Какой перелом в развитии ислама претерпела республика в 1930 е годы кратко

Обновлено: 03.07.2024

Первым очагом войны была Эфиопия, на которую напала Италия в 1935 году и в 1936 году включила ее в состав своей колониальной империи. Вторым очагом оказалась Испания, где шла в 1936-1939 годах Гражданская война и косвенно в нее были втянуты государства, которые поставляли туда оружие, специалистов и добровольцев (СССР, Италия, Третий Рейх, Португалия).

Третьим очагом войны оказался Китай, куда в 1937 году вторглась Япония. В 1938 году появился очаг войны на границе с СССР (конфликт на Хасане), а в 1939 - на границе с Монголией (битва на Халхин-Голе). В апреле 1939 года Италия захватила Албанию, а 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу.


Мусульмане России встретили Октябрьскую революцию с большой надеждой. Новая национальная политика большевиков, провозглашавшая право наций на самоопределение, вплоть до отделения, импонировала части мусульманских интеллектуалов, которые надеялись переустроить бывшую Российскую империю на демократических принципах подлинного равенства всех народов и религий.

Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов — Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

В связи с этим было решено оказать поддержку зарождающемуся государству ибн Сауда.

На уровне дипломатии это выразилось в дипломатическом признании королевства. Еще с 1924 года в Хиджазе действовала советская дипломатическая миссия во главе в Каримом Хакимовым.

Приглашение для участия в конгрессе было прислано и мусульманам Советского Союза.

Необходимо отметить, что конгресс в Мекке рассматривался советским руководством и Восточным отделом ГПУ как своеобразный противовес халифатскому конгрессу, который ранее прошел в Каире.

Советское коммунистическое руководство усматривало в этом работу англичан, которые пытались обратить себе на пользу проблему с воссозданием халифата после его отмены в республиканской Турции.

Вообще, строительство национальных республик в раннем Советском Союзе было во многом результатом взаимо­действия между большевиками и мусуль­манскими элитами, у которых были свои представления о том, как должна была быть устроена новая Россия. И в смысле та адми­ни­стративная карта, которая сфор­мировалась к 1930-м годам, была результатом переговоров и в даже, может быть, уступок. В Средней Азии можно видеть, как те или иные населенные пункты передавались в республики, к которым они не вполне очевидно относились, тем самым в административное устройство изна­чально закладывалась мина конфликто­генности. Скажем, персоязычные Бухара и Самарканд оказались в Узбе­кистане, когда Ташкент оспаривался Узбекистаном и Казахстаном, — эти сюжеты, конечно, показывают, что Москва пыталась использовать админи­стративное устройство как фактор усиления значимости центра. То же самое касается взаимоотношений между националь­ными республиками в Поволжье. Тот факт, что Башкорто­стан в итоге стал территориально больше, чем Татарстан, и возникло трение по поводу северо-западных районов Башкортостана, тоже представ­лял потенциальную угрозу возможных территориальных претензий и противо­речий, которые выстраи­вались в 1920–30-е годы и цементировались в нацио­нальных историях.

Принято считать, что в Советском Союзе исламу пришел конец. Новый режим занял довольно агрессивную позицию по отношению к конфессиям бывшей Российской империи. Посте­пенно сворачивалось исламское образо­вание, закрывались мечети, бывшие имамы лишились прав и были вынуждены искать заработок в светской среде, чаще всего в городах. Контроли­рующие органы изымали и сжигали частные библиотеки с тысячами томов редкой исламской литературы.

Апогея эта политика достигла в 1936 го­ду, когда были арестованы и казнены члены муфтията, а затем жертвами репрессий стали сотни образованных мусульман. Тем не менее нельзя преувеличивать эту деструктивную политику. Несмотря на существенное сужение аудитории для ученого исламского дис­курса, он не был уничтожен большевиками. На протя­жении всего XX века в среде мусульман с хорошим образованием занятия интеллектуальным тру­дом не прекра­щались. Тем интереснее наблюдать, как классические формы исламской литературы артикулировали измене­ния, происходившие в совет­ском обществе, частью которого были мусульмане, будь то строительство кол­хозной системы, успехи в космонавтике или трансформации в быту.

Если до сталинских репрессий и Великой Отечественной войны были такие исламские ученые, кто открыто не признавал новый режим, то в после­дующем большинство тех, кто действовал в религиозном поле, были тесно включены в практики и институ­ты, управляемые государством. В этом смысле советская политика продолжала имперскую. В 1936 году старая структура муфтията была разгромлена, на ее место в 1943 году пришла модель, включавшая регио­нальные духовные управления для Средней Азии и Казахстана, Закав­казья, Северного Кавказа, европейской части СССР и Сибири. Этой системе подчи­нялись имамы на местах, рекрутировавшиеся из числа избежавших репрессий, а позднее — среди выпускников специ­альных советских медресе в Узбеки­стане. В первую очередь медресе Мири-Араб в Бухаре, основной кузницы кадров для исламской элиты позднего Союза.

Эта советская трансформация носила для мусульман не совсем однозначный характер. Зачастую даже в одних и тех же семьях были и те, кто полностью принимал новый режим, и те, кто сомневался, и те, кто полностью отвергал новое устройство общества. Когда государство перешло в активную фазу наступления на религию, когда началась активная антирелигиозная пропаганда (в 1920-е и особенно в 1930-е годы), можно видеть, что в среде мусульман, особен­но в городах, происходят процессы, которые сложно укладываются в черно-белую картину защиты исламских ценностей против соединения с советскими лозунгами. Даже выпускники медресе дореволю­цион­ной поры в этот период если не участвовали напрямую в антирели­ги­озных кампаниях, то могли расце­нивать эти изменения как неизбежную меру борьбы с духовенством, как демонтаж привычной системы религиозного устройства. Тем более что, если учитывать политический и социально-экономический хаос, который воцарился в раннесоветское время, безусловно, забота о институциях и статусах духовенства уходила для многих на задний план. И особенно в плане реализации возмож­ностей, которые давала русская револю­ция, и иллюзии возможностей и свободы, которой были опьянены в том числе мусульмане. Они скорее стремились реализовать свои планы, связанные с социальным устройством, нежели с сохранением институтов и связей в именно рели­гиозной среде.

Советская политика по отношению к исламу, опять же как и в случае с импер­ской, характеризуется во мно­гом прагматикой. Проблема­тично лишь демони­зировать эту политику и гово­рить, что советский период был однозначно деструктивным и мусуль­мане негативно относились к совет­скому режиму. Одним из приме­ров амбивалентного отношения явля­ется попытка советского руководства в годы мобилизовать исламские элиты, для того чтобы организовать сопро­тивление фашистской Германии. Впоследствии было решено не только поддерживать эту старую элиту лояльных мусульман, но и воспитывать новую когорту уже из тех молодых людей, которые получили советское образование и затем хотели стать советскими фактически чиновни­ками от религии, получив некоторый набор религиозных знаний в советском соусе. Для государства был интерес в созда­нии такой когорты мусульман: чтобы они, с одной стороны, представляли советских мусульман на междуна­род­ной арене, на конференциях, являлись проводниками советской религиоз­ной политики, с другой стороны — были бы акторами во внутренней политике и проводили идею близости советских ценностей исламской идеологии.

Исследователи обратили внимание на то, что у государства и советских муфтиятов были одни объекты для борьбы. В частности, они старательно запрещали посещение святых мест. Государство стремилось избавиться от таких мест паломничества, объявляя их пережитком доисламских культов или переформатируя их под музеи, тем самым пытаясь хоть поставить эту сферу под собственный контроль. Муфтияты, в свою очередь, издавали прокламации с осуждением такого паломничества как противоречащего чистому исламу. Некоторые исследо­ватели видят в такой политике явную поддержку салафитских идей о чистом исламе, ставших красной тряпкой уже для постсоветских режимов.

Таким образом, для новых советских наций ислам в официальной интерпре­тации становился лишь частью куль­турного наследия (во многом секуляри­зированного), и часто специалисты, историки, этнографы фактически подби­рали для них пантеон националь­ных героев и философов-просветите­лей, и они официально канонизирова­лись как национальные герои. Частью этой игры являлось то, что прямой доступ к объему письменного наследия этих нацио­наль­ных героев был фактически невозможен, потому что новое поколение советских людей не имело доступа к арабографической письменной традиции, изобиловавшей исламскими религиозными и социаль­ными концептами. Кроме того, в республиках зачастую происходил мощный процесс русификации и но­вое поколение этнических мусульман теряло знание родных языков, не говоря уже о подготовке в специальной исламской терминоло­гии, ислам­ской литературе, и это, конечно, очень сильно усложняло возмож­ность появле­ния параллельных, не советских форм самоидентифика­ции и версий истории.

Лишившись доступа к собственной традиции, исламской историографии, агио­графии и классическим дисципли­нам, большинство так называемых этниче­ских мусульман усваивало советские версии истории, концепции о языке и роли религии в обществе. Мы можем наблюдать даже случаи соединения советских теорий о нации и развитии языка с классическими жанрами ислам­ской литературы, когда исламские авторы старались нащупать советский язык гуманитарной мысли, чтобы через него выходить на более широкую аудито­рию. Такие попытки, конечно, были во многом маргиналь­ными, потому что запрос именно на такую версию религии и националь­ного самосознания был очень низок. Мейнстрим, который формировался советской системой образо­вания, диктовался именно авторитарным дискурсом о том, что такое нация, религия и национальный язык.

Строительство советской концепции нации опиралось во многом на те источ­ники, которые сохранились от средневековой придворной историо­графии. И уже на основе этих препари­рованных средневековых источников создавались более широкие республи­канские истории. Этот процесс занял время с 1930-х годов до 1950-х, 1960-х годов, когда каждая республика Совет­ского Союза получила так или иначе свою историю.

Следующим этапом после написания республиканских историй, находив­шихся в руках историков из Москвы и Ленинграда, стало такое строитель­ство совет­ских национальных культур, когда целый ряд писателей и деятелей культуры артикулирует ценности, которые являлись общими для советского народа и в то же время апеллировали бы к национальным чувствам представителей той или иной республики. Здесь, конечно, сразу приходят на ум имена Чингиза Айтма­това, Фазиля Искандера.

Строительство языковой политики и фактически строительство нации сопро­во­ждалось и подведением соответствующей инфраструктуры, будь то кафед­ра по изучению нацио­нальных языков в университетах, мощная изда­тель­ская программа на национальных языках по всему Советскому Союзу, в которой бы проводилась, с одной стороны, русификация национальных языков вместо арабских и персидских терминов, которые были ранее, и, самое главное, идеоло­гическая интервенция. Особенно это заметно, когда на нацио­нальные языки переводились и распро­странялись большими тиражами клас­сики марксизма-ленинизма. Сюда же можно отнести строительство культурных центров, например сельских клубов (они играли важную роль центров советского просвещения вместо медресе), которые нередко возникали прямо на месте бывших религиозных центров, а также строительство других культурных заведений уже в городах (опер, театров и проч.), в которых так или иначе культивировались образы и идеи более широкой советской общности.

Что касается повседневных практик мусульман в Советском Союзе, то, конеч­но, здесь мы наблюдаем довольно пеструю картину. С одной стороны, еще при Сталине, в 1940-е годы, небольшой группе мусульман (в основном элите) было разрешено совершать паломни­чество в Мекку — с определенной периодично­стью такие поездки разре­ша­лись. Безусловно, люди проходили через опреде­лен­ный фильтр, и многим отказывали в их желании посетить священ­ные места. Тем не менее такое понятие, как советский хадж, сущест­вовало.

Отсутствие мечетей во многих регионах страны, конечно, ставило вопрос о том, как могла совершаться обязательная для мусульман молитва. И здесь речь идет не только о каждодневной молитве, но и о праздничных обяза­тель­­ных молитвах. По фотографиям советского времени мы можем видеть, что на праздничные молитвы собира­лось огромное количество людей. Это, ко­нечно, объясняется тем, что самих мечетей было немного и туда прихо­дили как женщины, так и мужчины. Там, где мечетей не было, имамы, официальные и неофициальные, собирали верующих в поле либо на кладбище.

Что же касается богословской части вопроса, то один из муфтиев Советского Союза, Габдельбарый Исаев, в 1970-е годы получил вопрос от одного из своих коллег о том, разрешается ли мусуль­манам переносить молитвы на конец рабо­чего дня, потому что люди работа­ют на предприятиях. Как в целом советские мусульмане должны относиться к молитве в современных условиях? Учитывая реалии, которые существовали к тому времени, муфтий в своем богословском решении говорил, что самое важное — это совершение молитвы в принципе и соблюдение ее времени и условий, в то время как форма этой молитвы может изме­няться. Иными словами, человек может совершать молитву сидя, во время ходьбы или даже про себя.

По фотографиям интересно проследить, как трансформировалась религиозная обрядность, будь то похоронный обряд или свадьба, никях. Скажем, во время похорон соединялись элементы, приня­тые в советском обществе, и традици­он­ные обряды, касающиеся омовения покойного и чтения молитвы. Такой вот своеобразный этнографический синкре­тизм происходил. То же самое касается свадьбы. Часто можно слышать расска­зы о том, что на свадьбы приглашали муллу, который в начале читал Коран, а потом, когда мулла удалялся, все начи­нали распивать спиртные напитки и приступали к светской, абсолютно не свя­занной с религиозными обрядами части церемонии.

Вообще, несмотря на старания государства перенести основной центр тяжести религиозности населения в мечети, подконтрольные государству, в которых находились имамы, в целом придерживавшиеся государственных взглядов на ре­лигию, на протяжении всего советского периода в большом количестве можно было наблюдать всякого рода неформальных специа­листов по религии. Скажем, была практика имянаречения, для которой далеко не всегда родители обращались в официальную мечеть, а могли обратиться к опытному старику. Это же касается практик обрезания, которые могли сохраня­ться, и иных собраний за преде­лами мечетей. Конечно, такая форма религиоз­ности имела меньше общего с высоким интеллектуаль­ным книжным исла­мом и скорее выполняла функцию поддержания общей идентичности, так что исламская составляющая посте­пенно становилась все более и более упрощенной.

Советский период был богат на яркие личности среди мусульман. Одним из наи­более харизматичных лидеров мусульман Советского Союза являлся Зияуддин Бабаханов, один из муфтиев Духовного управления мусульман Сред­ней Азии и Казахстана. Секретом успеха Бабаханова было соединение его та­лантов как богослова и политического деятеля. Он сумел интегрироваться в политическую структуру Советского государства и артикулировать тот дис­курс, который спускался сверху; он был очень мощным актором религиоз­ной политики не только в Средней Азии, но и в масштабах Советского Союза в целом. Несколько иную траекторию и судьбу демонстрирует близкий друг Зияуддина Бабаханова — Габдельбарый Исаев. Уроженец Башкирии, он одно время был имамом мечети в Уфе, затем служил имамом в мечети в Ленингра­де, а между 1975 и 1980 годом был муф­тием Духовного управления мусульман европейской части России и Сибири. Но если Бабаханов демонстрирует успеш­ный опыт соединения исламского богословия и религиозной политики в Совет­ском Союзе, то Исаев скорее был исламским романтиком, который думал, что в Советском Союзе можно жить по Корану и Сунне. Он надеялся на то, что, заняв высшую должность в религиозной иерархии в Советском Союзе, ему удастся развернуть просве­ти­тельскую деятельность, удастся издать перевод Корана на татарский язык, который он готовил практически всю свою жизнь; что ему удастся издать другие свои книги. Но государство очень быстро увиде­ло в такой деятель­ности проблемный потенциал. Ни одна из книг Габдельба­рыя Исаева не была опубликована при его жизни, он сам очень скоро стал жертвой интриг и был вынужден покинуть свой пост муфтия. Как и в дру­гих сферах, советский режим и те правила игры, которые существо­вали, одно­вре­менно могли стать для трамплином для великолепной политиче­ской карьеры, а для — источником проблем и внутренней борьбы со своими ценностями и окру­жа­ю­щим миром.

Безусловно, советский опыт развития исламской культуры в нашей стране неоднозначен, и невозможно его опи­сывать только в категориях уничто­жения. Скорее, мне кажется, более прагматично говорить о трансформа­циях, о том, как исламская культура изменялась в новых условиях и как, теряя одни элемен­ты, она приобретала другие и становилась более близкой, интегриро­ван­ной в российские реалии. Смена алфавита, уничтожение многих памят­ников архи­тектуры и письмен­ности, уничтожение сотней жизней наиболее талантливых и прогрессивно мыслящих мусульманских интелли­гентов, судьбы людей, кото­рые умирали в 1980-е годы с мыслью о том, что миру ислама в России пришел конец, — несмотря на всю горечь, исламская культура преодолела этот этап испытаний. Когда мы говорим о том, что можно восста­новить элемен­ты мусульманской культуры прошлого, конечно, это благородные при­зы­вы, но они имеют мало общего с реальностью: любые проекты по воз­рожде­нию традиций — это всегда строительство нового. И сего­дня, когда мы вспоминаем о советском исламе, пытаемся дать ему оценку, надо, конечно, помнить о том, что это этап, у которого была своя логика, и мусульмане, кото­рым довелось жить в эту эпоху, принимали свои решения и так или иначе интегрировались или изолировались в тех условиях, которые у них были.

Осложнение международного положения в 30-е годы и успехи индустриализации в СССР в годы первых пятилеток привели к необходимости и возможности перевооружения Красной армии.

В 30-е годы образовалось два очага войны: один на Дальнем Востоке, другой в Европе.

На Дальнем Востоке очагом агрессии стала милитаристская Япония, которая ещё на рубеже XIX и XX веков начала создавать свою колониальную империю. В ходе двух победоносных войн: японо-китайской (1894-1895 гг.) и русско-японской (1904-1905 гг.) она захватила остров Тайвань и южную часть Сахалина, а также Корею и Ляодунский полуостров.

В сентябре 1931 года Япония вторглась в Северо-Восточный Китай (Маньчжурию). Легко вытеснив оттуда войска Гоминьдана, она на захваченной территории образовала марионеточное государство Маньчжоу-Го. Маньчжурия стала удобным плацдармом для вторжения в Китай, Советский Дальний Восток и Монголию.

Второй очаг напряженности образовался в Европе. В Европе зрели идеи фашизма и реваншизма, которые стали основой идеологии в Италии (здесь фашисты во главе с Муссолини были у власти еще с 1921 года) и в Германии, где в январе 1933 года к власти пришла национал-социалистическая партия во главе с Гитлером. Определенную долю ответственности за это нес Коминтерн, который отстаивал идею несовместимости интересов коммунистов и социал-демократов. Раскол в рабочем движении Германии облегчил приход фашистов к власти

Появление фашистской идеологии явилось следствием кризиса европейской духовности, оскудением христианских ценностей в мироощущении европейских народов.

Придя к власти, Гитлер поставил задачу подготовить страну к новой мировой войне за передел мира. С этой целью в короткий срок был создан фашистский государственный аппарат, регулярная армия, воссоздан военно-морской флот, были созданы военная авиация и бронетанковые войска.

К 1937 году численность вооруженных сил Германии превысила 1 млн. человек, кроме того, около 2 млн. человек было в различных военизированных формированиях, страна имела подготовленный резерв, благодаря которому в случае войны фашистские войска могли быть увеличены в 5-6 раз.

Все эти годы в стране шла усиленная обработка населения идеями нацизма и необходимости реванша за унижение Германии после Первой мировой войны.

Первая вооруженная схватка с фашизмом произошла в Испании. В 1936 году в Испании против республиканского правительства поднял мятеж генерал Франко. В Испании началась гражданская война, которая продолжалась три года. С самого начала она приобрела международное значение. На стороне республиканского правительства выступил Советский Союз, который в ограниченных количествах стал обеспечивать республиканскую армию вооружением и военными специалистами (5 тыс. военных специалистов и добровольцев воевало в Испании). Германия, Италия и Португалия поддержали генерала Франко и послали свои регулярные войска в Испанию (всего 300 тысяч иностранных солдат воевало на стороне испанских фашистов). Англия и Франция объявили нейтралитет. Это мешало регулярным поставкам вооружения из СССР в Испанию.

Помощь Советского Союза и добровольцы из интербригад (40 тысяч бойцов) не смогли переломить ситуацию в пользу республиканцев. В результате упорных боев 1 апреля 1939 г. пал Мадрид. Над всей территорией Испании утвердилась фашистская диктатура. Гражданская война в Испании стоила жизни около 1 миллиона испанцев, в большинстве мирных жителей, и десяткам тысяч иностранных волонтеров.

В этих условиях укрепление и перевооружение Красной армии стало жизненной необходимостью.

Успешному перевооружению армии способствовали большие темпы индустриализации страны, создание оборонной промышленности. За модернизацию армии был ответственен М.Н. Тухачевский, который с 1928 г. был начальником вооружения РККА и являлся сторонником развития бронетанковых войск и авиации. В стране началось производство танков, самолетов, тяжелых и легких орудий, обновление Военно-Морского флота, постоянно шла разработка новых, совершенных образцов боевой техники и вооружения.

Накануне Великой Отечественной войны на вооружении стрелковых подразделений имелись следующие образцы стрелкового оружия: винтовки, карабины, снайперские винтовки, автоматические винтовки, пистолеты-пулеметы, ручные, станковые и зенитные пулеметы.

Основным видом массового вооружения пехоты оставалась 7,62-мм винтовка обр. 1891/30 г. Наряду с винтовкой на вооружении стоял 7,62-мм карабин обр. 1938 г. Среди новых образцов стрелкового оружия наибольшей эффективностью пользовались самозарядная винтовка Токарева обр. 1940 г. (СВТ), самозарядная автоматическая винтовка Симонова (АВС), пистолет-пулемет (автомат) Шпагина обр. 1941 г. (ППШ), ручной пулемет Дегтярева (ДП) и созданные на его основе танковые, зенитные и авиационные пулеметы.

Исход современного боя в большей степени зависел от применения массированного огня. В этом плане в бою большая роль отводилась минометам и артиллерии. В 1941 г. стрелковые войска имели три вида минометов: 50-мм, 82-мм и 120-мм калибра. Накануне войны артиллерия стрелковых подразделений была представлена 37-мм зенитной пушкой обр. 1939 г., 45-мм противотанковой пушкой обр. 1937 г., 76-мм дивизионной пушкой обр. 1936 г., 122-мм гаубицей обр. 1938 г., 152-мм гаубицей обр. 1937 г. На вооружении частей ПВО находилась 85-мм зенитная пушка.

Военно-воздушные силы РККА состояли из истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиации. Перед войной основным истребителем наших ВВС был И-16. В 1940 г. на вооружение истребительной авиации стали поступать новые самолеты Як-1 и МиГ-3. Эти истребители по своим летно-тактическим данным превосходили тогда лучшие иностранные самолеты этого класса. Например, истребитель МиГ-3 имел максимальную скорость 655 км/час на высоте 7000 м; немецкий же истребитель Мессершмитт такой скоростью стал обладать лишь в 1942 г., когда на нем установили более мощный двигатель. Очень эффективным самолетом поддержки наземных войск был одноместный самолет-штурмовик Ил-2 (конструктор Ильюшин). Бомбардировочная авиация была представлена бомбардировщиком ТБ-3 и пикирующим бомбардировщиком Пе-2 (конструктор Петляков). В Военно-воздушных силах создаются крупные авиационные соединения – дивизии и корпуса.

В 1928 году начали формироваться войска Противовоздушной обороны (ПВО), в военных округах появляются батальоны химической защиты. В 1930 г. впервые в мире был создан новый род войск – воздушно-десантные войска.

В строительстве Военно-морского флота был взят курс на создание подводного флота, легких надводных кораблей и морской авиации. В 1932 году был воссоздан Тихоокеанский флот, а в 1933 г. создана Северная военная флотилия, укрепляется Балтийский и Черноморский флот, Каспийская, Амурская и Днепровская флотилии.

В 1938 году численность Вооруженных сил составляла 1,5 млн. человек. Армия и флот были достаточно перевооружены, однако образцов нового вооружения явно не хватало.

Читайте также: