейчас говорим о главных жизненных правилах той поры.

(46)И в самом деле, что же это с нами происходит? (47)Как мы дошли до этого? (48)Как из нормальной отзывчивости перешли в равнодушие, в бездушие? (49)Как это стало обычным, нормальным?

(50)Я уверен, что человек рождается со способностью откликаться на чужую боль. (51)Думаю, что это врождённое, данное нам вместе с инстинктами, с душой. (52)Но если это чувство не употребляется, не упражняется, оно слабеет и атрофируется.

(53)Вспомнилось мне, как в детстве отец, когда проходили мимо нищих — а нищих было много в моём детстве, — всегда давал мне медяк и говорил: поди подай. (54)И я, преодолевая страх, — нищенство нередко выглядело страшновато, — подавал. (55)Иногда преодолевал и свою жадность — хотелось приберечь деньги для себя, мы жили довольно бедно. (56)Отец никогда не рассуждал: притворяются или не притворяются эти просители, в самом ли деле они калеки или нет. (57)В это он не вникал: раз нищий — надо подать.

(58)И, как теперь я понимаю, это была практика милосердия, то необходимое упражнение в милосердии, без которого это чувство не может жить. (59)Упражняется ли милосердие сегодня в нашей жизни. (60)Есть ли постоянная принуда для этого чувства? (61)Толчок, призыв к нему?

(62)Всегда существовали и будут существовать разные возможности для проявления милосердия человеческого, которые нужно использовать. (63)Не только в чрезвычайных, аварийных случаях необходимо проявление милосердия, оно должно находить своих адресатов и в обычной жизни. (64)Пусть не угаснет свет милосердия в сердцах людей!

Даниил Александрович Гранин (1919-2017 гг.) — советский и российский писатель, киносценарист, общественный деятель.

Читайте также: