Почему ваша школа стала лучшей инклюзивной школой в регионе

Обновлено: 06.07.2024

– Зачем нужно инклюзивное образование? Почему это важно моему, вполне обычному сыну?

– Как может быть построено обучение детей с очень разным уровнем развития в одном классе? Ведь школа – это уже требования, обязательный набор знаний, ориентация на результат…

Светлана Кремнева: Применение технологии разноуровневого обучения позволит учителю четко дифференцировать учебный материал, варьировать темп, формы и методы его изложения учащимся, применять гибкую систему оценки знаний. Например, в зависимости от успешности ребенка учитель может давать задания, разные по объему, с включением задач на формирование мыслительных операций, творческих способностей; предоставлять ученикам разную степень самостоятельности и помощи. Благодаря технологии разноуровневого обучения, мы избегаем трудности, которой опасаются родители и педагоги, – образовательный дисбаланс в сторону сильных или слабых учащихся. Конечно, владение технологией разноуровневого обучения предъявляет высокие требования к личным и профессиональным компетенциям учителя. Подготовить материал учителю помогает ассистент-психолог, дефектологи, работающие с ребятами с интеллектуальными проблемами.

– Вы возьмете в класс прямо-таки любого ребенка, даже с глубокими нарушениями развития?

Федор Козлов: Мы только начинаем эту работу на уровне начальной школы, и, формируя первый класс, опираемся на опыт включения детей с особенностями развития в дошкольные группы детского сада №288. Разные дети включаются в образовательный процесс по-разному, каждому необходим свой период адаптации, своя индивидуальная образовательная траектория. Для того чтобы инклюзия была успешной, необходима и предварительная оценка особенностей и возможностей ребенка, и регулярная оценка эффективности (мониторинг) образовательного и воспитательного процессов для каждого обучающегося. Сегодня мы говорим о включении в общеобразовательный класс 3-4 учащихся с особенностями развития, большинство из них – выпускники нашего детского сада.

– Надеетесь ли Вы вывести всех детей на один уровень в конце обучения?

Светлана Кремнева: Единый уровень образования детей – это не цель инклюзивной школы. Мы говорим о том, что каждый ребенок может и должен развиваться с учетом своих актуальных и потенциальных возможностей, личностных предпочтений, склонностей, интересов, в его персональном темпе, с учетом его индивидуальности, в конце концов.

– Это бесплатное образование? Звучит как условия в частной школе…

– Как Вы видите будущее проекта?

Федор Козлов: Будущее проекта – это ребенок, который пришел к нам в детский сад, а затем в школу. Он может стать студентом вуза или колледжа. Важно то, что это человек максимально способный к самоопределению, самореализации и независимости. Для нас важно и то, что наш выпускник умеет и готов жить в условиях человеческого многообразия и вариативности, способен принимать себя и другого человека как равноправного. А самое главное – реализовать себя и свой потенциал в этом сложном и прекрасном мире.

– Как попадают дети в вашу школу?

Мария Прочухаева: Многие из учеников – выпускники детского сада №288, в котором инклюзивный подход реализуется уже много лет. Для кого-то из родителей важен именно индивидуальный подход к ребенку, кому-то по дороге с нашими ценностями. Родители приходят разными путями. Надеемся, надолго. В этом году в классе есть еще несколько мест, так что, приглашаем познакомиться с командой в четверг 5 июня в 18 часов по адресу ул. Пятницкая, 46, стр. 3. Приходите с ребенком, будем играть, общаться, знакомиться.

Свидетельство и скидка на обучение каждому участнику

Зарегистрироваться 15–17 марта 2022 г.

детей наблюдается:
•более позднее развитие всех функций: восприятия, внимания, памяти, мышления, развития;
•эмоциональная незрелость;
•явные трудности управления своим поведением;
•трудности социальной адаптации;
•низкий темп работы и недостаточная продуктивность деятельности в целом.
Сегодня много говорят и пишут об инклюзии в образовании. В школу приходят дети с различными особенностями здоровья (с нарушением слуха, зрения, опорно-двигательного аппарата, интеллектуального развития, дети –аутисты).

Возможно ли организовать эффективный учебный процесс в общеобразовательном классе для детей с ОВЗ?

У нас, к сожалению, немало системных проблем, поэтому особенные дети учатся в обычных школах в основном благодаря профессиональному творчеству педагога. Они даже, иногда, без специальных знаний и специальных средств стараются включить ребенка в класс.

Россия — очень большая страна, и инклюзия в ней тоже очень разная. В больших городах, например, есть огромный опыт. Накоплены и технологии, и ресурсы, и есть компетентные учителя. А если брать небольшие населенные пункты, там всё сложнее. Педагоги не всегда могут получить дополнительное образование по инклюзии, дистанционно не всему можно научить, а ехать не близко.

Так с какими трудностями можно столкнуться в обычных общеобразовательных школах?

Ключевых системных трудностей в инклюзивном образовании сегодня, на мой взгляд, несколько:

· неумелая работа школы с родителями,

· недостаточная работа СМИ.

Я думаю, что мы могли бы пойти по примеру Италии и Финляндии или других зарубежных стран, которые переучили всех учителей, чтобы ввести инклюзию. Но в России для подобного нужны очень серьезные средства.

Проблема с учителями — сложная и многослойная. С одной стороны, это профессиональный аспект. С другой стороны — это простой человек, который получает задачу, к которой он не готов. Ему не хватает знаний, подготовки, его просто не учили работать с особыми детьми. При этом сегодня любой ребёнок с инвалидностью имеет право прийти в обычную школу по месту своего проживания, поэтому учителя можно понять — он не знает этого ребёнка.

Нужно решать региональные вопросы с финансированием, чтобы в классе, где есть два-три особых ребёнка, учитель мог получать доплату. Нужен школьный совет, в основном это Психолого-педагогический консилиум, который будет помогать учителю. Иначе будет профанация инклюзии. Формальная инклюзия потому и происходит, что физически ребенок находится в классе, но он никак не включен в совместную деятельность, не участвует на уроке, просто не учится. Такое образование не инклюзивно.

Если в школе нет психолога, логопеда или тьютора, учитель остается в одиночестве. Возникает страх. Что делать? Как учить? Эти вопросы запускают перестройку педагога. И учитель либо сдаётся, либо начинает искать пути для преодоления трудностей.

Педагог проходит профессиональное испытание, он учится новому. И понятно, что вопрос не только в надбавке к зарплате, это не только новые знания, но и приобретение новых нравственных ценностей, новых профессиональных целей.

Учитель — основной человек, который делает наше образование либо включающим, либо исключающим, потому что инклюзивное образование — это задача не только общественная, а прежде всего педагогическая. От педагога зависит многое, от эмоционального настроя до его знаний. Сегодня учителя готовят к инклюзии, к построению инклюзивного урока многие организации: институты развития образования, институты повышения квалификации, общественные организации.

Можно определить готовность учителя как три ключевых слагаемых:

- знать о том, что это за ребёнок,

- принимать такого ребёнка эмоционально и нравственно,

- уметь взаимодействовать с ребёнком и выстраивать его взаимодействие с другими детьми.

Ещё одна серьёзная трудностей— это неподготовленность среды. Мы не можем изменить школу в соответствии с современными стандартами, если на это нет ресурсов.

Один из важных моментов при инклюзивном образовании связан с работой, которую строит педагог с родителями. Именно родители выбирают (и по закону имеют на это право) траекторию образования своего ребенка, но для того, чтобы включать его в процесс, нужен союз родителей и школы, постоянный диалог и контакт. Также не менее важно совместно нести ответственность за включение особенных детей в процесс образования. Разрыв между школой и родителями, недоверие в отношениях серьезно резонируют в инклюзивной практике.

При проведении инклюзивного урока важно также мастерство самого учителя в организации совместной деятельности учеников: продумать ход урока, дать возможность каждому выполнить посильное задание, при этом видеть каждого, обязательно поощрить за проделанную работу. Важно, чтобы учитель понимал, что необходимо развитие каждого ребёнка, в том числе с ОВЗ, а не только знал предметный материал. В школе мы не только передаем знания, но и учим ребёнка сотрудничать, сопереживать, помогать друг другу.

У руководства школы тоже много задач: сделать пространство школы мобильным, гибким и вариативным, адаптировать программы обучения. Для успешной инклюзии нужны специалисты сопровождающего профиля: психологи, дефектологи, логопеды, тьюторы, — люди, которые разбираются в коррекции и знают особенности развития ребенка с инвалидностью, могут составить программу психологической поддержки и помочь учителю найти правильный подход к обучению особого ученика. Все они работают на то, чтобы дети, которые требуют внимания, получали поддержку прямо на уроке. Практика строится на взаимодействии учителя и психолога, учителя и тьютора, иногда в классе еще должен работать дефектолог или логопед.

В крупных школах, безусловно, создать такой профессиональный союз, не стоит труда. Но, что касается маленьких, сельских, школ, огромная ответственность в обучении детей с ограниченными возможностями ложится на плечи рядовых педагогов, которые, как сказано выше, не имеют специального образования.

Раньше педагоги-психологи работали в отдельных кабинетах. Они забирали детей с уроков на отдельные коррекционные или тренинговые занятия. Сейчас мы приходим к тому, что эти специалисты должны быть включены в учебный процесс. Соединение обучения и поддержки — это технологическое решение, которое обеспечивает включение и даёт универсальный дизайн обычного урока.

Если учитель всё-таки оказывается один на один с классом, где есть особенный ребёнок, то ему необходимо повышать свою квалификацию по вопросу обучения и воспитания детей с ОВЗ, а также уметь организовать совместную деятельность таких детей с обычными, здоровыми детьми, владеть навыками адаптации материала и уметь организовать разные формы работы. Тогда сам учитель становится универсальным!

Результатом работы, на мой взгляд, будет являться следующее:

1. У учеников с разными образовательными потребностями есть возможность активного и постоянного участия во всех мероприятиях общеобразовательного процесса.

2. Есть результативность учебных и личностных достижений обучающихся, причем педагогами и руководителем школы создаются условия для их дальнейшего роста.

3. Адаптация детей с ОВЗ менее навязчива, оптимальна и не содействует выработке отрицательных стереотипов ни у кого из участников образовательного процесса (ни у детей, ни у родителей, ни у педагогов).

3. Родители спокойны за своих детей; они уверены, что их дети обучаются и воспитываются в атмосфере психологического комфорта.

4. Учителя становятся координаторами процесса формирования единого образовательного пространства в школе.

Какие дети у вас учатся, нужна ли какая-то специальная подготовка для детей с ОВЗ, чтобы посещать вашу школу?

Софья Розенблюм, педагог-психолог:

У нас учатся как обычные дети, так и дети с ОВЗ. В классах не более 2-3 человек с ограниченными возможностями здоровья. Сначала мы принимали детей с расстройством аутистического спектра (РАС), потом к нам пришли ученики с ДЦП, слабовидящие, слабослышащие, с нарушением речи. У нас никого не дразнят и не травят.

Но чтобы особенные дети смогли учиться в обычном классе, они обязательно посещают наш подготовительный курс, иначе ничего не получится.

На занятиях курса мы не только решаем задачи по формированию у детей с ОВЗ навыков, которые помогут им в обучении, но и учим их находиться в коллективе, работать в команде. После подготовки ребенок приходит в обычный класс.

Какие специалисты работают с детьми?

Варвара Рослякова, методист начальной школы:

На уроках кроме учителя обязательно присутствует тьютор. В каждом учебном помещении есть разгрузочная зона: диван, ковер, мягкие модули. Ребенок может отдохнуть в этой зоне во время урока, но если тьютор видит, что этого ученику недостаточно, или ребенок перевозбужден и близок к эмоциональному срыву, они вместе идут в сенсорную комнату, где можно, например, укрывшись в палатке, успокоиться и обсудить, что произошло.

У нас есть логопед, дефектолог, нейропсихолог, поведенческий психолог, социальный педагог, педагог-психолог. Специалисты наблюдают за школьниками во время уроков и дают советы педагогам и тьюторам, как повысить включенность ребенка с ОВЗ в обучение, с кем стоит больше заниматься индивидуально, какие нейропсихологические упражнения лучше всего проводить во время уроков. Чаще всего специалисты коллективно разрабатывают траекторию обучения конкретного ребенка, учитывая все его особенности.

Если кому-то из педагогов удается найти удачный подход к ученику с ОВЗ, он рассказывает об этом коллегам. У нас принято делиться опытом на педсоветах.

Светлана Сорокоумова, учитель начальных классов:

Мы присоединяемся к ребенку в его интересах и двигаемся вместе с ним. Если он, например, увлечен драконами, то мы на математике считаем драконов, на уроке русского языка пишем рассказ о драконах, на английском читаем тексты про драконов. Наша задача − идти навстречу ребенку с ОВЗ, дружить с ним и выводить его в большой мир.

За годы практики уже, наверное, выработались какие-то правила и стратегии, как построить работу в инклюзивном классе?

Наталья Мамонтова, учитель-дефектолог:

Могу рассказать о некоторых, которые я использую в классах, где обучаются дети с РАС.

Важен постоянный контакт с ребенком

Часто таких детей сажают за последнюю парту, чтобы они могли встать, походить, дотянуться до кулера, полежать на полу. Это неправильно.

Ребенок должен сидеть за первой или за второй партой, потому что у педагога должен быть с ним физический контакт. Если он терпим к прикосновениям, то можно дотронуться до его плеча, запястья, руки во время урока. Внимание к ученику можно проявить, даже подходя к нему и поправляя его учебник или пенал. Когда я объясняю новый материал, обращаюсь к ребенку взглядом.

Много слов – это неэффективно

Простая, доступная инструкция помогает ребенку с РАС не потерять фокусировку и понять смысл задания.

Визуальное работает лучше, чем словесное

Важную информацию лучше визуализировать, используя картинки. Если, например, нужна тишина, приклейте на парту скотчем соответствующую пиктограмму. Сначала продемонстрируйте ее всему классу на доске, а потом ее уменьшенную копию прикрепите к парте. В нужный момент подойдите и покажите, что нужно делать. Для закрепления навыка пользования пиктограммой на парте приходится повторять эти действия в течение нескольких недель. Но это того стоит.

Плохое поведение стоит игнорировать

Хорошее поведение необходимо отмечать и поощрять

Хвалите ребенка во всех ситуациях: на перемене, на празднике, на экскурсии. Обращайте внимание на его прическу, бантик, хвалите за то, что пенал лежит в нужном месте, за то, что он все к уроку сложил стопочкой.

Рутина не вредна, а полезна

Уроки должны состоять из привычных компонентов. Наполнение может быть разным, но структура должна быть стабильной. Детям с РАС намного спокойнее работается, если не нарушается привычный ход урока, если они знают: сейчас будет работа с календарем, дальше проверка домашнего задания, затем работа с учебником, выполнение упражнений в тетради, разминка и в конце урока веселое задание. Чтобы ребенок быстрее запомнил порядок этапов, можно записать на доске, что за чем следует, и зачеркивать те, что уже пройдены.

— Валентина Васильевна, когда возникла идея, что школа будет инклюзивной?

Считаю, что министерство образования в дальнейшем пошло по правильному пути, сохранив коррекционные школы. Во-первых, чтобы каждый родитель имел право выбора: куда его ребенку пойти (коррекционная школа либо общеобразовательная). Время показало, что не могут общеобразовательные школы брать детей с ограниченными возможностями здоровья.

— Почему?

— Потому что много разных аспектов. Первый — это неприспособленные здания. Организация доступной среды процесс сложный, хотя и реальный. Просто пандусы сделать на входе недостаточно. Он же обеспечит доступ только на первый этаж. А доступ должен быть везде, нужны подъемники, поручни, определенная ширина дверных проёмов, отсутствие порогов.

— У вас же получилось? Как?

— Во время капитального ремонта — организовали доступную среду без дополнительных вложений. Внесли изменения в проект капремонта, согласовали, сделали. Удорожания никакого не было вообще, не просили ни копейки дополнительно. Уже потом, когда практически все сделано было, нам дали несколько миллионов рублей на сенсорную комнату. В сенсорной комнате с детьми-инвалидами занимается психолог.

— Второй аспект, который затрудняет организацию инклюзивного образования в обычных школах, это, наверное, отношение других детей и их родителей?

— С какими ещё трудностями пришлось столкнуться?

— Как они о вас узнали, как вы организовали их набор?

— Сначала пришли из близлежащих школ. Самый первый пришел тогда Артем, он умер не так давно (у Артема была мышечная дистрофия Дюшенна, заболевание, постепенно разрушающее все мышцы в организме). Артем был на инвалидной коляске, поэтому наши пандусы и платформы сразу заработали на 100%. За Артёмом Алексей пришел, который нынче 11 класс закончил. Так и начали собираться. Сарафанное радио.

— Понятно, что со всех районов города…

— Со всех. Нам очень помогала в организации среды председатель краевого общества инвалидов Вера Шишкина. Она первая к нам приезжала, мы много у нее спрашивали по поводу того, как и что делать. Никто не знал, как доступную среду организовать. Хоть я ходила, смотрела каждый день, что делают, но все равно глаз замыливается, в туалете появились порожки. Она сразу указала, что так не пойдет, увидите, там даже плитка другая, пришлось менять всё. Очень сильно нам помогла, спасибо ей.

Доходило до того, что я писала Роспотребнадзору информацию, по которой они должны были мне предписания дать, что нужно сделать что-то. Они нам тоже помогали, тоже первый раз занимались подобным, до этого такого не делали.

— В результате у вас вся школа доступна для детей с ограниченными возможностями?

— Да. У нас нет ни одного кабинета, который был бы недоступен для таких детей.

— Сколько сейчас детей-инвалидов в школе?

— Больше 100 человек, из них семь детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Сейчас у нас очень сложный ребенок пришел с нарушением опорно-двигательного аппарата, с ДЦП, не говорящий практически, но будет учиться по адаптированной общеобразовательной программе. Если честно, думаю сейчас, что и как делать.

— Как удалось решить проблему с учителями?

— Как учатся дети-инвалиды?
— Четыре человека закончили, из них трое получили золотые медали. Одна девочка всего две четверки имеет в аттестате, все поступают в высшие учебные заведения. Лиза уже поступила, куда хотела, в классический университет на филологический факультет… Но ведь их там не ждут. Там доступной среды нет.

— Где у нас в вузах организована доступная среда?

— Нигде. Когда мы стали лучшей инклюзивной школой России, к нам приезжал бывший мэр Перми Дмитрий Самойлов, он обещал ученице с особенностями здоровья Алисе Спешиловой, что поможет. Но дальше ничего не было.

— Вы продолжаете набор детей-инвалидов?

В медицинской карте же будет только инвалидность указана, никакие особенности, важные для организации учебного процесса, там не прописаны. Из-за этого возникают проблемы.

— Например?

— Например, одному из новеньких мальчиков, как выяснилось накануне учебного года, нужны специальные стол и клавиатура. Их же надо закупить, а у нас денег нет. Мы не предусмотрели эти деньги, потому что не знали о потребности. Специальная парта, например, больше 100 тыс. рублей стоит, такую через торги придется закупать. А деньги нужны на многое. Антитеррористическая направленность — камеры, которые постоянно выходят из строя. Холодная зима — суммы за отопление выбили из колеи. Клининговая компания увеличивает оплату в связи с ковидом. Все рециркуляторы денег стоят. Это все надо сделать, чтобы у нас каких-то предписаний не осталось. Денег нет. Мы сейчас перед этой мамой стоим в стойке: мы сделаем, конечно.

— Не понимаю, почему они против комиссии и её заключения.

— Родители должны обращаться заранее, не за две недели, а за год. Родители, которые на следующий год хотят попасть к нам в школу, должны прийти к нам перед 1 сентября в этом году, сказать, что на следующий год мы идем к вам в школу, у нас вот такое заключение ПМПК, нам потребуются следующие условия и оборудование для организации учебного процесса. Доступная среда. Кому-то ассистенты нужны будут. Есть дети на индивидуальном обучении, с учителем один на один. Кому-то тьютор нужен.

Приведу пример. У нас есть в школе второй вариант обучения, это 5 лет начальной школы (два года длится первый класс). Отдельного коррекционного класса нет, помещений не хватает. Мы идем по другому пути. Предлагаем таким детям получить заключение врачебной комиссии в поликлинике, получить обучение на дому. Тогда мы их можем обучить нормально 2 года в первом классе, чтобы ребенку было несложно, то есть разделить эту программу на 2 года.

Почему школы не хотят брать детей с ОВЗ. И почему Минобр считает, что с их финансированием все в порядке

— Как вам хватает средств, ведь расходы на обычного ученика и ученика с ОВЗ разные?

Тяжело с родителями было, потому что они считают, раз у ребенка задержка развития, можно с прохладцей к учебе относиться, им должны оценки ставить просто так. Но ребенок с задержкой психического развития учится по первому варианту, все, что есть во ФГОС начальной школы, он должен знать. Единственное, ему нужно создать особенные условия, например, увеличить время сдачи контрольной работы. Всем 40 минут, а ему час, но он должен все задания сделать. Для того, чтобы был результат, родители и педагоги должны вместе работать.

— По поводу специального обучения учителей. Вы говорите про дефектологов. Насколько я понимаю, их дефицит, где вы их нашли, взяли, обучили, на сколько пришлось увеличить штат, где учили учителей, кроме ФГОСов, в рамках своей школы или специальные курсы, дополнительное образование?

— Изначально у нас был один учитель-дефектолог высшей категории, она из Березников, и у нее самой ребенок с инвалидностью. он сейчас успешно учится в колледже, закончил у нас девять классов. Потом еще один дефектолог был взят на работу и еще один, наша выпускница. Мы даже набрали коррекционный класс из трех человек с синдромом Дауна.

Двух дефектологов подготовил для нас наш педагогический университет. Два учителя начальной школы получили дополнительное образование дефектолога. В общей сложности с образованием дефектолога у нас семь специалистов. Плюс три логопеда. В начальной школе два психолога работает, одна из них и социальный педагог. Второй психолог работает с детьми в группах, индивидуальной работы нет, на это нет времени.

Некоторые из новых специалистов пришли из коррекционных школ, они привыкли к совсем другим зарплатам, здесь таких нет. А ведь работа громадная, результат очевиден на экзаменах. Не было еще ни одного случая, чтобы ребенок, который имеет ограниченные возможности здоровья, сдавал экзамены два раза. Сдают с первого раза сразу. Это работа дефектолога.

— Дети-инвалиды учатся в разных классах за обычными партами?
— Да. У тех, кто в колясках, немного повыше столы. Они оставались в колясках, учились, не просили, что им нужна специальная парта, чтобы пересаживаться. Это достаточно сложно. С некоторыми диагнозами вообще тревожить нельзя детей. У нас кабинетная система, пересаживаться в каждом кабинете смысла нет.

— Вы сказали, что у вас класс, где учатся дети с синдромом Дауна. Почему он отдельный?
— Дети особые. Они учились у нас по программе 5-летнего обучения в начальной школе, у них было два первых класса, у них преподает дефектолог. Этим детям не нужен аттестат, у них цель совершенно другая — социализация. Мне кажется, они получили ее в полном объеме. Родители понимают, мы понимаем, что начальная школа заканчивается, скорее всего этих детей надо будет переводить в коррекционную школу, потому что там им дадут возможность трудового обучения. Там большое количество часов на труд, когда дается возможность ребенку что-то делать своими руками, зарабатывать потом себе на жизнь. У нас такой возможности нет.

— У вас нет кабинетов труда?
— В таком количестве, таких площадей, такого оборудования, как в коррекционных школах, нет. Им нужна какая-то специальность определенная. У нас в 5–6 классах трудовое обучение — это робототехника. В седьмых классах они занимаются черчением. С восьмого класса мальчики ездят в центр образования взрослых, заключаем договор с центром. Девочки здесь шьют и готовят, как раньше. Но на этом всё. Можно было бы ещё подумать, оставить детей с синдромом Дауна у нас, если бы были какие-то центры такого обучения, со станками, оборудованием, специальными классами.

— Получить полноценное образование здесь, закончить школу у детей с синдромом Дауна не получится?

— Если бы у нас была возможность возить их куда-нибудь на трудовую подготовку. Им образование вообще не нужно. Они не смогут. Им нужна социализация. Они уже людей не боятся, детей не боятся. Ходят с ними на уроки музыки, ИЗО, танцуют с ними на ритмике. Девочки в пару встают без проблем. Они коммуникабельные, улыбаются. Мы с ними разговариваем. Они почти не говорят.

Их надо сейчас обучать тому, чтобы они смогли заработать себе кусок хлеба на жизнь. Семья не вечна. Все равно они должны как-то сами в этой жизни устраиваться.

— Насколько мы знаем, девочке отказали в прием именно в этот класс. Почему?

— Вы на какой-то западный опыт ориентировались? Изучали?

— Особой такой задачи не было. Но к нам в Пермь приезжали из города-побратима в Германии, так вот как-то они рассказывали о социальной деревне, где проживают в основном люди с умственной отсталостью, подстригают в городе газоны, получают за это деньги. Вот это нужно в конечном итоге. У нас этого так и нет.

— Вы пробовали нанимать тьюторов?

— Конечно. Многим детям сейчас они нужны. Сейчас появляются дети, которым нужен тьютор. Но нереально ни найти, ни трудоустроить. Одно время мы приглашали наших бывших учителей, пенсионеров, поработать тьюторами. Их хватало на четверть. Тяжело.

Я видела работу тьютора в Санкт-Петербурге. Сидела на задней парте на уроке. Передо мной сидел мальчик с тьютором. Ее на уроке как будто нет, но она постоянно с ним, останаливает какие-то поведенческие реакции, подбадривает, утешает, помогает удержать внимание. Он даже к доске вышел, спокойно всё ответил, обратно пришёл. Должна быть специальная подготовка таких специалистов.

— Будете еще набирать начальные классы аутистов и с синдромом Дауна? И расформируете ли этот класс?

— Еще учатся. У нас сейчас разговор идет… Помещений не хватает. У них отдельный кабинет. Они в классе не смогут сидеть. Они ходят на некоторые уроки. Смысл вести их на математику в класс? Если они эту математику не возьмут ни в каком виде. Там другая цель — социалиазация. На такие предметы, как ритмика, ИЗО, музыка они могут сходить, но вот остальное время их надо занять трудовой подготовкой. Или вести совсем по другой программе, по другим учебникам, но это все равно отдельно. Каким образом в класс их посадить, я даже не знаю. В одном классе учитель не может сразу по двум программам вести урок.

— Как это вообще осуществляется?

— У нас, видимо, никак. Подушевое финансирование — это основной противник инклюзии. Там где есть подушевое финансирование, инклюзии не будет никогда. Вот новые ФГОСы вышли по начальной школе. В классе, в котором есть ребенок с ОВЗ, должно быть не более 20 человек, а 20 человек — это зарплата учителя меньше ставки. Ставка — 25 человек, а у нас все классы по 30 человек.

Очень много детей из края

— Вы уже столкнулись с большинством проблем, которые возникают при организации в школе инклюзии. Отсутствие необходимого финансирования за этих детей. Отсутствие условий. Вы их организовали, кроме лифта. Отсутствие временных и организационных условий: первая смена, 20 детей в классе. Учителя зарабатывали бы больше в коррекционной школе. Что ещё?

— Родители у всех разные, и у детей с ОВЗ, и у детей нормы. Один одно требует, другой — другое. Вот этот дистант выбил конкретно всех. Это был караул. Говорить о том, что ничего не изменилось, дети получили обучение — нет. Может быть, в какой-то школе… А у нас в школу со всего края едут. Там, в крае, школы закрыли, медицинские организации закрыли, всё объединили, оптимизировали. Еще в 2003 году, кода начали говорить про оптимизацию, я за голову держалась: это же значит одно — погубить деревню. Кто в деревне останется из молодежи жить, если они будут знать, что его ребенка с 1 класса надо отправлять в интернат на неделю? Так и получилось.

Я хочу сейчас проанализировать, сколько у нас детей из края учатся. Их родители снимают жилье в Мотовилихе, потому что здесь дешевле. А мы теперь даже не можем им площадку предоставить, прописка нужна. Что делать? Огромная проблема. Где уж родителям платить за что-то. Мы в школе вообще ни за что деньги ни копейки не собираем.

— Ясно. Давайте разговор про инклюзию завершим. Перспективы, очевидно, не самые радужные. Но может ли ваш опыт распространяться на другие школы?

— Мы готовы. К нам приезжают постоянно. Детей, которые имеют задержку психического развития, может принимать любая школа. Адаптированными программами для таких детей мы готовы делиться, рассказывать, как их составлять. От них никакая школа не должна отказываться. Им даже пандус не нужен. Таких детей очень много идет. И 2–3 человека нормально будут учиться в любом классе.

По инклюзии детей, которые имеют очень большие отклонения, я думаю, что это в принципе возможно, если будет создаваться какая-то база, на которой детей этих можно обучать. У нас даже специальной лицензии нет, мы не можем обучать особых детей до конца. Они получают не аттестат, они получают свидетельство.

— Вот как. Они могут учиться, но получить свидетельство — нет. Во что это все упирается?
— В материальную базу. В основном, это как раз эти кабинеты труда. Там много оборудования. Площади должны быть. Если бы детей можно было возить на трудовое обучение… Тут думать надо. У меня эта мысль возникла к концу учебного года, когда я начала разбирать это все. Я думаю, мы разберем все это по строчкам, как сделать. Может, даже с предложениями куда-то выйдем.

Читайте также: