Какой перелом в развитии ислама претерпела республика в 1930 е годы кратко
Обновлено: 03.07.2024
Первым очагом войны была Эфиопия, на которую напала Италия в 1935 году и в 1936 году включила ее в состав своей колониальной империи. Вторым очагом оказалась Испания, где шла в 1936-1939 годах Гражданская война и косвенно в нее были втянуты государства, которые поставляли туда оружие, специалистов и добровольцев (СССР, Италия, Третий Рейх, Португалия).
Третьим очагом войны оказался Китай, куда в 1937 году вторглась Япония. В 1938 году появился очаг войны на границе с СССР (конфликт на Хасане), а в 1939 - на границе с Монголией (битва на Халхин-Голе). В апреле 1939 года Италия захватила Албанию, а 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу.
Мусульмане России встретили Октябрьскую революцию с большой надеждой. Новая национальная политика большевиков, провозглашавшая право наций на самоопределение, вплоть до отделения, импонировала части мусульманских интеллектуалов, которые надеялись переустроить бывшую Российскую империю на демократических принципах подлинного равенства всех народов и религий.
Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов — Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
В связи с этим было решено оказать поддержку зарождающемуся государству ибн Сауда.
На уровне дипломатии это выразилось в дипломатическом признании королевства. Еще с 1924 года в Хиджазе действовала советская дипломатическая миссия во главе в Каримом Хакимовым.
Приглашение для участия в конгрессе было прислано и мусульманам Советского Союза.
Необходимо отметить, что конгресс в Мекке рассматривался советским руководством и Восточным отделом ГПУ как своеобразный противовес халифатскому конгрессу, который ранее прошел в Каире.
Советское коммунистическое руководство усматривало в этом работу англичан, которые пытались обратить себе на пользу проблему с воссозданием халифата после его отмены в республиканской Турции.
Вообще, строительство национальных республик в раннем Советском Союзе было во многом результатом взаимодействия между большевиками и мусульманскими элитами, у которых были свои представления о том, как должна была быть устроена новая Россия. И в смысле та административная карта, которая сформировалась к 1930-м годам, была результатом переговоров и в даже, может быть, уступок. В Средней Азии можно видеть, как те или иные населенные пункты передавались в республики, к которым они не вполне очевидно относились, тем самым в административное устройство изначально закладывалась мина конфликтогенности. Скажем, персоязычные Бухара и Самарканд оказались в Узбекистане, когда Ташкент оспаривался Узбекистаном и Казахстаном, — эти сюжеты, конечно, показывают, что Москва пыталась использовать административное устройство как фактор усиления значимости центра. То же самое касается взаимоотношений между национальными республиками в Поволжье. Тот факт, что Башкортостан в итоге стал территориально больше, чем Татарстан, и возникло трение по поводу северо-западных районов Башкортостана, тоже представлял потенциальную угрозу возможных территориальных претензий и противоречий, которые выстраивались в 1920–30-е годы и цементировались в национальных историях.
Принято считать, что в Советском Союзе исламу пришел конец. Новый режим занял довольно агрессивную позицию по отношению к конфессиям бывшей Российской империи. Постепенно сворачивалось исламское образование, закрывались мечети, бывшие имамы лишились прав и были вынуждены искать заработок в светской среде, чаще всего в городах. Контролирующие органы изымали и сжигали частные библиотеки с тысячами томов редкой исламской литературы.
Апогея эта политика достигла в 1936 году, когда были арестованы и казнены члены муфтията, а затем жертвами репрессий стали сотни образованных мусульман. Тем не менее нельзя преувеличивать эту деструктивную политику. Несмотря на существенное сужение аудитории для ученого исламского дискурса, он не был уничтожен большевиками. На протяжении всего XX века в среде мусульман с хорошим образованием занятия интеллектуальным трудом не прекращались. Тем интереснее наблюдать, как классические формы исламской литературы артикулировали изменения, происходившие в советском обществе, частью которого были мусульмане, будь то строительство колхозной системы, успехи в космонавтике или трансформации в быту.
Если до сталинских репрессий и Великой Отечественной войны были такие исламские ученые, кто открыто не признавал новый режим, то в последующем большинство тех, кто действовал в религиозном поле, были тесно включены в практики и институты, управляемые государством. В этом смысле советская политика продолжала имперскую. В 1936 году старая структура муфтията была разгромлена, на ее место в 1943 году пришла модель, включавшая региональные духовные управления для Средней Азии и Казахстана, Закавказья, Северного Кавказа, европейской части СССР и Сибири. Этой системе подчинялись имамы на местах, рекрутировавшиеся из числа избежавших репрессий, а позднее — среди выпускников специальных советских медресе в Узбекистане. В первую очередь медресе Мири-Араб в Бухаре, основной кузницы кадров для исламской элиты позднего Союза.
Эта советская трансформация носила для мусульман не совсем однозначный характер. Зачастую даже в одних и тех же семьях были и те, кто полностью принимал новый режим, и те, кто сомневался, и те, кто полностью отвергал новое устройство общества. Когда государство перешло в активную фазу наступления на религию, когда началась активная антирелигиозная пропаганда (в 1920-е и особенно в 1930-е годы), можно видеть, что в среде мусульман, особенно в городах, происходят процессы, которые сложно укладываются в черно-белую картину защиты исламских ценностей против соединения с советскими лозунгами. Даже выпускники медресе дореволюционной поры в этот период если не участвовали напрямую в антирелигиозных кампаниях, то могли расценивать эти изменения как неизбежную меру борьбы с духовенством, как демонтаж привычной системы религиозного устройства. Тем более что, если учитывать политический и социально-экономический хаос, который воцарился в раннесоветское время, безусловно, забота о институциях и статусах духовенства уходила для многих на задний план. И особенно в плане реализации возможностей, которые давала русская революция, и иллюзии возможностей и свободы, которой были опьянены в том числе мусульмане. Они скорее стремились реализовать свои планы, связанные с социальным устройством, нежели с сохранением институтов и связей в именно религиозной среде.
Советская политика по отношению к исламу, опять же как и в случае с имперской, характеризуется во многом прагматикой. Проблематично лишь демонизировать эту политику и говорить, что советский период был однозначно деструктивным и мусульмане негативно относились к советскому режиму. Одним из примеров амбивалентного отношения является попытка советского руководства в годы мобилизовать исламские элиты, для того чтобы организовать сопротивление фашистской Германии. Впоследствии было решено не только поддерживать эту старую элиту лояльных мусульман, но и воспитывать новую когорту уже из тех молодых людей, которые получили советское образование и затем хотели стать советскими фактически чиновниками от религии, получив некоторый набор религиозных знаний в советском соусе. Для государства был интерес в создании такой когорты мусульман: чтобы они, с одной стороны, представляли советских мусульман на международной арене, на конференциях, являлись проводниками советской религиозной политики, с другой стороны — были бы акторами во внутренней политике и проводили идею близости советских ценностей исламской идеологии.
Исследователи обратили внимание на то, что у государства и советских муфтиятов были одни объекты для борьбы. В частности, они старательно запрещали посещение святых мест. Государство стремилось избавиться от таких мест паломничества, объявляя их пережитком доисламских культов или переформатируя их под музеи, тем самым пытаясь хоть поставить эту сферу под собственный контроль. Муфтияты, в свою очередь, издавали прокламации с осуждением такого паломничества как противоречащего чистому исламу. Некоторые исследователи видят в такой политике явную поддержку салафитских идей о чистом исламе, ставших красной тряпкой уже для постсоветских режимов.
Таким образом, для новых советских наций ислам в официальной интерпретации становился лишь частью культурного наследия (во многом секуляризированного), и часто специалисты, историки, этнографы фактически подбирали для них пантеон национальных героев и философов-просветителей, и они официально канонизировались как национальные герои. Частью этой игры являлось то, что прямой доступ к объему письменного наследия этих национальных героев был фактически невозможен, потому что новое поколение советских людей не имело доступа к арабографической письменной традиции, изобиловавшей исламскими религиозными и социальными концептами. Кроме того, в республиках зачастую происходил мощный процесс русификации и новое поколение этнических мусульман теряло знание родных языков, не говоря уже о подготовке в специальной исламской терминологии, исламской литературе, и это, конечно, очень сильно усложняло возможность появления параллельных, не советских форм самоидентификации и версий истории.
Лишившись доступа к собственной традиции, исламской историографии, агиографии и классическим дисциплинам, большинство так называемых этнических мусульман усваивало советские версии истории, концепции о языке и роли религии в обществе. Мы можем наблюдать даже случаи соединения советских теорий о нации и развитии языка с классическими жанрами исламской литературы, когда исламские авторы старались нащупать советский язык гуманитарной мысли, чтобы через него выходить на более широкую аудиторию. Такие попытки, конечно, были во многом маргинальными, потому что запрос именно на такую версию религии и национального самосознания был очень низок. Мейнстрим, который формировался советской системой образования, диктовался именно авторитарным дискурсом о том, что такое нация, религия и национальный язык.
Строительство советской концепции нации опиралось во многом на те источники, которые сохранились от средневековой придворной историографии. И уже на основе этих препарированных средневековых источников создавались более широкие республиканские истории. Этот процесс занял время с 1930-х годов до 1950-х, 1960-х годов, когда каждая республика Советского Союза получила так или иначе свою историю.
Следующим этапом после написания республиканских историй, находившихся в руках историков из Москвы и Ленинграда, стало такое строительство советских национальных культур, когда целый ряд писателей и деятелей культуры артикулирует ценности, которые являлись общими для советского народа и в то же время апеллировали бы к национальным чувствам представителей той или иной республики. Здесь, конечно, сразу приходят на ум имена Чингиза Айтматова, Фазиля Искандера.
Строительство языковой политики и фактически строительство нации сопровождалось и подведением соответствующей инфраструктуры, будь то кафедра по изучению национальных языков в университетах, мощная издательская программа на национальных языках по всему Советскому Союзу, в которой бы проводилась, с одной стороны, русификация национальных языков вместо арабских и персидских терминов, которые были ранее, и, самое главное, идеологическая интервенция. Особенно это заметно, когда на национальные языки переводились и распространялись большими тиражами классики марксизма-ленинизма. Сюда же можно отнести строительство культурных центров, например сельских клубов (они играли важную роль центров советского просвещения вместо медресе), которые нередко возникали прямо на месте бывших религиозных центров, а также строительство других культурных заведений уже в городах (опер, театров и проч.), в которых так или иначе культивировались образы и идеи более широкой советской общности.
Что касается повседневных практик мусульман в Советском Союзе, то, конечно, здесь мы наблюдаем довольно пеструю картину. С одной стороны, еще при Сталине, в 1940-е годы, небольшой группе мусульман (в основном элите) было разрешено совершать паломничество в Мекку — с определенной периодичностью такие поездки разрешались. Безусловно, люди проходили через определенный фильтр, и многим отказывали в их желании посетить священные места. Тем не менее такое понятие, как советский хадж, существовало.
Отсутствие мечетей во многих регионах страны, конечно, ставило вопрос о том, как могла совершаться обязательная для мусульман молитва. И здесь речь идет не только о каждодневной молитве, но и о праздничных обязательных молитвах. По фотографиям советского времени мы можем видеть, что на праздничные молитвы собиралось огромное количество людей. Это, конечно, объясняется тем, что самих мечетей было немного и туда приходили как женщины, так и мужчины. Там, где мечетей не было, имамы, официальные и неофициальные, собирали верующих в поле либо на кладбище.
Что же касается богословской части вопроса, то один из муфтиев Советского Союза, Габдельбарый Исаев, в 1970-е годы получил вопрос от одного из своих коллег о том, разрешается ли мусульманам переносить молитвы на конец рабочего дня, потому что люди работают на предприятиях. Как в целом советские мусульмане должны относиться к молитве в современных условиях? Учитывая реалии, которые существовали к тому времени, муфтий в своем богословском решении говорил, что самое важное — это совершение молитвы в принципе и соблюдение ее времени и условий, в то время как форма этой молитвы может изменяться. Иными словами, человек может совершать молитву сидя, во время ходьбы или даже про себя.
По фотографиям интересно проследить, как трансформировалась религиозная обрядность, будь то похоронный обряд или свадьба, никях. Скажем, во время похорон соединялись элементы, принятые в советском обществе, и традиционные обряды, касающиеся омовения покойного и чтения молитвы. Такой вот своеобразный этнографический синкретизм происходил. То же самое касается свадьбы. Часто можно слышать рассказы о том, что на свадьбы приглашали муллу, который в начале читал Коран, а потом, когда мулла удалялся, все начинали распивать спиртные напитки и приступали к светской, абсолютно не связанной с религиозными обрядами части церемонии.
Вообще, несмотря на старания государства перенести основной центр тяжести религиозности населения в мечети, подконтрольные государству, в которых находились имамы, в целом придерживавшиеся государственных взглядов на религию, на протяжении всего советского периода в большом количестве можно было наблюдать всякого рода неформальных специалистов по религии. Скажем, была практика имянаречения, для которой далеко не всегда родители обращались в официальную мечеть, а могли обратиться к опытному старику. Это же касается практик обрезания, которые могли сохраняться, и иных собраний за пределами мечетей. Конечно, такая форма религиозности имела меньше общего с высоким интеллектуальным книжным исламом и скорее выполняла функцию поддержания общей идентичности, так что исламская составляющая постепенно становилась все более и более упрощенной.
Советский период был богат на яркие личности среди мусульман. Одним из наиболее харизматичных лидеров мусульман Советского Союза являлся Зияуддин Бабаханов, один из муфтиев Духовного управления мусульман Средней Азии и Казахстана. Секретом успеха Бабаханова было соединение его талантов как богослова и политического деятеля. Он сумел интегрироваться в политическую структуру Советского государства и артикулировать тот дискурс, который спускался сверху; он был очень мощным актором религиозной политики не только в Средней Азии, но и в масштабах Советского Союза в целом. Несколько иную траекторию и судьбу демонстрирует близкий друг Зияуддина Бабаханова — Габдельбарый Исаев. Уроженец Башкирии, он одно время был имамом мечети в Уфе, затем служил имамом в мечети в Ленинграде, а между 1975 и 1980 годом был муфтием Духовного управления мусульман европейской части России и Сибири. Но если Бабаханов демонстрирует успешный опыт соединения исламского богословия и религиозной политики в Советском Союзе, то Исаев скорее был исламским романтиком, который думал, что в Советском Союзе можно жить по Корану и Сунне. Он надеялся на то, что, заняв высшую должность в религиозной иерархии в Советском Союзе, ему удастся развернуть просветительскую деятельность, удастся издать перевод Корана на татарский язык, который он готовил практически всю свою жизнь; что ему удастся издать другие свои книги. Но государство очень быстро увидело в такой деятельности проблемный потенциал. Ни одна из книг Габдельбарыя Исаева не была опубликована при его жизни, он сам очень скоро стал жертвой интриг и был вынужден покинуть свой пост муфтия. Как и в других сферах, советский режим и те правила игры, которые существовали, одновременно могли стать для трамплином для великолепной политической карьеры, а для — источником проблем и внутренней борьбы со своими ценностями и окружающим миром.
Безусловно, советский опыт развития исламской культуры в нашей стране неоднозначен, и невозможно его описывать только в категориях уничтожения. Скорее, мне кажется, более прагматично говорить о трансформациях, о том, как исламская культура изменялась в новых условиях и как, теряя одни элементы, она приобретала другие и становилась более близкой, интегрированной в российские реалии. Смена алфавита, уничтожение многих памятников архитектуры и письменности, уничтожение сотней жизней наиболее талантливых и прогрессивно мыслящих мусульманских интеллигентов, судьбы людей, которые умирали в 1980-е годы с мыслью о том, что миру ислама в России пришел конец, — несмотря на всю горечь, исламская культура преодолела этот этап испытаний. Когда мы говорим о том, что можно восстановить элементы мусульманской культуры прошлого, конечно, это благородные призывы, но они имеют мало общего с реальностью: любые проекты по возрождению традиций — это всегда строительство нового. И сегодня, когда мы вспоминаем о советском исламе, пытаемся дать ему оценку, надо, конечно, помнить о том, что это этап, у которого была своя логика, и мусульмане, которым довелось жить в эту эпоху, принимали свои решения и так или иначе интегрировались или изолировались в тех условиях, которые у них были.
Осложнение международного положения в 30-е годы и успехи индустриализации в СССР в годы первых пятилеток привели к необходимости и возможности перевооружения Красной армии.
В 30-е годы образовалось два очага войны: один на Дальнем Востоке, другой в Европе.
На Дальнем Востоке очагом агрессии стала милитаристская Япония, которая ещё на рубеже XIX и XX веков начала создавать свою колониальную империю. В ходе двух победоносных войн: японо-китайской (1894-1895 гг.) и русско-японской (1904-1905 гг.) она захватила остров Тайвань и южную часть Сахалина, а также Корею и Ляодунский полуостров.
В сентябре 1931 года Япония вторглась в Северо-Восточный Китай (Маньчжурию). Легко вытеснив оттуда войска Гоминьдана, она на захваченной территории образовала марионеточное государство Маньчжоу-Го. Маньчжурия стала удобным плацдармом для вторжения в Китай, Советский Дальний Восток и Монголию.
Второй очаг напряженности образовался в Европе. В Европе зрели идеи фашизма и реваншизма, которые стали основой идеологии в Италии (здесь фашисты во главе с Муссолини были у власти еще с 1921 года) и в Германии, где в январе 1933 года к власти пришла национал-социалистическая партия во главе с Гитлером. Определенную долю ответственности за это нес Коминтерн, который отстаивал идею несовместимости интересов коммунистов и социал-демократов. Раскол в рабочем движении Германии облегчил приход фашистов к власти
Появление фашистской идеологии явилось следствием кризиса европейской духовности, оскудением христианских ценностей в мироощущении европейских народов.
Придя к власти, Гитлер поставил задачу подготовить страну к новой мировой войне за передел мира. С этой целью в короткий срок был создан фашистский государственный аппарат, регулярная армия, воссоздан военно-морской флот, были созданы военная авиация и бронетанковые войска.
К 1937 году численность вооруженных сил Германии превысила 1 млн. человек, кроме того, около 2 млн. человек было в различных военизированных формированиях, страна имела подготовленный резерв, благодаря которому в случае войны фашистские войска могли быть увеличены в 5-6 раз.
Все эти годы в стране шла усиленная обработка населения идеями нацизма и необходимости реванша за унижение Германии после Первой мировой войны.
Первая вооруженная схватка с фашизмом произошла в Испании. В 1936 году в Испании против республиканского правительства поднял мятеж генерал Франко. В Испании началась гражданская война, которая продолжалась три года. С самого начала она приобрела международное значение. На стороне республиканского правительства выступил Советский Союз, который в ограниченных количествах стал обеспечивать республиканскую армию вооружением и военными специалистами (5 тыс. военных специалистов и добровольцев воевало в Испании). Германия, Италия и Португалия поддержали генерала Франко и послали свои регулярные войска в Испанию (всего 300 тысяч иностранных солдат воевало на стороне испанских фашистов). Англия и Франция объявили нейтралитет. Это мешало регулярным поставкам вооружения из СССР в Испанию.
Помощь Советского Союза и добровольцы из интербригад (40 тысяч бойцов) не смогли переломить ситуацию в пользу республиканцев. В результате упорных боев 1 апреля 1939 г. пал Мадрид. Над всей территорией Испании утвердилась фашистская диктатура. Гражданская война в Испании стоила жизни около 1 миллиона испанцев, в большинстве мирных жителей, и десяткам тысяч иностранных волонтеров.
В этих условиях укрепление и перевооружение Красной армии стало жизненной необходимостью.
Успешному перевооружению армии способствовали большие темпы индустриализации страны, создание оборонной промышленности. За модернизацию армии был ответственен М.Н. Тухачевский, который с 1928 г. был начальником вооружения РККА и являлся сторонником развития бронетанковых войск и авиации. В стране началось производство танков, самолетов, тяжелых и легких орудий, обновление Военно-Морского флота, постоянно шла разработка новых, совершенных образцов боевой техники и вооружения.
Накануне Великой Отечественной войны на вооружении стрелковых подразделений имелись следующие образцы стрелкового оружия: винтовки, карабины, снайперские винтовки, автоматические винтовки, пистолеты-пулеметы, ручные, станковые и зенитные пулеметы.
Основным видом массового вооружения пехоты оставалась 7,62-мм винтовка обр. 1891/30 г. Наряду с винтовкой на вооружении стоял 7,62-мм карабин обр. 1938 г. Среди новых образцов стрелкового оружия наибольшей эффективностью пользовались самозарядная винтовка Токарева обр. 1940 г. (СВТ), самозарядная автоматическая винтовка Симонова (АВС), пистолет-пулемет (автомат) Шпагина обр. 1941 г. (ППШ), ручной пулемет Дегтярева (ДП) и созданные на его основе танковые, зенитные и авиационные пулеметы.
Исход современного боя в большей степени зависел от применения массированного огня. В этом плане в бою большая роль отводилась минометам и артиллерии. В 1941 г. стрелковые войска имели три вида минометов: 50-мм, 82-мм и 120-мм калибра. Накануне войны артиллерия стрелковых подразделений была представлена 37-мм зенитной пушкой обр. 1939 г., 45-мм противотанковой пушкой обр. 1937 г., 76-мм дивизионной пушкой обр. 1936 г., 122-мм гаубицей обр. 1938 г., 152-мм гаубицей обр. 1937 г. На вооружении частей ПВО находилась 85-мм зенитная пушка.
Военно-воздушные силы РККА состояли из истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиации. Перед войной основным истребителем наших ВВС был И-16. В 1940 г. на вооружение истребительной авиации стали поступать новые самолеты Як-1 и МиГ-3. Эти истребители по своим летно-тактическим данным превосходили тогда лучшие иностранные самолеты этого класса. Например, истребитель МиГ-3 имел максимальную скорость 655 км/час на высоте 7000 м; немецкий же истребитель Мессершмитт такой скоростью стал обладать лишь в 1942 г., когда на нем установили более мощный двигатель. Очень эффективным самолетом поддержки наземных войск был одноместный самолет-штурмовик Ил-2 (конструктор Ильюшин). Бомбардировочная авиация была представлена бомбардировщиком ТБ-3 и пикирующим бомбардировщиком Пе-2 (конструктор Петляков). В Военно-воздушных силах создаются крупные авиационные соединения – дивизии и корпуса.
В 1928 году начали формироваться войска Противовоздушной обороны (ПВО), в военных округах появляются батальоны химической защиты. В 1930 г. впервые в мире был создан новый род войск – воздушно-десантные войска.
В строительстве Военно-морского флота был взят курс на создание подводного флота, легких надводных кораблей и морской авиации. В 1932 году был воссоздан Тихоокеанский флот, а в 1933 г. создана Северная военная флотилия, укрепляется Балтийский и Черноморский флот, Каспийская, Амурская и Днепровская флотилии.
В 1938 году численность Вооруженных сил составляла 1,5 млн. человек. Армия и флот были достаточно перевооружены, однако образцов нового вооружения явно не хватало.
Читайте также: